- Никак, видно, нам не сговориться, - у каждого из вас дятел своего цвета. Хорошо ещё, что шапка у него красная и пальцев четыре. А вот я целое лето держала дятла дома: у мальчишек выпросила, они его камнем с ветки сбили. Уж, кажется, могла рассмотреть, какой он из себя? И я вам заявляю: нет у дятла на голове ни одного красного пёрышка! Все золотые. Золотая у него шапочка. И пальцев у него вовсе не четыре, - кто это так сосчитать умудрился? - а вовсе три: два пальца вперёд, а один назад.
Смотрят друг на друга ребята - и ничего понять не могут: почему у всех дятлы разные? То ли за дятлов других каких птиц принимали? То ли сами из своей головы выдумали, какие они из себя - дятлы?
Кто-то потребовал:
- Призвать сюда нашего учёного брата Льва-юнната. Пусть скажет, кто же из спорящих прав?
- А все правы, - сказал юннат Лев. - Дятлов-то ведь у нас сколько разных - целое "семейство". Пёстрые дятлы, большой пёстрый - с белыми пятнами на крыльях и с чёрной спиной; белоспинный с белыми полосками на крыльях; эти оба ростом с дрозда, а малый пёстрый дятел - тот с воробышка. Желна - чёрный дятел самый большой; что в тёмных борах живёт, - тот с ворону, а зелёный дятел поменьше его и любит светлые лиственные рощи. У всех дятлов самцы - красношапочники, и у всех У этих дятлов - и самцов и самок - по четыре пальца на ноге - два вперёд, два назад. И у одного только из наших пёстрых дятлов и шапочка не красная, а золотая, и пальцев не четыре, а всего три: два вперёд, один назад. Так он и зовётся: трёхпалый дятел.
А теперь, - закончил свой доклад юннат Лев, - дайте-ка я вам другую птичью загадку загадаю. Какая из себя птичка малиновка? Знаете?
- Подумаешь! Загадал! - зашумели ребята. - Кто же малиновку-то не знает? Об ней и в песне поётся: "Стрелок малиновку убил…" Такая же обыкновенная птица, как воробей.
- Только тоненькая, - сказал Ваня. - И носик у неё тоненький! Вся серенькая, а на груди - малиновое пятно. Поёт на утренней и на вечерней заре. Гнездо вьёт на земле, под корнями деревьев или в дупле. Яички несёт розоватые со ржавыми пятнышками.
Маня подтвердила:
- Всё, как есть, так.
И Таня скрепила:
- Точно!
- И ничего преподобного! - сказал Саня. - Малиновка - вся такая светленькая пташка без никаких малиновых пятен. Поёт она днём, гнёзда вьёт в малиннике, в папоротнике и в других кустах и травах. И яички у неё совсем не розовые, а беловатые с бурыми пестринками.
- Правильно! - подтвердила Аня.
- С подлинным верно! - скрепила Таня.
- Вот новое дело! - закричали ребята. - Малиновка-то у нас одна, - не то, что целое семейство дятлов. Что ж они путают? Одни про одно, другие про другое! Слово учёному брату - Льву-юннату.
- Имя плохое - "малиновка", - сказал юннат Лев. - Одни найдут гнездо птички в малине - и птичку эту назовут малиновкой. Другим бросится в глаза малиновое пятно на груди - и эту птичку они назовут малиновкой, за это пятно назовут. Вот потом и разбирайся, кто про что думает, про какую птичку "малиновку".
Та тёмненькая птичка с малиновым пятном на груди, птичка, что поёт только по зорям, - правильно зовётся зарянкой. А та, что часто в садах, в малиннике гнёзда вьёт, - садовой славкой.
- Дело! - сказали ребята. - "Юннат малиновку убил". И распалась та птичка малиновка на две живые, хорошие птюшки - зарянку и славку садовую.
Аришка-Трусишка
Колхозницы Федоры дочурку все Аришкой-Трусишкой звали. До того трусливая была девчонка, - ну, просто ни шагу от матери! И в хозяйстве от неё никакой помощи.
- Слышь, Аришка, - скажет, бывало, мать, - возьми ведёрочко, натаскай из пруда воды в корыто: постирать надо.
