А за последние четыре года дворяне решили согнуть в бараний рог народ Кента. Парламент проводил один билль за другим, и все - против мужиков!
В Эссексе вилланы уже не раз начинали бунтовать, но дело не доходило ни до чего серьезного.
"Нет, господа дворяне, если поднялся весь Кент - тогда вам несдобровать!"
- Они уже перебрались за Темзу? - спросила она у Лионеля.
Ей нужно подробно расспросить обо всем. Видел ли он мужицких вождей и каковы они? Правда ли, что освободили Джона Бола из архиепископской тюрьмы? Правда ли, что его искали во всех казематах и уже ушли из Медстона, а потом снова вернулись и нашли попа в погребе прикованным на цепи?
Об этом Лионель не знает. Тум бродит по дорогам - может быть, его вести вернее. Но Лионель видел всех вождей. Уот Тайлер из Дэртфорда верхом на лошади, видный из себя парень. Джон Бол - тот, как свиной пузырь, из которого выпустили воздух; кожа на нем висит, как мешок, но он тоже видный мужчина, а говорит так, что слышно за десять лье. Эйбель Кэр - этот маленький и вертлявый, как белка. Еще есть среди них Аллан Тредер, Томас Гаукер, Джон Стэкпул. А Джек, которого называют Соломинкой, - тот ростом чуть ли не выше сэра Саймона, ей-богу! Они едут верхами, а он пеший да еще хромает на одну ногу и все-таки от них не отстает.
- Он пеший? - спросила Джоанна с тревогой. - И сильно хромает, ты говоришь?.. Аллан, мы его плохо лечили!
Аллан сидел все время, притаившись как мышь, но вот госпожа сама выдала себя.
- Если леди разрешит, - сказал Лионель, - я переночую в замке, а утром отправлюсь в путь. Я тоже пойду с мужиками добывать себе счастье в Лондоне!
Джоанна внимательно оглядела всех.
- Ты хочешь пойти догонять мужиков? - спросила она и еще раз посмотрела на госпожу Гауэр.
Лицо гостьи сейчас казалось приветливым и добрым. А если она немного привередлива - это потому, что дама всю жизнь жила в роскоши.
- Мы попросим для тебя лошадь у госпожи Агнессы, - сказала Джоанна. Сейчас ей все равно не добраться в Кент. А когда все уляжется, я откуплю ей конька. У меня хватит на это денег, - добавила она, не глядя на испуганного Аллана. - Это просто грех, что лошадка стоит здесь без дела. Ты на ней доберешься до мужиков и отдашь лошадку Джеку Строу из Кента. Я напишу ему письмо. А госпоже Агнессе я могу просто заплатить за лошадь деньги…
Однако госпожа Агнесса думала иначе.
- Мою лошадь! - взвизгнула она. - Вы мне купите другого конька?.. А может быть, я не могу ее променять ни на какую другую лошадь в мире? Как странно и быстро вы решаете за других, леди Джоанна! Денег ваших мне не нужно!..
- Вы ни разу не подошли к конюшне за все время, что сидите в Тизе! - сказала Джоанна с презрением. - Под седлом у лошадки даже не было потника, и ей распарило спину до ран. Я и Аллан, мы лечили ее дегтем! - И, повернувшись к Лионелю, добавила: - Если дама не хочет ни денег, ни другой лошади взамен, значит, мы получим коня бесплатно!
- Я не могу поверить… - начала Агнесса Гауэр. - Это мужики на дорогах забирают так лошадей!
- Ну вот, значит, мы поступим, как мужики на дорогах, - ответила хозяйка замка Тиз.
Тогда госпожа Агнесса заплакала.
- Я думала, что укрываюсь в рыцарском замке, а это какой-то разбойничий притон! - выкрикивала она задыхаясь. - Я не могу больше есть этих лепешек, от них у меня колики в животе! Я не могу умываться холодной водой из колодца! Это только мужички могут часами полоскаться в ледяной воде, у меня от нее ломят кости! Я всю жизнь умываюсь на ночь, и теплой водой. Дамы, которые, умывшись, сейчас же выходят на воздух, быстро стареют.
