Песня крестьянина с петлей на шее
Меня повесить, господа?
Я в жизни вам помехой?
Пеньковый галстук? Что ж, тогда
Мне будет смерть потехой.
Отсрочку мне дает палач.
Эй, баре! Песню слушай!
Пусть лучше песня, а не плач
Вам раздирает уши.До нитки оберете нас,
Как липку обдерёте.
А кто из вас в свой смертный час
Споёт на эшафоте?Смотрите ж, как на смерть идут!
Нет, смерть вам не подвластна!
Прощай навек, мой тяжкий труд,
А виселица, здравствуй!
Я так и не успел сказать прадедушке, что, по-моему, этот крестьянин - самый что ни на есть настоящий герой, потому что прадедушка сразу заговорил:
- В старину случалось, что бунтовщиков и миловали, если они били челом своим повелителям и молили о прощении. А моему крестьянину свобода и справедливость дороже жизни в ярме. У него ведь, наверно, оставались жена, дети. И все-таки в своей песне он не просит пощады. Это песня героя. И господам его было не до смеха. Юмор висельника горше полыни.
- Значит, это юмор без смеха, прадедушка?
- Да нет, Малый. Только смех тут особый. Он освобождает человека от страха, разрывает его оковы. Бывают даже случаи, когда смех спасает висельника от верёвки. Моя "Баллада о Мудром Гусе" как раз об этом. Хотя в ней и виселицы-то никакой нет.
- Я ведь уже слыхал эту балладу, да, прадедушка?
- Да, года два назад я тебе ее читал. А сегодня прочту опять - уж очень она нам подходит.
Прадедушка на минуту задумался, припоминая, а потом стал читать наизусть:
Баллада о Мудром Гусе
Как попался Гусь Лисе,
Говорит Лисица:
"Больно думать о Гусе,
Да нельзя ж поститься!" -
"Разумеется, Лиса,
Вы меня съедите.
Для бесправного Гуся
Где найтись защите?Что ж, попался, - значит, все!
Но скажу вам честно:
Яд смертельный есть в гусе,
Где же - неизвестно.Иногда тот яд в хвосте,
Иногда в головке,
В лапках, в клюве, в животе
Спрятан очень ловко.Вы, Лиса, учтите впредь:
Гусь попался - надо
Всё проверить, осмотреть,
Как там насчет яда.Вот, к примеру, у меня
Яд запрятан в шее,
Действует к исходу дня,
Сплюньте-ка скорее!Как проглотишь, так помрешь
В боли и мученьях,
А симптомы - в теле дрожь
И в желудке жженье.Лапу, часом, не свело?
Есть температура?"
У Лисы от этих слов
Дыбом встала шкура.Показалось ей сперва,
Будто ногу колет,
Закружилась голова,
Хвост взвился от боли."Крышка, - думает Лиса, -
Яд у гада в шее!
К черту этого Гуся,
Ещё околею!"Вперевалку Мудрый Гусь
Удирает в стадо
И гогочет на бегу:
"Так Лисе и надо!Хоть шиплю, да не змея,
Нету во мне яда!
Обманул лисицу я!"
Вот и вся баллада.
Я рассмеялся, но сказал, что, по-моему, этот гусь вовсе не герой. Просто он спасал свою жизнь. Вот и все.
- И все-таки это юмор висельника, Малый! - оживился прадедушка. - Ведь страх смерти не лишил его дара речи, а сделал остроумным и находчивым. Героизм часто растет на меже между жизнью и смертью. Жив остается тот, кто сохраняет присутствие духа. Вот как поросёнок с часиками на копытце из старинной песенки.
- Из какой песенки, прадедушка? Я такой никогда не слыхал!
- А ведь верно! - кивнул Старый. - Ты и не мог её слышать. Её пели, когда появились первые ручные часы. Тогда все её пели, а теперь все позабыли. Ну, а я так иногда забываю далее, что ты на семьдесят пять лет меня моложе!
- Споёшь мне эту песенку, прадедушка?
