Так прошло, быть может, несколько секунд - время влюбленных летит быстро, - а затем нас вспугнул раздавшийся вблизи взрыв хохота. Это не был веселый смех, а натянутый хохот, скрывавший недоброе чувство. Мы обернулись, хотя моя левая рука все еще обнимала талию Клары и она не пыталась высвободиться, и в нескольких шагах от себя увидели Норсмора. Он стоял, опустив голову, заложив руки за спину, и даже ноздри у. него побелели от ярости.
- А! Кессилис! - сказал он, когда я повернулся к нему.
- Он самый, - сказал я без всякого смущения.
- Так вот как, мисс Хеддлстон, - продолжал он медленно и злобно, - вот как вы храните верность вашему отцу и слово, данное вами мне! Вот во что оцениваете вы жизнь вашего отца! И вы так увлечены этим молодым джентльменом, что готовы пренебречь своей репутацией, законами приличия и самой элементарной осмотрительностью…
- Мисс Хеддлстон… - начал я, стараясь прервать его, но он, в свою очередь, грубо оборвал меня.
- А вы помолчите! - сказал он. - Я обращаюсь к этой девушке.
- Эта девушка, как вы ее называете, - моя жена, - сказал я, и моя жена крепче прижалась ко мне; я понял, что она одобряет мои слова.
- Ваша кто? - крикнул он. - Вы лжете!
- Норсмор, - сказал я, - мы все знаем ваш бешеный нрав, а меня не проймут никакие ваши оскорбления. Поэтому советую вам говорить потише - я уверен, что нас слушают.
Он оглянулся, и видно было, что мое замечание несколько утешило его ярость.
- Что вы хотите сказать? - спросил он.
Я ответил одним словом:
- Итальянцы.
Он крепко выбранился и перевел взгляд с меня на Клару.
- Мистер Кессилис знает все, что я знаю, - сказала моя жена.
- А мне хотелось бы знать, - начал он, - какого черта мистер Кессилис явился сюда и какого черта он здесь намеревается делать? Вы изволили заявить, что женаты, - этому я не верю. А если это так, Грэденская топь вас скоро разведет: четыре с половиной минуты, Кессилис. У меня собственное кладбище для друзей!
- Итальянец тонул несколько дольше, - сказал я.
Он посмотрел на меня, слегка озадаченный, и потом почти вежливо попросил меня рассказать все, что я знаю.
- У вас все козыри в игре, мистер Кессилис, - добавил он.
Я, конечно, согласился удовлетворить его любопытство, и он выслушал меня, не в силах удержать восклицаний, когда я рассказывал ему, как очутился в Грэдене, как он чуть не заколол меня в вечер высадки и о том, что я узнал об итальянцах.
- Так! - сказал он, когда я кончил. - Теперь дело ясное, ошибки быть не может. А что, осмелюсь спросить, вы намереваетесь делать?
- Я думаю остаться с вами и предложить свою помощь, - ответил я.
- Вы храбрый человек, - отозвался он с какой-то странной интонацией.
- Я не боюсь.
- Так, значит, - протянул он, - насколько я понимаю, вы поженились? И вы решитесь сказать это мне прямо в глаза, мисс Хеддлстон?
- Мы еще не обвенчаны, - сказала Клара, - но сделаем это при первой возможности.
- Браво! - закричал Норсмор. - А уговор? Черт возьми, вы ведь неглупая девушка, с вами можно говорить начистоту! Как насчет уговора? Вы не хуже меня знаете, от чего зависит жизнь вашего отца. Стоит мне только умыть руки и удалиться, как его прирежут еще до наступления ночи.
- Все это так, мистер Норсмор, - нисколько не теряясь, ответила она. - Но только вы этого никогда не сделаете. Уговор этот недостоин джентльмена, а вы, несмотря ни на что, джентльмен, и вы никогда не покинете человека, которому сами же протянули руку помощи.
- Вот как! - сказал он. - Так вы полагаете, что я предоставлю вам мою яхту задаром? Вы полагаете, что я стану рисковать своей жизнью и свободой ради прекрасных глаз старого джентльмена, а потом, чего доброго, буду разыгрывать роль шафера на вашей свадьбе? Что ж, - добавил он с какой-то кривой усмешкой, - положим, что вы способны поверить этому. Но спросите вот Кессилиса. Он-то знает меня. Можно ли мне довериться? Так ли я безобиден и совестлив? И, может быть, к тому же добр?
- Я знаю, что вы много говорите и, случается, очень глупо, - ответила Клара. - Но я знаю, что вы джентльмен, и ни капельки не боюсь.
Он посмотрел на нее все с тем же странным одобрением и восхищением, потом обернулся ко мне.
- Ну, а вы думаете, что я уступлю ее без борьбы, Фрэнк? - сказал он. - Говорю вам вперед: берегитесь! Когда мы с вами схватимся во второй раз…
- То это будет уже в третий, - прервал я его.
- Да, верно, в третий, - сказал он. - Я совсем забыл. Ну что же, третий раз - решительный!
- Вы хотите сказать, что в третий раз решит дело команда вашей яхты, которую вы приведете?
- Вы слышите его? - спросил он, обернувшись к моей жене.
- Я слышу, что двое мужчин разговаривают, как трусы, - сказала она. - Я бы презирала себя, если бы думала или говорила так, как вы. И ни один из вас сам не верит ни слову из того, что говорит, и тем это противнее и глупее!
- Вот это женщина! - воскликнул Норсмор. - Но пока еще она не миссис Кессилис. Молчу, молчу. Сейчас не мое время говорить.
Тут моя жена изумила меня.
- Мне пора уходить, - вдруг сказала она. - Мы слишком надолго оставили отца одного. И помните: вы должны быть друзьями, если каждый из вас считает себя моим другом.
Позднее она объяснила мне, почему поступила именно так. При ней, говорила она, мы продолжали бы ссориться, и я полагаю, что она была права, потому что когда она ушла, мы сразу перешли на дружеский тон.
Норсмор смотрел ей вслед, пока она уходила по песчаным дюнам.
- Нет другой такой женщины в целом свете! - воскликнул он, сопровождая эти слова проклятием. - Ведь надо же придумать!
Я, с своей стороны, воспользовался случаем, чтобы выяснить обстановку.
- Скажите, Норсмор, - сказал я: - похоже, что все мы сильно влопались?
- Не без того, милейший, - выразительно ответил он, глядя мне прямо в глаза. - Сам Вельзевул со всеми его чертями! Можете мне поверить, что я трясусь за свою жизнь.
- Скажите мне только, - сказал я, - чего им надо, этим итальянцам? Чего им надо от мистера Хеддлстона?
- Так вы не знаете? - вскричал он. - Старый мошенник хранил деньги карбонариев - двести восемьдесят тысяч - и, разумеется, просадил их, играя на бирже. На эти деньги собирались поднять восстание где-то в Триденте или Парме. Ну-с, восстание не состоялось, а обманутые устремились за мистером Хеддлстоном. Нам чертовски посчастливится, если мы убережем нашу шкуру!
- Карбонарии! - воскликнул я. - Это дело серьезное!
- Еще бы! - сказал Норсмор. - А теперь вот что: как я сказал вам, мы в отчаянном положении, и помощи вашей я буду рад. Если мне и не удастся спасти Хеддлстона, то девушку надо непременно спасти. Идемте к нам в павильон, и вот вам моя рука: я буду вам другом, пока старик не будет спасен или мертв. Но, - добавил он, - когда это выяснится, вы снова мой соперник, и предупреждаю - тогда берегитесь!
- Идет, - сказал я, и мы пожали друг другу руку.