- Значит, вы быстро постареете, - сказала Джоанна спокойно. - Здесь все умываются холодной водой.
Перед сном леди Бёрли села писать письмо своему виллану из манора Друриком, села Дизби. У нее было много неприятностей с чернилами и пером, она никак не могла найти пергамент.
Наконец Аллан притащил ей старую доверенность. Они вдвоем соскоблили бритвой цифры и буквы, а потом хорошенько загладили кожу.
"Иоанну Строу из Дизби в Кенте, начальнику многих сотен, от леди Джоанны Друриком привет!" - вывела Джоанна.
За годы жизни в Тизе у нее очень огрубели руки. Перо, как живое, вертелось в деревянных пальцах.
"В помощь Вам и Вашему делу я посылаю коня и пять золотых, если они Вам могут понадобиться. В замке Тиз, в подвале, валяется старое оружие и доспехи. Я это говорю к тому, что, может быть, Ваши люди имеют в нем нужду".
Джоанна подошла к потухающему камельку и раздула огонь. Потом она повесила над ним котелок с водой и снова села писать. А это было очень трудное дело.
"Так как бывший муж мой, сэр Саймон Бёрли, отправился воевать с мужиками, все может случиться, и нам, может быть, не придется ждать развода от папы. Пусть бог спасет его душу, если он погибнет в бою, но я не хотела бы, чтобы это произошло от Вашей руки.
И пусть бог спасет мою душу, если я делаю что-нибудь дурное.
Когда Вы покончите свои дела, я надеюсь встретиться с Вами там, где вы укажете.
Джоанна Беатриса Друриком.
Дано в четвертый год царствования короля Ричарда, в замке Тиз, в Эссексе. Я люблю тебя, Джек, больше спасения души!"
Потом она открыла дверь в солярий.
- Я нагрела воды, если вам нужно умываться! - крикнула она своей гостье.
Лионель выехал из замка Тиз до рассвета. Все еще спали, и сама госпожа вышла закрыть за ним ворота.
- Все ли ты хорошо запомнил, Лионель? - сказала она ему вдогонку.
И тогда бывший паж сэра Саймона сделал свое последнее признание.
- Я уже ничего не скрываю от вас, миледи! - крикнул он обернувшись. Меня зовут не Лионель, а Джон. Лионелем меня прозвал лорд, но сейчас мне стыдно вас вводить в заблуждение!
Он уже миновал мост, а госпожа его все еще сидела и хохотала, опершись руками о землю.
Проезжая холмистой дорогой, Лионель-Джон видел внизу отдельные кучки людей, бредущих от села к селу, но, когда он поднялся наверх и перед ним открылась вся обширная долина, он в восхищении громко закричал и бросил шапку в воздух.
Гэнсберкскую рощу, точно огромная змея, огибал растянувшийся на десятки лье отряд.
Бывший паж принялся считать ряды мужиков, но так и не досчитал.
Перед сотнями знаменосцы несли развернутые знамена. Кое-где над толпой Лионель разглядел алебарды и пики - это, как видно, было оружие, отбитое в бою.
Лионель-Джон пришпорил коня и в карьер подъехал к головному отряду.
- Где человек, называемый Джек-Соломинка? - громко закричал он, размахивая над головой пакетом леди Джоанны. Но тотчас же его голос осекся.
В двух шагах от бывшего пажа шел Том Бэкстон, бывший кузнец манора Бёрли.
Лионель никогда не был с ним в большой дружбе. Отвернувшись в сторону, он быстро обдумывал объяснения, какие он даст, если Тому вздумается вступить с ним в разговор.
Однако тот на него и не глядел. Оживленно толкуя о чем-то, он шагал, как солдат в строю.
- Ты говоришь, это письмо написано человеку, прозванному Джек-Соломинка? - сказал рослый мужик, беря из рук бывшего пажа пакет. Он его взвесил на руке, посмотрел на свет и возвратил Лионелю. - В таком случае тебе придется спуститься логом по правую руку от леса, и ты как раз выедешь ему навстречу. Этот человек родом из Кента, а у них нашлось много работы и дома! - добавил он подмигивая. - Впрочем, как знаешь, малый. Можешь перебраться через Темзу в Эйриз. Там известны все последние новости. Можешь, если не торопишься, пристать к нам. Кентцы завтра или послезавтра нас все равно нагонят.
