- Выпейте пива…
- Но это унизительно…
- Деньги, которые вам платят за победу, стоят того унижения. За них можно помочиться и на Елисейских полях…
- Мы профессионалы и имеем право делать что хотим! - прокричал швейцарец.
- Что касается моих ребят, я могу дать голову на отсечение - они не сделали ничего дурного. У них хватило бы сил пройти еще половину такого этапа. Гонщики - солидные люди, - начал горячиться и менеджер швейцарской команды. (Это показалось Роже подозрительным.) - Гонщики делают такую же работу, как представители самых опасных производственных профессий…
- Вы меня не уговаривайте, - пытался остановить швейцарского менеджера главный врач. - Правила есть правила. Семь этапов они действовали - будут действовать и впредь.
- Мы не против правил. Мы против узаконивания правила, которое позволяет людям постоянно думать, что мы подонки!
- Глупо! Честному человеку нечего бояться, что его будут подозревать. Анализ лишь подтвердит его честность. А ваше поведение будет обсуждаться на судейской коллегии. Гонщик должен знать, что существуют писаные и неписаные законы спорта. И победители должны давать молодежи хорошие примеры, а не дурные…
Прекрасно понимая всю бессмысленность спора, особенно для швейцарцев, и чтобы как-то разрядить накалившуюся обстановку, Роже сказал:
- Даю хороший пример. - И пошел к бутылкам. Швейцарский тренер продолжал горячиться:
- Если никому не верить, добро умрет, а зло превратится в варварскую, разрушительную силу…
Роже не стал слушать, чем кончится спор. Он пошел одеваться и вместе с командой поехал домой.
- Оскар, возьмите, пожалуйста, мой чемодан с грузовика - мне нужен выходной костюм. Хочу погулять с Мадлен.
- Ладно, - сказал Оскар. - Ты ложись-ка быстрее на стол к Дюку. Были судороги?
- Нет. Опять забулькало колено.
Когда Крокодил укладывался на массажный стол, в комнату ворвался Оскар.
- Слышишь? Анализы показали, что оба швейцарца принимали допинги. То-то они шли как на электрической тяге! Когда их приперли к стенке, молодцы прикинулись дурачками, как обычно заявив, что не знают, откуда у них в моче бензадроловые.
- Ты вчера как в воду смотрел, предупреждая Вашона. Я и то чувствую на этапе: идем ходко - вчетвером двоих догнать не можем…
- Врач разыскал менеджера швейцарцев и напомнил о клятве головой. Тот лишь пожал плечами: дескать, гонщики не всегда посвящают тренера в личные секреты!
- Если все подтвердится, - сказал Роже, - и молочно-кондитерский король, влюбленный во Францию, захочет перенести сюда и наши законы, парни могут получить по пятьсот долларов штрафа.
- Или год тюрьмы каждый… Нет худа без добра. Ты схлопотал себе четвертое место и бонус.
- Предпочел бы остаться на шестом. Жалко ребят. Зарвались, потому что так не хотели упускать коровий гандикап.
Массажист закончил обработку ног и повернул Роже лицом книзу. Говорить стало неудобно, и Оскар встал.
- Пойду послушаю, что сейчас будет на судейской коллегии. Приглашают всех менеджеров. - Оскар направился к выходу.
- Не забудь про мой чемодан! - крикнул ему вдогонку Роже. Более получаса пробегал Оскар в поисках чемодана Роже, но нигде не нашел. Ни в грузовике, ни на складе, ни в общежитии. Он даже подумал, что чемодан закинули в отель, где жила Мадлен. Позвонил ей. Но чемодана не оказалось и там. Времени до совещания уже не оставалось, и Оскар кинулся бегом к отелю "Виннипег". Комиссар Ивс уже держал вступительную речь:
- Конечно, можно двояко смотреть на допинг. С одной точки зрения - рассудочной и с другой точки зрения - эмоциональной. И здесь, конечно, есть о чем поспорить. Второй взгляд привел к тому, что все настоятельнее стало звучать требование легализовать допинг. Нас интересует третья сторона вопроса. А именно: чистота нашей гонки…
- Чистота молока, - кто-то подал голос с места. Ивс оставил реплику без внимания.
