Мы осенью проводим на рабфак не только Федю Стоянова. Нам надо будет еще и послать на наш подшефный Балтийский флот двух комсомольцев от нашей ячейки. И, конечно, все глаза повернутся к нашей коммуне - где же искать лучших, как не в комсомольской коммуне! А подготовлены ли мы к тому, чтобы стать комсофлотцами? Красный моряк - образец дисциплины, аккуратности, чистоты. А у нас? Как мы выглядим в глазах всей нашей ячейки и беспартийной молодежи?
Ребята! Давайте сделаем нашу коммуну образцом дисциплины и чистоты!
П. Столбов.
* * *
Но не всегда веселый и проворный "Комсоглаз" мог передать все события, происходившие в жизни коммуны и оставившие глубокий след в памяти волховстроевских комсомольцев. Были события столь стремительные, что даже стенгазета не успевала их запечатлеть. Вот такой и была история с одним неожиданным и непрошеным гостем из Питера.
"Союз хулиганствующей молодежи"
Не у одного Антона Перегудова, по прозвищу "Горемыка", вздрагивало сердце, когда к нему обращалась Лиза Сычугова. В ячейке было немало девчат, но даже боевая, никого не боявшаяся Ксюша Кузнецова тускнела перед Лизой. Когда Сычугова выходила на крыльцо клуба в ладной коричневой кожанке, клетчатой кепке с длинным козырьком, в высоких шнурованных ботинках, когда она затягивалась длинной папиросой, на нее оглядывались даже немолодые инженеры. Лиза была питерская, частенько ездила в город и всегда привозила оттуда что-нибудь новое.
В это лето Лиза приехала из города вовсе загадочная. Она таинственно щурила глаза, курила вовсе необыкновенные папиросы, губы ее были чуть-чуть краснее, чем это бывает в действительности, и она непрерывно читала стихи. Главным образом, это были стихи о тем, как плохо Лизкиной душе в городе.
Сумасшедшая улица опрокинулась, воет и движется,
До рассвета над городом раздается набат площадей.
с чувством декламировала Лиза. Но больше всего Лиза любила стихи про знаменитого питерского налетчика.
Ленька Пантелеев
Сыщиков гроза,
На руке браслетка,
Синие глаза.
Кто еще так ловок?
Посуди сама -
Сходят все девчонки
От него с ума.
Нараспашку ворот
В стужу и мороз
Говорить не надо -
Видно, что матрос…
- Лизка, ты в Ленинграде, кроме Лиговки и бара в Европейке, где-нибудь бываешь? - спросил ее как-то Кастрицын.
Но Лизу не смутил вопрос знаменитого в ячейке насмешника. Она - как та девица, что играет в картине "Крест и маузер", - сначала низко опустила глаза, потом подняла их, посмотрела на Юрку так, будто только что увидела, потом отвернулась и тихо, но так, чтобы все услышали, прошептала:
- Там, где я бываю, ребята - не тебе чета!.. - И презрительно добавила: - Профессорский сынок….
Парень, которого Лиза однажды в ясный и светлый летний вечер привела в "халупу-малупу", действительно был не чета ни Юрке Кастрицыну, ни одному из волховстроевских комсомольцев. Если бы не знать, что знаменитого бандита ленинградские чекисты уже схватили, можно было подумать, что сам Ленька Пантелеев пожаловал в комсомольскую коммуну. Небрежно прислонясь к крыльцу, глубоко заложив руки в карманы невиданно расклешенных штанов, стоял парень, как будто выскочивший из любимого стихотворения Лизы: светлый чуб, под которым синели наглые глаза; тельняшка в широко распахнутом вороте; перстень на длинном пальце…
Мишка Дайлер, рассказывавший последние новости, услышанные в сделанном им радиоприемнике, замолчал, ребята вопрошающе взглянули на Лизу. Лиза затянулась, выпустила аккуратное кольцо светлого дыма и небрежно ответила:
- Это Адик из Питера. Может, на Волховстройке будет жить… Трави дальше, Мишка!..
Но Дайлеру не захотелось дальше вести свой рассказ под нагловатым взглядом синих глаз, под еле слышное насвистывание Адика. Он замолчал, сел на перила крыльца и мечтательно продекламировал:
Кто еще так ловок?
