Да, иногда моему Леве приходят в голову самые неожиданные мысли. Вот, помню, однажды мы ехали с ним в троллейбусе. Троллейбус набит битком.
Останавливается возле университета, студенты рвутся к дверям, опаздывают, как обычно. Один парень в очках спрашивает у Левы:
- Выходите или нет?
А тот поворачивается, улыбается и говорит:
- Вы здесь учитесь? Интересно, на каком факультете?
Водитель уже двери-гармошки распахнул, все лезут к выходу, а он: "На каком факультете?"
Представляете?
Лева, конечно, со странностями. Но, может быть, так и надо? Все великие люди были немножечко не в себе.
На пятом этаже нас встретил Роберт-организагор. Вниз он, конечно, не мог спуститься! Это было бы для него унизительно. Роберт даже не поздоровался, не познакомился с Левой: он не любит терять время по пустякам. И сразу заговорил в своей обычной манере, опуская глаголы:
- Инструмент с вами? Аккомпаниаторша тут, давно...
- Проверяет рояль! - вмешался какой-то старшеклассник. - Три клавиши западают. Всего три! Сколько там еще остается?! А она так вздыхает, словно нет ни одной целой. Это же школьный рояль: на нем все классы, от первого до десятого, что-нибудь одним пальцем выстукивают. Надо понимать: специфика местных условий...
- Теперь все прекрасно, - сказал Роберт. - Первое отделение в порядке. За кулисы!
Лева побрел за кулисы.
- Ты - в зал! - скомандовал Роберт.
Я пошла в зал.
Свободных мест уже почти не было. Только в предпоследнем ряду.
Я села, а на стул слева от меня должен был сесть Лева после своего триумфа на сцене. Я положила на это место платок.
- Разрешите высморкаться!
Сзади загоготали. Я обернулась и увидела старшеклассника Рудика известного на всю школу балбеса, который паясничал даже на похоронах.
Такие есть в каждой школе. И всегда они садятся в последний ряд. Рудик развалился и упер ноги в спинку моего стула. Теперь я поняла, почему мое место оказалось свободным: никто не хотел сидеть впереди Рудика. Мне в этот вечер чертовски везло!
И все-таки самое ужасное было еще впереди. Роберт-организатор объявил со сцены, что первое отделение будет очень серьезным.
- Вот хорошо, посмеемся! - воскликнул Рудик. Сперва какой-то участник драматического кружка стал читать Лермонтова:
Выхожу один я на дорогу...
- Самостоятельной жизни! - крикнул Рудик.
Его приятели загоготали.
Потом какая-то участница хореографического кружка исполняла "Индийский танец".
- Не счесть алмазов в каменных пещерах... Опера "Садко", песнь индийского гостя! - крикнул Рудик.
Все стали оборачиваться, шикать на Рудика. Это его вполне устраивало: он был в центре внимания.
Своим "острым практическим умом" я сразу сообразила, что, если во время Левиного выступления Рудик будет молчать, это произведет на всех огромное впечатление. Все решат, что даже Рудика сразил Левин кларнет.
Но как это сделать?
Я тут же изменила план действий. Теперь я уже не должна была показывать, что Лева - мой брат. Я должна была это скрывать! Хотя бы на время...
Я знала, что в первом отделении будет всего три номера. Когда танец подходил к концу, я обернулась к Рудику и сказала:
- Сейчас будет выступать очень талантливый музыкант. Будущий лауреат!
Из Московской консерватории...
- Чихали мы на таких! - ответил мне Рудик.
- Чихать опасно! - сказала я. - Музыкант этот страшно нервный.
Недавно во время его выступления один в зале чихнул, так он прекратил играть... И потребовал, чтобы чихающий вышел из зала.
- Вот хорошо, мне как раз надо выйти... Я еле сижу!
- Он не просто потребует выйти. Он еще осрамит на весь зал! Очень нервный. Потому что талантливый. Не советую связываться.
- Будет пиликать классику? - спросил Рудик.
