Что это он? Не нравится ему, что ли? Толстяк подошёл к чёрному столу и хлопнул по нему ладонью так, что он чуть не треснул:
- Эстэ эс негро!
Чего он в самом деле хочет? Но толстяк всё никак не мог успокоиться. Он подошёл к книжной полке, вытащил том Маршака в красном переплёте и сунул мне под самый нос.
- Эстэ эс рохо! - Он весело выпучил глаза и спросил: - Компрендо?
Я замотал головой:
- Но компрендо!
Тогда толстяк ударил себя кулаком в груды
- Я - Франциско! Компрендо?
- Да! - кивнул я. - Компрендо. Ты - Франциско! Толстяк обрадовался, выкатил глаза и показал на них пальцами:
- Охос! Комирендо?
- Компрендо. Глаза!
Франциско схватил себя за коричневые уши так, что они чуть не оторвались… Всё понятно! Глаза, уши. Он вдруг успокоился, хитро уставился на меня и, показывая на мои глаза, спросил:
- Это?
- Охос!
- Это? - Он показал на нос.
- Парис! - сказал я.
Франциско снова схватил том Маршака, захлопал красной обложкой.
- Эстэ рохо! - Он показал на свои красные губы. - И эстэ рохо, высунул язык, - эстэ рохо! Компрендо?
- Компрендо! Рохо - красное! - выпалил я и показал на красную майку Рослого. - И эстэ рохо!
Тут Франциско вдруг подскочил, как футбольный мяч, выбежал за дверь, и через минуту его голос уже гудел на палубе. Он что-то рассказывал, выпучив глаза, показывая на меня пальцем, а грузчики иронически улыбались: "Неправда!" Тогда Франциско прибежал в каюту, схватил меня за руку и потащил на палубу. Грузчики окружили нас. Франциско поискал вокруг себя, что бы мне показать. Потом ткнул на небо:
- Эстэ?
- Бланко! - выпалил я наугад.
Он показал на красный флаг на мачте.
- Рохо, - сказал я. Это я знал.
- Эстэ? - показал он на свои глаза.
- Охос.
Кубинцы изумлённо закачали головами, а Франциско хлопнул меня по плечу.
- Профессор! Гранд профессор!
Я засмеялся и хлопнул по плечу его.
- Это ты профессор. Ты меня учил.
Он выкатил могучую грудь, важно похлопал себя по ней и произнёс целую речь, из которой я понял, что он учитель, учит ниньос - маленьких детей, а летом помогает разгружать суда. И он сделал движение, словно взвалил на спину доску. Ведь из этих досок будут строить для его ниньос школы!
- И я - ниньо? - засмеялся я.
- Но, ту - профессор! Ту гранд профессор! Тебя надо наградить.
Тут Франциско схватился за голову, вспомнил про сомбреро, и мы снова пошли в каюту.
- Ты кушал пинью? - спросил меня Франциско.
- Нет, - ответил я. - Что за пинья?
Франциско довольно зажмурился, взял сомбреро и сказал:
- До завтра!
Полночи я простоял на вахте. А утром, едва проснулся, уловил ароматный, сочный запах.
- Твой кореш приходил, пинью принёс, - ухмыльнулся Рослый.
Я вскочил. На столе лежал свёрток. А из него, похожий на громадную кедровую шишку, выглядывал ананас. Сверху торчал зелёный чубчик острых листьев. Ананас-то я пробовал! Только не знал, что по-кубински он называется "пинья".
Вскоре в каюте появился Франциско. Он вытащил из кармана громадный нож, отсек одним взмахом чубчик, потом разрезал пинью на куски, выбрал самый большой и протянул мне. И мы принялись уписывать награду за мои профессорские успехи в учёбе.
КУДА ЕДЕТ НАШ ЛЕС
- В выходной посмотрите, куда едет ваш лес, посмотрите всю Гавану! - сказал нам Франциско и в воскресенье появился на пароходе в новой белой рубашке, в узких длинных туфлях.
Мы с Рослым надели белые костюмы. Франциско оглядел нас и хлопнул в ладоши:
- Муй, буэнос! Молодцы, ребята!
