Мальчишки присели еще ниже, а Ника вздохнула.
– Не умеете, дак нечего и соваться, – сказал Владик. – А еще говорила: "Не сломаем, вещь чужая…"
– Чужая, когда хозяин есть, – огрызнулась Ника. – А тебя будто сдуло. Улепетнул, одного ударчика испугался.
Владик даже задохнулся от негодования. И пока хлопал губами, пока думал, как ей ответить покрепче, возмущенно зазвенел Тилька:
– Бестолочь ты непроз-зрачная! Он меня спасать побежал! Потому что я раз-збился из-з-за тебя, динь-дура!
У Ники кругло открылся рот. У рыжего стрелка Кости и у белобрысого Матвейки тоже. Ника шепотом сказала:
– Ох… это кто?
– Не твое дело, – буркнул Владик.
– А он… какой? Заводной, да?
– Сама ты з-заводная! Я настоящий!
– Ой… – опять сказала Ника.
– Вот тебе и ой, – хмуро отозвался Владик. – Давайте зонт… авиаторы бестолковые.
Кое-как он расправил сломанные и погнутые прутья. Свернул зонт, обмотал его ремнем от сумки. Ника молча смотрела на него. Потом нерешительно сказала:
– Ты просто волшебник какой-то. Летать умеешь. И такой у тебя этот… Стекляшкин.
Владик сердито хмыкнул. Потому что никакой он был не волшебник. То, что он полетел, получилось само собой. Ветер подходящий и зонт… А "стекляшкин" Тилька если и волшебный, то сам по себе. Не Владик же его сделал…
– Грохнула зонтик да еще ерунду мелет. А "волшебнику" теперь дома будет нахлобучка.
Сказав эти сумрачные слова, Владик зашагал прочь. Не оглянулся. Вернее, оглянулся, но не сразу. Только на краю площади. Мальчишки остались у водокачки, а Ника шла за ним.
– Ты чего… – сказал Владик.
– А тебе здорово попадет? – виновато спросила Ника.
Владик не знал. Это будет зависеть от маминого настроения. Но ответил громко и сурово:
– Еще бы!
Если у этой вредной девчонки с рогаткой проснулась совесть, то пусть помучает ее посильнее.
Ника догнала Владика и тихо объяснила:
– Мы ведь не нарочно…
– Ха! Сперва пуляют по человеку из рогаток, а потом – "не нарочно"!
– Костик же не просто так пулял…
– Ну да! Он готовился к международным соревнованиям. Турнир стрелков по летающим зонтикам!
– Он думал, что ты шпион, – сказала Ника.
Владик обалдело поморгал, потом вздохнул:
– Тогда он такой же глупый, как ты… Где это видано, чтобы шпионы летали на зонтиках?
– Ну… он же думал, что не настоящий шпион, а веревочный.
– Что-о?
– Ты разве никогда не слышал про веревочниц? Это тетки такие, они везде стараются занять ребячьи площадки и натягивают там веревки. Будто бы для белья. А на самом деле чтобы нам негде было играть. У них тайное общество против ребят…
– Такую тетку я тоже знаю, – сказал Владик. – Но я-то здесь при чем?
– Мы думали, что ты летаешь и высматриваешь для них площадки.
– У-динь-дивительно бестолкова… – звякнул Тилька. А Владик возмутился:
– По-вашему, я похож на шпиона?
– Теперь-то видно, что нисколечко не похож, – примирительно сказала Ника. – Но на высоте трудно разглядеть…
– Зачем ты так длинь-длинно с ней разговариваешь? Прогони ее, – посоветовал Тилька.
– А ты помолчи, сосулька, – насупленно отозвалась Ника.
От оскорбления Тилька чуть не свалился с дужки очков.
– Я?! Сосулька?! А ты… кроко-длинь-дилиха безобразная!..