- Конечно!
- "Спи, моя радость, усни!.." - пожелал Рудик самому себе.
И прямо-таки разлегся, по-прежнему уперев ноги в спинку моего стула.
Я поползла вместе со стулом вперед... Но я промолчала: пусть делает вид, что уснул. Нашел-таки выход из положения!
А Лева уже вышел на сцену... Все ждали выкриков Рудика, хохота из последнего ряда, но было тихо. И както торжественно. Я впервые смотрела на брата из зала.
У него был совсем не артистический вид. Нет, пожалуй, артистическим было только лицо: совершенно отсутствующее. "Весь в себе!", как говорит мама. Он еще не начал играть, но уже мыслил музыкальными образами.
А все остальное было совсем не для сцены. Фигура сутулая, словно о чем-то задумавшаяся. Костюм был отглаженный (я сама его гладила), а казался мятым и не Левиным, а чужим.
"Я сама буду ходить с Левой к портным! - твердо решила я. - И буду заказывать ему самые модные вещи! Он будет проклинать меня, отбиваться, будет считать, что я отрываю его от искусства. Но я буду приносить себя в жертву: пусть плохо думает обо мне, пусть считает меня тряпичницей!
Когда-нибудь он поймет... Да, он поймет, что я брала на себя все самое будничное, самое неблагодарное, как всегда делали сестры великих людей".
Но пока еще с Левой к портным ходила мама, а у нее был отсталый вкус.
И наши пижоны из первых рядов, наверно, смотрели на Леву с усмешкой.
Потом вышла Лиля с нотами. Аккомпаниаторши, я заметила, чаще всего бывают пожилыми и некрасивыми. Певцы и музыканты на их фоне выглядят особенно эффектно. Но тут как раз Лиля спасла положение. Она вела себя как на самом настоящем концерте: вышла уверенным шагом, с независимо поднятой головой, строго поклонилась. И наши пижоны захлопали. Потом она потверже уселась на стул, разложила свои ноты. Обернулась к Леве и буквально впилась в него глазами, как делают все аккомпаниаторы, ожидая сигнала... Это тоже было как на самом настоящем концерте. И очень подействовало на старшеклассников.
Лиля ударила по клавишам, и Лева заиграл "Рассказ Франчески". Я не слышала, как он играл: я волновалась. И смотрела на своих соседей: некоторые закрыли глаза - так слушают хорошую музыку. Потом захлопали...
Хлопали все, но не очень долго. Может быть, Леве лучше было уйти за кулисы: тогда бы его нужно было вызывать обратно на сцену и хлопали бы сильнее. А так все сразу поняли, что он будет играть еще, и не очень старались.
Я думаю, что музыкант должен казаться со сцены загадочным и недоступным. Так даже и зрителям интересней. Ну разве приятно представить себе, что он такой же точно человек, как ты сам? Что можно запросто подойти и хлопнуть его по плечу...
А Лева вдруг улыбнулся так, словно был у себя дома, махнул рукой и заиграл свой любимый "Полет шмеля".
Ему снова аплодировали, но уже меньше, чем первый раз. Неожиданно на сцену, деловито глядя на свои ручные часы, выбежал Роберт-организатор.
Он что-то зашептал моему брату на ухо. Лева вновь по-домашнему улыбнулся и объявил следующий номер...
Не успел он кончить, как Роберт-организатор опять показался из-за кулис. Он по-прежнему деловито смотрел на часы и одновременно пожимал плечами. Подошел к Леве и опять зашептал ему что-то на ухо. А мой брат добродушно, безвольно закивал головой: дескать, согласен, пожалуйста...
Представляете?
Мне стало страшно: неужели он будет снова играть? По плану, который я составила дома, я должна была встать и попросить: "Сыграй, Лева, еще...
Я прошу тебя". Сейчас мне хотелось вскочить и крикнуть: "Я прошу тебя: перестань играть!"
