"Лене Скворцовой от Антона Ивановича Иванова. Письмо. Лена, я ведь говорил, чтобы ты не ела щавель, а ты ослушалась, и вот теперь у тебя понос. Но это пройдет, ты не думай, у нас тоже бывает, надо бы тебе черники, а ее сейчас нет, а то бы я в лес сбегал и мигом набрал корзинку, знаешь, сколько у нас черники возле Березниц! У нас все есть. Красная Гора мне не понравилась, уж больно песку много и сухо, но зато у вас мороженое продают. Лена, мы ели мороженое и пили квас, квасу мы еще выпьем, а домой все равно поедем на Агафоновой, это Куварин предложил, знаешь, я думал, что он пропащий, а он парень ничего. Лена, еще напишу тебе про Митю и про Любу, но это в другой раз. Лена, давай переписываться - я тебе письмо, а ты мне письмо, у нас почтальонка каждый день носит. Только Куканову не говори. Остаюсь, под сим подпись поставил: Антон".
Послюнявил я конверт, письмо это в него запечатал, а на конверте адрес написал:
"Красногорский лагерь, пионерке Лене Скворцовой (больной)".
Пока я писал, Федяра несколько раз в дверь заглядывал. Когда я вышел, он и говорит:
- Знаем, знаем, кому ты письмо писал!..
Я говорю:
- Молчи, малявка!
А он говорит:
- Знаем, знаем…
Я говорю:
- Вот по шее сейчас как дам!
Но мне не хотелось давать Федяре по шее. Это я для острастки ему сказал.
Вон дядя Коля
- Во-он дядя Коля! - говорит Санька. - Во-он почтальонка!
- Побежали! - кричит Ванька.
Я говорю:
- Тише, вы, тише! Сдурели, что ли? Нам и показаться ему нельзя, ведь мы неоплатные должники!
- Это верно, - Коля говорит. - Худо будет.
Федяра шепчет:
- А может, простит?..
Я говорю:
- Не-ет, мы уж на Агафоновой, правда, Куварин?
Куварин отвечает:
- Правда.
Федяра говорит:
- Эх вы, ну тогда давайте за ними следить.
Стали мы следить, как люди в наш автобус влезают. Вдруг вижу, дядя Коля площадь оглядывает, будто кого-то ищет. Нас заметил, руками замахал и кричит:
- Эй, вы! Ну, чего стоите! Давайте сюда!
Ах, думаю, вылезать-то не надо было! А мы уже и не стоим! Бросились мы в переулок между почтой и парикмахерской, какая-то собака за нами погналась, да сразу и отвязалась.
- Эй, - кричу, - в боковушку давайте, вдруг он за нами бежит!
А из-за угла вдруг выходят четверо пацанов. Один на нас пальцем показывает и кричит:
- Вот они! Эти самые!
- Да не эти мы! - кричу. - Промашка вышла! - но поздно уже, бежать надо.
Что ты будешь делать, облава со всех сторон!
Несемся мы между сараями, на грядки какие-то наступаем, заборчики перепрыгиваем, от цепных собак шарахаемся, а впереди всех Куварин, рраз! - и он уже рядом с матерью стоит. И мы стоим рядом с его матерью, картошкой вроде торгуем, а кто хочет нам чего сказать, будь любезный, за прилавок не заходи. Не положено за прилавок!
Но никто к нам и не заходит, пусто на базаре, ни одной души нет, только Куварина мать семечками поплевывает. Кепку увидела:
- Ну-ка, - говорит, - ну-ка, почем?
Что-то ей там рассказывал Куварин, и она ему что-то рассказывала, а мы в стороночку отошли, наше дело маленькое, да ведь и далеко от них не уйдешь - пропустишь Агафонову, как потом домой доберешься. Автобусы все разъехались, людей нет на площади, ничего не продается - ни мороженое, ни квас.
Вдруг страшно мне стало, как вспомнил я и лес диковатый, и чужую эту дорогу, на которой нас чуть было не бросили, и все потемнело в тот же момент. Я думаю: отчего ж это мне так все немило, глянул в небо, а это вот отчего - по небу тучи синие ползут, заворачиваются друг в друга, по правой руке мгла и тянет с той стороны ветерок.
Я говорю:
- Никак гроза собирается!
Федяра говорит:
- Не ко времени…
Санька в небо смотрит.
- Хорошо бы дождика, в деревне-то ждут.
- А может, он мимо деревни пройдет, - говорит Федяра, - деревня-то во-он где, а туча вон куда катит!
Коля спрашивает:
- Где-е? Там деревня? Вон где деревня! По левую руку.
- Вон в какой стороне деревня! - Федяра кричит.
Слушал я, как они спорят, глядел, как пальцами тычат, и вдруг подумал, что не одна ведь наша деревня дождя просит, вон сколько мы деревень проезжали, всех пылью припорошило, у каждой в горле свербит.
- Да полно вам, - говорю, - спорить. Деревень много в нашей стороне, и всем дождика хватит, потому что дождик, по всему видать, будет большой, хлесткий.
Только я это сказал, а в небе как чиркнет, по всей площади вихрь как закрутит, бумажки как заметет!.. Закричали куры, бросились со всех ног к своим дворам, пыль поднялась аж до телеграфных проводов, люди бегут - двери с окнами затворяют. А тут капли зашлепали, застучали, вся земля вмиг стала в темных пятаках.
Бросились мы к автобусной остановке, к навесу, вдруг слышу я - сзади Куварин кричит. Силятся они с матерью мешок поднять, чтобы тащить его, а силенок у них не хватает, мать только что из больницы выписалась, немочь бледная, где же ей столько картофелю таскать! Побежали мы с Колей им на подмогу, а вверху ка-ак хрястнет! Будто лопнуло все небо поперек себя! Куварина мать мешок бросила, закрестилась, я кричу:
- Куда на мокрое-то мешок бросили!
А дождик тут еще припустил. Затолкали мы мешок кое-как под прилавок, и в этот миг такой ливень грянул, что все кругом затряслось и затрепыхалось. Забились и мы под прилавок, сидим посреди всякого мусора и шелухи, Куварина мать вся дрожит от страха.
- Ах, батюшки, - говорит, - на земле сидим, вот молния-то нас тут поразит!
Я говорю:
- Какой еще паразит?
А она отвечает:
- Какой паразит? Я и не говорю: паразит. Я говорю: убьет нас молния-то!
А вверху и в самом деле во как трещит! И трещит и хлещет! И хлещет и вспыхивает! Ничего впереди не видать - водяная пыль столбом. А прилавок-то наш потек. Текут струйки, кому на голову, кому за шиворот, мы от них знай уворачиваемся да шипим.
Сидели мы, сидели, гром уже в сторону относить начало, вдруг впереди нас босые ноги зашлепали. Федяра и Санька с Ванькой перед нами на четвереньки встали, раздетые, в одних трусах, смеются и кричат:
- Вы чего здесь запрятались, дожжа испугались, айда, побегаем, поскачем по лужам, знаете, как хорошо скакать!
Течет с них в три ручья, а они все смеются. Тут и у меня будто какая-то пружина внутри разжалась.
Я кричу:
- Колька, чего это мы в шелухе тут сидим!
Скинули мы рубахи, штаны и вылезли к ребятам под ливень. И Куварин с нами. Мать ему:
- Гошка, вернися, убьет!..
Не вернулся Куварин.
- Дождик, дождик, пуще! - кричит.
Нет, он парень не худой.
Как же так получилось
Как же так получилось?.. Гоняли мы по площади, брызгались, целые фонтаны из луж вышибали. Дождик к тому времени утих.
Вдруг Коля как закричит:
- Агафонова! Агафонова!
Смотрим - машина по площади едет, воду колесами рассекает. Мы - к ней.
- Агафон! - кричим. - Агафоша!..
Прыгаем вокруг, за борта хватаемся, а Агафон нам гудит. В самом деле, негоже это - возле машины прыгать.
- Санька! - кричу. - Куда!.. Ванька! Под колеса захотели? А ну отцепись!
Остановился Агафон возле базарных лотков и спрашивает:
- Вас что это столько здесь?
Я говорю:
- Да вот… тебя ждем.
- Зачем ждете?
- Стало быть, - говорю, - ехать надо.
Агафон кричит:
- На чем ехать?
Я кричу:
- На чем, на чем!.. Не на тебе, чай! Места у тебя, что ли, в кузове мало?
- В кузове? - кричит Агафон. - Ах, в кузове!.. Поди взгляни!
Полез я на колесо, слышу, чем-то сильно несет, запах такой дурной, едкий.
- Чего это у тебя тут? - кричу Агафону. - Никак барда!..
- А ты думал, пуховые перины?
Батюшки, думаю, что же делать, барда - это ведь корм для свиней, отходы пивного завода, как в ней поедешь, в ней не только ехать, а противно рядом стоять.
Слез я на землю, смотрю на Агафона, а Куварин с матерью уже в кабине сидят.
Я говорю:
- Куварин, ты почему ж не сказал, зачем Агафон в город поехал?
Куварин из кабины как закричит:
- А почем я знал!
Я говорю:
- Эх ты, Куварин… Вот тебя бы макнуть в барду.
На ребят гляжу. У них у всех губы вниз поопускались, Федяра чуть не плачет.
- Агафо-он, - тянет, - Агафон, нас сегодня уже один раз бросали, не оставляй…
- Ну, садись, садись на капот! - Агафон сердится. - А места мало будет, так мне на шею полезай! Так, что ли?.. Охламоны какие. Вот скажу отцам, где вас черти носят.
Коля просит:
- Не говори, Агафон, мы пешком дойдем!..
- Натопаетесь еще. А сейчас ждите. Тут в Антониху пойдет фургон.
Отшумел дождик
Отшумел дождик, вроде его и не было. Ворчат тучи далеко над лесом. Площадь чистая стала, потемнела, текут по ней мутные потоки. Куры вышли на охоту за дождевыми червями. С навеса в лужу капли со звоном падают: кап!.. кап!..
Чужие люди сидят на лавках, ждут фургона на Антониху.
Я все спрашиваю:
- Когда он будет-то?.. Доколе его ждать?
- Не знаем, - отвечают, - сами ждем.
Коля говорит:
- Айда пешком, есть-то как охота.
- Не, - говорит Санька, - мы с Ванькой потерпим, нам не дойти…
И усаживаются на лавочку.
Какая-то тетка мешок развязывает и говорит:
- А ну-ка, у меня тут есть батон.
Стали мы жевать, смотрю, ребята мои сидят, как сироты, носами шмыгают, босые ноги под себя подбирают и смотрят непонятно куда. А тетка, которая батон нам дала, да и другие пассажиры так жалостливо на нас поглядывают. Этого, думаю, еще не хватало!
- Санька! - говорю. - Утрись! Ванька, то же самое. А ну, седлай боевых коней, затягивай потуже подпруги, поскачем сейчас с вами вперед, пока будет возможность, все ближе к дому продвинемся.
- Не, - говорит Санька, - мне в кавалеристы играть неохота.
- И мне неохота, - говорит Ванька.
- А чем же тогда будем заниматься?
Федяра тогда говорит:
- Давайте запруду устраивать, вот время и пройдет.
Набрали мы возле остановки камней, побросали их в самый большой поток, а дыры мокрым песком залепили, получилась плотина. Вода все накапливается возле нее, накапливается, мы ее и так и этак со всех сторон дамбами закрываем, ну, думаю, сейчас будет ГЭС. Вдруг обвалилась в один миг наша дамба, закрутилась мутная пена, хлынул весь поток прямым путем под ноги пассажирам.
- Авария! - кричу. - Дамбу прорвало!
Закричали тут пассажиры, с лавок попрыгали, расхватывают свои мешки и чемоданы, поджимают ноги.
- Ах вы окаянные! - кричит. - Что хотят, то и делают, вот чертова вольница, никуда от них не денешься!
- Везде найдут, проклятушшие!..
Тетка кричит:
- Они смирно сидели, это вон тот ушастенький их хулиганничать наущал!..
- Надрать ему уши!
Что ты будешь делать, кричат, пальцами на меня показывают, не понимают, что дамбу прорвало, а мне сразу с ними сидеть расхотелось, я говорю:
- Догонит фургон-то нас, пошли. Чем тут околачиваться, мы потихоньку к дому пойдем.
А дальше-то что случилось
А дальше-то что случилось, дальше вышло самое неожиданное! Только мы отошли от навеса, глядь - на площадь влетают два велосипедиста. Батюшки, думаю, кто ж это такие? Да ведь это Тришка! Да ведь это Шурка Шаров! А за ними еще трое катятся: Сизиков Николай и братья Орловы.
Мы как закричим:
- Наши!.. Да ведь это наши!
А Шурка как закричит:
- Вот они!..
Бросились мы к ним, а они с велосипедов попадали, еле на ногах держатся, мокрые все, грязью заляпанные.
- Это вы? - кричу, глазам своим не верю.
Они дышат тяжело, а улыбаются.
- Да мы это, мы…
Стали мы тут толкаться, по плечам друг друга ударять, а я-то кильковских чуть не обнимаю, наши ведь это, наши, ах ты, и они рады, стоит от нас на площади сплошной крик.
- А вы-то чего!
- А мы-то чего!
- А дождь-то, а гроза какая!
- А плевать, зато встретились!
- Вот ка-ак!
- Ишь ты-ы!
Я у Шурки спрашиваю:
- Шурка, вы зачем сюда на велосипедах поехали?
А он отвечает:
- Мы сначала, как Сизиков нам рассказал, думаем: не бывать вам первыми у городских пионеров! А потом Агафон нам навстречу попался, езжайте, говорит, скорей, там равенские одни пропадают, мы и газанули!
Я говорю:
- Значит, вы за нами?
- Выходит, что за вами.
Я говорю:
- Вы, кильковские, молодцы.
А кругом кричат, уняться никак не могут:
- Ну, как там у нас?
- Ну, как тут у вас?
- А мы мороженое ели!
- А мы автобус встретили!
Я говорю:
- Шурка, а пионеры-то лежат больные животами, объелись, стало быть, а Митю мы не нашли, значит, Люба за Славку вашего выйдет, это нам обидно…
А Шурка отвечает:
- Это все вранье! Ошибка вышла, вчера к Славке из городу невеста приехала, свадьбу замышляют, а Любу он по дружбе и товариществу провожал.
Эх, весело мне стало! Я кричу:
- Вот как!
Ничего еще, думаю, не пропадет наша деревня, жить можно.
- Шурка! - кричу. - А мы тоже, время придет, вас выручим! Верно, пацаны, мы кильковских не оставим?
- Факт, не оставим!
- А ну, садитесь, - говорят кильковские, - поехали, будем по переменке крутить.
Коля говорит:
- По переменке мы куда хочешь уедем.
Уселись мы по двое на велосипеде, один педали крутит, другой на багажнике сидит. Воздух чистый после грозы, лес смолу источает, едем мы и друг с другом перекликаемся.
Коля кричит:
- Шурка, знаешь, какие местные красногорские вредные! Нас вон как по огородам гоняли, давайте мы соберемся вместе как-нито и красногорских-то приструним!..
А я кручу педали и думаю: эх, мать честна, все не так, глупость какая выходит, вовсе и не так надо делить. Я говорю:
- Колька, не так ты все делишь-то, гляди, мы в своей деревне какую одиночку вырастили - Куварин-то, Куварин!.. Вон кого надо учить!..
А земля у нас, думаю, вон какая большая, спорить нам не пристало, какое место лучше, кто где хочет, тот пускай там и живет, и всякому, конечно, свое место дороже, вот я, к примеру, прирос к нашей деревне Равенке, она у нас на горке стоит. Ветерок дунет - ни слепней нет, ни комаров. По берегу крутому вязы растут, а за рекой луга заливные…
Мы, когда подъезжали, во все глаза глядели на свою деревню, так сильно соскучились. А у меня в голове стишок трепыхался: вот моя деревня, вот мой дом родной.