Посуди сама -
Сходят все девчонки
От него с ума…
- А, Лиз? Правда это?
Но за Лизу ответил Адик:
- Пойдем, Лизок. От этого политзанудства у меня сразу зубы стали ныть… А ты еще мне тискала, что здесь клевые ребята… Вшивые тут бобры живут…
Побелевший от злости Асланбеков скатился с крыльца:
- Тут нет бобер, тут комсомол есть, катись отсюда, раз тебе не нравится!..
- Ай, вай, - насмешливо закивал головой Адик. - На Капказе есть гора, под горой малина… Чэм рэзать будэшь? Хинжалом?
Амурхан и впрямь хватался за пояс, будто на нем висел его родовой осетинский кинжал. Но спокойный Рома Липатов встал между ним и красавцем с Лиговки.
- Топай, топай, парень, - рассудительно сказал он. - Тут тебе не светит, мы в деревне таких, как ты, и свинопасами не брали… А уж на стройке и вовсе!
Не вынимая рук из карманов, Адик повернулся и спокойно ушел. Побледневшая Лиза растерянно посмотрела на посуровевших ребят и бросилась за ним.
- Мишка, ты ее зачем дразнил? - недовольно спросил Варенцов. - Она же с этим шпаненком не в ресторан пришла, а к своим ребятам, к комсомольцам. Может, ей захотелось, чтобы он другим стал, работать начал, человеком стал… И чего вы его испугались? Ты, Амурхан, чего его испугался?
- Как ты, Гриша, такое говорить можешь? Да я таких и на Владикавказе не боялся, и в Москве не боялся, и здесь не боялся! Я его без кинжала разорву!..
- "Разорву"! Тигр какой нашелся! Я не про то, что ты его забоялся вот так… А просто мы все здесь чистенькие и пачкаться не хотим. А кто же Сычуговой поможет, ежели что… Да и среди шпаны попадаются всякие ребята, не пропадать ведь им навечно! Не знаю, ребята, не знаю, а кажется мне, что не так мы что-то делаем!..
- Знаешь, Гриш, - сказал Дайлер, на этот раз уже без всякой насмешки, - насчет Лизы ты прав. Жалко, может и пропасть девка, если связалась со шпаной. Только он пришел к нам искать не таких, как мы, а таких, как он… Все-таки, ребята, у нас гармошка, у нас клуб, и "халупа-малупа" наша… Он и думает найти себе союзничков - пьянку устроить, в картишки перекинуться, слабеньких запугать… Увидишь!
Питерскому Адику, видно, удалось найти подходящую компанию. Он ходил по берегу реки, окруженный заглядывавшими ему в глаза ребятами из бетонного цеха и подсобных мастерских. Папироска ловко торчала у него во рту и не мешала рассказывать. А рассказы, видно, были интересными, потому что их всегда сопровождал почтительный смех. Когда в клубе было кино или танцы, Адик и его "адъютанты" стояли у входа и комментировали проходящих девчат… Правда, делали они это, когда вблизи не было комсомольцев. А когда подходила комсомольская компания, Адик со своими новыми товарищами лениво и презрительно отходил от клуба, и они шли на обрывистый берег.
Амурхана, когда он видел Адика, начинала бить дрожь, он сжимал кулаки, ребятам приходилось оттирать его от питерского гастролера, с нахальной улыбкой шедшего впереди своей компании. Да, у Адика уже была своя компания, и не его, а вот этих ребят внимательно и задумчиво провожал глазами Гриша Баренцев. Многие были ему знакомы - обыкновенные ребята, с которыми ходил на демонстрацию, на воскресники, сидел в клубе. Чего они пошли за этим хлюстом? Что в нем нашли интересного?