В будущем я, конечно, буду ходить с братом на все его концерты. Я научу его быть гордым! Пусть зрители сначала попросят, поваляются у него в ногах... А потом уж он что-нибудь сыграет на "бис".
Разве артист может быть таким сговорчивым? Он должен быть загадочным и недоступным!
Наконец Лева кончил.
- С добрым утром! - сзади воскликнул Рудик.
И сделал вид, что проснулся. Но я уже не обращала на него никакого внимания.
- Поприветствуем наших гостей! - крикнул Роберторганизатор. -
Поздравим их с Новым годом!
До Нового года было еще целых пять дней, но все завопили со своих мест: "Поздравляем!"
Тут и Лиля впервые поднялась со своего стула. Неторопливо собрала ноты, сдержанно поклонилась и указала рукой на Леву: дескать, главная заслуга принадлежит ему! Она вела себя как на настоящем концерте.
А Лева вновь по-домашнему улыбнулся, будто в зале сидели его родственники. Представляете? Это было ужасно!
Но самое страшное все-таки было еще впереди. Совсем близко, буквально рядом...
Об этом я напишу завтра. Потому что мама уже два раза говорила, что мне пора спать. Она понять не может, что я пишу. Заглядывать ей неудобно. Другие родители не стесняются: заглядывают к своим детям в тетрадки и даже вырывают из рук. Но моя мама себе этого не позволяет: она очень интеллигентна. Лева похож на нее.
Сначала мама думала, что я пишу домашнее сочинение. И была даже рада.
Но я сказала, что это не сочинение, а что именно, не сказала.
- Если б ты с таким увлечением делала уроки! - воскликнула мама. -
Совсем не думаешь о своем будущем.
Но я как раз думаю о будущем! Поэтому я и веду дневник.
28 декабря
Перед вторым отделением вечера из зала вытащили все стулья. Свалили их в коридоре. И сразу коридор стал узким, а зал раза в два больше, чем был. На сцене поставили искусственные елочки с игрушками.
- Ах, какая прелесть! - визжали девчонки. - Как необычно!
Оригинально! Синтетика!..
Десятиклассницы почему-то любят синтетику. Я все же не верю, что искусственные елки нравились им больше, чем настоящие - те, которые пахнут лесом и снегом, им просто хотелось визжать и выражать восторги.
Они были в приподнятом настроении.
Девчонки меня вообще раздражали. Все они выглядели роскошно! В раздевалке это было не так заметно, потому что они еще были не при полном параде, а некоторые в пальто. Ну, а иметь модное пальто гораздо труднее, чем модное платье, поэтому женщины выглядят зимой не так нарядно, как летом. Я на это давно обратила внимание. Когда девчонки сидели в первом отделении на концерте, платья были не так видны. А теперь уже все сияли своими глубокими вырезами.
Я очень сильно от всех отличалась. У меня было глухое девчачье платье. Воротник доходил до самого подбородка. Я тоже хотела однажды сшить себе платье с вырезом, но портниха сказала, что мне это будет невыгодно, что мне еще нечего обнажать. Прямо так и сказала: "Тебе еще нечего обнажать. Твои ключицы выпирают, как какие-нибудь металлоконструкции..." Неплохо, а? Я давно обратила внимание: частные портнихи очень развязны. Потому что все перед ними заискивают и смотрят им в рот, как каким-нибудь мудрецам.
В общем, девчонки выглядели очень роскошно. И я сильно проигрывала на их фоне. Это уж точно. Но зато рядом со мной стоял мой брат Лева, будущий великий мастер кларнета! Я взяла его под руку. И девчонки поглядывали на меня с завистью. Не многим из них приходилось прогуливаться под руку со студентом Консерватории!
- Что он тебе шептал на ухо? - спросила я Леву.
- Должен был приехать певец...
- Из ресторана?
- Кажется, да. И он просил меня поиграть...
- Он бы еще пригласил для этого какого-нибудь народного артиста...
Тянуть время, пока не приедет певец из "Звездного неба"!
- В принципе мне было нетрудно их выручить.
