Том разглядывал преступников.
"Этого человека я как будто уже где-то видел, - подумал он, - но где и когда - не припомню".
Как раз в эту минуту мужчина быстро поднял голову, взглянул на Тома и столь же быстро опустил ее на грудь, как бы ослепленный блеском королевского величия; но для Тома было достаточно и одного мгновения, чтобы разглядеть его лицо.
"Теперь я знаю, - сказал он себе: - это тот самый незнакомец, который вытащил Джайлса Уитта из Темзы и спас ему жизнь в первый день нового года; день был такой ненастный, ветреный. Самоотверженный человек, благородный и смелый. Жалко, что он стал преступником и замешан в такое печальное дело… Я отлично помню, в какой день и даже в котором часу это было, потому что часом позже, когда на башне пробило одиннадцать, бабка Кэнти задала мне такую восхитительную и чудесную по своей свирепости трепку, в сравнении с которой все предыдущие и последующие могут показаться нежнейшими ласками".
Том приказал увести на время женщину с девочкой и обратился к помощнику шерифа:
- Добрый сэр, в чем вина этого человека?
Шериф опустился на колено.
- Смею доложить вашему величеству, он лишил жизни одного из ваших подданных посредством яда.
Жалость Тома к преступнику, а также восхищение его смелым поступком претерпели жестокий удар.
- Его вина доказана?
- Вполне доказана, ваше величество!
Том вздохнул и сказал:
- Уведите его, - он заслужил смерть… Это жаль, потому что он человек храбрый… то-есть… я хочу сказать, что у него такой вид…
Осужденный внезапно почувствовал прилив энергии и, в отчаянии ломая руки, стал умолять "короля" прерывающимся, испуганным голосом:
- О, государь, если тебе жалко погибшего, сжалься и надо мной! Я невиновен, и улики против меня очень слабы; но я говорю не об этом; суд надо мною уже совершен, и отменить приговор невозможно, но я умоляю только об одной милости, ибо та кара, на которую я осужден, выше всех моих сил. Пощады, пощады, о добрый король! Умилосердись, внемли моей мольбе: прикажи, чтобы меня повесили!
Том был поражен. Он не ждал, что просьба закончится такими словами.
- Какая странная милость! Разве тебя ведут не на виселицу?
- О, нет, мой добрый государь. Я осужден быть сваренным в кипятке.
При этих неожиданных и ужасных словах Том чуть не свалился с трона. Опомнившись от изумления, он воскликнул:
- Будь по-твоему, бедняга! Если бы даже ты отравил сто человек, ты не будешь предан такой мучительной смерти!
Осужденный припал головой к полу, изливаясь в страстных выражениях благодарности, и закончил такими словами:
- Если когда-нибудь тебя постигнет беда, - чего, боже, избави! - пусть тебе зачтется твоя милость ко мне.
Том повернулся к графу Гертфорду.
- Милорд, возможно ли, чтобы этого человека осудили на такую жестокую казнь?
- Таков закон, ваше величество, для отравителей. В Германии фальшивомонетчиков варят живыми в кипящем масле, - и не вдруг, а постепенно, спускают их на веревке в котел, сначала ступню, потом ноги, потом…
- О, умоляю тебя, милорд, замолчи! Я не могу этого вынести! - воскликнул Том, закрыв лицо руками, чтобы отогнать ужасную картину. - Заклинаю тебя, милорд, отдай приказ, чтобы этот закон отменили. Пусть несчастных не подвергают больше таким отвратительным пыткам.
Лицо графа выразило живейшее удовольствие; он был человек сострадательный и способный к великодушным порывам, что не так часто встречалось среди знатных господ в то жестокое время. Он сказал:
- Благородные слова вашего величества - смертный приговор этому закону. Они будут занесены на скрижали истории к чести вашего королевского дома.
Помощник шерифа хотел уже увести осужденного, но Том знаком остановил его.
- Добрый сэр, я хотел бы вникнуть в это дело. Человек говорит, что улики против него очень слабы. Скажи мне, что ты знаешь о нем.
- Осмелюсь доложить вашей королевской милости, на суде выяснилось, что человек этот входил в некий дом, где лежал некий больной, в селении Айлингтоне; трое свидетелей показывают, что это было ровно в десять часов утра, а двое, что это было несколькими минутами позже. Больной был в это время один и спал; а этот человек вскоре вышел и пошел своей дорогой. Час спустя больной умер в страшных мучениях, сопровождаемых рвотой и коликами.
- Что же, видел кто-нибудь, как этот человек давал ему яд? Яд найден?