Правда, была в руках Адика притягательная и обволакивающая сила. Это была самая обыкновенная гитара. Та самая, которая - с нежным бантом на грифе - висела во многих комнатах волховстроевского городка. Жалкий и презираемый ребятами инструмент, символ мещанства, штука, приспособленная для всяких там романсиков… Никогда она не была конкурентом гармошке Романа Липатова, а гитарные песни и не пытались спорить с теми, с комсомольскими…
А вот тут, в руках у этого полублатного или блатного паренька, тихая и безобидная гитара стала совсем другой - дерзкой и опасной. Она была нахальной даже тогда, когда Адик извлекал из нее знакомый мотив "цыганочки" и бархатным голосом призывал семиструнную гитару поговорить с ним, потому что душа его чем-то там полна, да и ночь лунная, и все такое прочее. И уж вовсе гитара становилась незнакомой, когда Адик пел свои любимые песни. Он в них представлялся отчаянным, ни на кого из волховстроевских ребят непохожим.
Ремеслом я выбрал кражу.
Из тюрьмы я не вылажу.
Исправдом скучает без меня…
Да, вот у него была такая судьба и ничего в ней нет страшного, потому что не может страшить тюрьма такого человека, как он, Адик, - питерский лихой парень…
Где б, в какой тюрьме бы ни сидел,
Не было и часу, чтоб не пел,
Заложу я руки в брюки и хожу пою от скуки -
Что же делать, коли ты уж сел…
Вокруг Адика ходили самые обычные здешние ребята и как завороженные слушали эту муть, эту унизительную и глупую муть! Гриша Варенцов еще мог понять там глупых девчат - ну влюбились, как курицы какие, как бедняга Лиза Сычугова, в эти наглые синие глаза, в эту светлую челку… А вот что же в нем находят рабочие ребята?..
Однажды расстроенный Саша Точилин позвал комсомольского секретаря:
- Посмотри, Гришка, какие пакостники у нас появились!
Комсомольская стенгазета, висевшая в коридоре клуба, была перечеркнута жирной черной краской. Внизу той же краской была выведена таинственная надпись "СХМ".
- Фью-ть!.. Скажи на милость, на какой спор пошли! - пробормотал Варенцов, рассматривая испоганенную газету…
- Это вредительство! Это самая настоящая организация! Надо немедленно принять меры и сообщить в Гепеу! Пусть немедленно займутся!..
- Да, да, побеги в Гепеу, поплачься, пожалься, что тебя обидели, пусть накажут, кто тебя обидел, маленького…
- Да послушай, это же политическое дело! Понимаешь - по-ли-ти-ческое!
- А мы, Саша, какая же организация - увеселительная, что ли? По-моему, мы и есть политическая организация. Конечно, это хулиганство какое-то не простое, что ли… Политическое хулиганство. Так ведь и мы политики, чего нам бояться, сами как-нибудь разберемся и справимся. Слушай, Точилин, скажи лучше: почему за этим Адиком ходят наши ребята? Смотри, всего десять дней назад его привела к нам Лизка Сычугова, а теперь у него во-он какая компания! И есть там неплохие ребята. Вот эти - Поводырев с бетонки, Крылов с подсобки да и другие. Ведь не хлюсты, не блатные, а самые рабочие ребята! Чем он их приманил? Неужто только гитарой да песней? Вот о чем нам, Сашок, думать надо, а не наложив в штаны, от страха бежать в Гепеу жаловаться!
- Ну ты, Варенцов, и вовсе стал как Степаныч - умный как вутка… А я тебе скажу, что газета - это дело рук Адика. И если ты против, чтобы в Гепеу жаловаться, то надо нам собрать ребят, пойти на обрыв, набить ему морду так, чтобы он задрав хвост бежал обратно на Лиговку…
- А Поводыреву и Крылову тоже морду бить? Или как? Они ведь на Лиговку не убегут. Могут остаться с битой мордой… Мол, нас, беспартийных ребят, комсомольцы научили уму-разуму. Спасибо им…
- Опять ты со своими присказками! А что же, по-твоему, делать?
- Присмотреться к этим ребятам. Узнать, кто хулиганит, пакостит. Хулиганов унять, коли надо - сдать куда следует. А ребят чем-то занять, поинтереснее что-то придумать… Вот ты, Саша, с Михаилом все наукой занимаетесь, радио там придумываете, еще чего! Это хорошо! Только вы, ребята, накрепко думаете, что то, что нравится вам, обязательно должно нравиться и другим. А если человеку неинтересно сидеть и мотать проволоку на катушку для радио? И хочется ему другого - ну песню, может, книгу какую или что? Лиза Сычугова стишки эти любит и читает, а мы над ней смеемся… А ей эти стишки дороже твоего радио, твоей машины… Почему ты прав, а она неправа? Я вот хожу и все об этом думаю. На бюро такой вопрос поставить - и не придумаешь, как назвать!..