Это любимое Левине занятие - кого-нибудь выручать. Некоторые его приятели уже успели жениться. Представляете? Поторопились! К Леве они приходят перед экзаменами и когда ссорятся с женами. И он всех выручает.
Боюсь, как бы на это не ушли все его силы. А певец из ресторана так, значит, и не появился. Роберт со сцены объявил, пропуская глаголы:
- Небольшая накладка: певец из ресторана "Звездное небо" - увы! Но звезда - здесь, с нами! Наша любимица Алина в сопровождении школьного джаз-оркестра! Эстрадные песни!
Мальчишки завопили: "Ура!" Старшеклассницы чуть-чуть похлопали.
Совсем чуть-чуть: они не любят Алину, они завидуют ей.
Я не завидовала Алине: у нас в школе она, как говорится, вне конкурса. А тем, кто вне конкурса, глупо завидовать. К тому же мне нравилось, что девчонки со своими глубокими вырезами сразу присмирели, повесили носы. Они знали, что мальчики будут восторгаться Алиной, а соперничать с ней бесполезно.
Так иногда женщины выходят грустные из кино после картины, где главную роль играет красавица. Я обратила внимание: они даже некоторое время не смотрят на своих спутников. Наверно, боятся, что те будут сравнивать. Нет, я никогда не выйду замуж. Это уж точно.
Алина на наших вечерах всегда поет джазовые песенки на разных языках.
Когда она вышла на сцену, я захлопала ей изо всех сил за то, что она посадила на место всех наших девчонок.
Девочки явно грустили и со злостью поглядывали на Алину. А некоторые храбрились и неестественно хохотали. Я заметила, что женщины часто смеются тогда, когда им хочется плакать.
Вообще-то я тоже не люблю красивых девчонок. Они все время помнят о том, что они красивые, и с ними поэтому очень трудно иметь дело. Но вчера я была благодарна Алине еще и за то, что не приехал певец из ресторана "Звездное небо", которого все ждали больше, чем Леву. Хотя
Алина не имела к этому ровным счетом никакого отношения. Но она выступала вместо певца, и я ей за это хлопала. Вернее сказать, и за это тоже. А еще я хотела, чтобы Леве понравился школьный вечер, на который я его притащила. И поэтому я зашептала ему на ухо:
- Алина прекрасно знает... разные языки!
Алина яркая блондинка, с прямыми волосами, которые спадают на лицо, закрывая один глаз.
- У нее волосы абсолютно свои, - шепнула я Леве.
- В каком смысле?
Лева не понимает элементарных вещей, потому что он "не от мира сего", как говорит мама.
- В том смысле, что она их не красит, - объяснила я. - Это ее естественный цвет...
Алина пела вполголоса, и все в зале, особенно мальчишки, просто боялись дышать. А Алина дышала вовсю. Так, по крайней мере, казалось, потому что она дышала в микрофон.
Я немного шепелявлю и с детства как-то враждебно отношусь к шипящим буквам. Я уверена, что это самые неблагозвучные буквы во всем алфавите.
Недаром ведь в художественных произведениях положительные герои никогда не "шипят", а "шипят" отрицательные.
Но когда Алина томно поет свои песенки, мне начинает казаться, что шипящие не так уж плохи. Слова, которые она шепотом произносит в микрофон, кажется, состоят от начала до конца почти из одних шипящих, а получается довольно-таки красиво и задушевно.
Мальчишки аплодировали как безумные и даже свистели, что является у них высшим выражением радости и восторга. Леве после его "Франчески" никто не свистел. Это было обидно. Но я заметила, что, аплодируя Алине, многие тайком поглядывали на Леву. Еще бы! Всем интересно было, как оценит ее пение студент Консерватории. Профессионал! Ну и типы же эти старшеклассники: ни за что в открытую не признают, что студент
Консерватории для них авторитет. Для них вообще не существует авторитетов! А исподтишка будут подглядывать, как он реагирует. Ну и типы!..