Мы спустились на причал. Франциско поговорил с шофёром, возившим из порта лес, мы взобрались на машину с досками и помчались вдоль набережной.
Справа ветерком дышал на нас океан. От горизонта к берегу катились белые лёгкие барашки. Слева до самого неба, сверкая окнами, поднимались небоскрёбы. Франциско обнимал нас за плечи и что-то напевал.
Мы проехали сквозь длинный тоннель, промчались мимо зенитной батареи и затормозили у красивого городка. Хорош городок! Дома, как разноцветные кубики, чистые дорожки, цветы и много всякой зелени. А посреди квартала большой двухэтажный дом.
- Моя новая школа! - сказал Франциско.
Только мы спрыгнули с машины, как сразу нас окружила толпа смуглых ребятишек.
- Руссо, руссо! - кричали они, хватая нас за руки, но Франциско потянул нас в школу. Он застучал каблуками по лестнице, побежал по коридору, распахивая дверь за дверью. Настоящий парад дверей устроил.
Заглянули мы в один класс, а там ребятишки снуют, садятся за новенькие столы, вертятся, каждый сучок разглядывают.
- Всем места хватит, - успокаивает их Франциско. - Всем.
Столы и скамейки пахли лесом - нашим, дальневосточным. Погладили мы столы, помахали ребятам и пошли вниз.
Вышли из школы, обошли её вокруг, видим - штабеля досок поднимаются.
Рослый мне говорит:
- Покажем им, на что ещё наш лес годится!
Взяли доску покрепче, положили её поперёк других, уселись по краям и давай качаться. Отталкиваемся, вверх подлетаем. А Рослый кричит:
- Выше, чтоб Москву видно было!
Тут и мальчишки по-нашему несколько досок положили и давай летать вверх-вниз. Глазёнки от страха закрывают, а сами смеются, кричат:
- Више! Више!
Отправились мы к автобусной остановке, оглядываемся, а сзади курчавые головы так и взлетают, так и взлетают. Мы довольны: и лес наш в дело идёт, и наше лесное веселье на Кубе пригодилось!
В АКВАРИУМЕ
- Бас! Бас! - закричал Франциско и припустил вперёд. К остановке подкатил голубой автобус, мы вскочили в него и уселись на свободные места.
- Куда едем? - спросил я у Рослого.
- А я знаю? - пожал он плечами. - Спроси у Франциско. Франциско прислушался к нашему разговору и, будто понимая по-русски, закивал головой.
- Аквариум! - закричал он на весь автобус. - Мучес пескадос! Много рыб! - и показал ладонью, как рыба прошивает воду.
На берегу океана показалось большое здание. На стенах были нарисованы рыбы. Мы догадались, что это аквариум, вышли из автобуса и направились к зданию.
Прошли мы во двор и словно оказались на дне весёлого моря. Дорожки морским песком посыпаны. Со всех сторон из-за стёкол глядят на нас удивлённо цветные рыбы. Непонятно, кто кого здесь рассматривает: мы их или они нас. Рты раскрывают, глаза выпучили, как толпа чудаков на базаре.
Остановился я, смотрю: прямо напротив меня пристали к стеклу две голубые рыбины с жёлтыми полосами, словно бы вырезанными из луны. Не рыбы, а попугаи! А вот к другому стеклу важно подплыла маленькая рыбёшка, надулась, стала круглой и распустила шипы, как ёжик. Франциско остановился возле неё, тоже надувает щёки, хохочет, пальцем тычет. Потом выкатил глаза и сделал страшное лицо. Рыба отвернулась и уплыла. Франциско потянул нас к другому стеклу. Из глубины прямо к нам приближалась акула. Она подошла, прислонила к стеклу страшную зубастую морду и вдруг юркнула в другой угол. Франциско забежал с обратной стороны и давай гнать её. Сквозь стекло кажется, что он вместе с акулой в воде, словно забрался прямо в аквариум. А Рослый с другого конца кричит:
- Братцы, сюда! Во какая! - и разводит руки.
В бассейне плавает акула-молот. Рыло у неё, как самый настоящий молоток, хоть сваи забивай! Нырнёт акула вниз и снова вверх рвётся. Выпрыгнуть хочет. Злится, поди. Людей вокруг много, а не ухватишь.
Рядом в водоёме дельфины носятся. Головы поднимают, вглядываются, потому что прямо за аквариумом берег океана. Видно, слышат они рокот, по вольной воде тоскуют. Мне их даже жаль стало. Дельфину простор нужен…
Хоть с океана и дул свежий ветер, жара наступила невыносимая. Пошли мы напиться. Подали нам в буфете апельсиновый сок, а в стаканы бросили глыбки льда. Плавают они в стакане, как айсберги. Сидим, через соломинку сок потягиваем, а Франциско уже опять нас торопит:
- Скорей! Гавана большая! Муй гранде! Всё посмотреть надо! - и радостно размахивает руками.
В ГАВАНСКОМ НЕБЕ
День перевалил на вторую половину, мы уже успели объездить, наверно, с пол-Гаваны, а Франциско вёз нас ещё к какой-то башне, с которой видно всю Гавану сразу.
По широким гранитным плитам мы прошли через площадь и остановились у ступеней огромной башни, как лилипуты у толстой подошвы великана. Вот и знакомая трибуна, с которой выступает Фидель. А рядом памятник большелобому человеку.
- Монумент Хосе Марти! Гранд революсионарио, гранд поэта! - с уважением произнёс Франциско. - Великий революционер, великий поэт!
Мы миновали трибуну, поднялись по ступеням и оказались в башне с высоченным потолком. Потом вошли в кабину лифта, пол вздрогнул, и мы почувствовали, что поднимаемся. Лифт, словно вздохнув, остановился.
Мы вышли наружу. Вокруг нас гудел ветер. Пронеслось и потёрлось боком о башню облако. За гранитным барьером балкона во все стороны разлеталась Гавана. Широкие плиты площади, по которой мы недавно шли, казались сверху маленькими квадратиками. Возле памятника Марти двигалось едва заметное пятнышко - часовой.
Вся Гавана волновалась, как яркое цветное море. По улицам лодочками плыли автобусы. Как многопалубные лайнеры, поднимались небоскрёбы. А за ними синело и катилось настоящее море.
Франциско радостно смотрел на нас и говорил:
- Теперь вы никогда не забудете Гавану!
Мы стояли тесной кучкой на самой высокой башне, словно на капитанском мостике. Шумел ветер, летели облака. И казалось, будто мы все вместе плывём на могучем лайнере. И называется он "Гавана".
МАРКА С ФИДЕЛЕМ КАСТРО
Назавтра я снова поехал в город. Надо достать для друга марку с Фиделем. Больной из-за марок! Придёшь из плавания, а он уже бежит навстречу: "Марки привёз?" Выложу ему во Владивостоке на стол - получай, радуйся!
Я сидел в автобусе и глядел, глядел. Со всех сторон весело кричала, сверкала и тараторила Гавана. Мальчишки с криком катили на тележках стеклянные банки с напитками. В них плавали куски арбузов, бананов, ананасов. Вода вкусно светилась. Газетчик-мулат размахивал пачкой газет и кричал:
- "Революсион"! "Революсион"!
Спрыгнул я у Капитолия. Подойдя к мальчишке в красной майке, который продавал воду, спросил, где можно купить марки. Мальчишка внимательно выслушал меня, развёл руками - не знаю, мол, - и стал уговаривать выпить воды. Я выпил стакан рефреско - холодной воды, а ко мне подбежал другой малыш с газетами в руках. Он тоже выпил стаканчик рефреско и потянул меня за рукав.
- Руссо! Эгей! Что тебе? Я объяснил.
- Это проблема, - сказал мальчишка, но, подумав, показал вниз по улице. - Там увидишь.
Ещё издали я заметил магазин, в витрине которого стоял большой портрет Фиделя. Фидель, словно живой, раскуривал сигару. Я вошёл в магазин. Со стен и полок тоже смотрели разные портреты. Но марок не было. Я очень огорчился, и это, наверно, было заметно, потому что продавщица подошла ко мне и спросила, что я ищу. Я взял бумагу, нарисовал на ней марку с зубчиками, Фиделя внутри, а рядом поставил вопросительный знак. Она поняла и закивала головой.
- Почта-телеграф, - сказала она и послала меня обратно, вверх по улице.
