И она вернулась - но как-то очень странно: стремительно ворвалась в окно и, как безумная, бросилась роботу на грудь.
- За мной гонятся! - выкрикнула она, задыхаясь. - Дондон, за мной гонятся!
И правда: за окном пронеслась черная тень и тут же, грозно шурша крыльями, в зал ворвалась летучая мышь.
- Не отдавай ей меня, - прижималась к роботу бабочка. - Проглотит!... Робот воинственно выпятил грудь и хотел сказать: "Не бойся, я самый могущественный на всей выставке, никто не посмеет и прикоснуться к тебе!"
Однако произнес совсем другое:
- Меня зовут Дондон.
Летучая мышь облетела вокруг робота и тут же заметила прильнувшую к нему бабочку.
- Спаси меня, Дондончик! - умоляла Ленточница.
"Прочь отсюда!" - хотел гаркнуть робот, но снова сказал лишь то, что умел:
- Моя родина - лаборатория.
Летучая мышь кинулась на бабочку, раскрыв пасть с острыми зубами, но проглотить не успела - Ленточница упала на пол, под ноги роботу.
- О, мое крылышко... - простонала она, когда летучая мышь, сделав несколько стремительных кругов и не обнаружив ее, вылетела в окно. - Она оторвала у меня крыло!... Ах, Дондон, почему ты не защитил меня?
- Приходится отвечать на весьма нехитрые вопросы, - выпалил Дондон и засмеялся: - Ха-ха-ха!
От этого ответа у него по спине пробежала дрожь, однако ничего другого он сказать не смог.
А бабочка беспомощно трепыхалась на полу, ей очень хотелось, пока не рассвело, взлететь и вернуться на свой каштан. Но она только кружилась волчком на одном месте.
- Если бы ты знал, как мне больно... - прошептала Ленточница.
- Больше всего я люблю машинное масло, а больше всего не нравится мне сливочное мороженое с абрикосовым вареньем, - последовал ответ.
- Что ты сказал? - не поверила своим ушам Ленточница. - Неужели тебе совсем не жалко меня.
- В будущем у роботов огромные перспективы! - услышала она.
- Как ты жесток и бессердечен... - слабеющим голосом прошептала бабочка.
- Я должен выполнить все то, что во мне запрограммировано!
Бабочка уже не трепыхалась. Вот она в последний раз подняла оставшееся крылышко и медленно-медленно опустила его - чтобы никогда больше не поднять.
- Прощай, Дондончик... - шепнула она, умирая.
- Желаю крепкого здоровья и успехов в личной жизни! - пролязгал робот и бойко притопнул ногой.
А потом наступила тишина. Ленточница недвижно лежала у ног Дондона, за окном светало, открылись двери, хлынула новая толпа любопытных посетителей. Они, конечно, сразу же обступили робота.
- Как тебя зовут? - раздался вопрос номер один.
"Она-то называла меня Дондончиком... - вспомнил робот, терзаемый печалью. - Больше никто и никогда не будет меня так называть!"
- Где твоя родина? - последовал второй вопрос.
"Она говорила, что ее родина - каштан... А я никогда не видел ни каштанов, ни их цветов..." - Слезы душили робота.
Не ответил он и на третий, и на все остальные вопросы, мало того, ни разу не подмигнул, не поднял рук, не притопнул ногой.
Тогда снова позвали главного инженера. Инженер постучал по груди Дондона, повертел разные гайки и строго приказал:
- А ну-ка, говори: каково будущее роботов?
- Каш... та... - с трудом произнес робот, и в груди его что-то захрипело и оборвалось.
Главный инженер поморщился и сказал:
- Испортился наш робот. А ведь как отлично выполнял программу! Попытаемся его отладить, а не удастся - сдадим в металлолом.
Принесли большое белое покрывало и накрыли робота. Сверху повесили табличку: "На ремонте".
Под покрывалом было тихо-тихо. Однако ночью, когда в открытое окно залетал ветерок, принося аромат цветущих каштанов и шелест листьев, из-под покрывала раздавались глухие отрывистые звуки, словно кто-то учился говорить:
- Лен... точ... ни... ца... Каш... тан... Тос... ка...
КТО СМЕЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ...
Ауримас - да-да, тот самый, который когда-то наплакал целое озеро, - этот Ауримас отправился в магазин. В одной руке - хозяйственная сумка, в другой - записка, что надо купить: три бутылки молока, две баночки сметаны, килограмм сахара, пачку масла и еще хлеб, пирог и пять сладких сырков с изюмом. Вот сколько всякой всячины велела ему купить мама.
Идет Ауримас, по сторонам не смотрит, ворон не считает, весело сумкой помахивает. Только вдруг слышит: "бух! бах! трах!" и шаг его замедляется. Впереди - тир, и кто-то палит по мишеням из духового ружья.
