- Ох, Степан, оторвался ты, я вижу, от масс! Про своих же комсомольцев ничего не знаешь! Да помирилась она, из общежития переехала. Отец-то ведь ее ничего, только когда-то хозяева ему голову забили. Так вот: действуй через Клаву.
Нэпманы и короли
И тихонькая Клава Попова все разузнала. Да, смотритель зданий заключил договор с частной артелью "Всестрой" на изготовление и поставку строительству кадушек, ведер, чайников, кружек… На починку спецодежды… На какие-то жестяные трубы для бараков… И не просто это все разузнала, а еще и сказала: по договору с Волховстройкой Налетов дает артели материал - белую жесть, кожу, гвозди, всякую всячину. А отец ей намекнул, что этого всего столько дано "Всестрою", что во всех бараках на каждого рабочего должно приходиться по одному чайнику и несколько кружек. А сколько их на самом деле?..
Когда через несколько дней Морковкин с инспектором по охране труда пришел в артель "Всестрой", он сразу же застонал про себя: "Ох, дурень я! Вспугнул прохвоста! Все напортил!.." Ребят в артели было вдвое меньше. Самых маленьких и не видать было. Сидели какие-то взрослые дядьки и лениво, неумеючи колотили молотками. Масюк не удивился приходу Степана и инспектора. Он быстро выложил на стол все бумаги, и в этих бумагах все было в полном порядке. Артель зарегистрирована - вот патент. Ученики взяты по закону - вот их заявления… И зарплата им выдается по закону - вот ведомости… Видите - расписки везде, кто сам подписался, ну, а кто по малограмотности, натурально, крестик поставил своей, значит, ручкой… Вызывали ребят, спрашивали… И каждый, теребя рукой новенький, только что надетый фартук (и спецодежда у каждого - как же, все по закону!) и не подымая головы, подтверждал: да, все правильно. И зарплату выдают. И кормят. И спать есть где… А вечерами работаем, потому что всем места не хватает. Некоторые, значит, днем работают, а некоторые вечером…
Масюк разговаривал только с инспектором. На Степана он не обращал никакого внимания, как будто его и не было. Масюк захлопнул папку с бумагами, протянул инспектору руку лопаточкой, выскочил вперед и с поклоном открыл дверь…
- Ну вот, товарищ Морковкин! - недовольно сказал инспектор. - А ты панику разводил. "Эксплуататор! Эксплуататор"! А тут все по закону… Да и вообще, не мое это дело за артелями следить. Мне и на стройке дел хватает!
- Хватает! То-то я вас два дня с огнем искал - не мог найти! И ни один рабочий на стройке вас в лицо не знает… Инспектор! Едите советский хлеб, а за что - неизвестно!..
- Я вас попрошу, товарищ Морковкин…
- Проси, проси… Да посильнее! Ты еще, видно, с комсомольцами дела не имел, думаешь, что их упросить можно… Еще нас попомнишь!..
…Вечером, когда стемнело, Степан подошел к "Всестрою". Он подождал, когда по нужде выскочил из избы какой-то парнишка, и кликнул его.
- Петьку Чичигова знаешь?
- Петьку Косого, что ли?
- Ну, пусть косого… Шепни ему тихонько - пусть выйдет… Да чтоб этот ваш Масюк не слыхал.
- А его нету. В "Нерыдай" гулять пошел Иван Николаевич.
- Пусть пока гуляет… Зови Петьку-то.
Ну что взять с этого парнишки! Да и с других… Конечно, их Масюк до смерти запугал. Сказал, что, ежели кто пикнет, выбьет из него весь хлеб, что поел… а потом - в ГПУ и в тюрьму… Ведь про всех все знает - кто когда стибрил на базаре, кто из детдома сбежал… Куда от него денешься!.. Только и вздохнешь полегче, когда вечером уходит в "Нерыдай". Почитай, на всю ночь… А сегодня придет пораньше - забирать баки и змейки…
- Это какие змейки?
- Такие. Из жести делаются.
- И часто вы их делаете?
- Да бывает, что часто. Он их всегда ночью забирает.
- Ты-то, парень, знаешь, для чего эти баки да змейки делаются?
