На площади, возле церкви, стояла небольшая толпа людей, большей частью женщин, не иначе как согнанных сюда фашистами, потому что солдаты в касках расположились и перед толпой и за ней.
Данилка с Максимкой пробрались за церковную ограду, залезли на липу. Отсюда вся площадь на виду. Пустая, будто вымершая. Зато на церковной паперти стояли четыре старушки и крестились на сельповскую лавку с выбитыми окнами.
До войны в церкви местный колхоз ссыпал зерно. Потому и креста на ней не было. Теперь крест поставили новый. Берёзовый, белый-белый. И колоколов на колокольне до войны не было. Зачем зернохранилищу они? Их и теперь не было. На колокольне висел вагонный буфер. Церковный староста бил по нему железиной - буфер хрипло бренчал.
Ничего интересного… Данилка хотел слезать с липы. Стоит ли терять время на ерунду?..
Да тут из поселкового Совета вдруг появилось несколько военных в высоких шапках с орлами. Буфер на колокольне забренчал чаще. Дверь в церкви отворилась. Из неё вышло трое мужчин. Тот, что шёл посредине, нёс на вытянутых руках полотенце, на нём лежал каравай, а на каравае стояла солонка с солью. Данилка едва с липы не упал - с хлебом-солью шёл Зыль-Бородыль.
- Максимка, - зашептал Данилка, - рогатку взял?
- Взял…
- Дай мне…
Таких рогаток, как делал Максимка, не было во всех Велешковичах. Да что там Велешковичи. Если бы проводились всесоюзные соревнования по рогаточному спорту, Максимка со своими рогатками занимал бы бессменно первые места. Они были очень удобные, очень меткие и посылали камешки в цель со скоростью пули.
Тем временем офицеры, тяжело бухая сапогами, шли навстречу Зылю-Бородылю и его приспешникам, а Зыль-Бородыль с помощниками-приспешниками шёл навстречу офицерам. Данилка положил в кожаный чепчик рогатки камешек, зажал его между большим и указательным пальцами. Взял в левую руку вылощенное древко рогатки, оттянул резинку за ухо, прицелился. Зыль-Бородыль как раз был в профиль. Данилка хорошо видел его ухо. Когда линия от Данилкиного глаза через камешек протянулась к Зылевому уху, Данилка резко отпустил резинку.
Камешек изо всей силы щёлкнул Зыля-Бородыля по уху, едва тот удержал каравай на полотенце.
Теперь самый раз было сигануть с липы, чтобы не попасть фашистам в лапы. Но Данилка увидел, что офицеры на щелчок не обратили никакого внимания. Они взяли каравай вместе с полотенцем, что-то сказали Зылю-Бородылю, даже похлопали его по спине. Данилка думал, что на этом фашисты и закончат учреждение управы. Ан нет! Из-за сельповской лавки вдруг появилась белая лошадь, которую вёл на поводу Густин отец Иоган Карлович Клем. Лошадь не просто шла на поводу. Она танцевала, как заправский танцор из Велешковичского ансамбля танца. Люди так и ахнули от удивления - Гром!..
Давным-давно, может быть, ещё в том столетии, помещик Струмецкий держал в своём имении конюшню породистых лошадей. Продавал их в Париж и Вену, в Лондон и Мадрид. Слава о велешковичских скакунах обгоняла и без того быстрые слухи. А тут подоспела революция. Помещик сбежал в Турцию, лошадей забрали в Красную Армию. Конюшня опустела. Велешковцы думали - навсегда. Но вернулся в имение из красной конницы Семёна Михайловича Будённого бывший помещичий батрак и наездник, или, как его по-другому называли, - жокей, Григорий Якимчик. Привёл он в Велешковичи двух породистых кобыл, да и начал возобновлять теперь уже не помещичью, а государственную конюшню. Для красной конницы тогда надо было много лошадей. Велешковичский конезавод рос из года в год, а его скакуны завоёвывали призы и дипломы на самых разных соревнованиях. Но больше всего медалей имел Гром.