Аришка уж губы надула.
- Да-а!.. В пруду - лягушки.
- Ну и пусть лягушки. Тебе что?
- А они прыгучие. Я их боюся.
Натаскает Федора воды сама, бельё постирает.
- Поди, доченька, на чердаке бельё развесь - посушиться.
- Да-а!.. На чердаке - паук.
- Ну и пусть паук.
- Он ползучий. Я его боюся.
Махнёт Федора рукой на дочь, сама на чердак полезет.
- А ты, Аришка, пока хоть в чулан сходи, молока крынку принеси.
- Да-а!.. А в чулане - мыши.
- А хоть бы и так! Не съедят они тебя.
- Они хвостатые. Я их боюся.
Ну, что с такой трусишкой поделаешь?!
Раз летом убирали колхозники сено на дальнем покосе в большом лесу. Аришка от матери ни на шаг, цепляется за юбку, - работать не даёт.
Федора и придумала:
- Ты бы, девушка, в лес сходила по малину.
Тут в лесу страсть сколько малины. Хоть лукошко набери.
Аришка - первая в колхозе сластёна. К ягодам липнет, как муха к сахару.
- Где, маменька, где тут малинка?
- Да вон на опушке. Идём, покажу.
Как увидела Аришка на кустах красные ягоды, так к ним и кинулась.
- Далёко-то в лес, слышь, не ходи, доченька, - наставляла Федора. - А напугаешься чего - меня кличь. Я тут рядом буду, никуда не уйду.
* * *
Славно поработалось в тот день Федоре: ни разу её из лесу Аришка не окликнула.
Пришло время полдничать. Только собралась Федора за дочуркой в лес, глядь - Аришка сама идёт. Все щёки у неё в малиновом соку и в руках - полное лукошко ягоды.
- Умница, доченька! - обрадовалась Федора. - И где же это ты столько много ягоды на брала?
- А там подальше, за ручьём, в большом малиннике.
- Ишь расхрабрилась, куда забрела! Говорила ведь я тебе: далеко в лес не заходи. Как там тебя звери не съели?
- Какие там звери? - смеётся Аришка. - Один медвежонок всего и был.
Тут уж Федоре пришёл черёд пугаться.
- Как… медвежонок? Какой такой медвежонок?..
- Да смешной такой, хорошенький. Мохнатый весь, носик чёрненький, а глазки зелёные-зелёные!
- Батюшки-светы! И ты не испугалась?
- И не подумала! Я ему: "Здравствуй, Мишук!" А он, бедненький, напугался - да на дерево от меня. Я ему кричу: "Слазь, Мишенька, слазь! Дай только поглажу!" А он выше да выше. Так и не слез ко мне. Поди, и сейчас на том дереве сидит, с перепугу-то.
У Федоры так сердце и оборвалось.
- А в кустах, доченька, никого там не приметила?
- Был кто-то, ходил, сучьями потрескивал да всё ворчал толстым голосом. Тоже, верно, малинку собирал. Уж я звала-звала: "Дяденька, пособи медвежонка поймать!" Да не вышел он ко мне.
- Дитя неразумное! - всплеснула руками Федора. - Да ведь это не иначе как сама медведиха кругом ходила, своего медвежонка берегла! Да как только она тебя насмерть не разорвала!
А колхозники, как такое услыхали, сейчас подхватили кто топор, кто вилы - да в лес!
В малиннике за ручьём и на самом деле нашли медведицу. Только она им не далась, ушла от них с другим своим медвежонком.
А того медвежонка, что на дерево залез, колхозники изловили и Аришке в подарок на ремешке привели.
Случилось это всё в прошлом году.
Теперь медвежонок с большого медведя вырос, а от Аришки ни на шаг, как, бывало, Аришка от матери. Сама Аришка - та всё ещё маленькая, только ещё в первый класс пошла, и над партой её чуть видно. Мишука своего нисколько не боится, хоть он вон какое страшилище вырос: лошади от него шарахаются и трактор на дыбы становится.
Нынче уж Федорину дочурку никто Аришкой-Трусишкой не зовёт - все Аришей с Мишей величают. Она старательная такая стала, всем девчонкам в пример, матери помощница. И за водой на пруд, и в погреб, и на чердак ходит.