-…Что такое спорт? Это состязание человека с человеком или человека с химической промышленностью? У науки надо взять самое лучшее. А именно: соревнование человека с человеком должно проходить с такой же чистотой, с какой проводятся научные эксперименты.
Собрание проходило в холле с мягкими глубокими креслами, в которых почти полностью тонули сидевшие. Оскару сначала показалось, что Ивс выступает перед пустующими креслами.
- Да-да, только при условии, что все имеют одинаковые возможности, можно сказать, кто действительно сильнейший. Вот почему все больше и больше узакониваются условия, в которых должны проходить соревнования. Нарушение регламента, в частности употребление допинга хотя бы одним из спортсменов, ведет к уничтожению самого духа спорта. Вот почему мы решили принять суровое решение и дисквалифицировать швейцарских гонщиков. Это решение вступит в силу сразу же, как мы получим результаты контрольных анализов из университетской лаборатории Монреаля.
Ивс не прерывал своей скоропалительной речи, словно боялся остановиться - не дадут договорить до конца.
- Есть вопросы? - спросил Ивс. - Нет? Прекрасно. Тогда прошу объяснить происшедшее своим мальчикам. Если они вздумают так же шутить с допингами, то будут сниматься с гонки немедленно. Хочу напомнить, что в таких случаях все заработанные деньги аннулируются, а снятая команда отправляется в Европу за свой счет…
После столь же короткого, сколь и решительного совещания Платнер отправился в бар обсудить с коллегами "новые аспекты в сложившейся обстановке", как любил выражаться Жаки.
Гонка во второй своей половине - уже необычная гонка, по самой сути: нервы напрягаются до предела, усталость начинает сковывать волю и ум… В дни "пик" каждая мелочь, каждое пустячное слово и умом и сердцем воспринимается гиперболизированными во сто крат.
Прождав чемодан около часа, рассвирепевший Роже пошел искать его сам. Он с трудом нашел чиновника, отвечающего за багаж, но тот заявил, что Роже пришел слишком поздно и он ничем не может ему помочь. Только завтра утром, когда все вещи вновь будут собраны в грузовик, он выдаст ему его чемодан.
В таком-то настроении на обратном пути к своему духовному колледжу Роже натолкнулся на утреннюю фанатичку. Будто заведенная долгоиграющая пластинка, с которой лишь на время сняли адаптер, она заговорила, вцепившись в Роже обеими руками:
- Это такое счастье - ездить на состязания! Конечно, это серьезное испытание и физическое и нравственное, когда ты становишься победителем и все на тебя смотрят! Многое усложняет спортивную жизнь. Взять, например, мужа. Если его нет со мной, мне гораздо труднее выступать на соревнованиях. Я чувствую, будто половина меня самой осталась где-то. Такое же ощущение у одной моей подруги…
Странное дело, первое желание Роже - сказать этой дуре все, что о ней думает, и не в самых изысканных выражениях, - постепенно прошло. Он смиренно шагал с ней рядом.
"Уродина ты проклятая, лежала бы на перине рядом с мужем. Нет, понесло тебя в седло. Что ты понимаешь в велосипеде! Твое дело рожать детей да ублажать мужа, коль нашелся чудак, решивший на тебе жениться!"
- К тому же, - продолжала велосипедистка, - Чарли сам готовит мою машину для гонки, и я в ней совершенно уверена. Знаю, все будет сделано прилично. В гонке мне тогда гораздо спокойнее. Не потому, что считаю, будто наши механики работают нечестно. Совсем нет. Просто личная заинтересованность и свой глаз всегда лучше.
- А муж сейчас с вами? - спросил Роже в слабой попытке остановить бесконечное словоизлияние.