Когда фронт начал приближаться к Подвинью, конезавод эвакуировали. Грома также. И вдруг Гром оказался в Велешковичах. Было от чего ахнуть велешковцам. Но больше всего, пожалуй, удивило их, что Грома вёл не лишь бы кто, а уважаемый всеми инженер кирпичного завода Иоган Карлович Клем.
Клем подвёл Грома к фашистскому офицеру, поклонился и передал его в руки фашисту.
- Изменники…
- Предатели…
- Холуи фашистские…
В толпе, как ветер в камышах в холодную пору, прокатился негодующий шёпот. Данилка также не мог оставаться безразличным.
- Видел, - сказал он Максимке, - кто такой отец твоей Густи?
- Такой самый, как твой друг Зыль, - ответил Максимка.
Густя
1
Отец приказал Густе сторожить дом, никуда не отлучаться, пока он не вернётся домой. Густя заметила, что отец был чем-то взволнован.
Последнее время что-то непонятное творилось с ним. Отец ходил задумчивый, хмурый и какой-то сгорбленный, будто нёс на плечах немыслимую тяжесть. Густя несколько раз пыталась заговорить с ним, но отец только гладил её по голове и молчал.
Как только отец вышел за калитку, Густя достала из материного сундука старые куклы. Каких только кукол не было у Густи! Золотоволосая Белоснежка в шикарном платье и серебряных туфельках. Шестеро (седьмой потерялся) гномов в чёрных бархатных фраках и красных колпачках с колокольчиками. Розовощёкий Петрушка в длинной сорочке - по белому полю синий горошек. Василиса Премудрая в цветном сарафане. Два голыша-двояшки. Плаксивая Дуня и весёлый гармонист Кузёмка. Всех не пересчитаешь. А хотя бы и пересчитал?..
Такой большой девочке, как Густя, пожалуй, стыдно уже было играть с куклами. Она и сама это понимала, поэтому доставала кукол из сундука только тогда, когда никого не было дома и не надо было ничего делать по хозяйству.
Густя так увлеклась игрой в куклы, что не услышала, как кто-то вошёл во двор. Оторвалась от игры только тогда, когда залаяла Кудла. Она посмотрела в окно и едва не упала в обморок от страха - трое фашистов вели её отца в дом.
"Наверно, узнали, что я была на Калиновой гряде, когда Данилка стрелял из пушки, - подумала Густя. - Пришли меня арестовывать… Я ничего не скажу, даже если меня будут бить…"
Убежать от фашистов было совсем просто: стоило открыть окно, вылезть на пристройку, оттуда соскочить в огород - и ищи ветра в поле! Но что тогда будет с её отцом? Фашисты заберут папу, посадят в тюрьму… Нет, уж если помирать, то вместе.
Густя отошла от окна, стала возле лестницы, что вела с мансарды в прихожую, начала слушать.
- Прошу, прошу, гер комендант, - услышала она отцовский голос.
- Данке шен, данке шен, - кто-то поблагодарил в ответ очень писклявым тоном, будто говорил мальчишка, у которого ломается голос.
Густя глянула вниз. В прихожей стояли немцы и её отец. Вот отец взял низкого, толстого немца под руку, повёл в зал.
- Будьте любезны, гер комендант, проходите, чувствуйте себя как дома, - приглашал отец, пропуская коменданта впереди себя в зал.
Густя не могла поверить ни своим глазам, ни ушам. Значит, отец вовсе и не арестован! Значит, он дружит с фашистами! Такого не могло быть. Но такое есть! Густя видела, как он брал под руку коменданта, слышала, как приглашал его чувствовать себя как дома.
- Густя, где ты? Встречай гостей, хозяюшка, - позвал её отец.
Густя хотела не отзываться, но она была очень послушная девочка, поэтому, вопреки своим чувствам, сошла вниз. Отец взял её за руку, подвёл к коменданту.
- Гер комендант, это моя дочь Августа…"
- Очень славная девочка, - сказал комендант и погладил Густю по волосам.