- Попробую, Малый.
Прадедушка старательно откашлялся и в самом деле запел:
Поросенок для красы,
Для красы, для красы
На ремешке носил часы
С секундной стрелкой даже.
И возле бойни всякий раз,
Всякий раз, всякий раз
Он проверял, который час,
И хрюкал очень важно.
Он думал: "Как придет пора,
Придет пора, придет пора
Мне помереть от топора,
Взгляну я напоследок,
Как растопырили часы
Свои усы, свои усы,
Свои усы, свои усы
Из серебристых стрелок".Но вот настал тот страшный миг,
Страшный миг, страшный миг,
Когда для превращенья в шпик
Он был на бойню стащен.
Мясник сказал: "У поросят…
У поросят?.. У поросят?!
И ремешок и циферблат?!
Ты, брат, не настоящий!"И вот, подумать только, он -
Только он! Только он! -
Был из-за часиков спасён!
И ныне жив и весел.
Он не боится мясника,
Мясника, мясника,
Пьет в день три литра молока
И прибавляет в весе.
Повторы этой песенки, которые раньше, наверно, подхватывали все хором, я пел вместе с прадедушкой, и, несмотря на его хрипловатый голос, получилось совсем неплохо. Я изо всех сил захлопал в ладоши. И вдруг за дверью тоже кто-то захлопал. Мы с прадедушкой с удивлением обернулись.
- Эту песню я знаю, - сказала Верховная бабушка, входя в комнату. - Здорово вы ее спели! А ты, отец, оказывается, еще моложе, чем я думала. - Но тут же добавила: - Надеюсь, этот поросёнок не имеет отношения к героям?
- Да как же, Маргарита, - возмутился Старый, - конечно, имеет! В таком безнадежном положении он сохраняет юмор и присутствие духа! Даже на бойню отправляется при часах! Значит, у него храброе сердце!
Больше мы в этот вечер не говорили о героях. Хромая и ковыляя, спустились мы, Старый и Малый, вслед за Верховной бабушкой на нижний этаж, и вид у нас был при этом совсем не геройский. И только на последних ступеньках лестницы прадедушка, тяжело опираясь на мое плечо, проговорил, словно рассуждая сам с собой:
- В сущности, героический поступок, видно, всегда серьезен. Юмор висельника - это преодоление страха. Настоящий смех приходит потом, когда все позади. Или когда рассказывают о подвиге…
Мы сели на свои места за столом, на котором уже стояли миски с дымящимся супом.
За ужином Верховная бабушка была так внимательна к прадедушке, что я снова вспомнил об утреннем визите врача, который хотели от меня утаить.
Только позже, уже в постели, мне пришло в голову, что, наверно, прадедушка потому и читал сегодня такие веселые стихи и рассказы, что хотел скрыть от меня, как серьёзно обстоит с ним дело. И я стал молиться, хотя никогда этого не делал: "Господи, пусть будет что угодно, только сохрани мне прадедушку хоть на несколько лет!"
Четверг,
в который мне оперируют пятку. Речь здесь пойдет о тиранах и об их подданных, а также о крутых яйцах и о яйцах всмятку; один и тот же герой будет показан здесь дважды, но по-разному, и еще мы увидим, что такое собачья жизнь и как муравьи могут одолеть медведя; все заканчивается прославлением Верховной бабушки, которого тут давно не хватает. Итак,
ЧЕТВЕРГ
Когда я проснулся утром, в доме пахло как в кондитерской. А рано в этом году Верховная бабушка начала печь печенье к рождеству! Запах свежих анисовых коржиков щекотал мне нос, и я тут же вскочил, надеясь попробовать их уже за завтраком.
И не обманулся. Кроме какао с бутербродами, мы с прадедушкой получили ещё и коржики и теперь уплетали их, весело похрустывая.
