А вечером дома Елена Станиславовна подняла тревогу: "Где цветочный горшок?"
- Может быть, он выпал из окна на улицу? - сказал я.
- Но он же мог разбить кому-нибудь голову! Там, на тротуаре, должны были бы остаться черепки…
- От головы?
- Да нет, от горшка! Неуместные шутки. Выгляни, Коля! Внизу не валяются черепки?
Я выглянул и сказал, что никаких черепков нету.
- Наверно, дворник подметал тротуар, - предположил я.
- Нельзя ли взять на полтона ниже. Вы мешаете мне заниматься! - крикнула Нелька из другой комнаты. Она разучивала какую-то новую музыкальную пьесу.
- Ты могла бы попросить об этом вежливей, - так тихо прошептала Елена Станиславовна, что услышал ее только я, а Нелька не услышала.
Я, Оля, не знал, писать ли тебе обо всем этом. Но потом подумал, что, если написать все, как было, получится как бы еще один невыдуманный рассказ. И я написал.
А Тимошка стал, кажется, немного сомневаться, могу ли я отгадывать на расстоянии.
Коля
Оля пишет Коле
Дорогой Коля!
Моя мама говорит, что к каждому больному нужно подходить индивидуально, учитывая особенности его организма и характера. И к здоровому человеку, я думаю, надо подходить так же. Ты это учел, Коля, при первом разговоре с Тимошкой: он ведь обожает все необычайное и таинственное. И ты, мне кажется, любишь все это тоже. Но только очень прошу тебя: не увлекайся чересчур! А то вы все время так и будете говорить друг с другом шепотом да птичьими голосами.
И не нужно пугать Тимошку совиным уханьем из-за угла и прочими такими вещами. Он ведь очень впечатлительный мальчишка. А нервничать ему, мама сказала, вредно.
Писать длинные письма мне теперь уже просто некогда: девчонки так и рвутся в рукавичную мастерскую. Рукавицы, оказывается, не только руки согревают: из-за них все ребята в классе стали относиться ко мне как-то теплее. И даже Артамонов чуть-чуть изменился. Раньше он угрюмо подтрунивал надо мной: "Рукавиц, что ли, в городе не хватает? По две пары на руку не натянешь!" Девчонки отвечали ему, что наши рукавицы - домашней вязки: они мягче, нежнее и вообще, как подарок, приятнее для рыбаков. Он только ухмылялся. А теперь помалкивает, словно над чем-то призадумался…
И, наконец, Коля, самое главное: о Тимошкиных "личных тайнах". Есть у него тайны, но я не могу о них рассказать, потому что он доверил их мне по секрету. А чужие секреты выдавать нельзя. Это будет нечестно и несправедливо.
Я раскрою тебе что-нибудь самое незначительное, чего Тимошка и сам не таит.
Ну вот, например, у Тимошки есть такая особенность: он обедает по своей собственной системе - сперва ест второе, а потом уже первое. Так, по-моему, на всем белом свете никто, кроме него, не обедает. И если ты это сам "угадаешь на расстоянии", будет очень здорово.
Тимошка записывает в тетрадке, сколько раз он прочитал какую-нибудь особенно интересную книжку или посмотрел увлекательный фильм. Я запомнила, что "Гиперболоид инженера Гарина" он читал семь раз, а картину "Подвиг разведчика" смотрел раз одиннадцать или двенадцать. По-моему, все же двенадцать! Угадай это "на расстоянии", - Тимошка очень удивится. Настольная его книжка - "Швамбрания". Или, вернее сказать, - "встольная": она всегда лежит у него в столе, слева. Он ее никому не показывает, чтобы не попросили почитать (это, кажется, единственное, чем он не хочет делиться!). А ты возьмешь и отгадаешь - опять, конечно, "на расстоянии": раскрой, мол, левый ящик стола, там у тебя "Швамбрания" спрятана! Он будет просто поражен.
Раз уж сказал, что умеешь отгадывать, так отгадывай, а то он тебе ни в чем верить не будет.
Сейчас, Коля, снова спешу в мастерскую: сегодня все девочки должны изъять дома у своих бабушек шерсть и принести ее в школу. А остальной материал нам в порту дадут. И вообще все, что нужно для работы… Ну, бегу!
