- Пошёл-пошёл-пошёл-пошёл! - и верещал таким страшным голосом, каким даже "караул" кричать стыдно.
Верещал до тех пор, пока у футболиста не отбирали мяч. Тогда он с досадой махал рукой и кричал:
- Так и знал! Передавать надо! Базилевичу надо было передать!.. - И тут же переносил внимание на другого футболиста: - Ну ты смотри! Ну просто пасётся!.. Бегать надо, бегать! Ты же футболист, а не корова!
Как будто бедному запыхавшемуся, задёрганному футболисту и секунду передохнуть нельзя! Такой бессердечный болельщик!
Рядом с ним сидела женщина - наверно, его жена, - толстая, в самодельной шляпе из газеты. Она переживала молча, но так тяжко и шумно дышала, что свежего воздуха над стадионом, казалось, становится всё меньше и меньше. Профессор-циркач то и дело успокаивал её:
- Рыбонька, не волнуйся! Не волнуйся, рыбонька! Всё будет хорошо. Наши выиграют.
Ява подмигнул мне и тихонько сказал:
- Если б эту "рыбоньку" в воду бросить, вот бы звук был, вот плеску было бы!
Я представил себе это и улыбнулся:
- Да-а…
Но и профессор-циркач и "рыбонька" недолго привлекали наше внимание. На поле было так интересно, что мы забыли про всё на свете. Мы уже не были Павлушей и Явой, у которых свои характеры, вкусы, интересы. Мы были какой-то маленькой частицей огромного существа, которое называлось "стадион" и которое трясло как в лихорадке.
И когда судья несправедливо, как счёл стадион, не присудил одиннадцатиметровый в ворота торпедовцев (а "рука" точно была!), мы вместе со всеми завыли, загорланили, надрывая животы:
- Судью на мыло! Судью на мыло!..
Ну прямо как живодёры… И не существовало в ту минуту на свете ничего, кроме одиннадцатиметрового удара.
Великая вещь - футбол! По-моему, он мог бы даже быть лечебным средством. Например, для лечения нервнобольных. Да и от всяких неприятностей и плохого настроения футбол очень помогает. Во всяком случае, я на время матча про все свои неприятности забыл. И вспомнил только тогда, когда матч закончился. Нужно было снова отделаться от дяди.
- Ну, дядя, вы идите домой, а у нас тут ещё дела… - сказал я, как будто мы были взрослые, а он ребёнок.
- Ой, смотрите мне с этими делами! - сказал дядя. - Рано вы начали женихаться. Глядите, чтоб батьки ваших Дульциней уши вам не нарвали.
Но из-за того, что киевляне выиграли у торпедовцев (3: 2), дядя был в чудном настроении и отпустил нас.
На этот раз нам пришлось ждать. Минут десять, а то и больше. Причём это было совсем не так легко, как вы думаете, потому что мы не просто ждали, а… боролись. Всё время боролись с неудержимым людским потоком, который старался смыть нас и выплеснуть куда-нибудь на Бессарабку или даже на площадь Калинина. И это требовало страшных усилий. Наконец показались ребята.
- Идём! - скомандовал Будка.
И мы, с облегчением вздохнув, поплыли по течению.
- Ну? - нетерпеливо спросил я, подруливая к Будке.
- Потом! Тут не место… Вот уж тянет резину!
Мы выплыли на Бессарабку и нырнули в какой-то проходной двор, который вёл на Печерск. И тут, в тёмной подворотне, Будка остановился.
- Значит, так, - сказал он тихим, конспиративным голосом, озираясь по сторонам. - У нас был разговор с этим чуваком. Мы едва уговорили его. Вот хлопцы скажут…
- Да, ага, ага! - вразнобой, но твёрдо поддакнули хлопцы.
- Он согласился отдать часы, - продолжал Будка. - Но… только ночью. Причём сегодня. Завтра будет поздно. Потому что утром он чешет из Киева - его ищет милиция…
- Ну? - У меня сжалось сердце.
- Железо! Часы у него в тайнике… в пещере… возле Лавры. Днём туда нельзя - прогонят… Так вот, договорились встретиться в полночь у церкви Рождества Богородицы, а точнее, возле могилы Кайсарова. Знаете?
