- Моя мама, Зинина бабушка, тоже болела. Та же болезнь, в том же возрасте. И диабет тоже лишил её ноги. Мама сидела в комнате на кровати. Знаешь, такие были железные кровати с круглыми набалдашниками на спинках? За мамой всегда громоздилась куча подушек. Она собирала их в пирамидки. Рядом с кроватью - трельяж. Когда я была маленькая, то любила играть с отражениями. Наклонишь немного боковинки - и вот уже вместо тебя - трое, наклонишь ещё немного - шестеро. На трельяже лежала белая вязаная салфетка, на ней рядами стояли кремы. В её комнате всегда пахло лекарствами. В моей ведь тоже пахнет лекарствами, да?
- Немного…
- Врушка. Много. В маминой комнате играл приёмник. Радио "Маяк".
Она помолчала, а потом быстро заговорила:
- Мама загибалась от тоски и одиночества. Я не могла с ней сидеть. Сначала кандидатская, потом докторская, студенты, аспиранты, лекции, разработка методических пособий… А любое чувство стыда я глушила одним: мама же сама хотела, чтобы я работала в университете! И она тоже меня поддерживала, работай, Лидочка, работай. Но при этом - очень мучилась одиночеством. Отсутствием живого общения. Только эта "говорилка" - "Маяк". И я загоняла к ней Зину. Насильно. Сиди, бабушку развлекай! Будь милосердной! Тебе за это воздастся! Трудись душой! А сама уезжала в экспедиции с ребятами-студентами. Фольклорные песни и кофе с мороженым.
- Зине не нравилось там?
- Она ненавидела эти часы. Ей казалось, что каждая минута дорога. И надо бежать, наряжаться, очаровывать, влюблять в себя! Но она боялась мне перечить: кто ещё ей выдаст деньги на платья, в которых она будет очаровывать? Мне казалось, я приучаю её к душевному труду. А что сопротивляется - пусть. Делать добро тяжело. А между тем я ей привила отвращение к больным людям. Я вижу сейчас её отвращение и ко мне. Поначалу меня это очень ранило. Я же воспитывала её другой! Учила быть доброй! А она меня терпеть не может!
- Вы её мама, - твёрдо сказала Алёна, - она не может перестать вас терпеть. - Ну хорошо, она меня терпит. Но не любит. Не получает радости от общения со мной. И я поняла, выход только один. Убедить себя, что одиночество мне по вкусу. Что быть одной лучше. Помнишь, как в фильме "Девчата"? Хотя откуда тебе помнить, это старый советский фильм… Там Тося, повариха, говорит: "Одной лучше! Хочу халву ем, хочу - пряники!" Вот я себя и приучила. Жить по распорядку. И не мучаться отсутствием общения. И тут - здравствуйте! Появился на моей дороге главарь повстанцев из волшебной страны и заявил, что я не так живу. Нечего краснеть, это же правда!
- Это от малины.
- Тогда, главарь повстанцев, ответь мне на вопрос всей моей жизни. Почему Зина выросла не такая, какой мне хотелось?
- Мне надо подумать. Вы же знаете, я не умею сразу отвечать.
- Да, и мне это в тебе очень нравится. Разверни меня, пожалуйста. Мы ведь сможем проехать к реке вон там?
Лидия Матвеевна бросила взгляд на заброшенный участок, словно прощаясь с ним, и они покатили дальше.
Алёна размышляла над вопросом, но ответа не находила. Перед глазами всё стояла маленькая девочка в короткой синей юбке. У Алёны холодело внутри, когда она думала, что однажды она заведёт семью, а дети вырастут не такими, какими хочешь, и даже могут тебя презирать, а ей придётся терпеть, потому что выхода другого нет.
А вдруг она сама выросла не такой, какой хотели бы родители? Ведь не зря же папа предложил отправить её в Англию? Подальше от дома, потому что она им надоела.
"Ну и пусть, - обиженно подумала Алёна, - они и сами-то… Не родители моей мечты".
И вот тут-то ей стало по-настоящему жутко. Как будто кто-то холодными и липкими пальцами забрался вглубь её души и раскопал тайну, которую она давно похоронила внутри себя. Она обижена на родителей.