А таинственные буквы "СХМ" продолжали появляться. То чья-то рука выводила их на объявлении о собрании, то они появлялись самым обычным и скучным образом - мелом на стене или заборе… Саше Точилину уже и стыдно было признаться, что он когда-то хотел бежать в ГПУ… Гитара Адика продолжала торжествующе звенеть и стонать над обрывом Волхова. И казалось, что нет такой силы, что может оторвать ребят от этого белокурого красавца с гитарой…
В теплый августовский вечер компания Адика собралась на своем излюбленном месте у реки. Вечер только начинался. Было светло от неушедшего еще дня, хотя огромная луна уже вылезала из-за дальнего леса.
Мы ушли от проклятой погони,
Перестань, моя крошка, рыдать. -
вполголоса, задумчиво пел Адик, негромко перебирая струны. Лиза прислонилась к стволу березы и курила папиросу за папиросой. Человек шесть ребят слонялось рядом в том ожидании чего-то необычного, которое они испытывали возле этого ленинградского, ни на кого не похожего парня. Не было только Вани Крылова, но он уже шел к ним из поселка. Не шел даже, а бежал. И когда добежал, то по его восторженно-возбужденному лицу сразу стало ясно, что он прибежал с чем-то необычным.
- На Луну, на Луну летят! Ей-богу! Там ребята толковище устроили - кого посылать!..
- Кого посылать? Кто летит на Луну?
- Ну, там в коммуне у комсомольцев газета висит! Летят на Луну! И наши, кажись, тоже! Вот кто-то из наших полетит!.. Понимаете - вот так на Луну и полетит!!! Я сейчас туда побегу! Вот это да!
Иван метнулся назад, за ним побежал Поводырев, а за Поводыревым и остальные. На обрыве остались Лиза да Адик, продолжавший перебирать струны гитары.
- Смотри-ка, Луна им личит, фраерам, - со злостью сказал Адик. - Ну, пойдем, Лизок, посмотрим, кто это на Луну собрался?
Он лениво двинулся к поселку. Лиза как тень не отставала от него.
Возле "халупы-малупы" было полно ребят. Даже у всегда спокойного Варенцова блестели глаза, он нетерпеливо покусывал палец, как будто хотел что-то выяснить для себя. А Миша Дайлер, тот размахивал руками и с ожесточением кричал:
- Да нет - вполне успеют! Осталось еще восемь дней, может, еще перенесут на недельку. Из Москвы самолетом до Кенигсберга, а там на пароходе - за полторы недели и доедут. Сейчас пароходы как эсминцы почти ходят. А может, для такого дела из Балтфлота и эсминец дадут… Надо, ребята, по телефону связаться с Москвой, звонить прямо в "Комсомолку" и узнать - летит или не летит!
Позади Михаила висел свежий номер "Комсомольской правды", и какая-то статья в газете была обведена густой красной краской. Лиза Сычугова подошла к газете. Да, это была привычная комсомольцам любимая их газета. Очевидно, только что пришедшая на Волховстройку "Комсомольская правда" от 31 июля 1926 года. Лиза прочитала раз, потом еще прочитала, другой… было там обычно, и все было так необычно… Среди других сообщений о новостях у нас в стране и во всем мире была напечатана вот эта самая, как бы обыкновенная заметка:
"Нашумевший по всему миру план полета на Луну в ракете, очевидно, близок к осуществлению. Строитель ракеты американец Годдард собирается вылететь на Луну 10 августа. В Нью-Йорке нашлось желающих полететь на Луну 62 человека, тогда как ракета берет всего лишь 11.
Наш советский писатель В. Веревкин, автор романа "АААЕ", желает лететь на Луну в качестве представителя СССР. Сейчас он ведет через Всесоюзное общество культурной связи переговоры с Америкой по этому вопросу. Намерение В. Веревкина поддерживается Высшим советом физической культуры".