Оля
Коля пишет Оле
Сегодня, Оля, я опять попал в очень тяжелое положение… Потренькал я синицей из-за угла дома, Тимошка тоже ответил мне через окошко по-птичьи, а как только я спрыгнул с подоконника в комнату, он прямо с ходу потребовал:
- Отгадай, где сейчас находится Оля. Если ты правда умеешь отгадывать.
- Понимаешь, Тимошка, я не могу сосредоточиться на том человеке, которого здесь нет.
- Но ты же говорил, что отгадываешь на расстоянии!
- На расстоянии, - стал выкручиваться я, - находятся предметы и события, которые я отгадываю - ну, например, твой день рождения или какие-нибудь неожиданные находки, - но сам человек должен находиться здесь, рядом со мной. Я даже за руку должен взять этого человека!
- А раньше ты меня за руку не брал.
- Просто забыл. А сегодня обязательно возьму. И потом… Я не могу, видишь ли, отгадывать по чужому заказу, а только по своему собственному.
- Почему? - удивился Тимошка. - А вот у нас в клубе один известный артист выступал, так ему прямо из зала разные вопросы задавали. И он тут же отгадывал. Только весь краснел и покрывался потом. Мне мама с папой рассказывали.
- Ну, видишь ли, дорогой мой, это же настоящий артист. А я, можно сказать, из самодеятельности… Зато я не краснею и не потею!
- А как же "Операция МИО"? - спросил Тимошка.
- Начнется! Потерпи немного. Всему свое время. Я помогу тебе найти Олю, но, как бы это сказать… через тебя самого.
- Через меня?
- Ну да! Потому что ты-то здесь, со мной рядом, тебя-то я вижу и в любой момент могу схватить за руку. Понял?
- Нет.
- Потерпи немного: поймешь!
- А ты дай сам себе какой-нибудь заказ, - попросил Тимошка.
- Руку!.. - скомандовал я, закатывая глаза и одновременно шевеля ушами. Потом схватил Тимошкину руку, всю измазанную чернилами, и прошептал: - Ты, Тимофей, записываешь в особой тетрадке, какие книги прочитал и какие фильмы посмотрел.
Тимошка от восторга протянул мне вторую руку. Я схватил ее тоже. Сеанс продолжался.
- Ты, Тимофей, прочитал "Гиперболоид" целых семь раз! А фильм "Подвиг разведчика" смотрел одиннадцать… Нет, нет, погоди… Скажу точнее! Двенадцать раз!
- Можно, я позову ребят со двора? - тихо попросил Тимошка. - А?.. Пусть они тоже услышат!
- Нет, не надо. Это будет отвлекать меня. Я должен максимально сосредоточиться на главном объекте отгадывания, то есть в данном случае - на тебе.
- Еще что-нибудь… - прошептал Тимошка. Я огляделся по сторонам, словно размышляя, что бы такое мне еще отгадать.
- Только не подглядывай, - предупредил Тимошка.
- Ты мне не доверяешь?! - громко обиделся я. - Хорошо. Тогда я сейчас разгляжу что-нибудь такое, чего не может быть видно, потому что этот предмет лежит в шкафу. Или, например, в письменном столе. Руку!.. Другую!..
Я снова схватил перепачканные чернилами Тимошкины руки, снова закатил глаза, подвигал ушами - и сделал очередное открытие.
- В левом ящике письменного стола у тебя лежит "Швамбрания"!
- Нет, - к моему величайшему удивлению, произнес Тимошка. - Она там все время лежала, но вчера вечером я ее читал и оставил под подушкой.
- Запоздалая реакция! Вот видишь: это уже усталость. Я перенапрягся. На каждом сеансе надо отгадывать что-нибудь одно, - сказал я. И устало бухнулся на диван.
Странную Тимошкину манеру обедать, начиная со второго блюда, я решил оставить на следующий сеанс. А то просто нечего будет отгадывать!
- Не волнуйся, пожалуйста, - стал утешать меня Тимошка. - "Швамбрания" у меня всегда лежала в левом ящике. Так что можно считать, что ты отгадал. Не волнуйся!