Пока я добрался до площади, весь взмок от жары. Зато почту узнал сразу: на крыше фигурка человека с крылышками на ногах, а внизу, над дверью, надпись: "Почтамт". "Ну всё, - подумал я, - теперь-то уж я без марки не уйду!"
Я не успел войти в здание: грохнул гром, рухнул дождь, и все бросились кто куда. Мальчишки с банками - под деревья, и я с ними. Разносчик газет накрылся газетой. А дождь бьёт так, что от газеты клочья летят. Всё забурлило, автобусы забрели по брюхо в воду, остановились. Вокруг реки бурлят. И молнии со всех сторон - хлоп, хлоп! Одна женщина туфельки сняла и под дерево. Хохочет. Лишь отряд милисианос шагает. Им прятаться не положено.
Стою под деревом и думаю: "Доберусь до почтамта, целый десяток марок куплю. Ни у кого во Владивостоке таких нет!"
Вдруг туча пропала, схлынул поток. Пошли автобусы. Газетчик снова замахал газетами. Женщина надела туфельки и отряхнула волосы. Всё вокруг задымилось паром. И даже от солнца пошёл дымок, будто оно закурило сигару.
Перебежал я через дорогу, влетел на почтамт. А там толпа стоит, все смотрят, как с меня ручьи текут, и смеются:
- Ну как, нравится гаванский дождь?
"Ничего, - думаю я, - зато у меня будут марки!" Подошёл я к окошку и говорю:
- Мне десять марок с Фиделем.
- С Фиделем? - переспросила женщина. - Это проблема. Раскупили.
Вот тебе и положил марки другу на стол! Десять сразу! Что же делать? Женщина посмотрела на меня с сочувствием и вдруг приложила палец ко лбу: что-то, мол, придумала! Она вышла и вернулась со старыми конвертами. Села у стола, ножницами раз-раз! - и пять марок мне протягивает. На каждой синее небо, под ним Фидель в зелёной гимнастёрке. И на каждой написано: "Победа на Плая-Хирон".
Я так обрадовался, словно тоже одержал победу.
ВЫСТРЕЛЫ НА УЛИЦЕ
Солнце докурило свою сигару, пыхнуло напоследок и спряталось за гостиницей "Гавана либре". Только дымок ещё розовел над ним. Над гостиницей уже зажглась неоновая надпись, и я заторопился на судно. Как бы не стали беспокоиться!
По-ночному синело небо. Спадала жара. Двери домов были открыты. Куда ни поверни голову - всюду мерцают экраны телевизоров, хоть на ходу телевизор смотри. Вон на экране барбудо шагает по зарослям, вон кто-то на дерево лезет с биноклем.
Вышел я на тихую и темноватую улочку, через квартал - автобусная остановка, там я и сяду.
И вдруг - бу-ух! Бух! Где-то рядом грохнул выстрел, второй. Ударила автоматная очередь, в ответ ей ещё одна. Неровная, захлёбывающаяся. Захлопали двери. По улице побежали люди. Кто-то кричит:
- Милисиано убит! Милисиано!
Я бросился вместе со всеми. Выскочил на перекрёсток. Пороховой дым плавает. А у дома сидит милисиано, совсем молоденький. Привалился спиной к стене, голова у него падает, по груди пятно крови растекается, а он всё силится подняться и рукой автомат нащупывает. У ног его стреляные гильзы разбросаны.
Я взял одну и зажал в кулаке. Тёплая ещё. Попробовали парня поднять, а он уже не дышит и рука затихла. В толпе как закричат:
- Вот что они делают, недобитые! Найти их!
Но недобитых нигде не было. Только старушка из дома сказала, что они умчались в "макина негро", в легковой чёрной машине, и милисиано, кажется, ранил одного…
К дому с шумом подъехал автомобиль. Сквозь толпу пробрались несколько милисианос. Отнесли товарища в машину. А у того места, где ещё виднелась кровь, стали на пост двое других. Командир расспросил обо всём старушку, и автомобиль уехал.
Я выбрался из толпы, на остановке сел в автобус. А по дороге напряжённо вглядывался в каждую красивую машину и сжимал в руке всё ещё тёплую гильзу.