Лионель не торопился. Однако ему вовсе не хотелось встречаться с Томом Бэкстоном. Он пропустил еще несколько сот человек и присоединился к последнему отряду. Это совсем не означало, что он не собирался выполнять поручение своей госпожи. Но ехать верхом было куда удобнее, чем идти пешком, а Джек-Соломинка столько времени обходился без лошади, что еще два-три лишних дня не составят для него большой разницы. Деньги пока ему тоже ни к чему; все равно за них сейчас ничего нельзя купить.
"Да они столько разграбили богатых поместий, - подумал бывший паж с завистью, - что эти пять флоринов для него сейчас все равно, что для меня один пенни!"
Джейн Строу каждый день вместе со всеми женщинами и детьми Дизби выходила на дорогу встречать и провожать повстанцев.
В это воскресенье, 9 июня 1381 года, поднялись Кэттемская и Джиллингэмская сотни, а в понедельник - Бленгетская, Тэнгемская, Тендердемская и Бриджетская сотни. И все эти люди шли в Лондон мимо Дизби.
Дни стояли жаркие, и женщины выносили на дорогу кувшины с водой. Другого угощения они не могли предложить, но и за это им были благодарны.
Каждому, кто заговаривал с ней, Джейн Строу наказывала:
- Если увидишь моего старшого - Джека, по прозванию Соломинка, скажи ему, что большой грех пойти на такое дело, не испросив благословения у матери!
Вон второй ее сынок - Филь, - тот ночью прибежал к ней, весь в поту, как загнанная лошадь, а утром уже ушел вместе с ремесленниками Гревзенда.
А третий ее сын, Том, остался один-одинешенек в аббатстве Св. Джеральдины. Этот тихий паренек весь в нее. Ну и ладно! Если правда, что мужики добьются своего, - может быть, ей дадут две-три молодые яблоньки за то, что Том четыре года так хорошо смотрел за монастырскими деревьями и цветами.
Мать Геновева, аббатиса, первая ускакала в Лондон. К отцу Роланду еще до того, как поднялись мужики, пришли люди из Эвешема по поводу своих долговых расписок. Была такая свалка, что поп выскочил через окно и сломал себе ногу. Потом, говорят, его на дороге добили люди из Уовервилля.
Он, конечно, брал очень большой процент с мужиков, но все-таки никогда не обращался с ними так жестоко, как приходский отец Ромуальд. А вот тот живехонек и здоровехонек убрался вслед за матерью Геновевой в Лондон.
Когда из рядов повстанцев вышел высокий мужик с лицом, черным от усталости и пыли, Джейн в первую минуту ничего не поняла. На нем была грязная и рваная одежда, сбитые в кровь пальцы выглядывали из разодранных башмаков. К тому же еще он припадал на одну ногу. Мужик снял шапку, волосы разлетелись на ветру, весь он стал, как одуванчик на тонкой ножке. У женщины вдруг засосало под сердцем.
- Джек! - крикнула она и упала ему на грудь.
- Ну, не крепко принарядили тебя мужики! - говорила Джейн Строу, наскоро замывая пятна пота и пыли на спине старенькой курточки. - Пожалуй, господам выгоднее служить.
Поднимая лицо от мостков, она смеялась, но Джек отлично видел слезы, растекавшиеся по ее темным морщинам. Она била вальком, и маленький оловянный крестик в такт колотился о ее худую грудь. Тот же старенький крестик на том же выгоревшем зеленом шнурке.
Джек обнял ее покрепче и поднял на воздух. Джейн Строу была легка, как пережженная кость.
- Отдохни, мать, а я поработаю за тебя, как в детстве. Помнишь?
Он вошел по колено в воду и бил вальком, а вода пенилась и гудела. Старуха, сложив руки, смотрела на сына.
Она видела, что еще немного - и куртка расползется от его усердия, но не могла выговорить ни слова. Тогда нос у него был чуть покороче, а губы полнее. Понятно, тогда он был много ниже и уже в плечах, но все-таки это тот самый Джек, которого она прятала на чердаке от гнева отца.