Но долго блаженствовать нам не пришлось - наш завтрак был прерван появлением врача. Когда я его увидел, сердце у меня опять тревожно забилось. Однако на этот раз он недолго занимался прадедушкой. Как выяснилось, он пришел главным образом из-за моей пятки. Осмотрев ее, он тут же велел Верховной бабушке приготовить горячую мыльную воду.
Я подержал ногу в мыльной воде, и кожа на пятке размягчилась. После этого врач произвел на кухне небольшую операцию. Он вскрыл нарыв, сделав надрез в виде звёздочки, и выдавил из него гной. Потом густо смазал рану какой-то черной мазью и перебинтовал мне ногу.
- Так, - сказал он затем бодрым голосом, - теперь вся дрянь вышла, пусть только рана подживет. Приляг на часок, Малый.
Прадедушка, наблюдавший за этой процедурой, сидя на скамейке в углу кухни, посоветовал мне лечь на диван в столовой и полистать какой-нибудь из альбомов, привезенных нашими моряками, - в доме они лежали целыми штабелями.
- А я поплетусь потихонку наверх, Малый, - добавил он. - Когда боль пройдёт, приходи и ты. А пока отдохни.
Я без возражений последовал его совету, потому что в пятке моей стучало, тянуло и дергало - казалось, всем моим телом верховодит пятка. Даже мысли мои словно засасывала боль в пятке. Я был рад, когда смог наконец улечься на диван, взгромоздив забинтованную ногу на четыре подушки.
К счастью, боль не вечна. Уже полчаса спустя мои мысли вырвались из плена и полетели в широкий мир навстречу гранитным и мраморным королям, полководцам, изобретателям и другим прославившимся людям: я рассматривал альбом, привезенный нашими моряками из последнего рейса. Он назывался "Знаменитые памятники мира". В этом альбоме было больше двухсот фотографий, и под каждой подробно объяснялось, кому поставлен памятник и почему эта личность увековечена в мраморе или в бронзе.
Среди всех этих знаменитостей больше всего мне понравилась одна маленькая девочка, которой поставили памятник на площади городка Хартестольта. Прочитав её историю, я решил даже посвятить ей балладу. И так как вокруг фотографий было много свободного места, стал записывать её тут же, на полях альбома.
Закончив балладу, я настолько воспрянул духом, что, поднявшись с дивана, стал взбираться с альбомом под мышкой - шаг за шагом, ступенька за ступенькой - по лестнице на чердак.
К счастью, Верховная бабушка услыхала мои шаги, только когда я был уже почти наверху. Она крикнула мне вдогонку:
- Ты что, решил заработать новый нарыв? Не можешь послушать совета взрослых? Лежать, сказал доктор! От-ды-хать! А не лазить по крышам!
- Я там сразу лягу, Верховная бабушка! - крикнул я сверху. - Прадедушка за мной последит.
- Он и за собой-то последить не может! - раздалось снизу. - Не слушайся, не слушайся! Вот увидишь, чем это кончится!
Внизу хлопнула дверь, а другая дверь, на чердаке, открылась. Из неё выглянул прадедушка и спросил:
- Что это она там громыхает?
- Говорит, чтобы я лежал, а не лазил по крышам.
- И совершенно права, Малый! Ну-ка ложись! А я тебе что-нибудь почитаю для развлечения.
В этот день опять была вытоплена моя каморка. Верховная бабушка, верная своим принципам, каждый день протапливала для нас, поэтов, другую комнату - то с окном на север, то с окном на юг.
В северной комнате было достаточно подушек, чтобы взгромоздить на них ногу. Вскоре я уже снова лежал, как прописал мне врач, и рассказывал прадедушке, что сочинил балладу про девочку, которой поставили памятник в Хартестольте.
- Знаешь, сколько тут ненаписанных баллад, прадедушка? - сказал я, показывая ему альбом. - Ведь здесь, наверное, множество героев!