Лева заметил это и, засунув свой черный футляр под мышку, стал хлопать так, будто был на концерте Обуховой! Я решила, что он хочет доставить мне удовольствие: ведь я так нахваливала Алину!
Когда Алина кончила петь, она решила прямо со сцены спрыгнуть в зрительный зал. Это было, конечно, очень эффектно. Мальчишки, забыв про своих девиц, бросились ей помогать. И тут произошло что-то совершенно неожиданное: наш Лева, всегда такой медлительный и неповоротливый, тоже подскочил к сцене и протянул Алине левую руку. Правой он держал старинный дедушкин футляр.
Мне было обидно, что Левина рука как-то затерялась в толпе других рук и ничем от них не отличалась. И сам Лева как-то затерялся среди старшеклассников. Но Алина со сцены разглядела Левину руку и, представьте себе, оперлась именно на нее. Да, на нее! Наш Лева весь покрылся красными пятнами, будто кто-то надавал ему по физиономии.
Вообще-то он часто краснел. Но всегда для этого были какие-то основания.
А тут он покраснел без всяких оснований.
Когда Алина спрыгнула в зал, Лева поблагодарил ее. За что, спрашивается? За что? Это она должна была сказать "спасибо": ведь он протянул ей руку, а не она ему. Происходило что-то странное.
Наш школьный эстрадный оркестр заиграл танго. "Сейчас во время танца скажу Леве, что вовсе не считаю Алину своей подругой, - решила я, - и не требую, чтобы он ради меня так перед ней вертелся!" В эту минуту брат наклонился ко мне. "Ага, не забыл своего обещания! - подумала я. И вытерла ладони о холодную стену, покрашенную масляной краской: они у меня немного вспотели. - Сейчас я впервые буду танцевать на вечере старшеклассников!.."
- Подержи, пожалуйста, - поспешно проговорил Лева. И старинный дедушкин футляр оказался у меня под мышкой.
А Лева опять уже был возле сцены и протягивал руку Алине: он приглашал ее танцевать. Я снова вытерла ладони о холодную стену.
О, как я ненавидела Алину в этот момент! Я ненавидела даже ее имя такое редкое, необычное. Меня-то ведь все звали просто Женькой. "Имя среднего рода, - шутил отец, - не поймешь: женское или мужское". Ничего себе представление о справедливости: сам же всучил мне это имя в честь какой-то своей любимой тетушки и сам же острит! Я не видела эту тетушку ни разу в жизни: она умерла за десять лет до моего рождения. И было непонятно: почему родители решили преподнести ей подарок за мой счет?
Все наши девицы с их глубокими вырезами сразу стали казаться мне милыми и симпатичными по сравнению с Алиной. Она заставила Леву бросить сестру, которая решила посвятить ему всю свою жизнь! Но даже не в этом дело. Она заставила моего брата вести себя так, будто он ничем не отличался от десятиклассников, которые все были в нее влюблены. И за это я тоже ее ненавидела!
Алина все время, не отрываясь, смотрела на Леву в упор и как-то слишком многозначительно. Притворство! Сплошное притворство! Лева не мог нравиться ей, как ему не могли нравиться всерьез ее эстрадные песенки.
Сутулый, нескладный, в костюме, который всегда кажется чужим и мятым.
Лева абсолютно не в ее вкусе. Все дело в том, что он студент
Консерватории, что у него блестящее будущее! Вот она и смотрела в упор, будто старалась его заворожить. Но, к счастью, Лева не замечал этого взгляда: он опустил голову и изучал свои ноги. Он всегда смотрит на свои ноги, когда танцует.
Никто не обращал на меня никакого внимания. Я стояла одна и прижималась спиной к холодной стене, чтобы не мешать танцующим. Меня толкали и даже не извинялись. А некоторые спрашивали, как та десятиклассница в раздевалке: "Женька, как ты сюда попала?", "А ты как здесь очутилась, Женька?". И некому было меня защитить: мой брат танцевал с Алиной!