"Неужели сдает трещотка? Если она - то конец! Все затраченные усилия пропадут. Но ведь трещотка системы "Компаньола"! Она не должна сдать! Нет лучше, в мире трещоток, чем "Компаньола"! Я столько раз воспевал ее и по телевидению, и в газетных интервью. Четыреста часов непрерывно обкатывается она? и только потом ставится знак фирмы. И после этого "Компаньола" служит годами.
Служит годами, чтобы подвести именно сейчас, именно в такую минуту!"
Он сделал несколько ослабленных нажимов и сразу ощутил, как усталость с двойной силой навалилась на него.
"Гадай не гадай, а выхода нет. Летит трещотка - летит этап". Но потом подумал, что не только этап - может полететь вся гонка.
Стиснув зубы, Роже, как бросаются в море с высокой скалы, ринулся в еще более стремительный, чем прежде, темп работы. Дважды жалобно трещала "Компаньола", и дважды Роже казалось, что это конец. Даже обгон бельгийца, а потом еще двух почти остановившихся соперников не доставил ему обычной радости. Забывшись на мгновение, он опустился на седло, давая отдохнуть спине. Нестерпимая боль прожгла тело, и дорога поплыла перед глазами - чирей жестоко напомнил о себе.
"Господи, за что, - успел подумать Роже, - за что?!"
Крокодил покачнулся в седле, но удержался скорее волей случая.
Заныло сердце. Крокодил судорожно оторвал руку от руля и схватился за грудь. Но сердце тряслось под мокрой перчаткой, подобно агонирующей птице, сбитой не совсем удачным выстрелом.
Легкий спуск, даже не спуск, а перепад высот наверное, и спас его. Он не помнил, как закончил этап. Оттолкнув Макаку; слез с машины и долго стоял, закрыв глаза и пошатываясь. Только вопли обалдевших зрителей, экстаз при виде измученных гонщиков и неразбериха при раздельном старте позволили Роже как-то скрыть смертельную усталость.
Лишь две минуты - и он снова был в себе. Когда Оскар подскочил к нему, целуя, заорал: "Твое время лучшее, Роже! - Крокодил пожал плечами, словно и не могло быть иначе.
- Скажи лучше Жаки, чтобы занялся машиной. Трещотка полетела к черту! Я едва добрался до вершины.
- Что с ней? - Жаки стоял за спиной.
- Тебе лучше знать. Чем пьянствовать вечерами, за велосипедами смотрел бы! Деньги не за сидение в баре платят!
Роже стянул майку через голову, зацепив ремень подтяжки, больно хлестнувший по спине.
Но что за боль по сравнению с той, которую он нанес Жаки! Роже даже не взглянул на Макаку. Оскар промолчал. Мадлен, стоявшая в стороне, слышала весь разговор. Она рванулась к Роже, но он молча отстранил ее рукой и начал лихорадочно хватать протягиваемые со всех сторон блокноты Он подписывал, не глядя на листки, - вкось, вкривь, кверху ногами. Это был экстаз упоения собственным величием. Единственный человек понимал состояние Крокодила - Оскар Платнер. Он стоял, прикрыв глаза, и считал про себя до ста, чтобы успокоиться.
Французская команда завтракала молча. Оскар поел первым и ни разу за столом не обратился к Роже.
- Позовите врача, у меня идет кровь. Вся задница мокрая.
- Врач будет через пятнадцать минут. Я его уже предупредил, - ледяным тоном ответил Оскар.
Место Жаки, обычное место рядом с ним, пустовало. Жаки не пришел завтракать, и все понимали почему.
Роже громко бросил вилку и вышел из-за стола. В дверях столовой он столкнулся с Жаки. Тот устало улыбнулся, почти виновато взглянул на Роже.
- Трещотка в порядке. Проволочка попала между зубьями…
Роже хлопнул Макаку по плечу, то ли соглашаясь с диагнозом, то ли прося извинения за грубость на финише, и этот жест на виду команды сразу снял напряжение. За столом загомонили. До старта второго полуэтапа оставалось два часа.