- А чего не знать? Для самогона.
- А кто их забирает? Ну, которые с Масюком приходят?
Петя молчал. Все оживление, с которым он рассказывал Морковкину про то, как работают они по двенадцати часов, как спят по очереди на лавках и составленных табуретках, с него слетело. Он почесывал свою босую ногу другой ногой, переминался и вздыхал.
- Про этих нельзя говорить… Как скажешь - амба. Убьют и скинут за плотину… Короли…
- Это которые, бубновые?
- Они самые.
Час от часу не легче! "Бубновыми королями" звали себя на Волховстройке воры да бандиты, слетевшиеся сюда, где милиции поменьше, людей побольше… Эго они несколько недель назад у плотников получку забрали, это они пьяные драки устраивают, раздевают выпивших. Вот в какой узелок попал ты, экправ! Ну, он им покажет, что значит Морковкин! Стало быть, этот Масюк из государственной жести делает еще и самогонные аппараты да и сбывает их через бандитов! А дает нм эту жесть Налетов, смотритель зданий!.. Хорош гусь! За производительность труда воюет!
В ячейке Гришки Баренцева не оказалось, и на этот раз Степан свои стремительные планы осуществлял без всяких препон. Милиционер, которого не без труда разыскал Степа, выразил готовность ничего не откладывать и преступников застигнуть на месте. Он поправил портупею, надел смушковую шапку с красным верхом, кликнул своего товарища, и они быстро пошли в сторону моста. По дороге встретили Сеню Соковнина из механической, и, когда он узнал от Степана, на какое дело идут, глаза у него засверкали от восторга, и он сразу присоединился к Морковкину и милиционерам. Вчетвером они подошли к избе "Всестроя" и вошли в помещение.
- Легавых-то зачем?! - с отчаянием шепнул Морковкину Петя.
Масюка в избе не было. Вскочив со своих мест и сгрудившись в угол, мальчишки с любопытством и страхом смотрели, как милиционеры шарят по избе. Да шарить особенно не пришлось. Три аккуратно сделанных бачка стояли в углу. А за печкой лежали змеевики да два недоделанных еще только паялись…
- Ведра на полтора, - с удовлетворением сказал милиционер, встряхивая бачок. - Ну, где же хозяин? Сейчас протокол будем составлять.
Хозяина все не было и не было. А Морковкину не терпелось скорее увидеть Масюка. И сколько же можно ждать этого гада? Тем более, что известно, где он находится…
- Масюк в "Нерыдае". И, по-моему, надо туда пойти и прямо на месте взять его. Со всей компанией… И сюда привести - носом ткнуть в его производство, - предложил Степан милиционеру.
Милиционеру тоже скучно было сидеть в вонючей избе, и он охотно согласился с Морковкиным. Во "Всестрое" оставили другого милиционера с Сеней Соковниным, а Степан со старшим пошли за Масюком.
Никогда раньте Степан Морковкин да и любой из комсомольцев не бывали в этом заведении. Некоторое время назад приехали из Питера какие-то жучки, сняли на окраине двухэтажный деревянный дом, наняли плотников, и они им быстренько сломали внутри дома перегородки, внизу сделали пивную с буфетом, а наверху, в большой горнице, наставили столы, сколотили стойку, соорудили вроде большого крыльца в углу - для гармонистов и тех, кто чечётку пляшет… У дверей повесили два больших фонаря и вывеску: "Ресторан "Нерыдай"… И пошло!.. Смекнули нэпманы, что на Волховстройке тысяч пятнадцать человек, что заработки большие - по сто - полтораста в месяц получают плотники, а другие и побольше, - что слетелись на стройку разные людишки: и клёшные ребята, которым на Лиговке в Ленинграде неуютно стало, и кулачки из дальних деревень… Всю ночь горят огнем окна этого кабака со странным названием, всю ночь несутся оттуда пьяные крики, вой гармоники, треск чечетки… А после получки стоят возле "Нерыдая" женщины и ловят своих загулявших мужей.