Вот и пойми её, чего она раньше мышей-то боялась!
Снегирушка-Милушка
Жил у нас с бабушкой летом снегирушка. Грудка розовая, как кисель. Ручной совсем. Такой милушка! И очень музыку любил. Заведёшь патефон - он сейчас насвистывать.
Мы ему всё больше ставили старинную песенку про охотника и зайку. Он и выучил её. Целыми днями, бывало, свистит себе из своей большой проволочной клетки:
Шёл охотничек лесочком. -
Вот идёт, идёт, глядит,-
А под кустичком-кусточком,
А под кустичком-кусточком
Заинька сидит…
Так славно насвистывал - все удивлялись.
А потом, осенью, - заболел. Заболел наш снегирушка - и смолк. Сидит - хохлится, зёрна не клюёт и молчит.
Пёрышки у него стали падать. Это он линял. Долго линял - хохлился. А когда перелинял и выздоровел, - опять повеселел.
Повеселеть-то повеселел снегирушка, а песенку нашу любимую забыл. Насвистывает что-то своё, птичье, а про зайку - никак. Хотя мы ему по-прежнему патефон заводили.
Заведём - он слушает, слушает… Смирно сидит, будто что-то вспомнить силится, - и не может.
К зиме мы кота взяли у соседей, большого, серого: очень нас мыши одолели. Тут уж снегирушка и совсем замолк.
Раз солнечным весенним утром мы опять поставили эту пластинку:
Ну-тка, борзая, хватай-ка! -
Тут охотничек сказал.
Снегирушка ни гу-гу.
Я и говорю бабушке:
- Я не знал, что птичкам так тяжело линять.
Наш снегирушка совсем слух потерял, как маленькая Маша после кори.
Бабушка говорит:
- Может быть, это он кота боится. Надо кота унести.
А снегирушка из клетки вдруг как засвистит:
Я не ваш! - ответил зайка, -
Я не ваш! - ответил зайка, -
Прыг - и ускакал!
Мы так и ахнули: вспомнил ведь песенку, милушка!
Музыкальная канарейка
Ещё была у моей бабушки канарейка. Бабушка её очень берегла, потому что канарейка была тоненькая, нежная - вся жёлтенькая, - и пела чудесно. Эта канарейка тоже музыку обожала, только самую хорошую. Бабушка ей всегда самые лучшие свои пластинки заводила, разные там концерты.
Вот как-то бабушка ушла из дому, а я назвал к себе ребят. На дворе был дождь, нам было скучно, и мы придумали устроить свой оркестр.
Я взял гребёнку и тонкую бумажку, сделал себе губную гармошку. А ребята - один себе стакан поставил - ложечкой стукать; другой - пустое ведро кверх ногами - вместо барабана; у третьего трещотка деревянная была. И начали мы играть известную песенку: "Мы едем, едем, едем в далёкие края!"
И совсем уже было у нас на лад пошло, начало даже что-то получаться, - вдруг входит бабушка. Вошла бабушка, улыбнулась на нашу музыку. Потом посмотрела на клетку да как всплеснёт руками:
- Ах, что вы делаете! Вы мою канарейку убили!
А мы к её клетке даже близко не подходили.
Смотрим - правда, канарейка лежит на песке, глаза закрыты и ножки кверху.
Бабушка сразу всех ребят зонтиком выгнала и давай скорей свою канарейку сердечными каплями отхаживать.
Отходила всё-таки.
Бабушка немножко успокоилась и говорит:
- Глупые какие! Разве можно при ней такой отвратительный шум устраивать! Ведь у неё замечательно нежный слух. Она не может вытерпеть ваших трещоток, вёдер и губных гармошек. Это очень музыкальная птичка-певичка, и с ней сделался настоящий обморок от вашей безобразной игры.
Муха и чудовище
Бабушка говорит: мало любить всякую животинку, её понимать ещё надо, - а это не так-то просто.
Удивляюсь, прямо, что тут мудрёного?
Один раз лежу в траве на солнышке - загораю.