Мой сеанс, несмотря на последнюю осечку, покорил Тимофея. Я видел это и сделал еще одно предположение:
- Не надо было хватать тебя сразу за обе руки. Это не по правилам. Полагается брать только одну руку.
- Но ведь ты все равно отгадал, - продолжал утешать меня добрый Тимошка. И тихо попросил: - А какую-нибудь неожиданную находку ты не можешь найти? На улице или на пустыре…
- Нет, сейчас не могу. Слишком большое переутомление! Ослабла чувствительность. Понимаешь? А в следующий раз я что-нибудь обязательно отыщу!
Мы попрощались. И я выбрался через окно на улицу. То, что я входил и выходил через окно, очень нравилось Тимошке. И я решил вообще не пользоваться дверьми в его квартире.
Коля
Оля пишет Коле
Дорогой Коля!
Очень хорошо, что ты так энергично завоевываешь Тимошкино доверие. Я ведь и хочу, чтобы он сильно к тебе привязался и совсем не огорчился, когда потом узнает, что я уехала далеко, в Заполярье, и больше, наверно, не вернусь… Ты очень хорошо взялся за дело. Но остается ли у Тимошки время на уроки? Вот что меня волнует.
Артамонов видит, что я получаю письма, и почему-то очень интересуется, от кого именно. Раз пять уже спрашивал…
Оля
Коля пишет Оле
Ты, Оля, напрасно волнуешься о Тимошкиных уроках: я даже несколько раз проверял, как он выполняет домашние задания, и даже смог сделать ему кое-какие замечания. В этом, конечно, нет ничего удивительного: ведь он во втором классе, а я уже как-никак в шестом. И все-таки приятно чувствовать себя учителем… Я теперь все время буду его проверять.
Тимошка сказал, что Феликс тоже частенько заглядывает к нему в тетрадки, а в дневник никогда не заглядывает (говорит, что хочет доверять младшему брату!). И еще он беседует с Тимошкой о том, что проходят в школе. И Тимошка уверяет, что слушать Феликса гораздо интереснее, чем читать учебники…
Я, Оля, ни на один день не могу забыть о твоем втором задании, потому что часто перечитываю твои письма. Сперва я стал их перечитывать для того, чтобы научиться отвечать тебе: ведь я раньше никогда не писал писем и ни от кого их не получал.
Иногда даже мне кажется, что я немного подражаю тебе: тоже стараюсь рассуждать, что-то вспоминать… Сначала я хотел исправлять эти места, чтобы писать по-своему, а потом решил ничего не исправлять: так писать интереснее. Вот видишь, опять занялся рассуждениями, когда надо рассказывать о самом главном.
Чтобы Тимошка меня уважал, я не должен срываться. Это я понимаю. А с цветочным горшком у меня получился провал. И вот я решил преподнести Тимошке какую-нибудь другую неожиданную находку. Ведь он и сам просил меня об этом.
Я надумал подарить ему свою деревянную клетку. Свою птичью лечебницу. Так называла ее мама… Я все равно ведь не могу пользоваться ею дома. У меня на столе стоят теперь два аквариума с водорослями, ракушками и речным песком на дне: рыбы молчат и не мешают Нельке играть на пианино.
Перед тем как подсунуть Тимошке клетку, я решил ее немного отремонтировать, начал стучать молотком, скрести напильником.
- Делать тебе нечего, что ли? - сказала Нелька: испугалась, что я снова открою свою птичью лечебницу,
Елена Станиславовна стала на мою сторону и сделала Нельке замечание:
- Надо уважать не только свои дела, Неля! Не только свои увлечения. Каждый делает то, что умеет: один играет на пианино, другой сочиняет стихи, а третий ремонтирует клетку… И все это для чего-нибудь нужно!
Елена Станиславовна часто любит подчеркивать, что люди, у которых нет никаких особенных способностей (например, я), тоже имеют право на уважение и тоже могут приносить не вред, а даже кое-какую пользу. И тут она снова все поставила на свои места: одному - то есть Нельке - быть пианисткой, а другому - то есть мне - возиться с молотком и напильником.