– Сперва разбила маленького, а потом еще обзывает! – сказал Владик– Чего ты за нами увязалась? Иди к своим рогаточникам…
– Ну и пожалуйста… А я хотела с тобой пойти, чтобы сказать твоим родителям, что зонтик я сломала, а ты не виноват.
– Очень благородно, – ехидно отозвался Владик. – Только родители приходят вечером. Ты что, ждать их собираешься? Шагай-ка ты домой.
Они в это время уже спустились по ракушечному трапу на широкую улицу Трех Адмиралов. Здесь была троллейбусная линия. Не глядя больше на Нику, Владик подошел к остановке и прыгнул в троллейбус номер два. Надо было забрать в сквере сумку и отправляться домой.
9
Владик совсем забыл, что день субботний и мама не на работе. Она встретила Владика на пороге и неласково сказала:
– Явился наконец… Будешь сразу во всем признаваться или станешь сперва городить небылицы?
– Буду признаваться, – вздохнул Владик.
– Давай-давай…
– Зонтик сломался.
– Миленькое дело! Я же говорила! А ты что? "Ах, он крепкий, ах, я осторожный!.." Ладно, зонтик – это раз! А дальше?
– Что? – робко спросил Владик.
– Ах, "что"? Может быть, ты хочешь рассказать, что сидел сегодня на уроках и даже получил кучу пятерок? Прогульщик несчастный! Из школы прибегают одноклассники: "Почему вашего Владика нет на занятиях?" А я откуда знаю, почему? Я схожу с ума, товарищи тоже переживают…
– Товарищи! – сказал Владик. – Наверняка Витька Руконогов, этот ябеда и предатель.
– Не смей так про него говорить! Он замечательный мальчик!
– Ну конечно! Он замечательный, а я…
– Где ты был?!
– Я нечаянно… Меня унесло. Ветер такой могучий, а зонтик такой… как парус, меня как дернет, как понесет, а там колючки, и я вверх, по воздуху…
Мама села на стул, задумчиво взялась за подбородок и стала смотреть на Владика очень внимательно. На лице ее читалось, как буквы на бумаге: "Ну-ну, давай. Послушаем, что еще сочинишь…"
– Вот ты не веришь, а я правда по воздуху. А там яхта, ее на камни несло, надо было протянуть канат, а лететь, кроме меня, некому, а она бы разбилась… Ну, ты не веришь, а я не могу, когда ты не веришь! А если поверишь, то испугаешься и опять меня наругаешь, ты скажи сперва, что ругаться не будешь, и я расскажу, чтобы ты поверила, а то…
Мама встала и деловито потрогала Владькин лоб.
– Конечно. Бегаешь по такой погоде раздетый, а потом грипп или ангина. Голова болит?
Владик ухватился за спасительную ниточку.
– Не болит, – сказал он слабым голосом. – Только гудит немного. И какая-то слабость…
– Я так и знала! Немедленно в постель!
Владик послушно побрел в комнату, где стояла его кровать. Начал расстегивать рубашку. Тилька, который опять сидел в кармане, шевельнулся: "Не забудь про меня".
– Мамочка, принеси, пожалуйста, стакан воды, – попросил Владик. – Что-то немножко в горле пересохло.
Мама торопливо принесла воду. Владик отхлебнул и поставил стакан на столик с учебниками. Глаза у мамы были испуганные, но она сказала:
– Раздевайся и ложись, но имей в виду, что разговор наш не закончен.
– Ладно, – покорно согласился Владик. Мама вышла, а он высадил Тильку в стакан. Стеклянный барабанщик будто растворился в воде – если не приглядеться, то и не заметишь.
Владик заполз под одеяло.
Ему было немножко не по себе. Не очень-то честное дело притворяться больным, чтобы спастись от неприятностей. Будто дезертир какой-то. Мама, конечно, переволновалась, когда подлый Витька Руконогов прибежал и наябедничал про его прогул. А сейчас опять волнуется из-за его фальшивой болезни. Пускай уж лучше отругает сразу…
Но тут Владик почувствовал, будто он и в самом деле больной. Усталый и разбитый. