Тот спрятал пистолеты, обиженно сказал:
- Это не пугачи. Одно ваше неосторожное слово - и вернулись бы вы домой в свинцовом гробу.
- Шеф! - Серж поморщился.
- Мой дедушка Арсентий утверждал, - Иван Варфоломеевич с удовлетворением ощутил своё превосходство над Прэ Зидентом, хотя не улавливал его конкретных истоков, - что у неумных людей в голове может образоваться лишняя дырка, кроме семи, положенных природой.
- Намек понял, - зло ответил Прэ Зидент. - Несмотря на некоторые нежелательные детали вашего поведения, я вами доволен.
- А я стараюсь не для вас. Но вот как мне объяснить в посольстве появление Серёженьки в вашей стране и долгое пребывание в ней?
- Его вытащили из-под развалин еле живого, отправили в другой город, который вскоре был сдан вашими войсками. Всё дальнейшее - служебная тайна. Но её Серж откроет в ваших соответствующих организациях, когда будет давать показания. У нас готовы безупречной подлинности все необходимые документы. Скажите…
- Нет! - резко оборвал Иван Варфоломеевич. - Хватит меня допрашивать. Сами-то вы какой национальности?
- Формально я русский, - легко признался Прэ Зидент. - А фактически - никакой, вернее, такой, какую потребует служба. Вот только негром быть не могу! - Он, чтобы взбодрить себя, поржал. - Родители мои убежали сюда сразу после вашей революции. Родился я здесь, но никакого отношения к моей формальной родине не имею.
- Вопрос второй, - Иван Варфоломеевич возвысил голос. - Кто воспитывал моего сына? Как долго он не знал о своей родине? Обо мне? О матери? О своем происхождении? - Голос его зазвучал гневно. - Почему его сразу после окончания войны не вернули домой? Ведь у него сохранились даже документы! У него были имя, фамилия! У него был отец! Кто посмел совершить это тягчайшее преступление - лишить ребёнка отца и отечества? Недоброй славы организация "Целенаправленные Результативные Уничтожения"?
Здесь, уважаемые читатели, я считаю нелишним напомнить вам о том, что Иван Варфоломеевич вовремя понял, на что именно рассчитывал Прэ Зидент: дескать, старенький, слабенький, занятый только наукой ученый, а мы как познакомим его с родным сыном, да как со всей наглостью навалимся на бедного сентиментального старикашку, да как припугнем его, так он и выполнит любое наше подлое задание, да ещё и счастлив будет.
Так оно поначалу и получалось. А потом слабеньким оказался матёрый шпион Прэ Зидент. Просто говоря, он не мог сообразить, куда клонит и что именно собирается делать ученый. И уж наиполнейшей неожиданностью оказалось то, что он нисколько не боится любых угроз, вплоть до того, что его могут превратить в покойника! Вот опытнейший, матёрейший шпион и ощупывал сейчас свою седую голову, не образовалась ли там лишняя дырка. Его прямо угнетало, ужасало, бросало в дрожь предчувствие, что будет, если Серж не улетит с отцом в Советский Союз. Тогда карьера Прэ Зидента не только тут же бесславно закончится, а как бы из него самого покойника не сделали. "Целенаправленные Результативные Уничтожения" плохих служак не держат, несмотря ни на какие былые заслуги. Эх, как запутался в своих рассуждениях, предположениях, соображениях и предчувствиях Прэ Зидент! Показался он себе не пауком, каким всегда был, расставляя всем сети, и в них попадались те, кто ему, пауку, требовался. А было у него сейчас ощущение, что он маленькая, глупо суетящаяся муха, запутавшаяся в паутинках, да в таких сложных и крепких, что даже лапкой шевельнуть не может.
И он не сразу услышал, что не напевает, а наскуливает детскую песенку:
- Раз паутинка, два паутинка, три паутинка… - И услышав себя, и взглянув на себя как бы со стороны, Прэ Зидент в сердцах едва не сплюнул, чуть, мягко выражаясь, не чертыхнулся, в бессильной злобе оскалил золотые зубы и, уже не в состоянии сдерживаться, яростно обратился к Сержу:
- Растолкуй ты своему папаше, наконец, что если он питает к тебе хотя бы грамма четыре отцовских чувств, то сейчас имеет значение только одно: ВЫ - ОТЕЦ И СЫН! Остальное черенда и епуха! То есть - ерунда и чепуха! В остальном разберетесь дома! Чего он тянет, если в посольстве ему обещали…
И прямо в сердце Ивана Варфоломеевича врезывались слова Сержа:
- Отец, помоги мне вернуться на родину! Я не могу больше здесь! Я здесь без тебя погибну! Какой смысл сейчас разбираться в том, кто и зачем когда-то лишил меня отца и отечества?
- Может быть, стоит поблагодарить тех, кто помог Сержу выжить? - надменно (больше ему ничего не оставалось делать) спросил Прэ Зидент. - И неужели ваши отцовские чувства, дорогой господин профессор, не победят ваши совершенно ненужные мелкие опасения, подозрения, недоверия?
- То, что судьба твоего сына в твоих руках, отец, должно тебя по крайней мере тревожить, если даже ты ко мне и равнодушен.
Иван Варфоломеевич посмотрел на него так проницательно, что Серж надел зеркальные очки, и в них опять отразились два маленьких Ивана Варфоломеевича.
Серж пробормотал:
- Я не могу больше оставаться здесь. Не веришь мне, так прямо и скажи. Ты отказываешься от меня? - упавшим голосом спросил он,
- Серж! - с упреком воскликнул, скрыв радость (вот сынок работает!), Прэ Зидент. - Нельзя так разговаривать с отцом! У него больное сердце!
- Вы - темнейшая личность! - с презрением произнес Иван Варфоломеевич. - Вас не спрашивают! Недавно на вас были галстуки с фашистскими свастиками! А я, было бы вам известно, коммунист! И мода, как вы изволили выразиться, у вас на фашистские свастики никогда не пройдет! И не трогайте больше моих отцовских чувств! Да и что вы в них понимаете! Мне тяжко, мне так тяжко, как не было даже тогда, когда я узнал о гибели своего сына…
- А сейчас я стою перед тобой, отец, - горячо заговорил Серж, - но не услышал от тебя пока ещё ни одного доброго слова! Даже если ты не примешь меня…
- Не тебе судить меня, - сурово остановил Иван Варфоломеевич. - Если ты мой сын, то ты погиб вторично. Вернее, тебя погубили.
- Это вы сейчас убиваете его! - закричал Прэ Зидент. - Я сам жесток до немыслимости! До чудовищности! Во! - Он оскалил свои золотые зубы. - Тридцать две штуки от тридцати двух врагов! А ваше жестокосердие…
За давностью лет Иван Варфоломеевич забыл, конечно, как надо драться, когда слова уже не действуют, но тут, не успев смирить гнев, омерзение, гадливость, сделал так, как когда-то в детстве: левую ногу быстренько подставил за правую Прэ Зидента, а правой рукой дал ему по золотым зубам, и шпионище рухнул на пол.
Серж чуть было не бросился к отцу, вернее, на отца, но - помог подняться шефу, спросив:
- Не ушиблись?
- Ещё надо? - весело, с задором, как в детстве, спросил Иван Варфоломеевич. - А сейчас - вон отсюда! Трупный стоматолог! Мерзавец! Вон! Да побыстрее!
Сначала тщательно ощупав золотые зубы каждый в отдельности, потерев затылок, подобрав очки со стеклами кровавого цвета, водрузив их на место, Прэ Зидент сказал, стараясь выглядеть достойно:
- Только мое глубочайшее уважение к заслугам господина профессора и нежелание омрачать его радость встречи с родным единственным сыном лишают меня возможности должным образом ответить на хулиганские действия достопочтенного…
- А чего вы можете? - весело спросил Иван Варфоломеевич. - Дать мне сдачи?
Раздался телефонный звонок, Прэ Зидент преградил дорогу Ивану Варфоломеевичу, приказал:
- Возьми трубку, Серж. А вы - тихо. - И он опять вытащил два пистолета.
Оказалось, что именно Сержа и требовали к телефону. Поняв это, матёрейший шпионище за секунду превратился в согбенного горем старика, засунул пистолеты в карманы, уныло свесил голову, а руки его бессильно повисли. Покачнувшись, он упал в кресло. Прэ Зидент сознавал, что от ужасной участи его может спасти только чудо - полная удача операции "Сынок", но убийцы в чудеса не верят.
Серж отвечал, вытянувшись по стойке "очень смирно". Опустив трубку и помолчав, он осторожно произнес:
- Я очень сожалею, шеф, вы знаете, как я вас ценю и уважаю, как я благодарен вам, но… вам приказано немедленно явиться… По-моему, вам надо быть готовым…
- Понимаю, понимаю… - еле-еле-еле слышно прошептал Прэ Зидент, посидел ещё немного, с трудом, морщась, словно от боли, поднялся. - Желаю тебе удачи, Се… Серёжа. Я уже ничем не могу тебе помочь. Если сердце твоего отца смягчится, поклонись от меня русской земле.
- Будет, исполнено, шеф.
Ещё больше сгорбившись, волоча ноги, Прэ Зидент Добрел до дверей, обернулся, уныло сказал:
- Завидую тебе, Серж.
И вышел, осторожно прикрыв дверь за собой.
Наступило долгое, напряженное молчание. Для Ивана Варфоломеевича оно было ещё и тягостным. Он машинально глотал холодный чай.
Вдруг Серж осторожно, но обрадованно предложил:
- Можно, я угощу тебя ужином, отец? Ведь ты наверняка голоден.
- Я никуда не хочу идти.
- Поужинаем прямо здесь. Чего бы ты поел?
- Поел бы я того, чего в ваших ресторанах нет, - грустно, однако с неожиданным облегчением ответил Иван Варфоломеевич, - варёной картошечки… А вообще закажи что-нибудь мясное отварное и томатный сок.
- Я хочу угостить тебя и редкими фруктами.
- Угости… Серёжа…
Когда заметно оживлённый Серж ушёл, Иван Варфоломеевич вскочил и быстро заходил по номеру. Поразительно: Серж чем-то привлекал его, но он не испытывал не только отцовских, но вообще никаких добрых чувств. Сколько лет он твердил себе: а вдруг?.. а вдруг?.. И вот сын перед ним - фашист, агент иностранной разведки… Конечно, он не виноват, что стал таким. Его таким сделали те, которые всё ещё мечтают уничтожить нашу страну, наших детей… И в этом ужасном, совершенно бесчеловечном деле им, может быть, будет помогать Сергей Иванович Мо… ти… лештик!.. По сердцу резанула боль, в голове помутилось, перед глазами поплыли чёрные круги… Шатаясь, едва не падая, Иван Варфоломеевич дошёл до дивана, постоял и… вернулся обратно в кресло. Нет, нет, нельзя поддаваться ни боли, ни горю. Он должен выдержать все…
Иван Варфоломеевич принял несколько лекарств, сидел и ловил себя на нелепом желании запеть песенку, которую недавно в этом кресле наскуливал Прэ Зидент: "Раз паутинка, два паутинка, три паутинка…" Но тут же он мысленно сказал себе: "Не ври. Ничего ты не запутался. Просто тебе надо много и желательно глубоко подумать и принять наитвердейшее решение. Ты не испытываешь к Сержу отцовских чувств? А откуда им взяться? Всю жизнь ты прожил один, сейчас ты старик. Дедовские чувства ты должен был бы испытывать, если бы…"
И он неожиданно улыбнулся, подумав о внуке… Правда, улыбка сразу померкла: его внук - сын шпиона… А почему в посольстве сразу согласились на возвращение Сержа домой? Почему - домой? Где у него дом?.. "Только не торопись! - мысленно приказал он себе. - Ведь может же родина оказать на Сержа благотворное влияние!.. Но почему ты называешь его Сержем, а не Серёжей? Потому что пока он - Серж. Как помочь ему почувствовать себя подлинно русским, настоящим гражданином своей страны? Ведь не могли же из него вытравить всё с чем он появился на свет!.. И ведь вот что самое-то страшное: если он не возьмет Сержа с собой, то до конца жизни будет терзаться. Кровью изольется сердце, если он оставит его здесь… А если он привезет домой не сына, а шпиона, который сумеет принести своей родине немало вреда?!"