"Но на самом деле, - думал я, - от Нелькиной игры никому еще пользы не было, а моя клетка принесет Тимошке радость!"
Ты, Оля, скажешь, что все нехорошо и нескромно с моей стороны. Но я зачеркивать эти строки все равно не буду: как написал, так и написал! Потому что нельзя же думать, что если человек не умеет играть на пианино и писать стихи, так он уж совсем ни на что не годится.
Я решил, что мы с Тимошкой будем лечить птиц вместе у него дома.
Но теперь уж я знал, что "находку" на пустыре должен кто-нибудь стеречь. А то пока я сбегаю за Тимошкой, ее могут унести, как тот цветочный горшок. Но кто же будет стеречь?
И тут, Оля, мне пришлось немного нарушить твое предупреждение и рассказать про твою тайную просьбу Белке. У меня не было другого выхода, потому что нужна была Белкина помощь. Я думаю, Оля, ничего страшного в этом нет, потому что Белка была твоей лучшей подругой, и она поклялась мне, что никому ничего не скажет. А то ведь и правда Феликс, может быть, вовсе не хочет, чтобы все знали, как мы воспитываем его младшего брата.
Сперва Белка, конечно, стала возмущаться:
- Почему это Оля поручила такое дело тебе, а не мне лично?! Ведь воспитывать маленьких - это женское дело, а не мужское! И потом, тебя самого еще надо воспитывать и перевоспитывать! Почему она, такая справедливая, и вдруг так потрясающе несправедливо поступила?
Мне пришлось немного приврать, чтобы как-то успокоить Белку. Я сказал:
- Оля как раз и поручила тебе выполнить несколько самых ответственных дел, от которых на девяносто девять процентов зависит выполнение ее просьбы! Сегодня для начала ты должна посторожить клетку…
Белка вздрогнула:
- Клетку?!
- Птичью, птичью!.. - успокоил я.
- А зачем это нужно?
- Пока не скажу. Но Оля очень тебя просила… Ты должна забраться в комнату одного недостроенного дома и тайно, не выдавая себя, последить оттуда за клеткой, которая будет стоять на окне. Пока я не приведу Тимошку.
Вот, оказывается, Оля, какое дело ты поручила Белке! А ты и сама об этом не знала, да? Прости, пожалуйста.
Коля
Коля пишет Оле
После школы мы с Белкой волокли мою клетку по улице, потом с трудом втиснулись в автобус: нести ее по улице было неудобно, она же очень большая. Все пассажиры ругали нас, потому что клетка мешала им входить и выходить на остановках.
Мы пробрались на тот же пустырь, к дому, который вырос еще на пол-этажа, но все равно казался мне в сумерках полуразрушенной старой крепостью.
Мы поставили клетку на то же самое место, откуда исчез мой цветочный горшок. Потом я подсадил Белку, и она влезла в комнату, в которой не было еще ни пола, ни дверей, ни оштукатуренных стен. А главное, не было света.
- Ты должна закалять волю для выполнения следующих Олиных поручений, - сказал я. - Поэтому не бойся! Спрячься в углу и наблюдай за клеткой. Никому не позволяй ее унести…
- А кто может ее унести? - перепуганным голосом спросила Белка.
- Эх, ты! А еще член "Отряда Справедливых"! Сиди тихо и следи. Скоро мы с Тимошкой придем… А ты все равно не подавай голоса!
Голос у Белки от страха вообще пропал, потому что она мне ничего не ответила.
Вскоре мы с Тимошкой появились на пустыре. Я снова держал его за руку, снова принюхивался, чтобы найти путь к неожиданной находке. А вблизи от недостроенного дома опять зажмурился и сказал:
- Не смотрю, но вижу! Как это загадочно: в доме еще никто не живет, а в окне уже стоит птичья клетка!
Тимошка подбежал поближе. И присел на корточки от восторга и удивления.
- Откуда она здесь?
- Чего не бывает на свете!.. - ответил я. Чтобы Белка знала, что это мы стаскиваем клетку вниз, я громко произнес:
- Вот мы с тобой, Тимошка, и нашли наконец неожиданную находку!