- А теперь, Густя, - приказал отец, - накрой стол, поставь рюмки и всё остальное. А я возьмусь за закуску. Прошу прощения, господа, что должен оставить вас ненадолго, но жены у меня нет, поэтому приходится вести хозяйство самому.
Когда стол был накрыт, Густя попросила у отца разрешения пойти к себе в комнату. Отец разрешил. Густя поднялась в мансарду, села на кровать и задумалась. Почему отец в начале войны ругал фашистов, а теперь сидит с ними за одним столом? Почему он так изменился? Что будет дальше? И будут ли с ней дружить Максимка с Данилкой, когда узнают, что её отец перешёл к немцам?
Думала-думала Густя, но так ни до чего и не додумалась. Дождалась, когда фашисты, напировавшись, отправились в свою комендатуру, и пошла к отцу.
- Папа, - сказала она ему, - зачем ты начал дружить с немцами?
- Я тоже немец, - ответил отец.
- Ты будешь работать бургомистром? А кто такой бургомистр?
- Бургомистр - это голова местечка, как до войны председатель поселкового Совета. Только председатель был советский, ну, а бургомистр фашистский…
- Значит, и ты стал фашистом?..
- Иди, дочка, поиграй, - сказал отец. - Ты ещё маленькая, чтобы всё понять, во всём разобраться…
- Я не маленькая, - ответила Густя. - И я хочу понять, почему ты перешёл на сторону фашистов…
- Так надо, так мне подсказала моя совесть.
- Потому что ты немец, - продолжала Густя.
- Потому что я немец, - поддержал её отец. Обидно, очень обидно было Густе. Зачем её отец
родился немцем? Все люди как люди, а её отец бургомистр, служит фашистам, потому что родился немцем? До этого времени Густя думала, что в Советской стране жили только советские люди, а получается, были и такие, что только прикидывались советскими… Так что же должна делать она, Густя?..
2
Ночью Густе приснился хороший-хороший сон. Тёплый, солнечный день. Мама в белом платье с пионерским галстуком на шее. Школьный двор. Торжественная пионерская линейка, и, наверно, целых сто барабанщиков старательно выбивают мотив походного марша. Густю принимают в пионеры. Мама завязывает на её шее галстук. Барабаны бьют всё громче.
От их грохота Густя и проснулась. Был уже день - позднее утро, - и кто-то гремел кастрюлями.
Густя надела халатик, сбежала вниз, заглянула в кухню. Там незнакомая женщина готовила завтрак.
- Вы кто? - спросила Густя.
- Твоя мама, - ответила женщина. - Можешь называть меня мамой Тоней…
Если бы вдруг обрушилась крыша над головой, или изба пошла скакать вприсядку, или в кухню забрался медведь, Густя так не удивилась бы, как удивилась непрошеной маме.
- Мне не нужна никакая мама, - сказала Густя. - Моя мама умерла, и другую я не хочу…
- Ничего не поделаешь, - спокойно ответила женщина. - Твоему отцу тяжело управляться с хозяйством, потому что ты ещё маленькая, вот он и попросил, чтобы я смотрела за домом, была тебе мамой… Иди умойся, и будем завтракать…
Антонина приказала так решительно, что Густя не стала возражать, умылась, но завтракать не пошла, а незаметно убежала из дому, побежала к Максимке. Может, он что-либо посоветует?..
Максимки дома не было.
- Ни свет ни заря помчался к Данилке и до сих пор ещё нет. Сама уже беспокоюсь, - сказала Максимкина мама.
- Может, вы разрешите подождать Максимку во дворе? - спросила Густя.
Ей совсем не хотелось возвращаться домой, где хозяйничает незнакомая женщина, задумавшая стать её матерью. Максимкина мама посмотрела на Густю жалостливыми глазами.
- Ты, наверно, и не завтракала ещё? - спросила она.
Густя хотела соврать, что завтракала, но она никогда и никому не врала. Поэтому Максимкина мама догадалась, что Густя не завтракала.
- Садись за стол, - пригласила она Густю. - Пока позавтракаешь, Максимка прибежит, обрадуется…
Максимкина мама обняла Густю за плечи, повела к столу. От её доброты у Густи на глазах показались слёзы.