- Нет, ваше величество!
- Откуда же вы знаете, что больной был отравлен?
- Осмелюсь доложить вашему величеству, доктора говорят, что такие спазмы бывают только от яда.
Веская улика - по тем временам. Том сообразил это сразу и сказал:
- Доктора знают свое ремесло. По всей вероятности, они были правы. Плохо твое дело, бедняга!
- Это еще не все, ваше величество! Есть и другие, более тяжкие улики. Многие утверждают, что колдунья, после того исчезнувшая из деревни неизвестно куда, предсказывала по секрету всем и каждому, что больной будет отравлен и умрет, и больше того - что отраву даст ему незнакомый темноволосый прохожий в простом и поношенном платье. Осужденный вполне подходит под эти приметы. Прошу ваше величество отнестись с должным вниманием к этой тяжкой улике ввиду того, что все это было заранее предсказано.
В те суеверные дни то был довод подавляющей силы. Том почувствовал, что такая улика решает все дело и вина бедняка доказана, если придавать какую-нибудь цену таким доказательствам. Но все же ему хотелось предоставить несчастному еще одну возможность оправдаться, и он обратился к нему со словами:
- Если можешь сказать что-нибудь в свое оправдание, говори!
- Ничто меня не спасет, государь! Я невинен, но доказать свою правоту не могу. У меня нет ни друзей, ни близких, иначе я мог бы доказать, что в тот день я даже не был в Айлингтоне. Я мог бы доказать, что в тот час я был за целую милю от этого места, на Уоппинг-Олд-Стерс. Больше того, государь, я мог бы доказать, что в то самое время, когда я, как они говорят, загубил человека, я спас человека. Утопающий мальчик…
- Погоди! Шериф, в какой день это было?
- В десять часов утра или несколькими минутами позже в первый день нового года, мой августейший…
- Отпустите его на свободу - такова моя королевская воля!
Выговорив это, Том опять отчаянно покраснел и поспешил загладить, как мог, свой некоролевский порыв, добавляя:
- Меня бесит, что человек идет на виселицу из-за таких пустых и легковесных улик!
Шопот удивления и восторга пронесся по зале. Восхищались не приговором, так как мало кто из присутствующих решился бы допустить или одобрить помилование уличенного отравителя, - восхищались умом и находчивостью, проявленными в этом случае Томом. Слышались такие замечания, высказываемые вполголоса:
- Нет, он не сумасшедший, наш король! Он в полном рассудке.
- Как разумно он ставил вопросы, и как это похоже на его прежнюю манеру - это крутое, властное решение.
- Слава богу, его болезнь прошла! Это не слабый птенец, но король. Он держал себя совсем, как его покойный родитель.
Ропот одобрения, носившийся в воздухе, не мог не дойти до ушей Тома, и у него появилось ощущение непринужденности, полной свободы, и по всему его телу разлились какие-то приятные чувства.
Как бы там ни было, молодое любопытство заставило его позабыть эти радостные ощущения и мысли: Тому захотелось узнать, какое преступление могли совершить женщина и маленькая девочка, и по его приказу обе они, испуганные и плачущие, предстали пред ним.
- А эти что сделали? - спросил он у шерифа.
- Ваше величество, они уличены в гнусном преступлении, и виновность их ясно доказана; суд, согласно закону, приговорил их к повешению. Они продали душу дьяволу - вот в чем заключается их преступление.
Том содрогнулся. Его приучили гнушаться людьми, которые делают такие ужасные вещи. Но его отвращение было побеждено любопытством, и он спросил:
- Где же это было и когда?
- В полночь, в декабре месяце, в развалинах церкви, ваше величество.
Том опять содрогнулся.
- Кто был при этом?
- Только эти две женщины, ваше величество, - и тот другой.
- Они сознались в своей вине?
- Никак нет, государь, отрицают.
- В таком случае, как же это стало известным?
- Некие свидетели, ваше величество, видели, как они входили туда. Это возбудило подозрение, которое потом подтвердилось. В частности, доказано, что при помощи власти, полученной ими от дьявола, они вызвали бурю, опустошившую всю окрестность. Около сорока свидетелей доказали, что буря действительно была. Таких свидетелей нашлась бы и тысяча. Они все хорошо помнят бурю, так как все пострадали от нее.
- Конечно, это дело серьезное! - Том немного подумал и, помолчав, спросил: - А женщина тоже пострадала от бури?