У него запокалывало в груди, когда он попробовал связать в сознании маленького Серёженьку, от которого не осталось даже ни одной фотографии, с этим вот Сержем… "Беда твоя в том, - мысленно обратился он к себе опять, - что у тебя беда. И ничто не может помочь тебе. Конечно, в посольстве что-нибудь посоветуют… Но что можно посоветовать старому отцу, у которого давным-давно погиб сын, и вдруг он оказался жив и носит галстук с фашистскими свастичками… А вот пионерского галстука он никогда не носил… Нет, нет, нет, он не виноват в том, что с ним сделала война". Иван Варфоломеевич машинально нагнулся, достал из мусорной корзины галстук Сержа (он был снят аккуратно, а Прэ Зидент свой сорвал, резким движением развязав узел), так же машинально засунул erо в ящик письменного стола.
Серж вернулся оживлённым, даже весёлым, вовсе не таким, каким был при своем золотозубом шефе, сообщил, с удовлетворением потирая руки:
- Сейчас всё принесут, отец. Ты знаешь, я не удержался и сказал метрдотелю, что встретил отца. Старик так растрогался, что сам ушёл за какими-то необыкновенными фруктами. Как я счастлив, если бы ты знал! Даже не верится! Не хочется думать о будущем. Главное, что хотя бы сегодня мы можем побыть с тобой вдвоём!
- Ты не боишься, что нас подслушивают?
- Скорее всего, аппаратура отключена. Ультрашеф сказал мне недавно по телефону, что его не интересуют наши с тобой личные отношения, - вполне беззаботно ответил Серж. - Я расскажу тебе всё что смогу. Но пока я на службе, отец. А как только мы сядем в самолет, конечно, если это случится… я не скрою от тебя ничего. Как я хочу вернуться домой!
- Ты вернёшься, - сказав это, Иван Варфоломеевич мгновенно ослабел, откинулся в кресле, подумал, что хорошо бы остаться сейчас одному. - Что стряслось с твоим шефом?
- Не справился с заданием. Так сказать, ты переиграл его, а этого у нас не прощают. Перед тобой он выглядел дурак дураком.
- Боюсь, Серж, что ты надеешься переиграть меня. И я буду выглядеть дурак дураком.
- Отец! - молитвенно сложив на груди руки, умоляюще воскликнул Серж. - Не надо!
- Я плохо разбираюсь в шпионских делах, - словно не заметив этого, сказал Иван Варфоломеевич. - Я и фильмов про вас не смотрю и книг про вас не читаю. Но по обыкновенному здравому размышлению, действовали вы против меня, вернее, пытались воздействовать на меня, не очень убедительно. Вот зачем с тобой был Прэ Зидент? Почему ты не мог прийти один?
- Наверное, на меня не очень надеялись. Как ни странно, именно присутствие шефа и всё его поведение помогли мне сосредоточиться, лишний раз осознать всю сложность моего положения.
Принесли ужин. Иван Варфоломеевич совершенно расхотел есть, но заставил себя сразу приняться за еду.
- Прекрасный сок, - похвалил он. - Видишь ли… Серж. Я не буду анализировать происшедшее, искать в нём неясности, противоречия. Я заглушил подозрительность, недоверчивость. Я обязан бороться за тебя до конца… сын. Это мой отцовский и гражданский долг. И я выполню его. Ты должен… нет, нет, не то слово! Ты не можешь не полюбить родину. Я верю, я стараюсь верить в это. И буду верить до конца!
Серж ел с удовольствием, много, всё его существо излучало радость, даже беззаботность.
- Конечно, нам сразу трудно понять друг друга, - говорил он. - Да я и не настаиваю на этом. Ты не готов к встрече со мной, а я ждал её. Я сделал всё я пошёл на всё, чтобы она состоялась… Сначала бы я хотел побыть с тобой на природе, - мечтательно продолжал он. - И чтобы никого с нами не было. Мне бы хотелось некоторое время побездельничать, отец. Походить по театрам, музеям, галереям…
- Нет ничего проще. Ну, а как с твоей службой?