"А если... если... - нерешительно переминается мальчик с ноги на ногу, - если зайти и только взглянуть... Взглянуть - и больше ничего".
А ноги уже сами несут его к двери тира. Она широко распахнута, перед мишенями - один-разъединственный парнишка с ружьем в руках. "Трах!" Пораженный меткой пулькой, урчит грузовичок, проезжает немножко вперед и возвращается назад. У Ауримаса даже ладони зачесались - так захотелось самому прицелиться! Он не новичок, он уже знает, как заряжать ружье, как нажимать курок, все-все знает - еще бы, старый, опытный стрелок!
Парнишка отстрелялся, положил ружье и ушел. В тире совсем пусто. На длинном столе лежат несколько духовых ружей и полная коробочка пулек.
"А если... если... - снова мнется мальчик, - если я стрельну всего один разок?... Один разок, и все!"...
- Дайте мне три пульки, дяденька! - Ауримас и сообразить не успел, каким образом вылетели у него эти слова.
Усатый дяденька, работающий в тире, берет девять копеек, отсчитывает три кусочка свинца и внимательно смотрит, сумеет ли малыш сам зарядить ружье. Но Ауримас успешно справляется с этим делом. Потом крепко прижимает приклад к плечу и, облокотившись о стол, начинает водить мушкой по стене в поисках достойной мишени.
Вот мельница, вот корабль, танк, попугай, клоун, вот самолет, грузовик, ястреб, тигр, цветок... Ауримас выбирает клоуна с голубым мячиком в руке. Если попадешь в мячик, улыбающийся клоун перекувырнется и снова встанет.
Однако сегодня клоун почему-то невесел, не улыбается - может, оттого, что чья-то неметкая пуля попала ему в щеку под самым глазом - и теперь там вмятина, словно большая слеза. Уставшая рука клоуна едва удерживает голубой мячик.
Когда Ауримас прицелился и был готов вот-вот спустить курок, клоун словно бы шевельнулся и тряхнул головой.
- Неужели тебе не жалко меня? - донесся до Ауримаса его тихий шепот. - Ведь я точно же, как ты: две ноги, две руки, и глаза у меня есть, и нос... В тире столько мишеней, но никому так не достается, как мне!... Это из-за того, что я клоун и должен смеяться даже сквозь слезы. Посмотри, во что превратился мой клоунский балахон - его будто молью побило, сплошные дыры, а никто не починит, не залатает... Знай себе палят без всякой жалости. Хоть бы ты меня, несчастного шута, пожалел...
Ауримас косится на усатого дяденьку, может, и он слышал, что шепчет клоун? Нет, ничего дяденька не видел, ничего не слышал, только деньги считает.
"Наверно, мне почудилось", - успокаивает себя мальчик и снова целится в клоуна.
- Тогда стреляй, бездушный! - топает ножкой клоун и сжимает кулачок. - Посмотрим, попадет ли в меня хоть одна твоя пуля!
- А вот и попадет, - смеется Ауримас.
- Ах, ты еще смеешься? - горько покачивает головой клоун. - Так знай же: хорошо смеется тот, кто смеется последним!
Ауримас мог бы поклясться, что в тот момент, когда он нажал на курок, клоун внезапно присел и пуля, конечно, шмякнулась в стенку высоко над головой мишени.
- Ничего-ничего, - успокаивает себя мальчик, загоняя в ствол вторую пульку. - От меня не уйдешь!
Он вновь старательно прицеливается. Но что ты скажешь! - когда пуля уже свистит, клоун ловко отклоняется в сторону. Пулька, ясное дело, летит мимо, а клоун показывает Ауримасу нос: вот тебе!
- Ну, погоди! - распаляется мальчик. - Третья пуля всегда самая меткая!
Но, высоко подпрыгнув, клоун легко избегает и третьей, самой меткой пули. От досады у мальчика даже горло пересохло: нет, ни за что не уступит он этому негоднику!
- Дайте мне еще десять пулек, - просит Ауримас, высыпая на стол монеты.
- А родители позволили тебе прострелять столько денег? - спрашивает дяденька.
- Позволили. Я сам накопил эти деньги, - не краснея, врет Ауримас и получает еще десять маленьких кусочков свинца.
- Из десяти-то хоть одна да попадет! - грозит он клоуну, снова вжимая в плечо приклад. - Вот тогда и посмотрим, кто будет смеяться последним.
Пули свистят и свистят, но и клоун не дремлет: то отстранится, то присядет, то подпрыгнет, то мячик подбросит и наконец, когда последняя пуля вонзается в стену где-то под его башмаком, он со смехом высовывает красный язык.
- Ха-ха-ха! - хохочет клоун над неудачливым стрелком.
- Хо-хо, хе-хе, хи-хи, ха-ха! - вторят ему все остальные мишени, даже грузовик трясется от смеха.
- Дяденька, - требует Ауримас, - еще тридцать!