"Пойти и вздремнуть часик? - подумал Крокодил. - Пожалуй, сон расслабит. Да и вряд ли удастся заснуть. Сердце заходится, словно кто-то сидящий в нем задерживает дыхание. Не заглянуть ли к доктору?"
Роже направился к амбулатории - огромному фургону на мощной раме военного грузовика, ослепительно белому, с гигантскими крестами на бортах и крыше. Вид амбулатории подействовал на Роже успокаивающе.
Постучав по пластмассовой двери, он забрался внутрь и, к своему удивлению, увидел на диванчике папашу Дамке в полном кухонном облачении. Повар сидел на стуле, и Ричард, врач гонки, перевязывал порезанный палец. То ли вид поварского наряда, столь необычного в медицинской машине, то ли неожиданность самой встречи рассмешила Роже.
-| Ага, папаша Дамке, и вас гонка доконала?
- Еще бы, не могу пожаловаться на аппетит своих малышей! Мне кажется, они едят быстрее, чем едут!
И то верно, - отсмеявшись каламбуру Дамке, согласился Роже. - Молодые еще, толком не понимают, где надо торопиться!
- Да, это не Гентская шестидневка! Там каждый сидящий в седле - настоящий гурман. Большие мастера понимают толк в пище. Хоть иногда и капризны. А здесь давай попроще, да побольше! Правда, и вы, месье Дюваллон, что-то не балуете меня вниманием! Я бы мог приготовить вам кое-что вкусненькое, вы это знаете.
- Спасибо, папаша Дамке! Но "вкусненькое" - почти допинг! К счастью, вполне легальный. Хочу его поберечь на вторую половину горки. Я уже старый человек, и надо разумнее распределять свои силы. Папаша Дамке замахал руками:
- Вы молоды, как никогда! Я видел вас сегодня на горе. Это было славно. В духе великого Коппи. Кстати, я вам уже говорил, что вы похожи с ним носами и славой.; Папаша Дамке довольно захихикал.
- А что вас привело в амбулаторию, месье Дюваллон? - Он сдвинул свой высокий накрахмаленный колпак почти на затылок.
- Стыдно признаться, папаша Дамке.-Роже решил умолчать о сердечной боли. - Но мои беды куда меньше ваших - всего лишь чирей на заднице!
- По-прежнему беспокоит? - вмешался в разговор Ричард.
- "Беспокоит" - не то слово!
- Я приготовил три специальных тампона, сделанных фирмой "Астро". Они должны держаться.
- В нормальных условиях, доктор. А когда твоя задница не знает покоя шесть часов подряд - никакой тампон не выдержит. Ричард показал на кушетку, и Крокодил, раздевшись, лег.
- Ха-ха, никогда не доводилось, засмеялся папаша Дамке, - видеть, как заклеивают то, что должно быть всегда открыто…
Папаша Дамке любил соленые шуточки.
- Не беспокойтесь, папаша Дамке, я не намерен изменять конструкцию Крокодила, - отпарировал Ричард. - Тихо, тихо! - прикрикнул он на Роже, сотрясавшегося от смеха.-А то действительно заклею не то, что нужно!
Ричард смазал розовое пенопластовое колечко какой-то пахучей мазью и пришлепнул на место. Прохладная наклейка чуть остудила горячий зуд, и, одеваясь, Роже сказал:
- Ну, папаша Дамке, готовьте ужин! Если мой чирей с помощью мистера Ричарда доберется до сегодняшнего вечернего финиша, я вам доставлю много хлопот на кухне.
- Повинуюсь и уже сейчас начинаю готовить "корону". Роже ли не знать, что такое "корона"! Это был высокий торт из заварного крема, обложенного эклерами с лимонным кремом. И это сооружение крепилось тягучим жженым сахарным сиропом и было любимым блюдом Роже. Тронутый тем, что папаша Дамке вспомнил о кондитерской страсти Крокодила, Роже сказал:
- Тогда непременно доберусь сегодня до финиша. За "короной" папаши Дамке каждый готов отправиться хоть на край света.