- Теперь мы эту курточку высушим, сложим и спрячем в котомку. До Лондона я могу дойти и в одних штанах. А перед самым Лондоном мы умоемся и приоденемся, чтобы наш молодой король не испугался своих грязных и оборванных мужиков!
- Если бы не его чиновники, разве мы были бы грязными и оборванными? - сказала Джейн с сердцем. - Если бы не господа, разве мужик походил бы на дикого зверя?
- Ничего, мать, теперь все пойдет иначе! Что мог сделать король один? Ведь он среди своих вельмож, как дитя в лесу среди диких зверей!
Женщина тяжело и прерывисто вздохнула: королю Эду тоже не было шестнадцати лет, когда его короновали английской и французской короной…
- Ну, вам виднее, детки, - сказала она вслух.
Джейн Строу решила немедленно послать соседского парнишку за Томом в монастырь.
Но Джек не утерпел и сам отправился к брату в аббатство. Ему хотелось взглянуть на все собственными глазами. Хорошо ли он запомнил этот сад, и забор, и ворота, и дорогу? Такие ли они, какими он их видел во сне?
Все было такое же, как раньше.
Только мать Геновева распорядилась выполоть простенькие деревенские цветочки, которые росли раньше в палисаднике. Взамен из Лондона привезли семена и рассаду, обернутую в мокрые тряпки.
Под самой монастырской стеной свеженасыпанный холмик был аккуратно обложен дерном.
Том посмотрел на брата с тревогой.
- Может быть, этого и не следовало делать, - сказал он наконец робко, - но мне захотелось украсить ее могилку… Она, правда, стояла за дворян, но на самом деле она была очень добрая, Джек!
- Кто - она?
- Виола, послушница… Когда мужики подошли к аббатству, она схватила кухонный нож и призывала нас всех защищаться. "За рыцарскую честь!" кричала она и бегала по двору как сумасшедшая, потому что ее ведь никто не слушался.
- Ее убили? - спросил Джек печально.
- Нет, ее задавило насмерть, когда мужики высадили ворота.
- Нужно будет сколотить хоть маленький крестик, - распорядился Джек.
Показывая брату цветник, Том с важностью расхаживал между грядками, как военачальник, устраивающий смотр своему войску.
Да, цветы здесь были не такие, как в лесу и в поле. Лепестки некоторых были так причудливо изрезаны, точно несколько портных потрудились над ними с ножницами в руках.
- Или вот эти!
Джек с удивлением оглянулся. Цветы на этой клумбе гордо возносили вверх тяжелые головки с закрытыми на ночь мясистыми лепестками. Они были точно руки, сжатые грозно в кулак, - настоящие господские выкормыши!
Эти гордые и заносчивые растения так же мало походили на цветы, как мало твердый и тяжелый жук походит на бабочку.
- Как они называются? - спросил Джек у Тома.
- Cinia regalis, - ответил мальчик с гордостью.
Джек размахнулся и палкой сбил крупную мясистую головку.
…Собак они выращивают таких, что, когда они, дрожа, ковыляют за своей госпожой, так и ждешь, что сейчас переломятся все их четыре тоненькие лапки. Цветы господ некрасивые и не пахнут. Носки на башмаках они противу здравого смысла носят в два и три вершка длиной. Женщины их сейчас так шнуруют талии, что на них больно смотреть. Зимой они ходят с открытой головой, а летом накидывают меховые плащи!
Эти люди весь божий мир хотели бы переделать на свой лад - и небо, и траву, и деревья, и воду… Но, хвала господу, им это не удалось!
Эта веселая зеленая земля будет принадлежать тем, кто сотни лет удобрял ее своим потом. Молодой король из рук в руки передаст ее мужикам, и это будет тотчас же после того, как они доберутся до Лондона!
…Джек медленно переходил от костра к костру. Сослепу какой-то лысый старичок налетел на него в темноте.
- Ты из кентских будешь? - спросил он жмурясь. - Так передай вашему начальнику, что его ищет парень с письмом. Он ведет для него лошадку, чтобы тот не ходил пеший. Меня Аллан Тредер послал.