Степан с милиционером подымался по грязной лестнице. Ему было и противно и любопытно… Что же это за ресторан такой? В дымном, накуренном зале было тесно. За столиками сидели люди с красными, потными лицами, с остекленевшими глазами. Между ними пробегали половые - юркие мужички в белых передниках, с грязными полотенцами через левую руку. Ни одного знакомого лица! Ни одного из тех, кто делал бетон, взрывал камни, монтировал машины… Это были всё чужие, и он был чужой среди них, и это было приятно и немного жутковато.
Но вот и знакомое лицо!.. Даже не одно… За дальним столиком в углу сидел смотритель зданий Волховской стройки. Видно было, что он очень пьян, но лицо его оставалось, как всегда, бледным и неподвижным. Он по-хозяйски, не глядя, тушил папиросу в тарелке с остывшим мясом и что-то говорил людям, с которыми сидел за столом. Среди них Морковкин увидел и мясистое лицо с наглыми глазами за стеклами железных очков. Вот он, Масюк! Недаром, значит, Ксения про Налетов а и "Нерыдай" говорила!..
Конечно, что говорил Налетов, нельзя было услышать. Да и вообще ничего нельзя было услышать в пьяном шуме "Нерыдая". На эстраде женщина, одетая под цыганку, размахивала широченными юбками, отчаянно дергала плечами и, разводя в сторону давно не мытые руки, визгливо пела:
Стаканчики граненые
Упали со стола.
Упали и разбилися…
Разбита жизнь моя!
Три слепых гармониста позади нее равнодушно растягивали меха своих инструментов и смотрели на зал немигающими, незрячими глазами. В зале пели, кричали, ругались, и никто не обращал внимания на Морковкина и милиционера. Нет, заметили! Людей возле Налетова как ветром сдуло!.. И Масюк приподнялся, но Степан протянул руку, и Масюк снова опустился на место.
- Спокойно, гражданин Масюк! Вот он, товарищ милиционер! Эксплуататор и фабрикант самогона! А этот, видно, тоже замазан, и его надобно тоже прихватить!..
Но Налетов не смутился. Лицо его оставалось, как всегда, спокойным, уверенным. Он лениво сказал милиционеру:
- Возьмите этого гражданина и выясните обоснованность обвинения. А завтра я лично позвоню начальнику уездной милиции. Меня вы знаете?
Милиционер знал. И Налетова не прихватил. Масюк покорно пошел за милиционером. Он шел, не обращая внимания на торжествующее горячее дыхание Морковкина, не замечая его; он ковырял в зубах спичкой и даже напевал какую-то песенку. И только в своей артели, когда он увидел чужих людей и самогонные аппараты, разложенные на верстаках, он раскричался, буйно топая ногами, сжимая кулаки:
- Байстрюки, шпана проклятая! Я их пожалел, из-под заборов взял, я их на мастеров учил, сил своих не жалел, как отец родной был, а они, негодяи, вот что стали делать!! Я, значит, ухожу, верю им, а они самогонные штуки делают! Да еще из государственного, значит, сырья! И продают их невесть кому! Вот благодарность-то, товарищ милиционер! Помогай им после этого! Учи! Корми! Выводи в люди! Составляйте сразу же протокол! Не жалейте их, подлецов! В тюрьму их за такое!.
Всего ждал от Масюка Морковкин, но не такого! А главное - ничего он с этим наглым враньем не смог поделать. Милиционеры вызывали мальчишек, и они, уткнувшись глазами в пол, бубнили, что не знают людей, которые просили их делать баки да змейки… И не знают они, для чего их делали… А Иван Николаевич и не ведал про эти штуки… А им - да, обещали денег на папироски и ириски… И Петька, Петька Чичигов, он тоже что-то мямлил и не сказал правды. И милиционеры составили большой протокол, подписанный детскими закорючками и крестами и размашистой фамилией Масюка. А Морковкин отказался подписывать протокол. И Сене Соковнину запретил.
- Комсомольцы под липой не подписываются! И вы, товарищи, представители Советской власти, зря уши развесили… Тебе, Масюк, сухим из воды не выйти! Это я тебе, экправ Морковкин, говорю! Ладно! Забирайте это масюковское изделие, и айда! Не жди добра, нэпман проклятый! Тебе от нас жизни все равно не будет! И Налетову твоему тоже не будет!..