Несколько старцев, присутствовавших в зале, закивали головами в знак одобрения мудрому вопросу. Но шериф, не подозревая, к чему клонится дело, простодушно ответил:
- Точно так, ваше величество. Она пострадала и, как все говорят, поделом… Ее жилище снесло бурей, и она с ребенком осталась без крова.
Старцы закивали головами в знак одобрения.
- Дорого же она заплатила за то, чтобы сделать зло самой себе. Даже если бы она заплатила всего только фартинг, и то я сказал бы, что ее обманули; а ведь она загубила свою душу и душу ребенка для того, чтобы разрушить свой дом. Следовательно, она сумасшедшая; а раз она сумасшедшая, она не знает, что делает, и, следовательно, ни в чем не виновна.
Старцы опять закивали головами, восхищаясь премудростью Тома. Один лорд пробормотал негромко:
- Если слухи справедливы и король сумасшедший, не мешало бы этим сумасшествием заразиться иному здоровому: оно придало бы ему больше ума.
- Сколько лет девочке? - спросил Том.
- Девять лет, ваше величество.
- Может ли ребенок, по английским законам, вступать в сделки и продавать себя, милорд? - обратился Том с вопросом к одному ученому судье.
- Закон не дозволяет малолетним вступать в какие-либо сделки или принимать в них участие, милосердный король, ввиду того, что их незрелый ум не в состоянии состязаться с более зрелым умом и злоумышленными кознями старших. Только дьявол может купить душу ребенка, если пожелает и если дитя согласится. Дьявол, но никак не англичанин. В последнем случае договор недействителен.
- Ну, это скверная выдумка, жестокая, злая! Как же это английский закон предоставляет дьяволу такие преимущества, в которых отказывает английским подданным? - воскликнул Том в благородном порыве.
Этот новый взгляд на вещи вызвал у многих улыбку, и многие потом повторяли эти слова в доказательство того, как своеобразно и самобытно мышление Тома и как прояснился его помутившийся разум.
Старшая преступница перестала рыдать и жадно, с возрастающей надеждой впивала в себя каждое слово. Том это заметил, и ему стало еще более жаль эту беззащитную женщину, стоящую на краю гибели. Он спросил:
- Что же они делали, чтобы вызвать бурю?
- Они стаскивали с себя чулки, государь!
Это изумило Тома и разожгло его любопытство до лихорадочной дрожи.
- Удивительно! - воскликнул он пылко. - Неужели всегда это имеет такое ужасное действие?
- Всегда, государь! По крайней мере, если женщина того пожелает и произнесет при этом нужные слова мысленно или вслух.
- Покажи свою власть! Я хочу видеть бурю! - обратился Том к женщине.
Щеки присутствующих внезапно побелели от суеверного страха, и у большинства явилось желание, хотя и не высказанное, уйти поскорее из зала; но Том ничего не заметил, он был всецело поглощен предстоящей катастрофой. Видя удивление и замешательство на лице у женщины, он поспешно прибавил:
- Не бойся, - ты не будешь отвечать за это. Больше того: тебя отпустят на волю, и никто тебя пальцем не тронет. Покажи твою власть!
- О, милостивый король, у меня нет такой власти! Меня обвинили ложно.
- Тебя удерживает страх. Успокойся! Тебе никто ничего не сделает. Вызови бурю, хоть самую маленькую, - я ведь не требую большой и зловредной, я даже предпочту безобидную, - сделай это, и жизнь твоя спасена: ты уйдешь отсюда свободная вместе со своею дочерью, помилованная королем, и никто во всей Англии не посмеет осудить или обидеть тебя.
Женщина простерлась на полу и со слезами твердила, что у нее нет власти совершить это чудо, иначе она, конечно, с радостью спасла бы жизнь своего ребенка и была бы счастлива потерять свою собственную, исполнив приказ короля, сулящий ей такую великую милость.
Том настаивал. Женщина повторяла свои уверения. Наконец Том сказал:
- Я думаю, что женщина говорит правду. Если бы моя мать была на ее месте и получила бы от дьявола такую великую власть, она не задумалась бы ни на минуту вызвать бурю и разорить всю страну, лишь бы спасти этой ценой мою жизнь! Надо думать, что и все матери созданы так же. Ты свободна, добрая женщина, - и ты, и твое дитя, - я считаю тебя невиновной. Теперь, когда ты прощена и тебе уже нечего бояться, сними с себя, пожалуйста, чулки, и, если ты для меня вызовешь бурю, я дам тебе несметные богатства.