- Вполне вероятно, Малый, - ответил прадедушка. - Может, мы и займемся завтра сочинением баллад про памятники. Это наверняка и весело, и может кое-чему научить. Только не так-то это просто - не думаю, что они сами так и посыплются из альбома. Во всяком случае, я хочу сперва немного его полистать. Припаси-ка свою балладу на завтра, а сейчас послушай еще одну балладу про Геракла. Или, может, у тебя еще сильно нога болит?
- Нет, прадедушка, только тикает, как старые часы с маятником.
- Это от мази, Малый. Хороший знак! Ну, надеюсь, Геракл отвлечет тебя от тиканья в пятке.
Говоря это, он уже перелистывал тетрадку в черной клеенчатой обложке.
- Вот он, подвиг, который я хотел тебе прочесть, - сказал он и поправил очки.
Баллада о Геракле и огнедышащих конях
Геракл был смел и полон сил
И, как гласит преданье,
Геройский подвиг совершил,
Великое деянье.Когда-то Фракия была
Под властью Диомеда.
Терпел народ немало зла,
И нищету, и беды.В конюшне царской всем на страх
Там ржали кони грубо:
Не пена, пламя на губах,
Острей кинжалов зубы.Царь Диомед бросал им в пасть
Прохожих и проезжих,
И мог во Фракии пропасть
Любой герой заезжий.Геракл, узнав про тот закон,
Ужасно разозлился,
Схватил свою дубинку он
И во дворец явился.Герой с царя корону сшиб,
А свита разбежалась -
В одну минуту ни души
В покоях не осталось.И тут Геракл схватил царя,
Как детскую игрушку,
И, возмущением горя,
Швырнул его в кормушку.А через несколько часов,
Придя коней проведать,
Он не увидел ни усов,
Ни палки Диомеда.И огнедышащих коней
Как будто подменили:
Овечек сделались смирней
И головы склонили.Когда их в сбрую запрягли
И дали им напиться,
Они послушно повезли
Геракла в колеснице.Так доказал Геракл, храбрец,
Что поздно или рано
Тиранству настаёт конец -
Он ниспроверг тирана.
Прадедушка захлопнул тетрадь, бросил ее на комод и задумчиво сказал:
- Собственно говоря, странно, что я одобряю этот подвиг Геракла. Ведь это убийство.
- Это убийство многих спасло от смерти, - возразил я. - Убийство тирана, по-моему, всегда хорошее дело. И всегда героический подвиг.
- Под этим я подпишусь не без оговорок, Малый. Тут надо судить всякий раз по-разному. Да и тираны бывают разные.
- Чем же они отличаются друг от друга, эти кровопийцы?
- А вот, например, временем, в которое живут. Во времена Геракла тиран был просто жесток. Он заставлял убивать всех, кто был ему не по нраву. И когда его самого в один прекрасный день убивали, все считали это заслуженной карой. Тирану покорялись потому, что он обладал властью, но каждый знал, что он не прав и несправедлив. В наши дни тираны подходят к делу более тонко. Они обеспечивают себе официальное разрешение на каждое убийство.
- Не понимаю, прадедушка, - сказал я.
- Ну вот, Малый, представь себе, скажем, тирана, который не выносит людей с веснушками. Он уже не может просто так взять да и приказать всех их уничтожить, как это делали прежние тираны. Он теперь подкупает за большие деньги профессора, чтобы тот научно доказал, что у всех людей с веснушками коварный характер. Потом из этого создают учение - учение о чистой и нечистой коже. А на основе учения издают закон о защите носителей чистой кожи. И этим законом оправдывают кровавые приговоры, которые всех подданных с веснушками передают в руки палача.
- Но ведь это подло, прадедушка! По-моему, это еще хуже, чем тиранство во времена Геракла!
- Это и в самом деле хуже, Малый. Потому что неправоту переряжают в право, а произвол - в законность. И отравляют души. Мне как раз пришла на память одна история, как тиран - правда, с ограниченной властью: он был всего лишь бургомистром - старался отравить дух города и души горожан. Вот послушай!
Старый откинулся на спинку своего кресла на колесах, а я поудобнее устроил ногу на горе подушек и стал слушать.