И все крысы, как одна, встрепенулись и закричали:
- Веди нас, и мы пойдем за тобой! Ты наш вождь до скончания века!
Нельзя было терять ни мгновения. С одной стороны, я не знала, когда в самом деле начнется извержение, которое я до тех пор считала суеверием. С другой стороны, в любую минуту моим племенем могла овладеть паника и тысячи крыс ринулись бы искать в долине убежища, совершенно не зная ни кошек, ни людей! И в первом и во втором случае им грозила бы гибель.
В минуту опасности все мои сородичи сплотились вокруг меня. Они выстроились колоннами, а во главе их встали предводители родов.
- Мы верим тебе, - сказали они мне, - выведи нас отсюда, и мы - твои рабы навек.
Но мне рабы-крысы были не нужны. Скажу честно, если бы мне удалось заполучить рабов-людей, это было бы другое дело. Не обижайтесь, господин Дулиттл, и ты, Том Стаббинс, дело в том, что мое племя издавна привыкло жить за счет людей. А в ту минуту я вообще не думала о рабах, я думала только о том, как спастись. Я побежала, а за мной устремились все остальные крысы.
Когда я вела своих сородичей к вулкану, их было несколько тысяч. Теперь их было несколько десятков тысяч. Мы бежали в долину, где находился город, который полгода назад изгнал нас. Шесть молодых крыс несли Микки, которая сама не могла быстро бежать.
Когда мы пересекли долину и взобрались на вершину холма, я разрешила моему племени остановиться на отдых. И в ту же минуту раздался ужасающий грохот - началось извержение. Я взглянула на вершину вулкана - он взорвался языками пламени и выбросил в черное небо растленные каменные глыбы.
Гора в неудержимой злобе извергала смерть, потоки огня неслись по склонам и пожирали все на своем пути. Даже до холма, где мы стояли, долетал дождь из пепла.
К утру следующего дня гора утихла и перестала извергать огонь, лишь столб дыма рвался к небу из ее вершины. Деревни и город у подножия вулкана исчезли - они лежали под толстым слоем пепла.
Теперь моему племени пришлось стать лесными крысами. Мы жили в норах, вырытых под деревьями, питались орехами и желудями. Но так уж устроена жизнь - нам снова пришлось двинуться в путь. На этот раз виной тому стали ласки, которые вдруг расплодились в нашем лесу.
Старая отшельница Микки уверяла меня, что теперь вулкан проснется не раньше, чем через пятьдесят лет. Она оказалась права, когда предсказывала извержение, и я решила, что и на этот раз она не ошибается. Я отправилась в долину.
Боже, что мне довелось увидеть! Там, где раньше на солнечных склонах были виноградники, оливковые и финиковые сады, лежала пустыня, покрытая пеплом. Я дошла до того места, где когда-то стоял город, нашла щель и попыталась вырыть там нору. К моей радости, мне это удалось. Сверху спекшийся пепел был тверже камня, но внизу он легко поддавался моим лапкам. Работа продвигалась быстро, и скоро я проникла на улицу города.
Умерший город стоял под землей и был готов принять жителей.
"Сюда, - подумала я, - вернется мой народ. Когда-то город изгнал нас, теперь он приютит нас. Эго будет первый в мире город крыс".
Глава 17. Свободный город свободных крыс
Белая мышь заметила, что у вулканической крысы появилась хрипотца в голосе, она кивком головы подозвала официанта и попросила его принести воды.
Вулканическая крыса благодарно поклонилась, отпила из желудевой чашечки и продолжила свой рассказ:
- Итак, настало время моему племени двинуться в путь в третий раз. Многие крысы, узнав об этом, стали роптать. Раньше они роптали из-за того, что я увела их из города, теперь они роптали потому, что я хотела привести их в город.
- Выслушайте меня, - сказала я. - Два года тому назад вы не хотели жить как белки и питаться желудями и орехами. Сегодня я отведу вас туда, где наше племя расцветет, где мы получим то, о чем никогда и не мечтали.