Получается, она пришла к Лидии Матвеевне не для того, чтобы помогать. По ногам пробежал холодок. Руки задрожали, и она покрепче схватилась за ручки коляски.
Да она, Алёна, просто самозванка. Она никакой не помощник ангела, которым себя возомнила, а колобок. "Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл…"
"Надо стереть страх", - решила она. Она представила себе ластик Алекса. Мысленно взяла его и принялась стирать страх. Ей удалось. Но лёгкий страх всё-таки спрятался где-то под лопатками. Наверное, волшебный ластик терял свою силу.
Наконец по узкой дорожке между высокими заборами, заросшей по краям крапивой и лопухами, они дошли до реки. Алёна прикатила коляску на берег, с которого река просматривалась почти до самого Звенигорода.
На берегу была детская площадка: качели, лесенка, деревянная горка. Всё это стояло ещё во времена Алёниного детства, они приходили сюда с Виком и Энджи.
Алёна мельком глянула на старых знакомых, заметила, что качели и лесенку перекрасили в ярко-зелёный и лимонно-жёлтый цвета. А горку не тронули, чудаки. Её же первую надо было перекрасить - краска давно слезала с неё сухими лепестками, а неошкуреная поверхность доставляла много неудобств ребятишкам. Алёна провела рукой по бёдрам, словно она, как бывало в детстве, только что с воплем соскочила с горки, поймав очередную занозу.
Она поспешила за Лидией Матвеевной, самостоятельно покатившей к краю берега. Под ногами подзынькивали крышки пивных бутылок. В некоторых, перевёрнутых, белела резиновая вкладка. Эта вкладка тоже была чем-то таким знакомым из Алёниного детства. Только вот что они делали с этими вкладками - Алёна никак не могла припомнить.
- Осторожно! - крикнула она вслед Лидии Матвеевне.
Та подъехала к самому краешку, за которым берег обрывался и уходил вниз почти вертикальной стеной, почерневшей от выжженной травы.
Солнце стояло высоко. Река сверху напоминала спину сказочного дракона, отливающую серебром. Снизу слышался детский смех, лаяла маленькая чёрная собака.
- Загоняй! - крикнул кто-то, - загоняй её в воду, она так никогда не научится плавать!
Собачка залаяла ещё громче, это вызвало новый взрыв хохота.
- Ишь, не хочет, морда!
Лидия Матвеевна прикрыла глаза.
- Спасибо, Алёнушка.
- Вы меня обычно Еленой называете…
- А тут свои ассоциации… Вода… Сестрица Алёнушка, сама доброта. Нет, правда… Ты даже не представляешь, сколько ты для меня сделала.
Скажи она эти важные слова вчера, Алёна растаяла бы, как мороженое на солнце. Но сейчас затаившийся между лопаток страх поднялся, и она горько подумала, что на самом деле она шла не помогать, а бежала от родителей, на которых, оказывается, злится. И это Лидия Матвеевна помогла ей, приютила её, развлекала рассказами, делала вид, что слушалась Алёну, рисовала её Карторию.
Злость забурлила у Алёны внутри, словно в душе отвернули кран с водой и эта вода хлынула потоков, смывая всё, что Алёна напридумывала, лишь бы не думать о том, что злится.
Но злость оказалась правдой, которую надо принять. Она злится на родителей. Злится за то, что им нет до неё никакого дела. И что теперь делать, когда она это поняла?! Вернуться к родителям как ни в чём не бывало? Или признаться, что она сердится на них? Но что это изменит? Разве папа перестанет улетать на свою планету? Разве мама оставит свою роль Идеальной Жены и Матери? Разве смогут они оба по-настоящему поверить в то, что делает Алёна, а самое главное, разговаривать друг с другом, как нормальные люди? Вряд ли…
Бесперспективняк. Так бы сказала Энджи.
- Загони её!
- Сам загони! А лучше зайди в воду и покажи, как плавать надо!
- Вот, - сказала Алёна, очнувшись от тяжёлых мыслей, - вот в чём дело. Если бы вы сами сидели хоть иногда со своей мамой, она, может быть, и выросла такой, какой вы хотели бы. Ещё я читала в журнале "Психология", что воспитывать нужно своим примером.