Мы с Явой переглянулись. Одурачить, что ли, хотят? Неужели одурачить? Но зачем?! А хоть бы просто так… Что же делать? А что тут сделаешь!
- Боитесь? - презрительно сощурился Будка. - Ну, если боитесь, как хотите. Часы ваши, а не наши… Одни мы, конечно, не пойдём, нам-то что…
- Ладно, - сказал я. - Мы придём. Если б это были мои собственные часы, я бы ещё подумал, идти или нет. Но вы же сами знаете, что это за часы!
- До встречи, - весело сказал Будка. - Только не проспите!
Глава XII. Казацкому роду нет переводу. Кошевой Карафолька. Письмо запорожцев. Ночь на кладбище (воспоминания).
Вечер. Одиннадцатый час. Мы лежим на широченной, как Крещатик, тахте у открытой двери балкона.
Лежим тихо, не шевелясь - делаем вид, что спим. Дожидаемся, когда заснут дядя и тётя, чтоб можно было потихоньку улизнуть.
Нет, должно быть, более тягостного ожидания, чем вот такое, когда лежишь без сна, неподвижно и ждёшь. Да ещё ждёшь, не зная, что тебя ждёт. Когда тебе нужно в полночь идти куда-то в жуткую темень к могилам…
В голову надоедливо лезут всякие страхи и воспоминания.
Воспоминания! Я, конечно, не Вольф Мессинг, я не могу читать чужие мысли на расстоянии, но, даже не глядя на Яву, который лежит рядом со мной, я готов поклясться, что он вспоминает сейчас то же самое, что и я… Уверен на все сто процентов! Он просто не может сейчас вспоминать что-нибудь другое… То было тоже ночью и тоже среди могил… И точно так же пересыхало в горле, и сжималось сердце, и немели ноги.
* * *
…Это было в прошлом году, в сентябре, как раз после "робинзонской" истории. Неожиданно к нам в село приехали археологи. Целая экспедиция из нескольких человек. Вернее, не совсем неожиданно… Двоих из этой экспедиции мы хорошо знали. Это были охотники из Киева, которые каждый год приезжали к нам на охоту да на рыбалку, им-то мы и ловили кузнечиков. С ними мы всегда держались немножко свысока и насмешливо, как со всеми городскими, кто так неприспособленно чувствует себя на селе. Мы посмеивались, когда они с трудом поднимались на заре на охоту, когда опрокидывались на наших лодках в плавнях, когда неумело, раня до крови руки, они чистили рыбу. И мы не могли себе представить, что они так много интересного знают.
Вот ведь как бывает… Ездили они к нам на охоту и не думали ни о каких раскопках, ни о какой своей археологии, просто отдыхали, и всё. Но вот как-то вечером, сидя у костра за кулешом, разговорились с нашими охотниками - дедом Варавой и дедом Саливоном - об археологии. И сразу забыли и про кулеш, и про охоту, и про всё на свете… На следующий же день поехали в Киев (хоть оба были в отпуске и собирались охотиться целый месяц). И вот нагрянули к нам с экспедицией…
Оказалось, что край наш исторический и село тоже самое что ни на есть историческое и ужасно древнее. Что оно древнее, мы и так знали, но то, что историческое, как-то не задумывались. А оказывается, Васюковка наша лежала не только на знаменитом пути "из варяг в греки", за который мы получали двойки в школе, но ещё и находилась на самом перекрёстке походов славных запорожцев.
И под старым дубом, под тем самым, что за околицей Васюковки, останавливались передохнуть в холодке и Владимир Мономах, и царица Ольга, и Богдан Хмельницкий…
Разинув рты, слушали мы рассказы археологов про Запорожскую Сечь, про легендарного вожака казацкого Ивана Сирко, которого пятнадцать раз выбирали кошевым атаманом, чего не заслужил никто в истории Запорожской Сечи, и которого враги боялись "больше огня, больше бури, больше светопреставления"; о последнем кошевом Запорожской Сечи Петре Калнишевском, которого царица Екатерина II сослала в Соловецкий монастырь, где он просидел в сырой, холодной яме целых двадцать пять лет, но не покорился, не отрёкся от казачества и, несмотря на нечеловеческие муки, прожил на свете сто двенадцать лет - такой был богатырь.