- Ну, а теперь скорее в нашу крепость, - сказал Норсмор и повел меня туда сквозь дождь.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Рассказывает о том, как я был представлен старику
Мы были впущены в павильон Кларой, и при этом меня поразила тщательность и надежность обороны. Очень крепкая, но легко отодвигаемая баррикада ограждала дверь от всякого вторжения, а ставни столовой, как я это разглядел при слабом свете лампы, были укреплены еще старательней: доски были подперты брусьями и поперечинами, которые укреплялись, в свою очередь, целой системой скреп и подпорок. Это было прочное и хорошо рассчитанное устройство, и я не мог скрыть своего восхищения.
- Это я орудовал, - сказал Норсмор. - Помните, в саду были толстые доски? Ну так вот они. Узнаете?
- Я и не подозревал в вас таких талантов.
- Вы вооружены? - спросил он, указывая на целый арсенал ружей и револьверов, в образцовом порядке стоявших у стен и лежавших на буфете.
- Спасибо, - сказал я. - Со времени нашей последней встречи я хожу вооруженным. Но, сказать по правде, я больше думаю о том, что со вчерашнего дня ничего не ел.
Норсмор достал холодного мяса, за которое я рьяно принялся, и бутылку старого бургундского, от которого я, промокший до нитки, тоже не отказался. Я всегда принципиально придерживался крайней умеренности, но неразумно доводить принцип до абсурда, и на этот раз я осушил бутылку на три четверти. За едой я все еще продолжал восхищаться тем, как подготовлена оборона.
- Мы способны выдержать осаду, - сказал я.
- Пожалуй, - протянул Норсмор. - Недолгую осаду - пожалуй. Пугает меня не слабость обороны павильона, а полная безвыходность положения. Если мы начнем стрелять, то, как ни пустынна эта местность, кто-нибудь наверное услышит, а тогда не все ли равно - умереть за тюремной решеткой или под ножом карбонария? Таков выбор. Чертовски плохо у нас иметь против себя закон, я это много раз говорил старому джентльмену. Он, впрочем, сам того же мнения.
- Кстати, - спросил я, - что он за человек?
- Это вы о Хеддлстоне? - спросил Норсмор. - Порочен до мозга костей. По мне, пусть хоть завтра же ему свернут шею все черти, какие только есть в Италии! В это дело я впутался не ради него. Вы меня понимаете? Я уговорился получить руку этой барышни и своего добьюсь!
- Конечно, понимаю, - сказал я. - Но как отнесется мистер Хеддлстон к моему вторжению?
- Предоставьте это Кларе, - сказал Норсмор.
Я чуть было не отвесил ему пощечину за эту грубую фамильярность, но я был связан перемирием, как, впрочем, и Норсмор, так что, пока не исчезла опасность, в наших отношениях не было ни облачка. Я отдаю ему должное с чувством самого искреннего удовлетворения, да и сам не без гордости вспоминаю, как вел себя в этом деле. Ведь вряд ли можно было представить себе положение настолько же щекотливое и раздражающее.
Как только я покончил с едой, мы отправились осматривать нижний этаж. Мы перепробовали все подпорки у окон, кое-где сделали незначительные исправления, и удары молотка зловеще раздавались по всему дому. Я, помнится, предложил проделать бойницы, но Норсмор сказал, что они уже проделаны в ставнях верхнего этажа. Этот осмотр был мало приятен и привел меня в уныние. Надо было защищать две двери и пять окон, а нас, считая и Клару, было только четверо против неизвестного числа врагов. Я поделился своими опасениями с Норсмором, который невозмутимо уверил меня, что полностью разделяет их.
- Еще до наступления утра, - сказал он, - все мы будем погребены в Грэденской топи. Мой приговор подписан.
Я не мог не содрогнуться при упоминании о зыбучих песках, но напомнил Норсмору, что наши враги пощадили меня ночью в лесу.
- Не обольщайтесь надеждой, - сказал он. - Тогда вы не были в одной лодке со старым джентльменом, а теперь в нее уселись. Всех нас ожидает топь, помяните мое слово.
Я еще больше испугался за Клару, а тут как раз ее милый голосок позвал нас наверх. Норсмор указал мне дорогу и, поднявшись по лестнице, постучал в дверь комнаты, которую называли "спальней дядюшки", так как строитель павильона предназначал ее специально для себя.
- Входите, Норсмор, входите, дорогой мистер Кессилис, - послышался голос.
Распахнув дверь, Норсмор пропустил меня вперед. Входя, я увидел, что Клара выскользнула через боковую дверь в смежную комнату, где была спальня. На кровати, которая не стояла уже возле окна, где я ее в последний раз видел, а была сдвинута к задней стене, сидел Бернард Хеддлстон, обанкротившийся банкир. Я только мельком видел его в колеблющемся свете фонаря на берегу, но узнал без труда. Лицо у него было продолговатое и болезненно желтое, окаймленное длинной рыжей бородой и бакенбардами. Приплюснутый нос и широкие скулы придавали ему какой-то калмыцкий вид, а его светлые глаза лихорадочно блестели. На нем была черная шелковая ермолка, перед ним на кровати лежала огромная библия, заложенная золотыми очками, а на низкой этажерке у постели громоздилась кипа книг. Зеленые занавеси отбрасывали на его щеки мертвенный отблеск. Он сидел, обложенный подушками, согнув свое длинное туловище так, что голова перегибалась ниже колен. Я думаю, что не умри он другой смертью, его все равно через несколько недель доконала бы чахотка.
Он протянул мне руку, длинную, тощую и до отвращения волосатую.
- Входите, входите, мистер Кессилис, - сказал он. - Еще один покровитель, гм… еще один покровитель. Всегда желанный для меня как друг моей дочери, мистер Кессилис. Как они собрались вокруг меня, друзья моей дочери! Да благословит и наградит их за это небо!
Конечно, я протянул ему руку, я не мог не сделать этого, но та симпатия, которую я готов был питать к отцу Клары, была развеяна его видом и неискренним, льстивым тоном.
- Кессилис очень полезный человек, - сказал Норсмор. - Один стоит десяти.
- Вот и я это слышал! - с жаром вскричал мистер Хеддлстон: - Так и дочь мне говорила. Ах, мистер Кессилис, как видите, грех мой обратился против меня! Я грешен, очень грешен, но каюсь в своих прегрешениях. Нам всем надо будет предстать перед судом всевышнего, мистер Кессилис. Я и то запоздал, но явлюсь на суд с покорностью и смирением…
- Слышали, слышали! - грубо прервал его Норсмор.
- Нет, нет, дорогой Норсмор! - закричал банкир. - Не говорите так, не старайтесь поколебать меня. Не забудьте, дорогой, милый мальчик, не забудьте, что сегодня же я могу быть призван моим создателем.
Противно было смотреть на его волнение, но я начинал возмущаться тем, как Норсмор, взгляды которого мне были хорошо известны и вызывали у меня только презрение, продолжал высмеивать покаянное настроение жалкого старика.
- Полноте, дорогой Хеддлстон, - сказал он. - Вы несправедливы к себе. Вы душой и телом человек мира сего и обучились всем грехам еще до того, как я родился. Совесть ваша выдублена, как южноамериканская кожа, но только вы позабыли выдубить и вашу печень, а отсюда, поверьте мне, и все ваши терзания.
- Шутник, шутник, негодник этакий! - сказал мистер Хеддлстон, погрозив пальцем. - Конечно, я не ригорист и всегда ненавидел эту породу, но и в грехе я никогда не терял лучших чувств. Я вел дурную жизнь, мистер Кессилис, не стану отрицать этого, но все началось после смерти моей жены, а вы знаете, каково приходится вдовцу. Грешен - каюсь. Но ведь есть же и снисхождение, я твердо в это верю. И уж если на то пошло… Что это? - внезапно прервал он себя, подняв руку, растопырив пальцы, напряженно и боязливо вслушиваясь. - Нет, слава богу, это только дождь, - помолчав немного, добавил он с невыразимым облегчением.