- Ты чего это? - спросила Максимкина мама. - Всё уладится, всё будет хорошо… Антонина Павловна тебя не обидит. Она с твоей мамой дружила…
Густе который уже раз было с чего подивиться. Оказывается, всё местечко знает о её мачехе, одна она ни про что не догадывалась. Максимкина мама поставила на стол картошку с кислым молоком, нарезала хлеба. Густя начала завтракать. А тут и Максимка появился.
- А ты чего тут? - с порога накинулся он на Густю. - Тебе тут нечего делать…
Густе стало не по себе, так неловко, что даже кусок хлеба застрял в горле. Никогда не ожидала, что Максимка поступит с ней вот так сурово.
- Сынок, как это ты разговариваешь с девочкой? - возмутилась Максимкина мама. - Ай-яй-яй, как же тебе не стыдно?!
Максимке действительно стало стыдно, но он не хотел признаваться в этом - не позволяла мальчишеская гордость.
- А чего её отец у немцев служит, - сказал Максимка, глядя себе под ноги.
- Так то ж отец, а не она, - напомнила мама. - А ты же с Густей дружил… Как же можно вот так сразу дружбу перечёркивать? Может быть, у девочки и без того на душе тяжело, а ты ещё её упрекаешь…
Максимка совсем растерялся. Он не хотел разрывать дружбу с Густей. Не хотел её обижать…
- Я что, - начал оправдываться он. - Я ничего… Это Данилка с Кешкой запретили мне знаться с Густей.
- У тебя своя голова на плечах, - сказала мать. - Чужим умом долго не проживёшь.
Мать рассудила как нельзя лучше. Максимка обрадовался. Теперь у, него нет вины ни перед Густей, ни перед Данилкой с Кешкой.
- Выйди во двор, когда позавтракаешь, - сказал он Густе.
- А я позавтракала, - ответила Густя и побежала во двор за Максимкой.
Они сели на бревно под хлевушком.
- Дай честное пионерское, самое-самое пионерское, что никому не выдашь тайну, которую я тебе открою, - шёпотом сказал Максимка.
- Самое-самое пионерское, самое-самое честное, - поклялась Густя.
- Тогда слушай, - зашептал Максимка. - Мы начинаем борьбу с фашистами. Но для этого нам нужен красный командир. Его мы освободим из лагеря пленных. Командиру понадобится лошадь. Без лошади командиру никак нельзя воевать. Лошадь мы уведём у коменданта. Операция под названием "Гром" начнётся через три дня…
3
Ночь была по-летнему тёплая и как осенью - тёмная. Под кручей, в малиновых кустах за кузницей, стрекотали кузнечики. Перечеркнув небо из чёрного бархата, мелькнул и потух над землёй метеор.
Данилка постоял, послушал - вокруг тишина. Тогда он осмелился, открыл дверь в кузницу. Она заскрипела, заголосила ржавыми петлями. Что-то чёрное сорвалось из-под крыши, захлопало, засвистело, описывая круги по кузнице, как тот гроб в повести Гоголя "Вий". Данилка оглянулся, надеясь на спасение - от порога на него таращились три синих огненных глаза.
Если бы такое случилось до войны, Данилка потерял бы сознание. Теперь он не мог, не имел права бояться. Какой же ты партизан, если не умеешь победить страх!..
Но как только Данилка преодолел страх, так сразу же ничего страшного не оказалось. Страшилище с тремя огненными глазами превратилось в гнилой пень, который кузнец дядя Спиридон притянул в кузницу, чтобы было на чём сидеть. А другое страшилище, что летало под крышей, оказалось летучей мышью. Летучая мышь, как только Данилка перестал бояться, сиганула в дыру над горном. А пень светился как и раньше. Данилка сел на него.
Первым прибежал Кешка. За ним появился Лёва. Одного Максимки не было. Посидели, подождали - нет. Вышли втроём во двор, прислушались - тишина. Возвратились в кузницу. Наверно, что-то случилось с Максимкой. До этого времени никогда не опаздывал…
Конечно, увести Грома у коменданта они могли и втроём. Но без Максимки идти на ипподром, где комендант держал Грома, было просто не по-товарищески. Вместе договаривались, вместе обсуждали операцию, так надо вместе и идти на неё.