Мы ловили каждое слово… Вот это да! Вот какие были наши предки!
В тот же день экспедиция начала раскапывать казацкий курган в степи, километра за два от села. И конечно же, мы, мальчишки, до темноты пропадали там, на раскопках И когда археологи откопали казацкое оружие (саблю, пистолеты), да ещё и гранёную бутылку из-под оковитой (хоть и пустую), да ещё деревянную люльку, на которой жемчугом было выложено изречение: "Казацкая люлька - добрая думка…" - мы чуть не попадали в яму. Это было незабываемое зрелище! Археологи сперва осторожно копали заступами, потом разгребали землю руками, а затем, нащупав что-нибудь, уж совсем не дыша, расчищали специальными щёточками… Мы смотрели как зачарованные. Из земли появлялись вещи, которые пролежали в ней больше трехсот лет.
Археологи сказали, что в кургане был похоронен какой-то славный запорожец из войска Ивана Сирко, так как именно туг разбивал свой лагерь Сирко, когда возвращался из Крыма, разгромив крымского хана у Сиваша. И, видно, как раз тут умер от ран один из его товарищей. Тут его и похоронили. А по обычаям запорожским клали в могилу казака оружие его, люльку и обязательно бутылку горилки, чтоб и на том свете было ему весело.
Мы долго разглядывали эти вещи, особенно пистолеты и саблю, ножны которой были отделаны серебром, а рукоятка из слоновой кости.
Ява вздохнул и прошептал мне на ухо:
- Вот если б знать… Мы бы сами могли откопать!
Кроме кургана, экспедиция вела ещё раскопки у дуба. Правда, выкопали только один ржавый кухоль с крышкой, но сказали, что это кухоль чуть ли не самого Ивана Сирко.
Потом археологи ходили по селу, подолгу разговаривали с самыми старыми нашими дедами и бабками - интересовались легендами, преданиями, а также потомками казаков-запорожцев. Особенно долгой была беседа со стосемилетней бабушкой Триндичкой.
- Скажите, бабуся, будьте добреньки, кем были ваши отец и дед? - ласково спрашивал её низкорослый толстяк археолог Сидоренко (тот самый, что однажды утопил в плавнях ружьё).
- Ага… были, сынку, были… - радостно кивала Триндичка.
- Кем же они, бабуся, были?
- Ага, - кивала Триндичка.
- Или, может, просто мужичками, гречкосеями?
- Ага, - кивала Триндичка.
- Гречкосеями? - разочарованно переспрашивал Сидоренко.
- Сеяли гречку, сеяли… - радостно кивала Триндичка. - И просо, и овёс… А под окошком хаты мак…
Так ничего от бабки и не добились.
Очень интересовалась экспедиция также самыми старыми на селе хатами - теми, что под соломенной крышей, что в самую землю вросли и мохом взялись. Их было уже немного, и археологи каждую из них облазили сверху донизу, во все закоулки заглянули. И тут случилась неприятность, для нас неожиданная. Осматривая хату, где живёт Карафолька, Сидоренко вдруг поднял такой радостный гвалт, будто нашёл золото. На потолочной балке, под слоем побелки, он обнаружил надпись: "Сию хату поставил в 1748 году 10 апреля казак Титаровского куреня Гаврила Карафолька".
- Смотрите, смотрите! - восторженно кричал Сидоренко. - Это же история!
Это ж архитектурный памятник… Берегите, люди добрые, берегите эту хату… С сегодняшнего дня мы берём её на учёт… Это ж такая редкость…
Вся семья Карафольки была приятно удивлена - они сами не знали, в какой знаменитой хате живут. В тот же день выяснилось, что и дед Саливон - праправнук запорожского сотника, и председатель колхоза Иван Иванович Шапка - потомок запорожцев, и учительница Галина Сидоровна казацкого роду.
У нас всегда уважали стариков, но такого успеха они не имели никогда. Целыми днями старики не закрывали рта - вспоминали. Дедов и прадедов, бабушек и прабабушек… И если послушать, так все эти бабуси, как правило, были необыкновенные красавицы, а деды такие силачи, что ой-ой-ой (один быка когда-то поборол, другой подводу с картошкой поднял, третий дуб из земли выворотил). Плюгавых, квёлых, кривых, горбатых предков не было ни у кого.
