Иду себе дальше, посвистываю. Шамовка была, да и сам я подправился, пока жил у мужика. Кое-как добрался до Смоленска. И опять тут круто пришлось. Стал я понемножку продавать с себя вещи. Рубашку хорошую продал, штаны запасные. Стал ходить на биржу - такое место было около рынка, там работу разную можно было достать. Кое-что зарабатывал. Однажды стою там, смотрю - идет дядька. Бороденка рыженькая, паршивая, нос толстый, прыщеватый. На башке картуз, блуза замасленная, а в руках связка мелких шестеренок.
"Эй, дядя, давай поднесу", - говорю ему.
Посмотрел дядька, усмехнулся.
"Неси, - говорит, - если делать нечего".
Взял я шестерни, взвалил на плечи и попер. Долго шли. По дороге дядька расспрашивает, кто я, да что делаю, да где живу… Я ему накручиваю: "Безработный и беженец…" И всю историю старую выкладываю…
Так доходим мы до слесарной мастерской. Взял у меня шестерни дядька, дает гривенник.
"Ты вот что, - говорит. - Поступай ко мне в мастерскую. Выучишься на слесаря, а пока разную работу будешь делать. Харчи мои, жилье мое и жалованья трешку…"
Подумал я: где лучше сыщешь? И остался.
Была мастерская небольшая, на шесть станков. Восемь рабочих, я девятый. Работали по десять часов, а вечером все вместе или в карты играли, или песни пели. Пьяные каждый день напивались. Всё, бывало, денатурат перегоняли на спирт. Это моя обязанность была. Сидишь и трясешь бутыль с денатуратом, а потом через ватку цедишь.
Напьются вечером работники и начнут ругать все и вся. А больше всего войну костили, и так это у них складно выходило, что никак не переспоришь их. Особенно хорошо ругался один слесарь. Шмель по прозвищу. Как начнет крыть - царя ругает, царицу ругает, министров, войну… Одно за другое цепляет, и получается так, что царь во всем виноват и война никому не нужна, а министры-сволочи только деньги на ней заколачивают…
Говорили ребята, что Шмель раньше в Москве на заводе работал и за свою ругань даже в тюрьме сидел, а потом без работы мотался с волчьим паспортом, пока наш дядька не подобрал его к себе.
Хотелось мне с ним поближе познакомиться, да не пришлось. Выгнали меня. №
И выгнали-то из-за него.
Принес как-то вечером Шмель книжку, подает мне.
"Вот прочти-ка мальцам. Больно веселая сказка…"
Ну, я взял и стал читать. Читаю и вижу, что сказка-то не простая, а про нашего царя, и таким он палачом выведен, что даже читать страшно. Ребята присмирели, слушают. Вдруг появляется наш дядька-хозяин. Сначала и не заметили его. Послушал немножко дядька, потом говорит:
"Покажи-ка книжку-то".
Я и дал ему, а он ее в карман и говорит:
"Завтра я приставу покажу. Узнаю вот, можно ли такие книжки читать".
И ушел.
"Ну, - говорит Шмель. - Удирай сегодня же… А то в тюрьму посадят. Политическая это книжка".
Собрали мне мастеровые пятерку денег, я и ушел.
Потом работал в Клястицах у бараночника и тоже не усидел долго на месте, потому что начал я ребятам проповедовать про хозяев, что обирают они рабочих. Однажды наш булочник услышал, ввязался:
"Так, говоришь, хозяева рабочих обирают?"
"Обирают".
"Значит, и я обираю?"
"Обираете", - говорю, потому что никак мне не вывернуться и надо крыть на чистоту".
Подумал, подумал булочник.
"Так, так, - говорит. - А я думал, что от голода тебя спас да от смерти. Ну, коли я кровосос, то получай расчет и шагай дальше.
Долго болтался я после этого. Однажды арестован был - в облаву попал.
Нагляделся всего, а главное - на что ни взгляну, все слова Шмеля-слесаря вспоминаю: как он говорил о рабочем классе, так все и выходило правдой.
Потом попал в одну деревню. Батрачил, с хозяином воровать лес по ночам ездил. Потом в драке порезали меня парни. В больнице долго лежал. Тогда и письмо сочинил вам от скуки.
Колька встал, отряхнул листья, прилипшие к платью.
- А как же война? - спросил Роман. - Значит, не был на войне?
- Нет, - усмехнулся Колька. - Там без меня обошлись… Ну вот что, - сказал он. - Иди домой, а завтра опять приходи сюда.
Колька засмеялся, шлепнул Романа по затылку и, насвистывая, пошел из сада.
В этот же вечер Роман, не удержавшись, раскрыл матери свою тайну. На другой день она пошла вместе с Романом и на пустыре, плача, обнимала растерявшегося и сконфуженного оборванца. Потом вместе пошли домой.
Только поздно вечером, когда уже все были в кроватях, улеглось радостное возбуждение.
- А ты давно с фронта? - спросил Колька брата.
- Весной приехал. Наша часть сюда нарочно послана.
- На отдых?
- Нет.
- Значит, пополняться?
- Нет, - сказал Александр. - Мы приехали, чтобы поддерживать Временное правительство и ударить кое-кого как следует. Ты что-нибудь слыхал о большевиках?
- Слыхал, - сказал Колька, и в его голосе Роману послышалась усмешка.
- Ну так вот. Понимаешь, какое положение? Мы на фронте кормим вшей, a тут изменники сдавать Россию хотят.
- Это кто же вшей-то кормил? спросил Колька.
- Мы кормили, - сказал Шурка холодно.
- И ты кормил? А еще что делал?
- Воевал.
- С корнетом? Немцев маршами пугал?
Роман с удовольствием следил за разыгравшейся ссорой братьев.
- Никто не собирается сдавать Россию, - сказал Колька. - А сам народ хочет кончить войну и уходить с фронта.
- Врешь. С фронта бегут только мерзавцы и сволочи.
- А ты как же?
Роман фыркнул. Ловко Колька поддел брата. Александр засопел и некоторое время молчал. Потом вдруг спросил:
- Ты в большевики, что ли, записался?
Колька только усмехнулся.
- Давай спать, - сказал он. - Об этом в другой раз поговорим. Ладно?
БОЛЬШЕВИКИ
Странные вещи творились в доме. Квартиры разделились на враждебные лагери. Везде спорили.
У Рожновых каждый вечер собирались соседи и знакомые. Приходил дворник, сапожник Худоногай, изредка кузнец, зачастила Настасья Яковлевна.
Говорили о политике. На политике все помешались. Даже дед и бабушка ввязывались в спор. Они были за царя и за старое. Александр стоял за Временное правительство. Колька ругал всех и называл себя большевиком. Только сестра, мать и
Роман хранили нейтралитет. Сестру политика не интересовала, мать слушала всех и молчала, а Роман приглядывался и прислушивался к спорам.
- Свобода! А на кой ляд нужна она? - спрашивала бабушка сердито. - Какая же это свобода, если жрать нечего?
- Ты ничего не понимаешь, - говорил Александр. - Голод был бы и при царе. Корень в экономических причинах. Голод - неизбежное наследие войны.
- А коли так, то к чертовой матери войну, - г говорила улыбаясь Настасья Яковлевна.
- Верно! Долой войну! - поддерживал ее Ко-* лька. - Большевики этого и хотят.
По вопросу о войне Колька имел солидную1 поддержку со стороны Худоногая.
- Правильно, - говорил Худоногай. - Очень правильно. Ведь большевики и землю хотят крестьянам отдать?
- Это в программе, - заявлял Колька. - ; Земля - крестьянам, фабрики - рабочим…
- Вот видите, какая программа. Даже сомневаться нельзя. Это настоящая народная партия. У них и девиз, помнится мне, такой: "Не трудящийся - не ест".
- Золотые слова, - говорит Настасья Яковлевна. - Я б в макушку поцеловала того, кто сказал это…
- Стар я, - вздыхал Худоногай, - а то бы прямо в большевики записался. Уж поработал бы для народа. Ну, да и так поработаю.
Худоногай стал везде говорить, что он большевик, и даже стихотворение написал, в котором говорилось, как большевики, распределив землю между крестьянами и доходы с фабрик между рабочими, стали управлять миром.
- Большевики хотят опозорить Россию, - кипятился Александр.
- А мне так думается, - вставлял негромко Худоногай, - мне думается, что хоть разные министры-капиталисты и говорят о войне, но война уже кончилась.
- Неправда!
- А как же неправда, если солдаты с фронта уходят?
- Это не солдаты, а изменники! Их большевики сманивают, но скоро мы и большевиков прижмем. Немцам мир нужен, вот для этого они и подсылают большевиков-шпионов.
- Это вы напрасно говорите - про шпионов, - вставлял Худоногай. - Меня это удивляет. Образованный человек, а верите разным сплетням, как, извините, баба. Надо разъяснять, кто такие большевики, а не болтать, что говорят другие.
- Ну и разъясняйте.
- Я так и делаю. Я теперь нарочно хожу по улицам и всем говорю, кто такие большевики.
Роман и Пеца сидят в Александровском саду. В деревянном павильоне играет духовой оркестр. Он играет какой-то веселый вальс. Под эту музыку по дорожкам, усыпанным шелухой от подсолнухов, окурками и огрызками яблок, бродят солдаты и матросы. С ними девушки в коротеньких юбочках клеш и в высоких шнурованных ботинках.
Ребята поглядывают на гуляющих, слушают Музыку и разговаривают между собой.
- Теперь без партии нельзя, - говорит Роман. - Теперь каждый человек в партии. И нам надо найти свою партию.
- Мы же социалисты, - говорит Пеца. - Социалисты-революционеры. Это ничего партия.
- Дурак! Там буржуи! Большевики лучше!
- А меньшевики?
- Меньшевики - это маленькая партия, ерундовая…
- Маленькая, да удаленькая, - язвит Пеца. - Вон Андреяшку видел… Он прапор теперь!
И верно. Андреяшка, когда-то атаман шайки "Саламандра", появился снова во дворе в форме прапорщика, щеголеватый, с усиками.
- Так он не меньшевик…
- А кто?
- Социалист…
- Ну, это вопрос…
Роман и Пеца спорят горячо, но ни один из них не уверен в своей правоте.
- Все-таки, по-моему, большевики - самая лучшая партия, - говорит Роман. - И Колька большевик, и батька твой большевик.
Роману хочется склонить Пецу на свою сторону. Но Пеца колеблется, увиливает.
- Давай закурим, - говорит он, и Роман достает пачку "Зефира".
- А кто лучше? - спрашивает он.
- Дай папироску, тогда скажу.
- Нет, ты сейчас скажи.
Пеца косится на папиросы и пожимает плечами:
- Пожалуй, большевики ничего.
Они закуривают и смотрят на компанию матросов, расположившихся на скамье против них. У матросов гармошка. Гармонист, маленький кривоногий матросик в огромном клеше, неустанно наяривает на двухрядке и подмигивает проходящим мимо девушкам.
- Веселые ребята, - говорит Роман. - Матросы все большевики.
Рядом с Романом сидит пара. Пожилой хмурый мужчина с тросточкой и дама. Они другого мнения.
- Боже мой! Это и есть большевики! - вздыхает громко дама. - Во что они превратили этот чудный сад!
Пеца смотрит на Романа и хихикает.
- Пойдем отсюда, - говорит Роман.
Они поднимаются и идут к выходу, но Пеца уже настроен критически. Он поддает ногами яблочные огрызки и рассуждает:
- Действительно… Во что сад превратили!
Они идут по Вознесенскому проспекту. На Вознесенском около булочной Филиппова огромная очередь за хлебом. У дверей, конечно, скандал. Несколько женщин оттаскивают от дверей тощего, заморенного солдата.
- Не пускайте его! Он без очереди, бесстыжая рожа, - галдят женщины и тянут солдата за рубаху.
Солдат упирается.
- Я не рожа, граждане! - кричит он. - Нельзя оскорблять, я командированный!
- Знаем… С фронта утек… Шкура болыыевицкая!..
- Ничего себе партия, - ядовито говорит Пеца. - Знаменитая! На всех углах поминают… Шкуры!..
Роман видит, что Пеца окончательно разуверится в большевиках. Он останавливается.
- Значит, по-твоему, шкуры?
- А ты разве не слышал? - смеется Пеца.
Роман поворачивается и идет прочь.
- Да ты чего? - кричит Пеца. - Чего злишься?
Он бежит за Романом.
- Чего я сказал? Подумаешь, обиделся…
- Да, обиделся…
- Да я так, нарочно, потрепался.
Во дворе они все-таки мирятся и прощаются снова друзьями. Роман идет домой хмурый и задумчивый. Он даже не замечает Иськи, попавшегося навстречу. Только когда Иська окликнул его, Роман поднял голову.
- Здравствуй, - говорит Иська, улыбаясь. Иська в потрепанной кожанке, высокий, сухой, жилистый. Настоящим рабочим стал.
Роман смотрит на него и ничего не отвечает.
- Ты что такой? - спрашивает Иська. - Больной, что ли?
Но Роман опять молчит некоторое время и вдруг спрашивает:
- А ты кто?
- Как кто? - смеется Иська. - Человек, конечно.
- А к какой партии примыкаешь?
- Вон что! - Иська перестает смеяться. - Я рабочий, - говорит он, - а все рабочие за большевиков.
- Значит, большевик, - говорит Роман задумчиво и, не прощаясь, уходит домой.
Дома он с нетерпением ждет Кольку. Колька теперь занят страшно. Он поступил в полк музыкантом. Там в полку его выбрали в солдатский комитет. Колька усердно занимается комитетскими делами и часто даже ночевать остается в казарме.
Но в этот вечер Колька пришел домой. Он голоден. Мать греет ему суп, и Колька, сев за стол, жадно ест, а Роман обдумывает, как заговорить с ним. Наконец находит способ. Надо Кольку разозлить.
Роман ходит некоторое время вокруг стола, потом громко говорит:
- Смешные эти большевики!
Колька перестает чавкать и, выпучив глаза, смотрит на Романа.
- Это почему же смешные? - спрашивает он, хмурясь.
- Ругают их все…
Колька усмехается и, принимаясь снова за суп, говорит:
- Дурак!
Но Роман не теряется.
- А кто они такие, большевики?
- Все рабочие и крестьяне.
- А солдаты?
- А солдаты разве не рабочие?
- Значит, большевики?
- Большевики.
- А ты?
- И я большевик.
- А почему?
- Потому что большевики хотят, чтоб вся земля перешла к крестьянам, чтоб солдаты больше не сидели в окопах, а вернулись домой, чтобы рабочие получали все, что они зарабатывают, а не работали на хозяина. Понял?
- Немного понял, - говорит Роман.
- Ну и ладно. Остальное потом объясню, а завтра вечером приезжай-ка ко мне в казармы. Там у меня граммофон есть. Домой повезешь.
На другой день Роман и Пеца поехали в казармы. Устроившись на колбасе, Роман объяснял Пеце программу большевиков.
- Пожалуй, ничего, - сказал Пеца. - Приемлемая программа.
Он боялся теперь спорить с Романом.
На Неве ребята сошли с трамвая. Но к казармам пройти оказалось нелегко. На площади около низенького здания вокзала стояла огромная толпа. Со всех сторон подходили новые и новые колонны, с плакатами, с оркестрами. Колонны пробивались на площадь и там останавливались.
Было уже темно, но толпа не расходилась.
- Митинг, наверно, будет, - сказал Пеца. Вдруг с разных сторон вспыхнули прожекторы и осветили площадь, залитую народом.
Ребята пролезли в самую гущу к прожекторам, около которых стояли солдаты.
Роман и Пеца никогда не видели близко прожекторов. Они ходили вокруг них, прыгали, зажмурившись, перед светом, заглядывали в огромные светящиеся жерла, не обращая внимания на солдат, отгонявших их. Вдруг толпа заволновалась. Со всех сторон грохнуло оглушительное ура, а прожекторы повернули к подъезду вокзала.
- Приехал, приехал! Вон он! - говорили со всех сторон.
- Приехал кто-то! - закричал Пеца. - Идем смотреть!