- Тоже нет ничего проще. Я обязан явиться в соответствующую организацию. Выполнить всё, что требуется.
- Оказывается, я действительно был голоден, - Удивился Иван Варфоломеевич, покончив с едой. - Вот чисто русская привычка: поешь и становишься благодушным. Об этом, кажется, ещё Тургенев писал… Только бы ты не заскучал со мной.
- Чудак, милый чудак. Ты мне с каждой минутой всё ближе и ближе. Я ведь не тороплю тебя. Я и не надеялся сразу понравиться тебе. Я просто боялся тебя.
После долгого молчания Иван Варфоломеевич сказал:
- Но ведь ты всё-таки шпион. Ты не просто возвращаешься с отцом на свою родину. Тебя… как это?.. За-бра-сы-ва-ют?
Серж кивнул и показал глазами в одну и другую стороны: дескать, их всё-таки могут подслушивать и подглядывать, заговорил ровным, намеренно невыразительным тоном, чтобы, видимо, сдержать волнение:
- Сначала я жил в одной семье. Русские. Эмигранты. ещё со времен революции. Говорили по-русски, но сразу же стали учить меня иностранному языку. Меня окружили любовью, роскошью, как наследного принца. Не буду скрывать, да я и не виноват в этом… я не вспоминал ни о чем… я забыл тебя, мать, всё забыл… а если что и всплывало в памяти, то настолько смутно, что тут же забывалось… Прости.
- За что? - Иван Варфоломеевич горестно вздохнул, и горечь эта отозвалась в сердце. - Тебя же увезли мальчуганчиком.
- Только иногда, - всё так же внешне почти равнодушно продолжал Серж, - мне снилась рыбалка. И ловили мы почему-то кита… Оказалось, что меня уже готовили к разведывательной работе. Потом направили в спецшколу. Вот там не было ни любви, ни роскоши. Моими учителями были типы вроде Прэ Зидента. Они были способны вырывать у трупов или ещё живых людей золотые зубы и вставлять их себе…
- Продолжай, продолжай, - слабым голосом попросил Иван Варфоломеевич, - мне надо знать всё, необходимо.
- Но я вижу, как тебе…
- Продолжай.
- Потом другая школа, пострашнее. Постепенно я… Поверь, отец, мне трудно говорить, но что я мог поделать? Малейшее неповиновение и… - Серж махнул рукой. - Меня воспитали в ненависти к моей бывшей родине. Моим идеалом стал фашизм.
- Замолчи… негодяй! - Иван Варфоломеевич закрыл лицо руками, чтобы не видеть его, не плюнуть ему в глаза.
- Ну, негодяй, подонок, выродок! ещё как ты можешь обозвать меня? Как тебе ещё хочется оскорбить меня? Ну! Брось меня, прокляни! Сделай самое страшное для меня - отрекись от меня! Оставь здесь! И больше тебе переживать будет нечего - меня не будет! Неужели ты не понимаешь, что я прошусь, может быть, на верную смерть? У трапа самолета меня уже будут ждать и… прощай, отец! Прощай, родина! И всё-таки… - Серж криво усмехнулся. - И всё-таки я предпочитаю умереть на родной стороне. Окажи мне хотя бы такую милость.
- Не надо так… Серж. Давай возьмем себя в руки и… Я ничего не боюсь, мне ничего не грозит. Я боюсь за тебя. Я должен знать, какой ты есть на самом деле. А тебе простят все, если ты полюбишь родину… Когда у тебя появилось желание вернуться домой? С чего это ты вдруг решил хотя бы умереть там?
- Не вдруг, отец, - мрачно и обиженно отозвался Серж. - Года три назад, когда… - Голос его дрогнул. - Когда мне рассказали о тебе. Я прочитал, вернее, просмотрел все твои научные труды, какие только мог разыскать. Прочитал статьи и очерки о тебе.
- И это будто бы подействовало на тебя? - не удержался от печальной иронии Иван Варфоломеевич;