Спасенная женщина громко изъявляла свою благодарность и, повинуясь приказу короля, начала снимать с себя чулки. Том следил за ее действиями с большим интересом, который слегка омрачался тревогой; придворные стали явно выражать беспокойство. Женщина сняла чулки с себя и с девочки и, очевидно, была готова сделать все от нее зависящее, чтобы землетрясением отблагодарить короля за его великодушную милость, но из этого ровно ничего не вышло. Том разочарованно вздохнул и сказал:
- Ну, добрая душа, перестань утруждать себя зря: очевидно, твоя власть изменила тебе… Ступай себе с миром. Если же когда-нибудь бесовская сила вернется к тебе опять, пожалуйста, не забудь обо мне - устрой для меня хорошую бурю.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Парадный обед.
Час обеда приближался, но - странное дело! - эта мысль почти не смущала Тома и не пугала нисколько. Утренние события укрепили в нем доверие к себе; бедный грязный котенок за эти четыре дня вполне освоился с тем странным чердаком, куда его забросила судьба. Взрослому и в месяц не сделать бы подобных успехов. Никогда еще не было более блистательного примера уменья детей легко приспособляться к любым обстоятельствам.
Поспешим же - благо нам дано это право - в большой обеденный зал и посмотрим, что там происходит в то время, как Том готовится к великим торжествам. Это - обширный покой с золочеными колоннами и пилястрами, с расписными стенами, с расписным потолком. У дверей стоят рослые часовые, неподвижные, как статуи, в роскошных и живописных костюмах. В руках у них алебарды. На высоких хорах, идущих вокруг всего зала, помещается оркестр; хоры битком набиты богато одетыми гражданами обоего пола. Посредине комнаты, на возвышенном месте, стол Тома. Но предоставим слово старинному летописцу:
"В зал входит джентльмен с жезлом в руке и за ним другой, несущий скатерть, которую, после того как они трижды благоговейно преклонили колени, он постилает на стол; затем они оба снова преклоняют колени и удаляются прочь. Тогда приходят двое других - один опять-таки с жезлом, другой - с солонкой, тарелкой и хлебом. Преклонив колени, как первые, они ставят принесенное ими на стол и удаляются с теми же церемониями, как и первые. Наконец приходят двое придворных в великолепных одеждах; у одного из них в руках столовый нож; простершись трижды на полу изящнейшим образом, они приближаются к столу и начинают тереть его хлебом и солью, причем они делают это с таким благоговением, как если бы за этим столом уже восседал король".
Так заканчиваются торжественные приготовления к пиршеству. Но вот по гулким коридорам проносятся звуки рога и невнятные крики: "Расступись! Король идет! Дорогу его величеству!" Эти возгласы повторяются ежеминутно - все ближе и ближе; наконец чуть ли не прямо в лицо раздаются звуки воинственного марша и окрик: "Дорогу королю!" И вот дверь широко распахнулась, и показалось торжественное, великолепное шествие. Слово опять принадлежит летописцу:
"Впереди идут джентльмены, бароны, графы и кавалеры ордена Подвязки. Все роскошно одеты, у всех обнажены головы; далее идет канцлер между двумя лордами, один несет королевский скипетр, а другой - государственный меч в красных ножнах с вытесненными на них золотыми лилиями, стеблями кверху. Далее идет сам король. При его приближении двенадцать труб и столько же барабанов играют приветственный туш, а на хорах все встают с мест и кричат: "Боже, храни короля!" Вслед за королем идут дворяне, приставленные к его особе, а по правую и по левую руку его почетная стража из пятидесяти джентльменов, инвалидов с золочеными бердышами в руках".
Джентльмен с жезлом.
Все это было красиво и очень приятно. Сердце Тома сильно билось, и глаза блестели от радости. Во всем его облике было много изящества. Это изящество достигалось именно тем, что Том не делал ни малейших усилий, чтобы достигнуть его, очарованный и поглощенный веселым зрелищем и мажорными звуками, которые окружали его. Да и трудно ли быть изящным в красивом и ловко сшитом наряде, в особенности когда этого наряда даже и не замечаешь.
Том помнил данные ему наставления и отвечал на общие приветствия легким наклонением головы и милостивыми словами:
- Благодарю тебя, мой добрый народ!
Он сел за стол, не снимая шляпы, украшенной перьями, и нимало не смущаясь этой вольностью, так как обедать в шляпе был единственный старинный обычай, равно присущий и королям и Кэнти.
Свита короля разделилась на несколько живописных групп и осталась с непокрытыми головами.
Затем, под звуки веселой музыки, вошла гвардия телохранителей - "самых рослых и сильных людей во всей Англии, специально отобранных для несения дворцовых обязанностей". Но опять-таки предоставим слово летописцу: