- Кого еще несет, чума их возьми, - заворчал, просыпаясь, дед.
Приподнялась бабушка. Вскочила мать. Зажгла свечку и, накинув юбку, подошла к дверям.
- Кто там?
- Откройте, Любовь Никифоровна, - раздался голос старшего дворника. - Полиция здесь.
- С нами крестная сила! - забормотала бабушка, побелев и часто крестясь.
Дед кряхтел и, сидя на кровати, равнодушно чесал спину. Мать, волнуясь, отдернула задвижку. Тотчас же вошли два городовых, пристав и дворник.
- У вас проживает Иоганн Ян Тоффер? - спросил пристав.
- Проживает, - сказала мать.
- Покажите комнату.
Мать, перепуганная, молча провела людей через кухню. Роман, замирая от возбуждения, приложил ухо к стене.
Вот все остановились перед дверью. Сильный рывок потряс стены квартиры. Это открыли дверь. Минуту стояла тишина, потом послышалась ругань пристава.
- Да его нет… Где он?
- Не знаю, господин пристав, - бормотала перепуганная мать. - Вечером ушел и не приходил.
Пристав долго ругался. Успокоившись, велел всем ложиться и гасить свет, а сам, оставив в засаде городовых, ушел. Городовые долго ворочались в темной комнате, после затихли.
Утром в квартире все было спокойно.
На дверях комнаты Тоффера висела большая красная печать. Роман долго в щелку рассматривал комнату Тоффера. Все было на месте, и даже скрипка, как всегда, висела на стене, завернутая в коричневую тряпку. Только хозяина не было.
Вдруг Роман что-то вспомнил и кинулся к своему ящику. Минуту торопливо рылся и извлек со дна книжку.
- Книгу забыл отдать Ивану Ивановичу. Стало стыдно. Как будто украл.
С того дня, как Тоффер дал книгу, она лежала на дне ящика даже не разрезанная. С книгой Роман сел к окну, твердо решив прочесть ее. Открыл первую страницу. В углу заметил надпись чернилами и радостно рассмеялся.
На обложке крупными, аккуратно выведенными буквами стояло:
Маленькому Роману на память от его усатого друга
Ивана Ивановича.
ГОРОДСКОЕ ТРЕХКЛАССНОЕ
В ПЕРВОМ КЛАССЕ
Рамы наглухо закрыты. Начисто вымыты стекла, и от этого особенно ярко блестят стекающие по ним дождевые капли. Они ползут сперва медленно, делая неожиданные зигзаги, потом, сорвавшись, стремительно сбегают вниз, оставляя на стекле серебристую рваную цепочку мелких водяных крупинок.
От дождя неясный, ровный шум. Дождь звенит по стеклам, шелестит по наружной стене. Дрожь пробирает при одной мысли, что теплая стена комнаты с выцветшими ласковыми обоями с другой стороны сейчас холодна и набухает холодным дождем. На столе коптит пузатая керосиновая лампа. Аська сидит у стола, что-то вышивает. Поблескивает на пальце медный наперсток. Аська теперь совсем заважничала. Весной она кончила школу и уже второй месяц работает в типографии ученицей-приемщицей.
В углу сидит Колька в зеленом служебном кителе с блестящими пуговицами. Колька рисует.
Роман не видит рисунка, но знает, что это немцы - в касках, со штыками.
Последнее время с Колькой опять что-то случилось. Он подолгу молча сидит, уставившись в одну точку. Иногда встряхнется, вздохнет и опять задумается.
Роман уверен, что Колька опять что-нибудь затевает. Но что?
Посреди комнаты мать раскладывает грязное белье. В ночь стирать будет.
На сундуке сидят Настасья Яковлевна и бабушка. Настасья Яковлена поминутно прикладывается к табакерке и звонко чихает, вспугивая тишину. Она еще больше потолстела, обрюзгла.
За стеной новый жилец - маклак с рынка - дребезжит тихонько на балалайке и пьяным голосом гнусит:
Маруся, ты Маруся,
Тебе семнадцать лет.
Чего же ты скрываешь
Таинственный секрет!
- Да-а, дела, - вздыхает дед.
Колька перестает рисовать, поднимает голову и долго глядит в потолок. О чем он думает?
- Ну, а Александр-то пишет? - спрашивает Настасья Яковлевна, поправляя свой кроваво-красный повойник.
- Пишет, - говорит мать. - На прошлой неделе письмо прислал. В Галиции стоят, местечко какое - забыла. Пишет, что ничего, да уж какое там…
- Чтоб не волновалась, - говорит бабушка. - А где же там ничего, господи! Небось жмется в шинелишке…
- Ну, даст бог, вернется, - говорит Настасья Яковлевна.
Дождь шелестит за окном. Ползут без конца капли. Роман от скуки следит за ними и думает о ребятах. С наступлением осени развалилась дружная компания. Спиридоновы готовились в школу и по целым дням зубрили таблицу умножения. Женька тоже готовился в школу. Ему купили ранец, и он уже успел похвастаться. И Степка будет учиться.
Один Васька слонялся по двору, ничего не делая, да Роман все ожидал, когда мать выберет свободный день и отведет его в школу. Но матери все некогда.
Вот и сейчас она идет в прачечную на всю ночь.
Собрав белье, она связывает его в узел, потом, накинув платок, оглядывает комнату: не забыла ли чего.
Настасья Яковлевна вдруг тоже начинает суетиться.
- Ах ты, как засиделась! Пойдем, что ли? Дотащу узел-то до прачечной.
Мать берет корзину с дровами, Настасья Яковлевна - узел с бельем и лампу. Роман закрывает за ними дверь на задвижку. В квартире становится еще тише. Бабушка молится богу.
Сестра за занавеской спать укладывается. Один Колька сидит за столом. - Да-а, дела, - кряхтит дед.
Он, уже раздетый, сидит в нижнем белье на кровати, свесив ноги. Почесываясь, лениво разговаривает сам с собой:
- И что, в самом деле, сцепились? Хлеба, что ли, мало? Или земли не хватает? Эх, кабы мне волю, взял бы я этого Вильгельма, чума его возьми…
Бабушка, кончив шептать молитвы, раздевается, расчесывает жидкие волосы и, кряхтя, лезет под одеяло.
- Ложись ты, долбыня! - прикрикивает она на деда. - Долбит, долбит, из пустого в порожнее переливает… И ты бы ложился, - обращается она к Кольке. - Нечего зря керосин-то палить…
За стеной шуршит неугомонный дождь, шипит и потрескивает фитиль в лампе.
Наконец мать взялась за Романа. Отложив все дела, она два дня бегала по школам. Прием уже везде был окончен, но ей удалось пристроить Романа.
На третий день она пошла с ним в Александровский рынок покупать сапоги. Юркие торговцы, беспрерывно щебеча, тормошили Романа, напяливали ему на ноги разные ботинки и уговаривали мать:
- Мадам, берите эти… Нигде не найдете лучше.
Сапоги наконец купили. Но на обратном пути мать вдруг вспомнила: - а ранец еще надо…
- Надо… - сказал Роман.
- Ты иди домой, - сказала мать. - А я забегу к Вассе Алексеевне. Что-то она мне говорила о ранце.
Через час мать пришла и принесла огромный кожаный ранец…
- Вот-то счастье… - рассказывала она. - Старший-то барчук гувалевский гимназию кончил. Васса Алексеевна для меня расстаралась, выпросила у господ ранец.
Ранец был шикарный - с отделениями для книг, для тетрадей и для пенала.
Целый вечер, как солдат перед боем, чистил Роман ранец, стирал резинкой чернильные пятна, буквы, рожицы, нарисованные на крышке. Потом долго укладывал две тетрадки и книгу.
И вот он в школе. Шагает с матерью по чистому, светлому коридору. Скрипят новые сапоги, режет плечи ремень от ранца.
Начальница принимает их в столовой. Она пьет кофе с сухариками.
- Пойди-ка поближе, - говорит она Роману.
Роман делает два шага вперед и останавливается. Как бы не поскользнуться в новых сапогах на скользком паркете!
- Сколько лет? - спрашивает начальница и, прищурившись, разглядывает его.
- Девять, - говорит Роман. - А ты хочешь учиться?
- Хочу.
Начальница - седенькая старушка. У нее дряблое розовое личико, маленькие пухлые ручки. Одета она в простое серое платье.
- Ну, посмотрим, посмотрим, - говорит она и поднимается. - Иди за мной.
Мать быстро крестит Романа и уходит, а Роман идет за старушкой по коридору.
Дверь в класс отворяется. При входе старушки шум и крики мгновенно смолкают.
- Здраст… Гликерия Петровна! - кричат хором ученики. А Роману слышится: "Лукерья".
Класс большой и светлый. У стены две доски. На одной стене висят портреты царей, на другой - портреты писателей: Пушкина, Гоголя, Лермонтова.
Гликерия Петровна по очереди начинает вызывать ребят. Роман оглядывает всех учеников. Один ему особенно нравится - черноглазый курчавый мальчишка в черной курточке.
- Рожнов! - выкликает Гликерия Петровна.
Роман встает. На него с любопытством смотрит весь класс.
- Ты учился раньше?
- Да, Лукерья Петровна, - говорит Роман.
Все хохочут, а больше всех черноглазый, который понравился.
- Дурак! - визжит он. - Глухарь!
- Меня зовут Гликерией Петровной, - говорит, покраснев, учительница. - Садись.
Роман садится и видит перед носом на парте бумажку с корявыми буквами:
Глухарь Вислоухий
Роман оглядывается. Все сидят как ни в чем не бывало. Учительница говорит что-то вроде речи. Роман внимательно слушает. Вдруг у него начинает чесаться шея. Он трет ее рукой и достает свернутую бумажку, засунутую за воротник.
Черноглазый мальчишка давится от смеха. Роману обидно. Почему именно этот смеется? Он показывает мальчишке кулак.
- Скажу, - громко говорит черноглазый, и Роман, вздрогнув, прячет руку.
Пришел священник. Отслужил молебен, и ребят распустили по домам.
- А ты что знаешь? - спрашивает Романа во дворе черноглазый мальчишка.
- Закон божий… Арихметику…
- Дурак! - завизжал черноглазый. - Арихме-тика!.. Ребята, он говорит: арихметика…
Вдруг, сделав испуганное лицо, черноглазый попятился от Романа.
- Что у тебя на груди? - крикнул он. Роман, ничего не подозревая, нагнул голову, чтобы посмотреть. Черноглазый дернул его за нос.
- Расти большой! - крикнул он.
Ребята захохотали. Роман, недоумевая, оглядел ребят и, поняв, что над ним смеются, треснул черноглазого прямо по носу. Потасовка продолжалась недолго, и Роман вышел из нее победителем, хотя и с синяком.
Домой возвращался гордый и чувствовал себя заправским бывалым школяром, а школа была теперь как родной дом.
ИЛЮШКИН ДВУГРИВЕННЫЙ
В классе царил полумрак. Только над немногими партами горели спущенные на блоках лампочки, и несколько человек, тихо переговариваясь, проверяли задачи.
После первого столкновения во дворе Зелинский - так звали курчавого - не трогал Романа, но относился к нему враждебно. У него была большая партия приверженцев. Оценив это, Роман тоже не задевал его и только изредка огрызался, когда Зелинский вслух отпускал какую-нибудь штуку по его адресу. Роман еще ни с кем не дружил, и даже со своим соседом по парте Илюшкой Крякиным, большим, толстым мальчишкой с одутловатым лицом и пухлыми, всегда мокрыми губами, он еще ни разу не разговаривал.
Над Крякиным тихонько посмеивались, но он не то что не обижался, а просто не обращал на это внимания, хотя мог заставить всех замолчать, так как был самый сильный в классе.
Крякин словно не замечал Романа. Всегда он о чем-то думал, уставившись в одну точку сощуренными близорукими глазами и шевеля губами. Если же Крякин не думал, то обязательно читал. Читал он много и всегда приносил с собой толстые книги.
Вторую неделю продолжалось их молчаливое соседство. Роман не хотел первый заговаривать с ним, не начинал и Крякин.
Однажды Роман пришел в школу раньше обычного. В классе было пустовато. Только Зелинский с двумя друзьями шушукался в углу да Крякин уже сидел за партой и, читая, жевал булку. При входе Романа компания Зелинского притихла, кто-то хихикнул: "Арихметика идет…"
Роман ничего не ответил. Сев за парту, он вынул тетрадь, лениво просмотрел задачи, но они все были решены. Тогда достал хрестоматию. Будто бы читая, стал искоса заглядывать в книгу Крякина. Там были картинки, на которых бородатые люди в шляпах мчались на конях, стреляя в кого-то.
Крякин вдруг захлопнул книгу и, подперев голову руками, задумался. Роман осмотрел обложку, прочел:
ПИТЕР МАРИЦ, МОЛОДОЙ БУР ИЗ ТРАНСВААЛЯ
- Крякушка опять мечтает, - засмеялся кто-то.
Крякин вздрогнул, повертел головой по сторонам, потом взглянул на Романа чуть удивленно, словно впервые увидел, и тихо спросил:
- Ты любишь кинематограф?
- Нет.
- А бывал?
- Ни разу не был…
- Крякин прищурился и фыркнул: - Эх, ты, колобашка!
Помолчали. Через некоторое время Крякин енова спросил:
- А солдатики у тебя есть?
- Есть…
- Оловянные?
- Нет, бумажные.
- А у меня оловянные.
На этом беседа прервалась. Начались занятия.
Роман с Крякиным больше не разговаривали, но, по-видимому, Крякин, раз заметив, теперь не забывал о Романе.
В большую перемену у Романа произошла стычка с Зелинским.
Ребята, собравшись в кучу, разговаривали о зиме.
- Скоро на коньках покатаемся, - говорил один. - Я восьмерку делаю шикарно.
Роман подошел к кучке, с интересом слушая разговор.
- А кто на одном коньке круг делать умеет? - спросил он.
- А ты умеешь?
- Умею. Я насобачился на одном коньке кататься.
- Потому что второго нет, - с насмешкой сказал Зелинский, незаметно подошедший сзади.
Роман вспыхнул.
- Я и на одном тебя двадцать раз обгоню.
- Ври больше!
- Поспорим, шкелет!
- Вислоухий!
- Шкелет!
- Приди на каток, попробуй!
- И приду, не испугаюсь.
Тут в толпу ребят протиснулся Крякин и, словно не слыша, что говорят, подошел к Роману.
- Пойдем поговорим, - сказал он. Роман последовал за ним.
Крякин завтракал. Он отломил кусок булки с колбасой и дал Роману.
- Бери, после мне когда-нибудь тоже дашь. Роман взял.
- Чего это ты с Зелинским?
- Пристает.
- Ну и черт с ним… Ты читать любишь?
- Смотря что.
- А хочешь, я тебе интересную книгу дам? Только ты верни.
- Ладно, давай, - сказал Роман.
Последние два урока прошли незаметно. Роман все время перешептывался с Крякиным. Тот дал ему книгу. Книга была та самая, которую он читал утром.
- Очень интересная, про буров, - сказал Крякин. - Знаешь что, пойдем сегодня в кинематограф.
- Нет, - сказал печально Роман. - Денег нет.
- А я тебе дам двугривенный в долг, после вернешь.
Роман еще никогда не брал в долг, поэтому было страшно, но в кинематограф идти хотелось.
Хотя и не знал, как отдаст двугривенный, но сказал:
- Ладно! Идем!
ФИРМА КРЯКИН И Ко
- Ты, брат, не понимаешь, - шепчет Крякин, скосив глаза на учительницу и стараясь не шевелить губами. - Главное - разбогатеть надо.
- А как? - спрашивает Роман, тоже делая каменное лицо.
- А вот как…
- Крякин, продолжай, - говорит Гликерия Петровна. - Опять не знаешь, на чем остановились!
Крякин делает вид, что протирает глаза. Он всегда отыгрывается на близорукости, и, пока он возится, ему успевают подсказать. Крякин читает:
- Увидя, как пчела хлопочет вокруг цветка…
- Укажи имя существительное.
- Пчела.
- Садись, довольно.
- Пронесло!
После уроков ребята прощаются на углу.
- Главное, - разбогатеть, - опять бубнит Крякин. - Тогда, брат, все тебе будет. Сумей из каждой штуки деньгу делать.
- Попробую, - говорит Роман. - Ты научи.
- И научу. Приходи вечером ко мне, в кинематограф пойдем, я тебе кой-чего расскажу. Придешь?
- Не знаю. Денег нет…
- А ты достань. Достань обязательно. Новая драма идет.
Дома Роман бродит из угла в угол и все думает, где достать денег. Уроки не идут на ум. Уже шесть часов.
"Разве пойти погулять", - думает Роман и замечает на вешалке костюм брата. Некоторое время стоит в раздумье, потом, решившись, осторожно опускает руку в карман братнего пиджака. Пусто. В другом тоже пусто.
- Заваляется у него, как же! - бормочет досадливо Роман.
Он ходит по комнате и думает о Крякине. Откуда только он деньги берет? Наверное, у батьки ворует.
Батька у Крякина маклак-старьевщик. Денег у него много. Да и сам Илюша скупой, расчетливый в денежных делах. Тетрадями в классе торгует. Перья, вставки продает, ножички перочинные выменивает, и всегда с выгодой.
Роман смотрит на часы. Семь.
Уже, наверное, ждет Илюша. Подождет, подождет - и один отправится в кино.
А если пойти без денег?.. Наверное, Крякин даст в долг. И потом, ведь он кой-чего хотел рассказать, так что сходить надо обязательно.
Роман быстро одевается и идет на улицу.
Как бы не опоздать! Вдруг и правда Илюша без него уйдет в кино.
Роман прибавляет шагу и к Крякину прибегает запыхавшийся.
Крякин сидит на кухне на портновском верстаке и мрачно расстреливает горохом оловянных солдатиков.
- Что, я тебя ждать должен? - говорит он сердито и быстро одевается.
Они выходят на улицу.
- Ну, куда пойдем?
- Не знаю, - говорит Роман.
- В "Иллюзион" пойдем, там сегодня хорошая штука, - решает Крякин.
- Я не пойду.
- Почему?
- Денег нет.
- А ты не достал?
- Не мог.
- Эх, ты, колобашка!
Крякин плюет с досадой. Потом, вздохнув, достает кошелек, подносит его близко к глазам и считает монеты.
- Так и быть, - говорит он, - заплачу за тебя, только, смотри, отдай. Потому плачу, что план у меня есть один. В кинематографе обсудим.
Они идут в кинематограф. Воздух плотный и сизый, как в бане.
Пристроившись в углу под запыленной пальмой, Крякин и Роман слушают музыку. Крякин достает две ириски. Одну дает Роману. Но Роман чувствует, что Крякин недоволен им. И верно, Крякин приступает к разговору.
- Ты вот что, - говорит он, - ты дурак.
- Почему?
- Дурак, потому что у тебя коммерции в голове не хватает.
- Может быть, и не хватает, - говорит обиженно Роман. - Я и математику не люблю.
- Ну и опять дурак, - смеется Крякин. - Без математики человек не проживет. Я вот придумал одну штуку. Хочешь быть моим компаньоном?
- Не знаю.
- А чего не знаю? Ты мне сколько должен?
- Полтинник.
- Не полтинник, а пятьдесят семь копеек с сегодняшними. Ириску не считаешь?.. Ну вот. А дело я придумал такое, что полтинник в день будешь зарабатывать.
- Какое же дело?
- Откроем торговлю.
- Торговлю? - Роман фыркает. - Чем же торговать? Окурками, что ли?
- Не окурками, а книгами. У тебя книги есть?
- Ну есть.
- Соберем книги - и на барахолку. После уроков торговать будем. Видал, как букинисты работают? Такие деньги загребают! Будем свои книги продавать, покупать по дешевке у ребят и продавать дороже. Понятно?
Тон у Крякина уверенный, и Роман уже видит целую гору полтинников, которые они загребают на верном деле Крякина.
- Идет, - говорит он.
В это время распахиваются портьеры, и все бросаются в зрительный зал.