- А кто бы ей тогда зарабатывал на наряды? И вкусную еду? И образование? Тогда бы она злилась на то, что мы нищие. Дети всегда найдут, за что злиться на родителей.
Алёна исподлобья посмотрела на Лидию Матвеевну.
- А что, многие дети злятся на родителей?
- Почти все. Ты вот только не злишься. Но ты-то у нас ангел.
Алёна села на корточки и только собралась признаться, что не такой уж она и ангел, как Лидия Матвеевна произнесла:
- Я бы сейчас с удовольствием съела яблочко.
- Говорила я вам, давайте проберусь и посмотрю, есть ли там! Там же дырка в заборе.
- Я не к тому. А ведь здорово было бы пересадить сюда несколько яблонь из маминого сада.
- Сюда? - удивилась Алёна, ткнув носком кроссовки в землю.
Земля была сухая, крепкая, густо оплетённая паутиной суховатой травы.
- Ну, может, чуть правее. Подальше от ёлок. В целом, да. Сюда, на берег.
Алёна посмотрела на ёлочки-крошки, о которых сказала Лидия Матвеевна. Они росли всего в метре от обрыва. Были они Алёне по бедро ростом, а раз так - их посадили совсем недавно. И непонятно - что с ними будет дальше? Потому что у самой высокой из них, которая была Алёне по грудь, верхушка уже пожелтела и засохла…
- Представляешь? Меня уже не будет на свете, а люди будут приходить, любоваться рекой, грызть те яблоки, которые я ела в детстве. Это и правда были вкусные яблоки.
Алёна вспомнила, как раньше завидовала садовнику. Как выскакивала из дома, когда для неё находилась работа. До маминых затей с фэн-шуем.
Но одно дело обрывать сухие листья. Или поливать розы. Или мазать варом стволы тех же яблонь… Но сажать… целые деревья?!
- Их ведь не сложно посадить, - продолжала Лидия Матвеевна с воодушевлением, - на старом участке мы сажали их с мамой. Выкопали ямы. Неглубокие, меньше метра. За недельку за посадки. Верхний слой земли с перегноем смешали. Яблоньку поставили, присыпали. Там, на участке, наверняка должны быть молодые деревья.
Алёна в это время пыталась представить, как она сначала вынесет из их сарая, а потом потащит по деревне, под пристальными взглядами местных жителей, лопаты… Тяпки. Лейки. Что там ещё нужно?
- Земля, конечно, засохла. Но можно подождать дождя. Подождать дождя… Правда, красиво звучит?
"Алёна, - скажет Мила, выйдя на крыльцо, - зачем тебе лопата?". Что она ей ответит? Накопать червей? Вечером Мила скажет родителям, что их дочь увлеклась рыбалкой. Придётся разговаривать с ними. Но они даже друг с другом не могут нормально побеседовать! Что уж говорить о дочери, которая выросла не такой, какой они хотели, и которую приходится терпеть?
- Ты меня слышишь? - повысила голос Лидия Матвеевна, - только не подумай, что я хочу заставить тебя лично пересаживать деревья. Я не хочу, чтобы Игорь Сотников потом обвинил меня в том, что у его дочери на руках мозоли.
- От нескольких деревьев не появятся мозоли, - пробормотала Алёна, думая о том, что если и удастся взять инструменты тайком, её могут засечь местные жители, рассказать обо всём Миле.
- От деревьев - нет. От копания ям - появятся. Елена, ни в коем случае. Найдём с тобой какого-нибудь умельца по этой части, - и она показала на землю.
- Нет, - сказала Алёна, - я хочу пересадить деревья сама.
- Злишься?
- С чего вы взяли?
- Показалось. Ну, если ты хочешь попробовать…
Алёнина злость снова забурлила внутри, но сейчас она была направлена на Лидию Матвеевну.
Зачем она упомянула Алёниного отца? Это же провокация! И зачем придумала пересаживать деревья? Одно дело, что Алёна сама придумала ее навещать, читать, делать уколы. А другое дело - заставлять её что-то делать.
"Может, я не такая и добрая, - вдруг подумала Алёна, - но и она не такая уж независимая. Сначала-то всё "сама, сама"… Или с домработницей. А тут - если хочешь попробовать, так вперёд, сажай деревья!".