В третий раз под покровом ночи я повела свой народ через долину к подножию вулкана. Мы проникли в подземный город и заняли его как свою собственность. Целый месяц мы рыли ходы, освобождали от пепла улицы, площади, дома. Сверху город был надежно прикрыт слоем окаменевшего пепла, но внизу кипела жизнь.
Мы были хозяевами всего, что раньше принадлежало людям. Мы спали на пуховых перинах, мы мылись в мраморных ваннах, построенных еще древними римлянами. В домах нашлись запасы одеколона, духов, кремов, наши дамы завивались и делали маникюр. Вечерами пары гуляли по главной улице. Со всех сторон нас окружала красота.
Некоторое время спустя о нашем вольном городе узнали другие крысы, и к нам потянулся поток туристов. А мы все прихорашивали и перестраивали город, чтобы он больше подходил для жизни крыс.
Как-то утром я сидела с нашим архитектором и обсуждала с ним, как лучше укрепить крышу над главной площадью. Вдруг прибежал мой камердинер. Он возбужденно размахивал щипцами для завивки усов и кричал:
- О повелительница! Твой народ в опасности! В городе появились люди! Они ломают крышу над главной площадью!
Я помчалась на главную площадь. Там творилось нечто невообразимое. Наверху стояли люди и били ломами и лопатами в крышу, скрывавшую наш город от посторонних глаз. Они вернулись, чтобы отнять у нас свой город и снова поселиться в нем.
Молодежь не хотела смириться и объявила запись добровольцев в Армию Спасения Отечества. К утру в ее рядах уже было несколько десятков тысяч готовых на все крыс. Офицеры Армии пришли ко мне. Они говорили:
- Мы не уступим людям наших ценностей!
- Мы не сдадимся без боя!
- Их всего несколько человек, мы сомнем их одним решительным ударом.
- Нет, - ответила им я. - До того как стать нашим, город принадлежал людям. Возможно, вам удастся на время отогнать людей, но они вернутся сюда с кошками, собаками и капканами. Они истребят нас. Нам не остается ничего другого, как снова двинуться в путь и подыскать себе новую родину.
Но Армия Спасения Отечества не слушала меня и рвалась в бой. Мне с трудом удалось уговорить их подождать хотя бы до следующего утра. Тем временем я бесцельно бродила по городу. На глаза навертывались слезы.
И вдруг я увидела, что люди уже в городе. Они стояли на улице и удивленно разглядывали мой памятник. Этот памятник поставили мне за то, что я первой в нашей истории основала свободный город свободных крыс. Правда, мне он не особенно нравился - скульптор вылепил меня слишком толстой.
Люди удивленно рассматривали мой памятник, а затем один из них поднял лопату, размахнулся и…
Я не стала смотреть дальше. Я вернулась домой, потихоньку собрала все самое необходимое и покинула город. Вот так из предводителя могущественного крысиного племени я стала обычной бродягой.
Глава 18. Музейная мышь
Вулканическая крыса умолкла, и в зале воцарилась такая тишина, что было слышно, как поскрипывает мое перо. Я закончил записывать ее рассказ, поставил точку и поднял голову. У мышей и крыс, сидящих в зале, в глазах стояли слезы. Повелительница некогда великого племени, отправившаяся в добровольное изгнание, потрясла их воображение.
Белая мышь смахнула лапкой слезу, поднялась со своего кресла и сказала:
- Благодарю тебя, вулканическая крыса, твой рассказ, займет достойное место в нашей книге. Напоминаю, что завтра в нашем клубе выступит со своим рассказом музейная мышь.
Было уже поздно, поэтому собрание объявили закрытым и все разошлись по норкам. Мы с доктором Дулиттлом тоже отправились домой.
Следующим вечером, хотя забот у нас хватало, Джон Дулиттл и я снова сидели в мышином клубе. Музейная мышь слыла очень умной и образованной - еще бы, она почти всю жизнь провела в музее. Вот она встала, вышла вперед, и я наконец смог ее хорошенько рассмотреть. Вернее, не ее, а его, так как это был сухонький мышиный старичок, чем-то похожий на профессора. У него была небольшая голова, длинный острый носик, черные и блестящие, как бусинки, глазки, глядевшие на мир с озорной веселостью.
- Меня зовут Тотти, - начал он свой рассказ. - Вы спросите, откуда у мыши такое странное имя? Спешу удовлетворить ваше любопытство. - Тотти выражался витиевато, как и подобает профессору. - Мои родители жили в музее естественной истории, и я сам там родился и вырос. Наше гнездо находилось на книжной полке позади толстых томов, переплетенных в телячью кожу. На их корешках было написано "АРИСТОТЕЛЬ". Люди часто повторяли это слово, и моим родителям оно так понравилось, что они и меня назвали Аристотелем, а сокращенно - Тотти. Я до сих пор не знаю, что означает это слово, но имя мне нравится.
Когда я подрос, то познакомился с очень милой и веселой мышкой по имени Саспарилла. Мы решили пожениться, и я повел ее в родной музей, чтобы выбрать там место для нашего гнездышка.
Мы долго бродили по огромным пустым залам, где стояли чучела птиц, скелеты невиданных чудовищ и стеклянные ящики с непонятно зачем выставленными камнями.
- Все это не годится, милый, - говорила мне Саспарилла. - Здесь везде гуляют сквозняки, наши будущие крошки простудятся и заболеют.
- Я знаю, где мы поселимся, - ответил я. - Иди за мной, дорогая.
И я привел ее в большую комнату в подвале. Это была мастерская, где изготавливали чучела птиц. Хозяйничал там профессор Фусс, Джереми Фусс, превредный старикашка, который боялся, что мыши испортят его драгоценные чучела, и потому постоянно посыпал их каким-то ядовитым снадобьем. Там же лежали слоновьи бивни, диковинные растения, засушенные бабочки, заспиртованные змеи и лягушки.
Жизнь в музее имеет свои преимущества. Как только музей закрывался, он весь оказывался в нашем распоряжении, а главное - там не было кошек. Мы никого не боялись и чувствовали себя там как дома. Да это и был наш дом.
У профессора Фусса на полках лежала коллекция птичьих гнезд, некоторые из них привезли в музей даже вместе с ветками, на которых они были свиты. На эти гнезда никто не обращал внимания, и мы, не ожидая ничего плохого, поселились в одном из них. Эго было гнездо трехпалой птицы джи-джи из Индии. Удобнее жилища и представить себе нельзя - круглое как шар, с очень узким входом, куда могла прошмыгнуть только мышь.
Саспарилла пришла в восторг от гнезда джи-джи. На верстаке у стены лежала куча лоскутков - профессор Фусс набивал ими чучела. Мы с женой перерыли ее всю и нашли несколько обрывков шелка, которыми и устлали наше гнездо.
Много дней мы прожили спокойно и счастливо в нашем новом доме. Когда в мастерскую заходили люди, мы вели себя очень тихо, хотя иногда это было очень нелегко. Ну разве можно было удержаться от смеха, когда профессор Фусс делал чучела птиц из рук вон плохо и обычная серая ворона у него получалась похожей на гуся. А он еще подзывал учеников и подмастерьев, показывал им свою работу и самолюбиво слушал их похвалы:
- Ах, господин профессор! Она у вас как живая. Так и кажется, сейчас вспорхнет и улетит.
Вскоре у нас появились дети, и хлопот прибавилось. В музеях нет ничего съестного, и мне приходилось покидать дом, выбираться на улицу и добывать пищу. Это не всегда приятно, особенно в ненастную погоду. Но что было делать? Наши миленькие крошки постоянно хотели есть.
Однажды я вернулся домой на рассвете, мы накормили детей, и я лег спать, а Саспарилла отправилась на поиски обеда. Сытые дети тоже уснули.
Разбудило меня солнце, и я удивился - оно никогда не заглядывало в наше гнездо. Я протер глаза и осторожно выглянул наружу.
Мы пали жертвой собственной беспечности и человеческого коварства. Пока я спал, а Саспарилла добывала еду, профессор Джереми Фусс разложил коллекцию гнезд в большом стеклянном шкафу в одном из музейных залов. Его коллекция так долго пылилась на полке, что мы утратили осторожность. Теперь наш дом выставили напоказ, для всеобщего обозрения, и - самое ужасное - закрыли в стеклянном шкафу.