На вилы!
…Ах, как же нехорошо было Степану на другой день! Сидя напротив Омулева и Варенцова, он себя чувствовал, как те мальчишки, что вчера…
- Воитель! Все сам, все сам! Наполеон какой нашелся! За тобой весь комсомол, вся партячейка, весь рабочий класс волховстроевский, а он, видишь ли, один все хочет сделать! Милиционеров взял, построил - и вперед на крепость капитализма!.. Плохо, Варенцов, учите комсомольцев! Ну чего, чего мальчишек этих в милицию вызывать? Уже ходили сегодня в артель эту, никого уже нет, ни одного! Напугал их этот Масюк, шеи им накостылял да и разогнал… И прячутся, бедняги, кто где - тюрьмы, видишь, боятся… А ты, Морковкин, не помог нм, а только нашумел, и нет тебя! Про все непорядки надо рабочим рассказывать, и тогда за тобой сила будет! И Налетова за ушко сразу же вытащат, и ребятам помогут, и кабак этот - "Нерыдай" - закроют… Не ты, Морковкин, с милиционером, а рабочие это должны сделать… Видел, как у нас на стройке "Крокодил" читают? Как приходят к нам в рабочком люди да и говорят: "Пора, дескать, таким-то и таким - вилами в бок!" Вот и вы, комсомольцы, беритесь за вилы, а не за наган. Каждому свое!
Когда сердитый Омулев ушел, молчавший все время Гриша Варенцов сказал:
- Ну, давай писать!
- Куда?
- Не куда, а что! Давай напишем все, как есть. И про Масюка и его эксплуататорство, и про пацанов этих запуганных, и про то, как из государственной жести самогонные аппараты делают! И про королей бубновых, что при белом свете орудуют! И про этого гада - про Налетова! И вывесим - пусть все читают! Юрка Кастрицын нам нарисует не хуже, чем в "Крокодиле"… А наверху напишем: "Вилы в бок!" Понял?
Два дня в комсомольской ячейке можно было только стоять у дверей или у стен. Стол и табуретки были сдвинуты в угол, и на полу вокруг разложенных на нем листов бумаги работали ребята. Да, там было все. И про Масюка и его малолетних рабочих. И про "Нерыдай". И про то, как делаются самогонные аппараты. И про Налетова.
Юрка с Петей Столбовым рисовали, и, глядя на их рисунки, невозможно было не смеяться… До чего же был похож Налетов с папиросой в тонких губах! У него, у нарисованного Налетова, было десяток рук, и каждая занималась делом: одна таскала со склада жесть, другая держала самогонный аппарат, третья получала деньги от бандита в лихой кепке, с ножом в руках, четвертая размахивала бутылкой вина… И Масюк нарисован был в виде паука, с очками на маленьких змеиных глазках. Он сидел в центре паутины, в которой запутались оборванные детишки. И как же смешно выглядели милиционеры на тонких заячьих лапках, с красно-серыми своими шапками, похожими на длинные уши трусливого зверька!.. И инспектор по охране труда с завязанными глазами играл в салки, и ему злорадно показывал кукиш все тот же Масюк… Словом, много было интересного нарисовано на этих листах бумаги. А из фанеры выпилили большого крокодила, разрисовали его зеленой краской и сунули ему в руки вилы, на которых болтались всякие там пьяницы, спекулянты и прочая нечисть.
- Как подписывать будем? - спросил Юра Кастрицын, задумчиво почесывая концом кисточки голову.
- "Боевой крокодильский отряд"! - предложил Степан.
- Опять отряд! Все ему по-военному! Мы ведь рабкоры… Ну, не рабкоры, а юнкоры - это все равно. И давайте мы подпишемся вот так: "Сын Крокодила". А?
И предложение Гриши Варенцова было всеми принято.
И днем и вечером стояли люди у клуба перед новой комсомольской газетой. Читали и смеялись рабочие, укоризненно качали головами женщины в платках, внимательно рассматривали рисунки инженеры и техники. И шведы стайкой пришли посмотреть, и переводчик им говорил, что там написано, и шведы громко хохотали и хлопали друг друга по плечу. И пришел сам Графтио и читал про себя, брезгливо шевеля губами.