ЧТО РАССКАЗАЛ ФРАНЦИСКО
На следующий день Франциске пришёл к нам, опоясанный широким ремнём с пистолетом.
- Вчера убили нашего товарища, - сказал он.
- Я знаю, - сказал я. - Недобитые.
- Добитые! - ударил ладонью по столу Франциско. - Их поймали мои ученики. Ночью, как только они подъехали к своей норе на машине.
- На чёрной? - спросил я.
- Си, - кивнул он. - На самой чёрной!
Он заходил по каюте и, размахивая руками, стал рассказывать.
Три ученика Франциско сидели на улице поздно вечером.
Мимо них проехала чёрная машина и остановилась напротив ближнего дома.
- "Кадиллак", - сказал негритёнок, тоже Франциско.
- Но "кадиллак"! "Шевролет", - возразили друзья. Ребята заспорили и подошли ближе. И вдруг из машины вышли двое с автоматами. Третьего они вели под руки, рубаха у него была в крови.
Мальчишки притаились. Люди с оружием постучали в дверь и, оглядываясь, вошли. Почему они с оружием? Почему не отвезли раненого в госпиталь? И почему оглядываются? Они чего-то боятся? Это нехорошие люди, решили ребята. Нужно что-то делать.
Маленький Франциско бросился в народную милицию, а его друзья остались следить за домом. Чёрный "шевролет" всё стоял на улице, у подъезда. Незнакомцы в любой момент могли выйти и укатить! Франциско бежал изо всех сил. Вот он, наконец, дом с широко распахнутой дверью. В неё то и дело входили и выходили милисианос. Все были чем-то встревожены. За столом командир смотрел на карту города и строго отдавал распоряжения. Он увидел Франциско и спросил:
- Что тебе, малыш?
Франциско рассказал о подозрительных людях, о чёрной машине. И все разом заговорили:
- Это они!
Командир вызвал машину, и через несколько минут Франциско мчался уже с отрядом милисианос к дому, где прятались недобитые.
- Их успели взять? - спросил я. - Всех недобитых?
- Си! Мои ученики! - с гордостью ударил себя в грудь Франциско и вдруг заторопился уходить. - Надо идти. Сегодня вечером я увижу Фиделя. Он будет выступать.
Я только позавидовал. Потом достал свой пиджак, отстегнул от него значок и говорю:
- Передай Фиделю.
Франциско вскинул брови, подумал и положил руку мне на плечо.
- Ты отдашь сам. Вечером, в восемь, будь у "Гавана либре".
НА МИТИНГ
До начала митинга оставалось ещё два часа, но я уже сбежал по трапу и спустился на катер, который стоял у кормы.
- В Гавану? - спросил старик рулевой.
Я кивнул головой. Катер быстро пошёл к берегу. Вдали, за набережной, уже виднелась "Гавана либре", но, как только мы подошли к берегу, ближние дома заслонили её. Она словно спряталась. Я выпрыгнул на причал и крикнул старику:
- Мучо грасиа! Большое спасибо!
Иду и думаю, как бы не опоздать, и всё поглядываю по сторонам, нет ли такси. А тут как раз возле меня остановилась машина. Везёт мне!
- Куда, камарад?
- В "Гавана либре"!
Мы проскочили по набережной, свернули на широкую улицу, и вдруг "Гавана либре" встала над самой головой. Я выбрался из машины и стал искать Франциско. У входа его не было. Тогда я открыл большую стеклянную дверь и вошёл в вестибюль с большим фонтаном, из которого прямо к потолку тянулась настоящая пальма. По большим мраморным лестницам гостиницы спускались негры, мулаты, мексиканцы в сомбреро. А Франциско не было.
Я снова вышел на улицу и стал вглядываться в подъезжавшие автомобили. У подъезда зашумели люди, и я потерялся в толпе. Найдёшь тут друг друга! Я разволновался даже. Не встречу Франциско - вот и не попаду к Фиделю.
- Камарад!
Кто-то схватил меня за локоть. Оглянулся, вижу - Франциско! А рядом с ним седой мужчина. Тот самый, которому я в первый день не хотел дарить значок. Подошёл ко мне, поздоровался и повёл в зал.