"Чтоб тебе пусто было, - мысленно ругал я профессора Фусса. - Ну что тебе вздумалось выставлять гнезда, которые нужны только мышам и птицам".
А профессор Джереми Фусс стоял рядом со стеклянным шкафом, показывал пальцем на наш дом и что-то объяснял толстой женщине с двумя детьми.
Глава 19. Профессору Фуссу не везет
Можете себе представить, - продолжал Тотти, - какое отчаяние меня охватило. Я вместе со своими детьми оказался в западне, в огромной стеклянной мышеловке! Я боялся и нос высунуть из гнезда, хотя профессор Фусс и смешная толстушка с ребятами уже ушли. Но ведь в любую минуту могли появиться другие посетители или служители музея. Я уже мысленно видел, как какой-нибудь не в меру любопытный посетитель заглядывает в гнездо, замечает моих малышей и поднимает шум: "Мыши! Мыши!" На его крики прибегают служители во главе с профессором Фуссом и бросаются ловить нас.
И все же отчаиваться не стоило, следовало искать выход. Я осторожно осмотрелся. Наше гнездо лежало на средней полке, выше профессор Фусс расположил гнезда чаек и других морских птиц, ниже - чучело утки. Посетителей в зале почти не было, музейный сторож тоже куда-то ушел. И тут я увидел мою Саспариллу. Она бежала вдоль стены и со смертельным испугом оглядывалась по сторонам. Бедняжка вернулась в мастерскую, не нашла гнезда на полке и бросилась нас искать.
Я пискнул ей сквозь стекло. Саспарилла услышала, остановлюсь, увидела меня и облегченно вздохнула. Но тут же она насупила брови и грозно спросила:
- Что ты там делаешь, Тотти? Зачем тебе понадобилось залезать туда самому, да еще тащить за собой детей?
- Это не я, а профессор Фусс, - пытался оправдаться я.
Но Саспарилла не слушала меня и продолжала:
- Немедленно вылезай оттуда!
- Как? - крикнул я в ответ. - Я же не могу прогрызть дыру в стекле! Мне оно не по зубам.
- Но ведь пора кормить детей! - не успокаивалась моя жена. - Время завтрака давно прошло!
- О каком завтраке ты говоришь? - рассердился на нее я. - Сейчас надо думать не о еде, а о том, как отсюда выбраться. Придется нам попоститься до вечера, пока музей не закроют. Уходи и не показывайся людям на глаза, а не то они и до нас доберутся.
Женщины, будь то мыши, крысы, собаки или люди, - существа безрассудные. Так и Саспарилла металась по круг стеклянного шкафа и стенала, вздыхала, лила следы и всплескивала лапками. Она была не в состоянии понять то, что я говорил.
- На полке ниже вас стоит утка, - лепетала она, как безумная, - оторви у нее крылышко и накорми им детей.
- Ты не в своем уме, дорогая! - ужаснулся я. - Разве ты забыла, что профессор Фусс посыпает свои чучела ядом? Ничего с нашими детьми до вечера не случится.
Наверное, Саспарилла спорила бы со мной до самого вечера, но меня неожиданно выручил сторож. Он вошел в зал, и Саспарилле пришлось бежать.
Но хлопот от этого у меня не убавилось. Не получившие ни завтрака, ни обеда детишки стали беспокойными, как кузнечики. Они суетились, пищали, так и норовили вылезти из гнезда.
И все время спрашивали:
- Где наша мама?
- Почему она не идет к нам?
- Мы проголодались.
- Мы хотим к маме.
- Пойдем искать маму!
Они довели меня до изнеможения, и я бы с удовольствием поколотил их, если бы не боялся, что от этого они расшумятся еще больше. То и дело мне приходилось хватать кого-нибудь из них за загривок и оттаскивать от выхода в дальний угол гнезда. Несмышленыши не понимали, в какую пренеприятную историю мы влипли и чем это им грозит. Им было все равно, что посетители расхаживают по залу и рассматривают полку с птичьими гнездами, где лежал и наш дом, - им хотелось к маме.