А потом обернулся к стоящему рядом начальнику работ и с отвращением сказал Пуговкину:
- Гнать, гнать всю эту шваль со стройки надо, Василий Иванович!..
И мелькнуло в толпе белое лицо Налетова, и люди его сторонились, как бы не желая замараться.
А через два дня, когда Степан поздно вечером выходил из ячейки, в коридоре его остановил терпеливо ожидающий парнишка, босой, с нечесаными волосами.
- Ха! Чичигов Петька!..
- Ага, я…
- Ты откуда взялся? А другие ребята где? Здесь, с тобой?
- Нет, в Дубовиках да в Гостинополье прячутся… Иван Николаевич сказал: увижу здесь - убью! Возьмите нас на стройку!.. Чтобы как все…
- А что, и возьмем! Броню на подростков получили сегодня. Кому шестнадцать есть, возьмем! По шесть часов будете работать. И учиться будете. И общежитие дадим. Вы, ребята, не думайте - мы вас из капитализма вырвем!
Они шли но темной уличке, выползающей из широкого Волховского проспекта. От забора отделилась какая-то темная фигура. Другая маячила позади…
- Ты, что ли, сын Крокодила?..
Морковкин не успел ответить. Он увидел над собой занесенную руку и привычно бросился в ноги нападающему. Тот тяжело грохнулся через него. Степан вынырнул, ткнул головой в живот другого бандита и бросился бежать. Далеко впереди себя он слышал обезумелый топот босых Петькиных ног и его истошный крик: "Дяденьки! Убивают!.." Морковкин слышал сопенье догоняющих его "королей"… Он перескочил через низенький забор инструменталки, и увидел, как из дверей мастерской вышел машинист Куканов и раздвинул руки, как бы желая обнять бегущих по улице парней. И он их обнял… Да, видно, не просто, потому что те рухнули на землю… Степан сразу же бросился к ним, схватил своего противника за руку и с силой завернул ее за спину… Морковкина не учить было драться, он это дело проходил на самой буйной окраине Новгорода и знал, что главное в драке - не давать врагу подняться…
Но вокруг уже были какие-то люди и звучали знакомые голоса, и когда Степан поднялся с земли, то ему показалось, что вся ячейка здесь… Ну, не вся ячейка, а достаточно ребят, чтобы свести двух бандитов в милицию…
В коридоре милиции маленькая горячая рука схватила Степана и потащила в сторону.
- Дяденька! Иван Николаевич здеся!
- Где?
Петя Чичигов повел его вправо… Дверь кабинета начальника была открыта, и Морковкин увидел, кого там допрашивают. Масюк был без пояса и без очков, маленькие его глаза настороженно следили за рукой начальника, быстро бегавшей по бумаге. А напротив Масюка, опустив на колени руки, сидел сам смотритель зданий. Лицо Налетова было белее обычного и мелкие зубы блестели в узенькой щелке губ.
…А суд был громкий. Не где-нибудь, а в самом клубе. Набилось человек семьсот… И рассказывали на суде про то, как ребят морили голодом, и как для всей округи Масюк делал самогонные аппараты, и сколько денег Налетов получал от спекулянтов, и как эта шайка с бубновыми королями стакнулась, - про все рассказывалось в длинном зале волховстроевского клуба.
А когда суд кончился и милиционеры с наганами в руках увели из суда Масюка, Налетова и всех других, которых судили, Омулев подошел к комсомольцам и хлопнул экправа ячейки по плечу:
- Ну, крокодильские дети, что же это пылится ваш "Крокодил"? И вилы пустые! Или на стройке беспорядков больше нет? Думаете, что, если несколько человек шпаны забрали и "Нерыдай" закрыли, стало быть, вам уже и делать нечего? А что в рабкоопе женщины чуть ли не на кулаках продавца вынесли, не слыхали? А за что? А правда, что в пашей школе ребятишки на газетах пишут? Не слыхали? Что же вы! Давайте, раз взялись!