Не обращая внимания на толчки, пинки и давку, ребята протиснулись к подъезду и сквозь шеренгу матросов увидели какую-то делегацию, впереди которой шел бородатенький приземистый мужчина. Вокруг гремело бешеное ура. Человек с бородкой шел, немного наклонив лысеющую голову, и чуть улыбался.
Толпа сомкнулась, смяла ребят, потискала и выбросила куда-то в сторону.
- Идем в казармы, - крикнул Пеца. - Поздно…
- Погоди, - сказал Роман. - Надо узнать, кто приехал.
Он подошел к солдату, который, покуривая, смотрел на толпу.
- Дяденька…
- Чего? - спросил солдат.
- Кто это приехал?
- Ленин приехал, - сказал солдат.
- Кто такой Ленин?
- Ленин? - Солдат посмотрел на Романа и; заплевав папироску, неторопливо сказал:
- Ленин - это самый главный большевик.
Ребята сидели в землянке и делили кокос, только что принесенный с Лоцманки. Женька старательно ломал крепкие корки ореха на равные части и раскладывал их на шесть кучек.
Воровали вместе, всей партией. Пеца, Сергей и Роман таскали кокос. Васька, Шурка и Женька "стремили" за сторожами. Так уже повелось, что всем клубом ходили на промыслы.
Женька разломал последнюю корку и облегченно вздохнул.
- Берите!
- Здорово натаскали, - сказал Женька. - Мы, социалисты-революционеры, не зеваем. Вон малковские ребята, как ни пробовали, а все боялись тащить, а мы…
- Мы не социалисты-революционеры, W вдруг сказал Роман.
Женька удивленно уставился на него.
- А кто же мы?
- Кто вы, - я не знаю, может, и социалисты, но я теперь больше в этой партии не состою, так как она за буржуазию.
- Ах ты, сволочь! - загорячился Женька. - Социалисты не за буржуазию, а за свободу и за войну до победного конца.
- Знаем мы, - усмехнулся Роман. - Вам только бы капиталы спасти, а на рабочих наплевать. Номер не пройдет! Я теперь стал большевиком и вам советую перейти в мою партию.
- Шпион!
- Буржуй!
- Изменник!
- Дураки. Ничего не понимаете, а ругаетесь, - сказал Роман. - Лучше вступайте в мою партию.
- Коку-маку!
- Ну и не надо. А мы тогда свою партию о Пецей устроим
- А мы вам не дадим, - сказал Васька. - Катитесь колбаской из нашего клуба.
- Это почему? Мы тоже копали землянку.
- Фига! А лопаты кто давал? - крикнул Женька. - Большевиков нам не надо, валите вон от нас.
- Ну и уйдем, - сказал Роман, поднимаясь и забирая кокос. За ним поднялся и Пеца.
- Кто еще с нами? - спросил Пеца.
Но на дворе шел дождь, вылезать из землянки, видно, никому не хотелось. Серега и Шурка отказались. Тогда партия большевиков, гордо задрав головы, вышла из клуба.
- Таким сволочам кокосу не надо было давать! - крикнул вдогонку Женька.
Забравшись на чердак, большевики устроили совещание.
- Свой клуб сделаем, - сказал Пеца.
- Определенно, - поддержал Роман. - И знаешь, где сделаем? Напротив их клуба, в другом углу.
Выпросив у дворника две лопаты, Роман и Пеца побежали на пустырь и, не обращая внимания на дождь, стали копать землянку. А из клуба социалистов выглядывали насмешливые рожи и кричали:
- Большевики-дураки!
- Буржуй, воблу жуй! - отвечали им большевики.
К вечеру землянка была готова. На кусочке картона Роман нацарапал:
КЛУБ БОЛЬШЕВИКОВ
Партия Романа и Пецы жила самостоятельно и все время боролась с партией Женьки. Чтобы как-нибудь соблазнить ребят, Роман и Пеца стали украшать свой клуб. Они устроили в своей землянке окошки, поставили деревянные скамейки, пол застлали железом, а сверху покрыли соломой, так что в землянке всегда было сухо. Женька, догадавшись, в чем дело, перещеголял Романа, устлав пол в своей землянке старым рваным ковром. Пробовали большевики и устно агитировать. Но из этого ничего не вышло.