Разница только в том, что одни красавицы и силачи были казацкого роду, другие - мужицкого. И тут ничего не поделаешь. Предков не выбирают и не заказывают. Кузьма Барило был казацкого роду, Вася Дергач - казацкого, Гребенючка - казацкого. А мы… Особенно мы не могли пережить, что Стёпа Карафолька, староста класса, отличник и вообще положительный тип, которого нам ежедневно ставили в пример и которого мы из-за этого терпеть не могли, - Стёпа Карафолька, в ком не было ни на грош ничего казацкого, был прямой и непосредственный потомок славного запорожца. А мы… У меня ещё хоть был где-то далеко по материнской линии какой-то казак-бродяга, а у Явы - никогошеньки, одни только… гречкосеи!
- Диду, неужели у нас в роду так и не было ни одного запорожца? - с надеждой допытывался Ява у своего деда Варавы.
- Не… что-то не припомню.
- Вот ещё! - сердито отворачивался Ява (как будто дед был виноват).
- Дурень ты, - спокойно говорил дед. - Да что там твои казаки без гречкосеев стоили бы… Кто б их кормил? С голоду поумирали б… А когда земля наша бывала в беде, то не только казаки, но и гречкосеи шли её защищать. Брали косы, брали вилы и не хуже казаков били ворога.
Но на Яву дедова агитация не действовала. Бормоча:
"Да-а… не могли уж на бабушке из казацкого рода жениться…" - хмурый Ява уходил прочь.
- И всё им новую, новую нужно! Не могли ещё немного в старой хате пожить, - сквозь зубы цедил Ява, с ненавистью глядя на новёхонький дом свой под железной крышей. - Может, и у нас на потолке что-нибудь было написано… Дед же старый: много знает, а ещё больше забыл…
Ява не мог примириться. Ява страдал. Тем более, что Карафолька ходил задравши нос и только плевал сквозь зубы в нашу сторону (словами задеть боялся, потому как знал, что мы, несмотря на предка, показали бы ему где раки зимуют).
И всё же его задранный нос и цирканье сквозь зубы ещё можно было бы пережить. Но он допёк нас другим. Он устроил на выгоне "Запорожскую Сечь"… Войско было набрано только из "потомков". И кошевым единогласно выбрали Карафольку.
В вышитой сорочке, в широченных красных шароварах, в которых его брат танцевал когда-то в самодеятельности, нахлобучив дедовскую папаху, которая валялась до того в курятнике и была такой старой, что даже куры неслись в ней без особого удовольствия, гарцевал Карафолька перед своим войском. Водил его в походы, устраивал гульбища и казацкие удалые забавы.
Мы сидели в кустах и слушали, как раздавался над выгоном лихой запорожский напев:
Ой пан иль пропал - двум смертям не бывать,
Гей вы, хлопцы, на коней!
В жарком деле побывать, славу добывать!
Мы скрежетали зубами. Мы никогда не чувствовали себя такими одинокими, оскорблёнными и несчастными. Мы, как раз мы-то, по своей удали и должны были быть кошевыми атаманами… Мы, а не примерный Карафолька. Эх, залимонить бы ему сейчас в нос его задранный!..
И что бы такое ему подстроить, чем бы подковырнуть?
- Слушай, Ява, - пронзило меня вдруг. - Ты помнишь "Письмо запорожцев турецкому султану"?
- А? Ну и что?
- Напишем им такое же письмо.
- Как? Они же сами запорожцы.
- Какие они к чёрту запорожцы! Разве они настоящие? Как бы не так!
Самозванцы. Подумаешь, предки!.. Так и напишем: предки ваши молодцы, а вы чёрт те кто… Само письмо запорожцев у меня дома есть, в книжке "Украина смеётся". Переделаем, и будет - во!
- Идём!
Мы взяли у меня книжку и пошли к Яве. У него над столом как раз висела картина Репина "Запорожцы". Усевшись под картиной и глядя на то, как весело запорожцы писали письмо султану, мы начали своё. Это была каторжная работа.