- Что будем делать? - спросил Данилка.
- Предлагаю исключить его из нашей партизанской группы и без промедления идти на операцию, - решительно сказал Кешка.
Лёва запустил пятерню в густую чуприну, шмыгнул носом.
- С одной стороны, - начал он, - недисциплинированность Максимки мы должны строго осудить, с другой стороны, мы не знаем причин опоздания и поэтому не имеем права что-либо решать.
- Тогда подождём ещё немножко, - решил за всех Данилка.
За стеной кузницы вдруг послышались приглушённые голоса и осторожные шаги. Данилка первый юркнул через пролом в стене за горном. За ним сиганули и Лёва с Кешкой.
Кузница стояла над кручей. Склон кручи зарос малиной, крушиной и травой. Мальчики спрятались в кустах, прислушались. Было тихо.
- Может, нам показалось, - засомневался Данилка.
- Что показалось? - спросил Лёва.
- А чего мы убежали из кузницы? - спросил Данилка.
- Ты первый юркнул в дыру за горном, а мы - за тобой, - сказал Кешка.
- Значит, вы ничего не слышали? - опять спросил Данилка.
- Мне показалось, что кто-то разговаривал, - признался. Лёва.
- А вы говорите, - упрекнул их Данилка. - Мы все трое слышали, как кто-то разговаривал.
- Ну и что с того? - спросил Кешка.
- А то, что необходимо провести разведку. Я первый пойду, - сказал Данилка.
- Мы пойдём все вместе, - не согласился Кешка.
- Я могу и здесь посидеть, - сказал Лёва.
- Нет, мы пойдём все втроём, - решил Данилка. Они тихонько поползли вверх, где на светлом небе темнела кузница. Проползут немножко, прислушаются. Оттуда, из кузницы, долетало какое-то лёгкое шарканье, будто кто-то копал землю. Но это могло и показаться…
Наконец Данилка выглянул из-под кручи. Возле кузницы стояли две подводы, и какие-то люди усердствовали возле них. Потом они быстренько посели на подводы и разъехались в разные стороны.
- Ребята, это были партизаны, - высказал предположение Кешка.
- Партизаны не поехали бы в местечко, - возразил Данилка.
- А может, нам показалось и возле кузницы вообще никого не было, - засомневался Лёва.
- Ну, ты тоже скажешь, - улыбнулся Данилка. - Может, мы все трое спали?..
Лёва ущипнул себя за руку.
- Нет, не спали, потому что я чувствую боль, - сказал он.
- Тс-с-с, - засипел Кешка, - опять кто-то идёт. Все трое попадали на землю. Действительно, к кузнице кто-то шёл вдвоём. Данилка первый узнал их - Максимка с Густей!..
Ну и чудо!.. Кто давал такое право Максимке? Как он мог нарушить клятву: не дружить с бургомистровой дочерью…
- Ты зачем её привёл? - грозно спросил Данилка, держа руки в карманах.
- Потому что она знает кое-что важное, - ответил Максимка.
- Ты, может быть, забыл про наш уговор? - спросил Кешка. - Сначала ты должен был спросить разрешения привести её к нам.
- У меня не было времени, - ответил Максимка. - Вы могли пойти на ипподром…
Мало того, что Максимка привёл дочку предателя, так он ещё раскрыл перед ней самую большую тайну! Возмущению мальчиков не было границ. А Максимка ничего себе… Будто и невиноватый.
- Без Густи нам не вывести Грома, - сказал он.
- Ха! - воскликнул Лёва. - Я придумал гениальный план.
- Ха! - как эхо, отозвалась Густя. - Что твой гениальный план?! Грома на ипподроме нет.
- А где же он? - спросил Данилка.
- У нас в сарае стоит, вот где, - ответила Густя. - А ключ в сенях висит… Поэтому я предлагаю наш план…