Несколько секунд он лежал, откинувшись на подушки, близкий к обмороку. Потом немного пришел в себя и несколько дрожащим голосом снова принялся благодарить меня за участие, которое я собирался принять в его защите.
- Один вопрос, сэр, - сказал я, когда он на минуту остановился. - Скажите, правда ли, что деньги и теперь при вас?
Вопрос этот ему очень не понравился, но он нехотя согласился, что небольшая сумма у него есть.
- Так вот, - продолжал я: - ведь они добиваются своих денег? Почему бы их не отдать им?
- Увы! - ответил он, покачивая головой. - Я уже пытался сделать это, мистер Кессилис, но нет! Как это ни ужасно, они жаждут крови!
- Хеддлстон, не надо передергивать, - сказал Норсмор. - Вам следовало бы добавить, что вы не предлагали и восьмидесяти из двухсот восьмидесяти тысяч. О разнице стоило бы упомянуть: это, как говорится, кругленькая сумма. И эти итальянцы, как мне кажется, рассуждают по-своему вполне резонно.
- А деньги здесь, в павильоне? - спросил я.
- Тут. Но лучше бы им быть на дне моря, - сказал Норсмор и внезапно закричал на мистера Хеддлстона, к которому я обернулся спиной: - Что это вы мне строите гримасы? Вы что, думаете, что Кессилис предаст вас?
Мистер Хеддлстон поспешил уверить, что ничего такого ему и в голову не приходило.
- Ну то-то же! - угрюмо оборвал его Норсмор. - Вы рискуете, в конце концов, наскучить нам. Что вы хотели предложить? - обратился он ко мне.
- Я собирался предложить вам на сегодня вот что, - сказал я. - Давайте-ка вынесем эти деньги, сколько их есть, и положим перед дверьми павильона. И если придут карбонарии - ну что ж, деньги-то ведь принадлежат им…
- Нет, нет, - завопил мистер Хеддлстон, - не им! Во всяком случае, не только им, но всем кредиторам. Все они имеют право на свою долю.
- Слушайте, Хеддлстон, - сказал Норсмор, - к чему эти небылицы?
- Но как же моя дочь? - стонал презренный старик.
- О дочери можете не беспокоиться. Перед вами два жениха, из которых ей придется выбирать, - Кессилис и я, и оба мы не нищие. А что касается вас самих, то, по правде говоря, вы не имеете права ни на грош, и к тому же, если я не ошибаюсь, вы на пороге смерти.
Без сомнения, жестоко было так говорить, но мистер Хеддлстон не вызывал к себе сочувствия, и хотя он дрожал и корчился, я не только одобрил в душе эту отповедь, но прибавил к ней и свое слово.
- Норсмор и я охотно поможем вам спасти жизнь, - сказал я, - но не скрываться с награбленным добром.
Видно было, как он боролся с собой, чтобы не поддаться гневу, но осторожность победила.
- Мои дорогие друзья, - сказал он. - Делайте со мной и моими деньгами все, что хотите. Я всецело доверяюсь вам. А теперь дайте мне успокоиться.
И мы покинули его, признаюсь, с большим облегчением.
Уходя, я видел, что он снова взялся за свою большую библию и дрожащими руками надевал очки, собираясь читать.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Рассказывает о том, как мы услышали сквозь ставни одно только слово
Воспоминание об этом дне навсегда запечатлелось в моей памяти. Норсмор и я, мы оба были уверены, что нападение неизбежно, и если бы в наших силах было изменить хотя бы последовательность событий, то, наверное, мы постарались бы ускорить, но никак не отсрочить критический момент. Можно было опасаться самого худшего, но мы не могли себе представить ничего ужаснее того ожидания, которое мы переживали. Я никогда не был рьяным читателем, но всегда любил книги, а в это утро все они казались мне несносными, и я, едва раскрыв, бросал их. Позднее даже разговаривать стало невозможно. Все время то один, то другой из нас прислушивался к какому-нибудь звуку или косился сквозь верхнее окно на пустые отмели. А между тем ничто не говорило о присутствии итальянцев.