Лиза подняла вверх глаза. На темно-синем вечернем небе ослепительно блестел огромный диск Луны… Неясные тени на нем напоминали о том неведомом, непознаваемом, что так вот вдруг, сразу приблизилось к людям. Неужели же это может быть? И люди прилетят на Луну, где есть горы и, кажется, какие-то моря, а значит, похоже на Землю? И может быть, живут там какие-то существа, похожие на людей, и сейчас смотрят вверх на привычную планету и не знают, что к ним скоро прилетят люди с Земли… И как же они там будут? Лиза даже видела где-то фотографию этого писателя - В. Веревкина. Красивый парень в клетчатой рубахе и галстук бабочкой… Да неужели же он будет ходить по этой Луне?! И люди увидят что-то совсем другое, другое небо, другую жизнь… И сами станут другие, лучше, добрее…
И, как бы отвечая на эти затаенные Лизины мысли, рядом забренчала гитара и знакомый нагловатый голос на тот же знакомый надоевший мотив, запел:
На Луне придется жить и мне.
Я готов всегда к такой беде,
Лунатикам набью я рожу,
Всех чертей перекорежу -
Почему нет водки на Луне!
- Это правда, это точно! - В голосе Миши Дайлера не было даже гнева, одно только удивление. - Где бы ты ни был, куда бы ни попал, тебе только одно: нахлестаться водки, покрасоваться перед темп, кто поглупее, набить морду тому, кто послабее… И нет такого места, которое бы ты не мог испакостить - конечно, если тебе позволить. Только здесь мы тебе этого не позволим!
- Это кто же такие - мы?
- Вот мы - Союз коммунистической молодежи…
- Плевали мы на твой союз! У нас тут свой союз - почище вашего занудного!
- Это ж какой?
- А вот такой!..
- Ха! Вождь! Организовал свой союз - союз хулиганствующей молодежи, дескать!.. Так ведь? Практическая работа - добывание водки за чужой счет… Агитация и пропаганда - три буквы на заборе. Дешевка же ты, Адик, как я посмотрю!..
- Да я тебя, гада, сейчас закомстромлю!..
- Попробуй!!! - С крыльца сорвался Амурхан, как иголка пролез сквозь толпу и встал перед Адиком. - Попробуй, паразитская душа! Вот я тут перед тобой, режь меня, ну режь, трус проклятый!
- Да не приставай ты к нему, Амурхан! Чем он тебя резать будет - гитарой, что ли? Он ведь карандаш зачинить, наверное, не может - боится порезаться перочинным ножиком… Так ведь, Анемподист, а?
Баренцев говорил, как всегда: спокойно, тихо и даже как-то без всякого волнения, с какой-то скучной усталостью.
- Какой Анемподист? - недоуменно спросил Асланбеков.
- Ну, вот этот самый - Анемподист Перчаткин, по прозвищу Адик. И прозвище он сам себе дал, и блатным сам себя нарисовал, выдает себя, дурачок, за какого-то Леньку Пантелеева. А сам - тихий да дурной мальчишка. Выгнали его из сорок второй ленинградской школы за то, что не учился, на уроки не ходил - вот он и подался к нам. Можно не работать, дураки да дуры принесут поесть, принесут попить… Он им за это песенки попоет, сказок нарасскажет, как он в хазе дрался с целой ротой милиционеров… Каждый зарабатывает на жизнь чем может. Этот самый свой союз хулиганствующей молодежи придумал. Ему надо все время придумывать что-то, иначе он надоест, и тогда перестанут его кормить и Витька Поводырев, и Ваня Крылов, да и Лиза, пожалуй… А есть хочется каждый день небось. Слушай, Перчаткин, бросай это дело, становись лучше на работу. Устроим мы тебя на бетонку - работа для здоровых, квалификации большой не требуется. Витя Поводырев тебя по старой памяти, как бывшего вождя - как это у вас, как пахана, что ли, - научит бетон месить. Пойдешь? А не пойдешь - надо будет тебе менять место для гастролей. Тут на Волховстройке тебя детишки засмеют… А ты, Перчаткин, не бойся этого, плюнь на все, что будут говорить! Иди работать, через год забудут, что ты человеком не был… Правда. У каждого такое время наступает, когда ему выбирать надо. И себя определять… Решай!