Болтовня в амбулатории несколько сняла нервное напряжение, вызванное утренней гонкой и всем, что произошло на финише. Роже перешел улицу и завернул в крохотный бар, который вмещал едва десяток людей. Высокий бородатый бармен, похожий на Иисуса Христа, поставил перед ним заказанный стакан холодной "колы" со льдом и лимоном.
"А сердечко-то побаливает. Но к врачам лучше не обращаться! Через час станет известно всем!"
На заре своей спортивной славы, когда величие наступает так зримо и безудержно кружит голову, Роже обзавелся собственным врачом. Случилось это вскоре после того, как он пресытил свою страсть к новым костюмам, которые шил в разных городах у самых дорогих портных и которые почти не носил - отправлял домой, объясняя Мадлен, что костюмы - рекламный презент и ему ничего не стоят.
Цинцы и сегодня не может без смеха вспоминать ту медицинскую историю. У Комбин есть право смеяться: не вмешайся она, невесть чем закончилась бы дружба Крокодила с итальянским доктором.
Роже был очень горд, обзаведясь личным врачом. Медицинские термины и обаятельность Джиани Докато, экспрессивного итальянца, проживавшего в Монако, буквально ослепили Роже. Он не делал и шага без его совета. Еще бы, Джиани был специалистом по мускульной биохимии и открывателем закона зубчатого взаимодействия мышц. Роже абсолютно ничего не понимал в биохимии, но Джиани клялся, что сделает его величайшим гонщиком, всех времен.
"В век двадцатый нельзя жить, как жили наши пещерные предки, - говорил он. - Науку следует использовать во всю ее мощь".
Джиани высчитал, что ему, Роже, хватит трех-четырех часов сна в сутки. Долгий сон лишь расслабляет его, и теряется природная резкость. Реакцию организма Джиани проверял на каком-то сложном дозаторе, им самим изобретенном и заказанном на деньги, естественно извлеченные из кармана Крокодила. Он ввел в рацион Роже овощную диету, что по его мнению, способствует длительной напряженной работе на пределе. Профессор любил повторять мудрое арабское изречение: "Здоровье - единица, любовь - ноль, слава - ноль, деньги - ноль. Поставьте единицу перед нолями - и вы богатый человек, уберите единицу - и все равно нулю!"
Джиани стал фактически руководить командой, в которой Роже был лидером. Возник конфликт с менеджером. Роже готов был уже порвать с командой, заплатив неустойку, но тут со свойственной, ей энергией в дело вмешалась всезнающая Цинцы. Она со скандалом собрала консилиум врачей, на который Роже явился с большой неохотой, и провела медицинское обследование. Оказалось, что он не только не стал сильнее, но, наоборот, был на грани нервного и физического истощения. Все решило письменное заключение: стимулятор, подсунутый Роже какой-то итальянской фирмой через доктора, оказался нейтральным порошком. Крокодил порвал с доктором, но подозрительность к врачам, с одной стороны, и к собственному здоровью, с другой, осталась и по сей день.
Потягивая воду, Роже внимательно разглядывал Иисуса-бармена и что-то мучительно вспоминал. Иисус тоже временами пристально смотрел на него. Если Роже не валился с ног после трудного этапа, он легко вспоминал даже незначительные детали. Это было его бедой. Он помнил слишком многое.
Крокодила называли самым интеллектуальным парнем из всех сидящих в седле. Это и льстило Роже, и огорчало. Он-то знал, во что обходится интеллектуализм. Цинцы точно сформулировала давно глодавшую его мысль: "Чем выше интеллект, тем ниже болевой предел". Коллеги Крокодила зачастую легко проходили там, где он прорывался буквально харкая кровью. И все, потому, что умом и сердцем переживал будущие события во всей полноте, задолго до момента свершения. Опасности, которые в действительности легко миновал, он преодолевал их в душе с полной отдачей сил. И страх, нет, не страх, а скорее понимание того, что ждет, делали его не сильнее, а, наоборот, слабее. Такова, быть может, парадоксальность интеллектуальной спортивной натуры. Цинцы уверяла, что это касается не только велоспорта.