Как же я был счастлив, когда наконец увидел, что сторож закрывает зал. Но он сразу не ушел. Для начала он осмотрел внимательно все углы - говорят, люди боятся, что кто-нибудь подбросит в музей бомбу и она взорвется. Не знаю, справедливы или нет человеческие страхи перед бомбой, - я ее никогда в глаза не видел, - но все же думаю, что кошки страшнее. Убедившись, что бомбы в зале нет, сторож присел возле чучела слона и, словно насмехаясь над нами, принялся неторопливо жевать булочку с сыром.
Я смотрел на него, у меня текли слюнки и урчало в животе. Сторож съел одну булочку, задумчиво посмотрел на вторую и вышел из зала. Тут же появилась Саспарилла, ухватила булочку и затащила ее под шкаф, где сидел я с детьми.
- Наконец-то мы накормим детей! - воскликнула она. - Выбирайтесь оттуда, пока сторож не вернулся!
Легко сказать - выбирайтесь! Но как? Я обежал весь шкаф вдоль и поперек, проверил все стены, но не сумел обнаружить даже малейшей щелочки. Наконец я взобрался на верхнюю полку. Там профессор Фусс разместил гнезда морских птиц, а чтобы они выглядели естественнее, положил вокруг них камни. Не знаю, было ли это похоже на скалистый морской берег, но камни там оказались очень кстати.
"Если я не могу прогрызть стекло, то почему бы не попробовать разбить его камнем", - подумал я.
Я перенес детей на верхнюю полку, чтобы падающий камень или осколки стекла не дай Бог не ранили их, затем сказал Саспарилле:
- Сейчас я разобью стекло, спрячься поблизости, а потом помоги мне отнести детей. Мне с ними одному не справиться.
- Будь осторожен! - крикнула она мне в ответ. - Битое стекло такое острое!
Я выбрал самый большой камень и медленно, с трудом покатил его к краю полки. Дети с любопытством смотрели на меня. И тут раздался вопль Саспариллы:
- Прячьтесь! Сторож идет!
Наши несмышленыши испугались ее крика и заметались среди птичьих гнезд. Пока я ловил одного и прятал его, другие разбежались и с писком носились по полкам. От некогда красивых гнезд осталась только беспорядочная гора прутьев.
Нас спасло то, что сторож был подслеповат. Уже темнело, и он ничего и не заметил. Наконец сторож ушел.
Я снова навалился на камень, он качнулся и полетел вниз. Камень упал на чучело утки, отскочил от него, как мяч, и с силой ударил в стекло.
Ба-бах!
Во все стороны полетели осколки битого стекла, дети перепугались еще больше, чем от крика Саспариллы, и, хотя жена пришла мне на помощь, мы долго не могли их поймать. Пока мы гонялись за ними, на грохот и звон стекла прибежал сторож.
- Бомба! Взорвалась бомба! - завопил он во всю глотку. - Караул! Полиция! Пожарные!
О том, чтобы выбираться из шкафа у него на глазах, не могло быть и речи. Я сказал Саспарилле:
- Придется нам переждать, пока не уляжется суматоха.
Как ни странно, Саспариллу это ничуть не испугало. Она думала только о том, чтобы накормить детей. Втащить украденную у сторожа булочку с сыром через дыру в стекле было делом одной минуты; а еще через минуту наши дети сидели в дальнем углу шкафа и грызли сыр.
А тем временем в зал прибежал полицейский, за ним - шестеро пожарных со шлангом.
- Где горит? Что горит? - спрашивали они и изумленно оглядывались.
Прибежала даже жена ночного сторожа с бинтами и пузырьком йода.
Все они столпились у разбитого стекла.
- А где же бомба? - спрашивал полицейский.
- Она взорвалась, - отвечал сторож. - Иначе откуда бы взялось разбитое стекло?
- А где же огонь? - спрашивали пожарные. - Когда взрывается бомба, начинается пожар.
- Откуда мне знать? - оправдывался сторож. - Может быть, это была особая бомба.