Вдруг - бац! - у меня перед носом села муха. На лист сирени. Да не простая муха - серая комнатная, а замечательно какая красивая. Майка на ней зелёная, трусы синие, всё яркое, блестящее, в обтяжку, как облитое. Бывают такие блестящие мухи.
Села и сидит. Тоже, видно, загорать прилетела. И, видно, ей скучно: лениво так брюшко себе почесала задней ножкой и зевнула во всю пасть.
Хотя, может быть, это мне только так показалось, что пасть. Спорить не буду. По правде, я даже не знаю, есть ли у мухи пасть. Надо будет как-нибудь через увеличительное стекло посмотреть. Хобот-то у мух есть: это простыми глазами видно. А раз есть хобот, - значит, должна быть и пасть: иначе куда же ей хоботом еду класть? Я слона видел. Он хоботом взял у мальчика булку и отправил её себе в пасть. У него здоровая пасть. Наверное, и у мухи не хуже.
Ну, одним словом, вижу: мухе скучно сидеть одной на листе и загорать. И она очень обрадовалась, когда вдруг кто-то стал снизу подниматься на лист.
Показалась зелёная гладкая голова с длинным кривым рогом и двумя ярко-красными глазами под ним. Потом толстая шея…
Муха было подскочила к ней, - а шея всё вытягивается, вытягивается из-под листа - толстая, жирная, вся в перетяжках. Голова всё выше, выше… и уставилась на муху своими красными глазами.
Муха - брык! - со всех ног и отскочила на дальний край листа.
Я так и прыснул со смеху. Кричу ей:
- Струсила, струсила! - хотя, правда, рогатое чудовище и мне показалось довольно страшным.
Мухе, конечно, стыдно. Она сделала вид, будто и не думала удирать, а так, отскочила только, чтобы удобнее было драться. Она поплевала себе в ладошки и стала засучивать рукава: "А ну, выходи на кулачки!"
Видели, как это мухи делают? Подожмут передние ножки и ножкой об ножку сучат, - точь-в-точь рукава закатывают. Хотя раз майка и трусы у них - всё это их собственное тело, то никаких рукавов у них и нет. А замечательно похоже это у них выходит!
Чудовище не двигалось.
Это придало мухе нахальства. Она опустила руки и на шестереньках бочком, бочком начала наступать на чудовище.
Я подумал: "Вот это так здорово! Сейчас поднимется на самые задние ноги и разыграет дурачка на четыре кулачка! Вот это так бокс!"
Тут чудовище тихонько шевельнулось и направило свой кривой рог прямо ей в грудь.
Муха - стоп! Но не бежит. Размахнулась сразу двумя средними ножками - и давай себя гладить по бёдрам, по трусам, - приноравливается, значит, с какой стороны удобнее ударить.
Я понимаю, я всё понимаю! Мальчишки у нас тоже так делают перед дракой.
И вдруг - вот уж этого я сам не ожидал! - рядом с рогатой головой поднимается из-под листа вторая голова - тупорылая, такая же зелёная, только безрогая.
Муха как подскочит - жжж! - замахала крыльями и драла по воздуху. Ещё бы: сразу с двумя такими чудовищами биться! Всякий струсит.
Но вот тут-то самое смешное: вторая голова стала на ножки, за ней выпялилось, поднялось на лист всё тело чудовища - и оказалось, что чудовище-то одно, а первая его голова, которая с рогом, совсем и не голова, а наоборот - хвост! Оказалось, - это гусеница такая толстая - сиреневый бражник, что ли, называется. И на хвосте у неё не глаза, а просто такие точечки красные.
Значит, муха с хвостом воевать собиралась. Вот дурёха-то!
Я гусеницу сковырнул себе в кепку и побежал скорей бабушке показать и рассказать про муху.
Бабушка стояла посреди избы и выгоняла мух в открытое окно. Машет полотенцем и кричит:
- Кыш, мухи! Кыш, кыш отсюда!
Я ей всё рассказал, всё объяснил, как было, даже сам показал, как муха рукава засучивала и по трусам себя гладила. А бабушка ну хохотать надо мной!
Вот уж не понимаю, что тут такого смешного!