- Замечательно будет, если они появятся на берегу, - вздохнула Лидия Матвеевна.
Алёнина злость испарилась, как капельки дождя на раскалённом асфальте. Без всякого внутреннего ластика. Она посмотрела на Лидию Матвеевну и увидела девочку в синей юбке внутри пожилой седой женщины. Как в той вьетнамской сказке, в книжке, которую читала ей Мила в детстве, жил-был юноша толстый-претолстый, а внутри него сидел другой, худой и прекрасный. Алёна поняла, что ей даже хочется вот сейчас же пойти, найти лопату и пересадить яблони.
Это даже хорошо, что появилось дело. Можно отложить размышления о родителях. Сейчас главное - выполнить просьбу Лидии Матвеевны. Не ради девочки в синей юбке. Ради себя самой. Потому что по большому счёту, это случайность, что Лидия Матвеевна сидит на инвалидном кресле с юной девочкой внутри, а она, Алёна, стоит на берегу и у неё вся жизнь впереди. Могло ведь и быть наоборот.
Глава 14
Ангелина и Алёна
Вышло ещё хуже, чем ожидала Алёна. Когда она торопливо шла по посёлку с лопатой на плече, её засёк не просто местный житель, а сама Ангелина. Она сидела на бревне возле охранницких бытовок, грызла семечки и плевала шелуху. Не в кулак, а так - по сторонам. Всем своим видом показывала, что ей на всё наплевать. Вика с ней не было. Алёна вцепилась в черенок лопаты и медленно подошла к Ангелине.
- Вау! - издевательски сказала Энджи, - давно мы огородничаем?
- Привет. Да нет… Я помогаю одной женщине… Давно хотела рассказать.
- Ну, мы знаем, про женщину-то. Памперсы - ладно. Лужи подтирать - тоже. Но копать! Мать, ты сдурела?
У Алёны по спине побежали противные мурашки.
- Да, я всё знаю, - кивнула Энджи, - ты из дома? Надо же, какое совпадение. А я как раз к тебе домой. Поговорить с твоими родителями.
- Они уехали.
- Ничего, я подожду. Или зайду завтра. Или в субботу. Я за тебя волнуюсь, детка. Знаешь, как у нас в школе называют таких, как ты? Геронтофилы. Старичков любят. Это извращение, чтоб ты знала. Хотя откуда тебе знать такие слова… У вас же приличная школа.
В слове "приличная" было столько ненависти, что Алёне захотелось закрыть глаза и бежать.
- Что с тобой? - прошептала она, - мы же друзья.
- Были друзьями. Но теперь… Считаю тебя предателем.
- Почему?!
- А почему ты не сказала нам, что ходишь к этой бабке?
Алёна замолчала. Она, как обычно, должна была подумать, прежде чем ответить. Ведь это совсем не просто теперь - определить, зачем она приходит к Лидии Матвеевне. Потому что ей приснилась кирпичная стена, увитая плющом? Или чтобы здороваться с Сальвадором, Алексом и другими друзьями из выдуманной ею страны, чьи портреты по-прежнему висят в холле? Или потому что она хочет спрятаться от родителей?
- А мне, кстати, плевать, зачем ты туда ходишь, - сказала Энджи, сощурив глаза, - просто, если тебе хочется продолжать туда ходить, плати.
- Что платить? - опешила Алёна.
- Деньги! - засмеялась Ангелина, - знаешь, зелёненькие такие? Доллары зовутся. Да не боись! Мне нужна всего штука.
- Тысяча долларов?!
- Вообще лучше в рублях. Тридцатник. Слышь, ну не вытаращивайся. Не такие уж для вас и большие деньги. Вы ж столько в месяц за школу забашляете.
- Откуда ты знаешь?
- А что, нельзя? Я, может, тоже в вашу школу хочу ходить! Мне тоже знаний задорого охота! Короче, найдёшь - тогда окей. Твои родилки не узнают, куда ты шастаешь.
- Ты хочешь в мою школу ходить? - потрясенно переспросила Алёна, - но если я… то есть мы найдём деньги на первый месяц, то… как же дальше? Кто будет платить?
- Я сама, - гордо сказала Ангелина, - меня Жанка на работу к себе берёт.