- Нет. Он не смог приехать. У него дела. А что? - вдруг спохватилась она.
- Да нет, ничего, - неопределенно ответил Роже.
- А то я здесь совершенно свободна, - деловито сообщила велосипедистка и сморщила рожицу.
Но, видно, не надеясь на силу собственных чар, она снова заговорила о своем:
- Однажды перед финалом гонки я страшно замерзла и была голодна. По программе было трудно представить, когда придется выступать. От этого, вы знаете, зависит, что есть, - обычно перед гонкой я съедаю бифштекс…
Роже закрыл глаза, вдруг представив себе, как редкие и острые зубы Велосипедистки-Гаргантюа впиваются в полусырое мясо.
- Тогда же я не могла есть ничего. Даже сахар. Он расслабляет, вы знаете? К тому же я не великая любительница сладкого. Мне больше удовольствия доставляют мужчины - настоящие мужчины, сидящие в седлах…
Это уже было ничем не прикрытое приглашение на продолжение знакомства. В любой другой момент Роже бы передернуло от предложения такой каракатицы, но сейчас он обреченно подумал:
"А почему бы нет? Проклятый Оскар! Ты, и только ты, виноват во всем. Видит бог, я хотел провести вечер с Мадлен и пойти с ней в какой-нибудь славный ресторанчик. А получилось вот что…"
Роже спросил:
- А до отеля, где ты остановилась, далеко?
- Рядом, два шага…
XI Глава
ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ
Все утро только и говорили, что о допинге. Анализы контрольных проб подтвердили наличие бензадроловых - оба швейцарца были дисквалифицированы.
Проштрафившиеся швейцарцы - весельчак, шумный и сейчас, и его молчаливый спутник, весь заплаканный, - собирали вещи. Поскольку сборы проходили в общем зале, на глазах "поезда", готовившегося к старту, страсти - по крайней мере словесные - накалялись с каждой минутой. Роже прекрасно знал психологию толпы. И чувствовал, что достаточно одной искры, чтобы полыхнул всепожирающий огнем бунт.
"Чего галдеть?! Надо было сразу же после финиша спокойно сдать мочу, а попались - прикидываться дурачками. После скандального нежелания сдать пробы кто же поверит в невиновность! Однажды Форментор, сам Форментор, попытался обойти контроль, и то его заставили подчиниться. Правда, в телевизионном интервью он подпустил организаторам ежа в постель, заявив, что все мы, профессионалы, принимаем различные стимуляторы. Так это сказал Форментор. Он мог себе позволить такое признание".
Роже с улыбкой вспомнил, как выступил в защиту Форментора.
"Я сказал тогда администраторам от спорта, что пора пересмотреть глупый закон о допингах и серьезно взглянуть на профессию гонщика. Прямо спросил эту обезьяну-президента, проверяет ли кто-нибудь его мочу в конце рабочего дня. У него так глупо вытянулось лицо! И я добавил, что нам многое "нельзя"!
А чем закончился весь шум? Да ничем. Хозяева сделали как хотели. Я и Форментор лишь потеряли деньги и должны были работать вдвое больше, чтобы оплатить неустойки по контрактам. А с вами, сопляками, Вашоны живо разделаются! Надо подойти к швейцарцам, - подумал Роже, - и сначала к тому, заплаканному. Мало приятного в положении ребят…"
На соседней койке Макака, судя по тому, как внимательно слушал его Эдмонд, рассказывал новый анекдот.
- Жаки, - тихо окликнул Роже, - не знаешь, как зовут того печального швейцарца?
- Который все плачет? - переспросил Жаки. - Кажется, Рочер. - Жаки нашел листок среди бумаг, наваленных невесть когда и для чего на тумбочке возле кровати, и подтвердил: - Да, точно, Рочер.
Крокодил встал и подошел к швейцарцу. Тот молча вытаскивал из фирменного мешка запасные велотуфли, носки, бандажи, какие-то коробки и пакетики - целую аптечку.