"Какой же это начальник? - подумал Джек. - У Уота есть конек, у Стэкпула тоже. Из них всех только я да Томас Гаукер идем пешие".
- Ну что, наелись вчера ваши ребята? - крикнул он вслед старичку.
Вчера эссексцы, говорят, попировали в усадьбе Моунтон. Там, говорят, без счету было запасено и копченых окороков, и вяленой рыбы, и хлеба, и вина.
- На-е-е-е-лись! - донеслось к нему из-за деревьев.
Несмотря на трудный дневной переход, из мужиков мало кто спал.
Кто чинил у костра одежду, кто точил на бруске косу, а другие просто лежали и переговаривались между собой. Подле дерева стоял высокий бородатый мужик из Уовервилля, сотни Дизби. Джек имя его забыл, но отлично знал его в лицо. Молча глядя в огонь, он, видать, дожидался своего начальника.
- Что, брат, какая у тебя нужда? - спросил Джек подходя.
- Да вот смотрю и не верю, - сказал тот. - Сорок четыре года такого не видел!
Он вдруг засмеялся, как ребенок:
- День-то сегодня не воскресный, а я стою гляжу…
Он поднял к лицу свои руки и смотрел на них, точно это была какая-то хитрая, забавная штука.
- Эй, мужики! - крикнул он вдруг изо всех сил.
У костра забегали темные фигуры. Появился сторожевой с колотушкой.
- Сплю я или не сплю, мужики? - снова заорал бородач.
- Да уж лучше бы лег спать, чем людей без толку тревожить, - сказал сердито сторожевой.
Остальные рассмеялись.
- Он хватил вчера лишнее, - сказал кто-то из толпы.
Джек прошел к соседнему костру. Бородач брел за ним, улыбаясь и что-то бормоча.
- …И держал этот пономарь, понимаешь, служанку, - рассказывал у костра высокий лучник с пластырем на лбу. - Девушка бедная, голодная, ну, как все у нас в деревне.
Джек прислонился к дереву.
Сторожевые отлично несут дозор. Люди в порядке расположились по сотням. Оружие сложено в одном месте. В его сотне прибавились два лука, одна алебарда и один щит.
- …Вот пономарь и наказывает своей жене, - продолжал лучник с пластырем: - "Как будет девушка жарить мясо, ты никуда от нее не отходи, а то она еще потянет кусок со сковороды да прямо себе в рот! Да не один!"
- А они как думали? - смеясь, отозвался красивый парень у костра.
- "А если случится тебе уйти в это время, - наказывает пономарь, - ты служанку заставь в ладоши бить беспрестанно". Это, значит, чтобы руки у девушки были заняты. Отошла пономарша, а девушка, не будь глупа, хлопает себя одной рукой по щеке, а другой рукой со сковороды убирает мясо в рот…
Такой громкий смех грянул в ответ, что снова прибежал сторожевой с колотушкой.
Джек тоже улыбнулся хитрости служанки.
Люди его сотни уже разглядели его в темноте.
- Как ты думаешь, Джек, ты ведь чуть пограмотнее нас: если от аббатства отойдет лес, кому он причитается?
- Уовервиллю, - сказал Джек подумав.
- А выпас?
- Выпас - Дизби. Но только все это надо проверить.
- Проверим! - сказал бородач. - Мужик мужика не обидит!
Когда кентцы уже подходили к Блэк-Гизу, что расположен в трех милях от Лондона, Джек Строу вдруг нагнулся и поднял камешек.
Шедший рядом парнишка улыбнулся. Камень был желтый с белыми пятнами и цветом походил на морскую свинку. Таких много валяется по дорогам Кента.
Однако камень был весь прогрет солнцем и почти обжигал пальцы. Это был не кентский камень.
Разве Джек мало их выворачивал в детстве из земли? В Кенте камешки даже в самый жаркий день с одной стороны горячие, а с другой - холодные. И под ними всегда остается прохладная, влажная ямка. Это потому, что в Кенте земля глинистая и всегда влажная, там никогда не бывает засухи.