Прямо до слёз дохохоталась и говорит:
- Ох, и мастер ты у меня из мухи слона, делать! Муха и драться-то не собиралась на кулачки, просто она чистилась. И совсем она не такая глупая; она лучше тебя, верно, знала, что это за чудовище лезет, где у него хвост, а где голова. Всё это ты из себя выдумал, потому что по себе судишь. Подумай только: разве мухи дерутся на кулачки? У них и кулаков-то нет.
Вот подите поговорите с ней! Ну, что она понимает в драке?
Я не стал с ней спорить, - пусть думает, что хочет. Я только сказал:
- Бабушка, а ты зачем кричишь: "Кыш, мухи, кыш, кыш, кыш из комнаты!" Думаешь, они слова твои понимают?
Ну, бабушка мне ничего не ответила. А всё-таки потом уж больше не кричала на мух: "Кыш, мухи, кыш!"
ПО СЛЕДАМ
Снежная книга
Набродили, наследили звери на снегу. Не сразу поймёшь, что тут было.
Налево под кустом начинается заячий след. От задних лап следок вытянутый, длинный; от передних - круглый, маленький.
Пошёл заячий след по полю. По одну сторону его - другой след, побольше; в снегу от когтей дырки - лисий след. А по другую сторону
заячьего следа ещё след: тоже лисий, только назад ведёт.
Заячий дал круг по полю; лисий - тоже. Заячий в сторону; лисий за ним. Оба следа кончаются посреди поля.
А вот в стороне - опять заячий след. Пропадает, дальше идёт…
Идёт, идёт, идёт - и вдруг оборвался - как под землю ушёл! И где пропал, там снег примят, и по сторонам будто кто пальцами мазнул.
Куда лиса делась?
Куда заяц пропал?
Разберём по складам.
Стоит куст. С него кора содрана. Под кустом натоптано, наслежено. Следы заячьи. Тут заяц жировал: с куста кору глодал. Встанет на задние лапы, отдерёт зубами кусок, сжуёт, переступит лапками, рядом ещё кусок сдерёт. Наелся и спать захотел.
Пошёл искать, где бы спрятаться.
А вот - лисий след, рядом с заячьим. Было так: ушёл заяц спать. Час проходит, другой. Идёт полем лиса.
Глядь, заячий след по снегу! Лиса нос к земле.
Принюхалась: след свежий!
Побежала по следу.
Лиса хитра, и заяц не прост: умел свой след запутать. Скакал, скакал по полю, завернул, выкружил большую петлю, свой же след пересёк - и в сторону.
След пока ещё ровный, неторопливый: спокойно шёл заяц, беды за собой не чуял.
Лиса бежала, бежала - видит: поперёк следа свежий след.
Не догадалась, что заяц петлю сделал.
Свернула вбок - по свежему следу: бежит, бежит - и стала: оборвался след! Куда теперь?
А дело простое: это новая заячья хитрость: двойка.
Заяц сделал петлю, пересёк свой след, прошёл немного вперёд, а потом обернулся - и назад по своему следу.
Аккуратно шёл - лапка в лапку.
Лиса постояла, постояла - и назад.
Опять к перекрёстку подошла.
Всю петлю выследила.
Идёт, идёт, видит - обманул её заяц: никуда след не ведёт!
Фыркнула она и ушла в лес по своим делам.
А было вот как: заяц двойку сделал - прошёл назад по своему следу.
До петли не дошёл - и махнул через сугроб - в сторону.
Через куст перескочил и залёг под кучу хвороста. Тут и лежал, пока лиса его по следу искала.
А когда лиса ушла, - как прыснет из-под хвороста - и в чащу.
Прыжки широкие, - лапки к лапкам: гонный след.
Мчит без оглядки. Пень по дороге. Заяц мимо. А на пне…
А на пне сидит большой филин.
Увидал зайца, снялся, так за ним и стелет. Настиг и цап в спину всеми когтями!
Ткнулся заяц в снег, а филин насел, крыльями по снегу бьёт, от земли отрывает.
Где заяц упал, там снег примят. Где филин крыльями хлопал, - там знаки на снегу, будто от пальцев.
Улетел заяц в лес. Оттого и следа дальше нет.