"Рановато, парень, перешел на химию. Без нее, правда, нам нельзя, но и злоупотреблять вредно!"
- Хэлло, Рочер! - Крокодил осторожно взял его за плечо; но даже от легкого прикосновения тот содрогнулся всем телом, словно обрушился тяжелый удар.-Хэлло, Рочер, не унывай! Приятного, конечно, мало, но без гадостей наша жизнь не бывает…
Растроганный Рочер взглянул на Роже почти по-собачьи благодарными глазами.
- Ах, месье Дюваллон, если бы вы знали, как это тяжело! Все в гонку, а ты - домой! Я предпочел бы сейчас идти последним, но со всеми…
Вокруг стали собираться гонщики из других команд. Многолюдный митинг не входил в планы Крокодила.
- Может, пройдемся минут десять? - предложил Роже.
- Охотно! - Швейцарец бросил на кровать все, что держал в руках.
Они вышли во двор. Огромный бело-голубой бензовоз заправлял столпившиеся вокруг него ненасытным стадом машины гонки.
- Знаете, месье Дюваллон, этот анализ сломал мне жизнь. Я еще молод, но уже семь лет работаю в велоспорте. А что я буду делать теперь?
- Пустое! Все скоро забудется. Кто из нас не бывал и в более сложных передрягах? Конечно, администраторы от спорта попьют твоей крови. Но обойдется… Не переводятся же гонщики-холостяки" хотя многие велоклубы предпочитают брать на работу женатых гонщиков - известно, что мужчины под женским каблуком работают лучше.
- Я не о хлебе… По профессии я краснодеревщик и всегда смогу себя прокормить. Но как без гонки, без ребят, без спорта?
Они сели за столик небольшого кафе, выставленного прямо на улице. Рочер, не сдерживая слез, механически помешивал ложечкой кофе.
- Только не давай журналистам пищи для сплетен. Мой совет: держись одной версии, как бы неправдоподобна она ни была. Ложь, повторенная сто раз, становится истиной…
- Клянусь, месье Дюваллон, мне нечего скрывать. Прошу вас, поверьте хотя бы вы. - Он умоляюще посмотрел на Роже, еще не очень понимая, с чего это сам Крокодил выказал к нему столько участия. - Не знаю, откуда взялся допинг…
- Что ты пил во время гонки?
- Ничего. Принял несколько обезболивающих таблеток одной итальянской фармацевтической фабрики…
- И конечно, подпольной?
- Кто ее знает…
- Вот это-то как раз надо знать точно. А то живо останешься без лицензии.
- Кому она нужна после такого позора…
- Позор - еще не смерть! Следует помнить, что таким путем нередко убирают строптивых. Однажды чуть не расправились со мной. Но пронесло. В тот раз, - поспешно добавил Роже.
- Все равно мне реветь да реветь,-вдруг по-бабьи признался Рочер и дернул носом, скорей от жалости к себе, чем от желания заплакать всерьез.
- Помнишь скандал с Форментором? - Роже решил отвлечь Рочера рассказом. - Проведя семь часов в седлах, мы тоже заявили, что не в силах пройти медицинское освидетельствование. Тогда-то и решили применить к нам новое правило: не прошел испытания - считаешься нефинишировавшим. Мы дружно посмеялись над федерацией, но веселились всего один день. Нам воткнули по два месяца дисквалификации…- Роже умолк, будто пытаясь сегодня, спустя столько лет, попробовать на зуб горечь тех дней. - Только Форментору дисквалификация обошлась в миллион старых франков. Мы закрутили хвостами. Один объяснил, что не нашел пункта проверки. Другой сказал, что выпил десять бутылок пива, но так и не мог сдать анализ.
Роже взглянул на большие уличные часы: до старта оставалось сорок пять минут. А он все не решался сказать, что ему пора, - боялся обидеть парня.
Об этом тяжелом ощущении Крокодил вспоминал в начале этапа несколько раз.