Но в темном углу комнаты все равно что-то зашуршало.
- Там кто-то прячется! - вскрикнул Тимошка. В эту минуту я должен был показать себя смельчаком. Поэтому я, не задумываясь, забрался на окно, спрыгнул в комнату и крикнул:
- А ну, кто здесь есть? Выходи! Никто не вышел. Белка притаилась в углу. Я даже не почувствовал ее дыхания.
- Показалось!.. - сообщил я Тимошке, спрыгивая на землю.
- Какая клетка! - восторгался он, открывая дверку. - Целый птичий домик! Я таких не видал…
- Она самодельная, - объяснил я. - Таких в магазинах не продают.
- Хоро-ошая! Мой Феликс тоже умеет разные вещи из дерева делать.
Послушать его, так Феликс вообще умеет все на свете: и отгадывать на расстоянии, и по-птичьи разговаривать, и клетки делать. И всегда Тимошка говорит не просто "Феликс", а "мой Феликс"…
- Мы найдем с тобой какую-нибудь больную птицу и будем ее лечить, - сказал я. - Прямо у тебя дома.
- Нет, лучше у нас в школе, - неожиданно возразил Тимошка. - У нас там есть живой уголок. Принеси клетку прямо туда. Сейчас забери, а потом принеси.
- Мне самому принести?
- Да, самому, - тихо сказал Тимошка. - Если тебе нетрудно… Там ведь у нас живой уголок.
Я удивился его просьбе. Но делать было нечего: пришлось тащить клетку обратно домой. А завтра я понесу ее к Тимошке в школу уже без Белкиной помощи, сам понесу. Раз уж он так просил.
Коля
Оля пишет Коле
Я, Коля, столько раз перечитываю каждое твое письмо, что Артамонов сказал: "Наизусть, что ли, учишь?"
Хочу и я сообщить тебе об одной неожиданной новости. О самой неожиданной! Артамонов стал чуть ли не моим закадычным другом. И объясняет это знаешь чем? Тем, что я организовала рукавичную мастерскую. Он меня, дескать, за это стал очень уважать. Мы, между прочим, решили вязать для рыбаков и теплые фуфайки тоже. Это нелегко, но мы научимся. К нам в мастерскую приходили моряки из порта, чтобы "одобрить инициативу". И Артамонов трубит об этом на всю школу.
Он стал совсем не похож на себя и даже причесывается на пробор, чего, говорят, раньше никогда не делал. Он уступил мне свое место возле окна, потому что оттуда видно море. Я теперь на уроке поглядываю в сторону порта и вижу корабли под разными флагами, и рыболовецкие траулеры. А когда весною окно раскроют, тогда, наверно, и запах моря будет долетать до меня…
Когда Артамонов узнал, что я по вечерам буду задерживаться в мастерской, он сказал, что будет заходить за мной, дескать, я живу на окраине города и одна обязательно заблужусь… Хотя живу я вовсе не на окраине и вполне могу дойти сама. Но я не хочу его обижать: пусть провожает.
Мой портфель в его руках кажется совсем маленьким, каким-то игрушечным. Сам-то он ходит в школу с такой толстой брезентовой сумкой, что в ней помещаются даже его футбольные бутсы.
Когда мы шли в первый вечер, он очень смущался и никак не мог найти тему для разговора. Тогда я попросила его: "Расскажи что-нибудь о футболе!" Он очень обрадовался, что я помогла ему, и не закрывал рот до самого дома.
Представь себе, он знает наизусть фамилии вратарей всех команд, которые играют по классу "А" и даже по классу "Б". И помнит, кто из них сколько пропустил мячей в прошедшем сезоне.
Я ему сказала:
- А если бы ты свою память на что-нибудь серьезное употребил… А? Был бы замечательный результат!
Он не обиделся.
Артамонов пригласил меня в будущее воскресенье покататься по морю на катере. Я пока еще не согласилась. Но, честно говоря, он не такой уж плохой парень. Мне сперва показалось, что он похож на нашего Рудика Горлова. А теперь я вижу, что совсем не похож…
Оля
Коля пишет не Оле
Школа № 3. Шестой класс "В". Владимиру Артамонову (лично).