Усач, улыбнувшись, отсчитывает целых тридцать пулек, и Ауримас, насыпав их перед собой, сердито грозит клоуну:
- Ну, погоди! Теперь - или пан или пропал!
- Как бы не так! - ехидно возражает клоун; и снова летят пули, и снова клоун прыгает, кланяется, гримасничает, подбрасывает мячик - даже полы его балахона развеваются, даже колпак съезжает набок... И что же: все тридцать пулек летят мимо... Мало того, после каждого промаха клоун дразнит Ауримаса - то нос ему сделает, то язык высунет, а когда мальчик промазал в последний, тридцатый раз, даже бесстыдно показывает кукиш: вот тебе!...
- Дяденька, еще пятьдесят! - кричит, не в силах сдержать гнева, Ауримас. - И дайте другое ружье: у этого, наверно, кривой ствол, все пули вбок заносит.
Служитель тира подает другое ружье, насыпает перед Ауримасом полсотни пулек, и все начинается сначала. Мальчик палит, но результат тот же. Хоть миллион раз стреляй, хоть лопни - все мимо цели. У клоуна уже щеки вспухли от смеха...
- Дяденька, - в отчаянии спрашивает мальчик, - скажите, этот клоун что... заколдованный?
- Вполне возможно, - серьезно кивает головой усатый дяденька. - Я уже сколько раз замечал, что он довольно странно себя ведет, когда в него стреляют такие маленькие мальчики.
- Да-да, вертится все время, выкручивается. - Ауримас едва сдерживает слезы, от досады у него дрожат губы.
В конце концов остается три копейки - на один-единственный выстрел. Ауримас заряжает эту последнюю пульку медленно, очень медленно и целится как никогда долго. От усталости и напряжения у него ходуном ходят руки, слезы застилают глаза.
- Плачешь? - насмехается клоун. - Плачь, плачь, горе-стрелок, такого мазилу наш тир еще не видывал!
- Хи-хи, хо-хо, хе-хе, ха-ха! - поддерживая его, хохочут мишени.
И вот летит последняя пуля... Но, вероятно, клоун тоже устал: на этот раз он не успевает увернуться. Бум! И под вторым его глазом тоже появляется вмятина - теперь уже на обеих щеках будто по слезе повисло, и личико клоуна кажется бесконечно несчастным и обиженным. Правда, он не кувыркается, для этого надо было попасть в мячик, но Ауримасу достаточно и того, что пуля попала в цель.
- Получил? - удовлетворенно усмехается мальчик. - Так кто же будет смеяться последним, а? То-то!
- Ты мне что-то говоришь? - спрашивает служитель.
- Не-ет... - смущенно бормочет Ауримас. - Это я сам с собой. Он возвращает духовое ружье и гордо покидает тир.
- А где три бутылки молока, где две баночки сметаны, где сахар, масло, хлеб, пирог и пять сырков с изюмом? - удивленно спрашивает мама, когда Ауримас с пустыми руками возвращается домой.
- Так ведь я... я... - бессвязно бормочет мальчик.
- Вот растяпа! Заигрался на дворе, что ли? - мама протягивает руку. - Ну ладно, дай-ка деньги, я сама схожу в магазин.
- Так ведь я... деньги-то... нет денег... - лепечет Ауримас и вытаскивает из кармана пустой кошелек.
- Как так? - не верит мама. - Куда же ты их девал?
Ауримас опускает голову и молчит.
- Потерял или, может, у тебя отняли? - продолжает расспрашивать мама.
- Отняли, - мотает подбородком Ауримас.
- Кто?
- Один такой негодник... Клоун.
- Клоун?!
- Да... Тот, что в тире.
- А! - Мама сразу все понимает. - Ясно. Пойдем.
- Куда?
- Увидишь.
Мама берет сына за руку и ведет в тир. Войдя туда, спрашивает служителя:
- Вы знаете этого мальчика?
- А как же! - отвечает тот. - Он только что расстрелял целую коробку пулек.
- Я очень вас прошу, - говорит мама, - не давайте ему больше ни одной пули! Он истратил все деньги, на которые должен был купить продукты.
- Ай-яй-яй, как нехорошо, - качает головой дяденька. - А сказал, что сам накопил.
Щеки Ауримаса становятся от стыда кирпично-красными.
- Теперь, - говорит мама, - целый месяц не будешь смотреть телевизор и ездить на велосипеде.
Это такое тяжелое наказание, что Ауримас даже ахает. Мама прощается с усатым дяденькой, и они выходят из тира. Ауримас едва волочит ноги. В дверях, не вытерпев, оборачивается и смотрит на клоуна. Негодник хохочет во весь рот, в глазах у него прыгают бесенята.
- Ну так как же, - ехидно вопрошает он Ауримаса, - кто смеется последним? Ха-ха-ха!
- Хо-хо-хо, хе-хе-хе, хи-хи-хи, ха-ха-ха! - вторят ему другие мишени.