И вот наконец после долгих мук родилось на свет "Письмо настоящих запорожцев самозванцу лжекошевому, плюгавому отличнику Карафольке и его задрипанному войску":
Ты - шайтан дурацкий, проклятого чёрта брат и товарищ и самого Люцифера секретарь! Какой ты к чёрту рыцарь? Какой ты запорожец, да ещё и кошевой?
Слюнтяй ты шепелявый! Дырка от бублика! Репей с хвоста собачьего! Латка на дранных штанах, шматок отличника недогрызеный! Твоего шелудивого войска мы не боимся, землёю и водою будем биться с тобою! Не казаком тебе называться, а в куклы с бесштанными играться! Не стоишь ты доброго слова, пусть сжуёт тебя рыжая корова! И в голове у тебя не мозги, а полова, пугало ты огородное! Вот как мы тебе выдаём, плюгавый! И за это поцелуй нас в грязные, потрескавшиеся пятки, ведь братья твои - поросятки!
Ось-ось-о!
Мы написали всё это большими буквами на полуметровом куске обоев, что остались после строительства новой хаты. К обоям на толстой верёвке вместо печати прицепили сухую коровью лепёху. Вышло, на наш взгляд, очень здорово.
Выделывая губами: "Трум-тум-ту-ру-рум-тум-тум-тум!" - отправились на выгон и торжественно вручили Карафольке "пергамент".
Мы были уверены, что после нашего письма авторитет Карафольки падёт и загрохочет, как пустое ведро.
Но в тот же день мы получили очень сдержанное и вежливое письмо-ответ:
Дорогие друзья!
Вы ругаетесь очень забористо, но это только потому, что вы не казацкого роду и вам обидно. Мы прекрасно это понимаем. Мы с удовольствием прочитали ваше письмо и даже согласны принять вас в своё запорожское войско писарями, хоть у вас и двойки по языку.
Между прочим, "недогрызенный" пишется с двумя "н", а "драный", наоборот, с одним (см. правило в учебнике грамматики, стр. 24, 23).
С приветом.
По поручению славного войска запорожского
Кошевой Стёпа Карафолька.
Это было хуже, чем если бы он каждого из нас при всех положил на лопатки.
Мы не смотрели друг другу в глаза. Такого тяжёлого поражения мы ещё не переживали. Никогда мы ещё не выглядели так жалко перед товариществом васюковских хлопцев. Нужно было что-то делать. Ведь ещё немного - и даже сопливые первяки будут вытирать руки об наши головы.
- Вот если б нам настоящую казацкую саблю… - вздохнул я, - или пистолет, как те, что археологи выкопали… Полетел бы Карафолька из кошевых тут же!
- Точно! - встрепенулся Ява. - Саблю… или пистолет! Вот было бы… Сила!
С настоящим казацким оружием кого хочешь кошевым выберут…
- Где ж его взять? - безнадёжно спросил я.
- Выкопать! - сощурился вдруг Ява.
- Где? Так оно тебе и лежит под землёй… Один казацкий курган возле села был, да и тот уже - фить!
- А на кладбище?
- Ты что?! Бррр…
- Голова! Разве я говорю - свежие могилы раскапывать? Тоже мне! Знаешь старые могилы с краю, по-над шляхом? Без крестов, едва заметные в траве. Сколько им лет? Двести, а то и больше… Мне ещё дед Саливон как-то говорил, что там его прадед похоронен… А он кто такой был? Казак, запорожец. А как запорожцев хоронили? С оружием. Вот и усекай…
- Так-то оно так… А всё-таки кладбище… Мертвецы…
- Да какие там мертвецы?! Череп, несколько косточек - вот и всё. Ты ж видел, когда археологи копали. Что там может быть, если он двести лет в земле пролежал… Посмотришь, что от тебя останется через двести лет…
- Всё-таки… Даже череп… Как-то оно…
- Да мы этот череп и трогать не будем, - раздражённо прервал меня Ява. - Саблю и пистолет аккуратненько выкопаем и снова зароем могилу. Никто и не заметит.
- Да, может, хоть деда Саливона спросить?
- А разве это его собственность? Это ж не картошку на его огороде копать… Да и как ты спросишь: "Разрешите вашего прадеда выкопать?" Так, что ли?
- А когда ж копать? Днём?