Сегодня "поезд" работал дружно, и было похоже, что вряд ли кому удастся легко уйти в отрыв. Возможно, дисквалификация швейцарцев придала гонке особый острый привкус. Возможно, сказалось время - пошел уже девятый этап.
Пожалуй, больше всех сожалел, что в гонке нельзя взять тайм-аут, Мишель. Смешное, до трагичности, положение - геморрой. Платнер, посоветовавшись с врачом, настаивал на нелепейшем, со спортивной точки зрения, решении - сойти.
"Это рок, - говорил Оскар, - и против судьбы не попрешь!"
Мишель понимал безвыходность сложившегося положения. Понять нетрудно! Гораздо труднее смириться с тем, что все усилия, затраченные на подготовку, усилия, затраченные уже в самой гонке, пропали впустую. Это и обидно и горько. А идти вперед - значит поливать бесконечную ленту шоссе собственной кровью. Тем не менее Мишель твердо решил рискнуть.
До старта постарались принять кое-какие меры. Роже отдал Мишелю единственный оставшийся у него замшевый тампон и внимательно присматривал за товарищем на первых милях пути.
Вначале Мишель держался молодцом, и Крокодил успокоился. Но, увидев, как по ноге Мишеля поползла кровавая полоса, размываемая потоками пота, немедленно перебрался к нему поближе. Мишель шел бледный, широко открыв рот, будто задыхался, темные глазницы провалились.
- Плохо? - бросил Роже.
- Да, - чистосердечно признался Мишель.
Несколько секунд они катились рядом. Крокодил видел, как трудно Мишелю держать даже такую низкую скорость. Роже мучительно искал слова, способные убедить Мишеля в разумности самого неприятного решения и в то же время не обидеть.
- Мишель, - Роже положил руку на руль товарища, - ты теряешь слишком много крови… Нам будет очень трудно без тебя. Но это не последняя гонка.
- Я понял, - услало улыбнулся Мишель.-Пожалуй, мне все равно до финиша не дотянуть.
Он не хотел признаваться, что уже несколько раз цветастое марево застилало глаза и однажды он чуть не сел колесом на чужую педаль. Признаваться в собственной слабости всегда неприятно.
Роже потрепал Мишеля по голове потной перчаткой, и от этого жеста шапочка сползла на глаза. Мишель сдернул ее резким движением и замахал ею над головой.
Крокодил не оглядывался. Он знал и без того, что происходит сейчас сзади: с трудом разогнувшись, Мишель тихо катится по обочине и только теперь беспрестанно рассматривает окрашенные кровью ноги. И ощущает неприятно хлюпающую в туфлях жидкость, Сзади на него накатывается амбулатория и французская "техничка" - единственная машина во всем караване, в которой до конца понимают, что происходит с этим славным французским парнем.
"Еще одна горькая байка для Цинцы. Она и так знает их тысячу. Теперь будет тысяча и одна. Ну что ж, Мишель, мы как на войне: рядом падают товарищи, и счастье, если не упал сам. Рочера сняли… Ты сошел… Не раз и я был близок к поражению.
Та чудовищная испанская гонка в крутолобых и жарких Пиренеях… На меня обрушилась лавина неприятностей. На первом этапе засиделся на финише, на втором - прокололся, на следующем - попал в завал, на четвертом - в еще более серьезный завал и поранил колено, на пятом и шестом - прокалывался, на десятом тоже, и, наконец, на последнем этапе отказал переключатель, и я тридцать миль шел по горам почти на одной передаче. В той гонке у меня было проблем едва ли не больше, чем за всю мою предыдущую жизнь профессионального гонщика. Между прочим, на финише оказался тринадцатым!… Странное дело, - подумал вдруг Роже. - Все люди как люди. Вспоминают обычно о победах, а мне почему-то в голову лезут воспоминания о неудачах. Это, может, и поучительнее, но куда неприятнее…" Роже выбрался в головку "поезда" одновременно с догнавшей "техничкой".