Это была ложь. На самом деле Ангелина просто собиралась шантажировать Алёну каждый месяц. Но она была не дура - не скажешь же ей: "Гони триста тысяч рублей!". Ничего, потихоньку, полегоньку, с миру по нитке и будет ей, нищей Ангелинке, не только рубаха, но и платьице от "Дольче энд Габбана", белое, с вышивкой, она видела такое у Алёнки в шкафу.
Алёна опустила лопату. Из бытовки вышел Вик. Кинул Бинге кость, приблизился к девчонкам, вглядываясь в лицо Ангелины, чтобы понять, спросила та у Алёны или нет.
- У меня нет тысячи долларов, - тихо сказала Алёна.
- А ты у бабки своей попроси, - так же тихо ответила Ангелина, - или она не очень-то ценит твою дружбу, геронтофилка?
- Как дела? - спросил Вик.
- Отлично! - ответила Энджи так звонко, словно ударила наотмашь.
Алёна сгорбилась, развернулась и потащила лопату домой.
- Ты спросила? - глядя ей вслед, сказал Вик.
И тут Ангелина совершила большую ошибку. Её так распирало от радости (шикарно сыграла свою роль, и Алёна сегодня-завтра принесёт денежки) что она сразу всё выложила Вику. И не обратила внимания, что у Вика было очень странное выражение лица, пока он её слушал.
Вечером Алёна пересчитала свои сбережения. Три тысячи. Рублей. А нужно тридцать.
Вообще-то Алёна могла бы скопить такую сумму. У неё было полно родственников, которые на все праздники дарили ей деньги, считая, что она избалованный ребёнок, которому невозможно угодить подарком.
Отчасти это было правдой, Алёна действительно равнодушно принимала всех дорогих кукол и щенков, но не потому что была избалована - просто её никогда по-настоящему не волновали игрушки.
А деньгам она радовалась, их можно было перечислить в Международный фонд защиты животных или в помощь пострадавшим от какого-нибудь наводнения или пожара. Перечисляла она, конечно, не сама, просила Милочку.
Сейчас она себя корила за то, что не скопила ни копейки. Ведь тогда она бы расплатилась с Ангелиной, и та оставила бы её в покое.
А теперь? Просить у Лидии Матвеевны? Как?!.. А вдруг Лидия Матвеевна подумает, что это и была главная цель Алёны - получить деньги?!
В общем, куда ни кинь, всюду клин, как говорит Мила.
После обеда Алёна отправилась к Лидии Матвеевне. Та сидела за столом в холле, раскладывала пасьянс. Бэллочка дремала на подстилке, повизгивая во сне. Слова застряли у Алёны в горле, как в тот день, когда она пришла в первый раз.
- Можешь не закрывать, Бэлка спит.
Но Алёна аккуратно закрыла дверцу на крючок, медленно развернулась, подошла к столу. Сальвадор смотрел с портрета осуждающе.
"А что мне ещё делать?" - огрызнулась мысленно Алёна и вытолкнула наружу трудные слова:
- Я… Пришла… Вы меня простите…
Лидия Матвеевна оторвалась от карт. Сняла очки, сложила их. Приподняла брови и слегка улыбнулась.
- Погоди, - сказала она, - попробую угадать. Ты влюбилась. И больше не придёшь.
Но Алёна продолжала напряжённо смотреть на Лидию Матвеевну.
- Что-то случилось? - спросила та уже без улыбки.
- Нет… Лидия Матвеевна, вы мне верите?
Та взялась за колёса и подъехала поближе.
- Конечно, верю, Еленушка.
- У вас есть тысяча долларов?
…
- Вы понимаете… Я должна заплатить за то, чтобы ходить к вам.
- Кому?
- Неважно. Если у вас есть деньги… Вы не могли бы дать мне их в долг? Я начну копить и верну. Мне дарят на день рождения столько денег!
- Нет, Алёна, - сказала Лидия Матвеевна, - деньги у меня есть. Но поощрять шантажистов… Они имеют отвратительную привычку возвращаться за деньгами. Как можно тебе запретить сюда ходить? Это что, что-то противозаконное?
- Я не хочу говорить родителям, - прошептала Алёна, - а этот человек… Он скажет.