- Послушайте, - Роже обратился к бармену, - мне кажется, я видел вас в Париже. Не вы работали в баре на бульваре Капуцинов напротив "Олимпии"?
Бармен залился краской, и его библейская бородка задергалась от волнения.
- Теперь и я вас узнал, месье Дюваллон.-Бармен бросил протирать посуду и подошел к Роже, перекинув полотенце через плечо.
- Частенько к вам заглядывал, - мечтательно сказал Роже, - был такой милый, уютный бар. И вы нисколько не изменились.
- У вас поразительная память, месье Дюваллон. То, что я вас помню, - естественно! Вас знает весь мир. Но помнить меня…
- О, пустое! - Роже махнул рукой.-Мне приятно встретить знакомое лицо именно сегодня и именно здесь. Кстати, а чем объяснить перемену? - Роже сделал неопределенный жест, показывая на окружающее.
Бармен пожал худыми плечами, на которых мешком висел белоснежный смокинг из дешевой рогожки, и весело сказал:
- Осложнение в семье…- Он, видно, не хотел развивать эту тему дальше. - Пришлось свернуть дело. Уехал сюда, в Квебек. Все-таки французская культура, язык… А деньги почти американские…
- Скучаете по Парижу?
- Да. Очень! Но куда денешься? А вы отдыхаете здесь?
- Работаю. Идет "Молочная гонка".
- Да? Не слышал. Впрочем, я не читаю газет, а телевизор поставить в баре, сами видите, негде. У меня есть проект загнать его вон туда, в проем над дверью. Но надо ставить специальную балку. Впрочем… Простите, вам это неинтересно…
Он снова принялся перетирать стаканы и улыбался чему-то своему. Роже взглянул на часы. Самое время собираться на старт.
- Вы долго пробудете здесь? - спросил бармен.-Простите, я никогда особенно не интересовался спортом.
Роже рассмеялся.
- Очень долго. Чуть больше часа. Каждый день ночуем в другом городе.
- Понятно… Тогда, пожалуйста, поцелуйте от меня ручку родному Парижу.
- Боюсь, что попаду туда не раньше вас.
- Ах да, ведь вы все ездите! - Бармен умолк, видно вновь уйдя в свои воспоминания.
- Но при случае я с удовольствием выполню вашу просьбу, - добавил Роже поспешно, чтобы хоть как-то утешить хозяина.
На старте он появился последним. Все делали вид, что сегодня ничего не произошло. Только Жаки нигде не было видно. И это опечалило Крокодила.
"Неужели обиделся, и обиделся всерьез? Да, мы все постарели… Прежде и на мои более злые выходки Макака смотрел спокойнее!"
Оскар подозвал Роже. Все столпились вокруг, ожидая последнего напутствия менеджера.
- Следите внимательно за Крокодилом. Ориентируйтесь в ходе этапа. Могут быть сюрпризы. И учтите: если не выиграете этап, останетесь без обеденной порции вина! - Оскар скорчил страшную гримасу.
"Поезд" начал выстраиваться на шоссе. Роже с удовольствием поглядывал на огромное полыхавшее табло. Буквы бежали безостановочно, повторяя три слова: "Лидер - Роже Дюваллон".
Этап сложился так, что о нем можно было написать целый эпохальный роман, построенный на одних катастрофах и технических поломках. Роже отпустил вперед только троих, а сам занял свое излюбленное место в головке "поезда". И горькая чаша неудач миновала его. Словно справедливость требовала освободить от дополнительных переживаний человека, которого боль, растекавшаяся от чирья, заполняла всего.
Если бы не тампон Ричарда Роже чувствовал - он не смог бы добраться до финиша. Когда Роже подъехал к французской "техничке", он заметил Мадлен-она с тревогой смотрела на финишный створ, привставая, как девочка, на цыпочки. Увидев Роже, она щедро улыбнулась. И Роже понял - Мадлен переживала за него, встревоженная долгим отсутствием.
- Что-нибудь случилось? - Она обняла его двумя руками и погладила по голове, словно маленького Жана.
Непривычная ласка после такого трудного этапа казалась пыткой.
- Ты что-то задержался, и я беспокоилась.
- Заезжал к приятельнице в гости,-довольно грубо ответил Роже и тут же пожалел. - Не каждый же раз быть первым. Когда-то надо быть…- Он обернулся к электрическому табло. Те же сверкающие буквы, только мелкие, будто самим размером выражавшие презрение, выводили: "36-й - Роже Дюваллон".
Роже сделал три глубоких затяжных вдоха, стараясь прийти в себя.
- Дай чего-нибудь глотнуть, - попросил он Мадлен.
Та бросилась к большому сине-красно-белому термосу и нацедила "лимонника".
Роже пил крупными, жадными глотками. Сок тек по подбородку, капал на грудь, образуя мутные слезки на висевшем нагрудном лягушонке.
- Устал? - участливо спросила Мадлен, пытаясь навести еще один мостик.
Но Роже было лень сделать ответное усилие.
- Как обычно… Сто миль - не прогулка.
Он отвернулся от Мадлен и стал натягивать тренировочный костюм. Одевшись, не дожидаясь машины и остальных, поехал с бельгийцами по дороге, тянувшейся к колледжу.
Теперь, когда этап закончился, у него было время вспомнить о чирье. Он несколько раз пробовал рукой, на месте ли тампон.
"Доктор не подвел. После душа надо сходить и поставить свежий".
При одной мысли о душе его передернуло. Он представил, как горячие струи воды обожгут растертую кожу нестерпимой болью.
И это будет так же нелепо, как однажды во время гонки Париж - Бордо, измучившись от жажды на протяжении многих километров, он ворвался в кабачок, оказавшийся публичным домом. Только этого ему не хватало в ту минуту!
Роже стоял у порога в душевую, как у порога в ад: клубами катил пар из кабин, плеск воды, глухим эхом отдающиеся под сводами голоса, белоснежные ванны и темный средневековый потолок так контрастировали, что не могли не усилить тревоги. Роже шагнул под душ, как шагают во время расстрела навстречу залпу.
За ужином он вкусно и жадно поел. Папаша Дамке угостил на славу. Сам разрезал огромный торт и первому положил кусок "короны" усталому Роже.
- Спасибо, папаша Дамке, - пробормотал растроганный Крокодил.
Оскар зашел в массажную, когда после ужина Роже только что лег на стол.
- Мадлен спрашивает, что ты собираешься вечером делать?
- Спать. Я очень устал. Да тише ты! - крикнул он массажисту.
- Роже. - Оскар присел на высокий массажный стол и отодвинул в сторону пузырек с вонючей растиркой.-Это, конечно, не мое дело… Но должен тебе сказать, что ты ведешь себя с Мадлен неправильно…
Роже, лежавший на животе, поднял голову со скрещенных рук и вопросительно посмотрел на менеджера.
- Не ее вина, что она здесь не к месту. Но девочка мучается. И ты, по-моему, должен быть к ней внимательнее.
- Хочешь, чтобы я сегодня переночевал у нее? - насмешливо спросил Роже. - Этого хочешь?
- Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. - Оскар встал. - Это не относится к проблемам тактики, поэтому я только дал тебе совет. Поступай как знаешь!
- В общении с друзьями, как и в общении с богом, мы допускаем одну и ту же ошибку - слишком много им рассказываем.
Взбешенный Оскар вышел. Роже остался лежать, блаженствуя под железными пальцами Дюка. Насмешливая кличка массажиста уже давно потеряла свою соль. Старый верный Дюк - горбатый старик с крупным лицом, короткими руками и головой, сидевшей прямо на плечах, - напоминал Квазимодо. А по молчаливости мог спокойно перещеголять нотрдамские камни. Уже двадцать лет Дюк ездил с лучшими гонщиками мира. Уродливость молчаливого Дюка забывалась сразу, как только начинали двигаться по телу его железные короткие руки, покрытые щекочущей рыжей шерстью. Какая-то плавная, убаюкивающая сила гоняла боль по телу и выдавливала ее наружу, принося облегчение и свежесть. Дюк шлепком перевернул Роже, и тот невольно взглянул в лицо урода, прежде чем вновь блаженно зажмуриться.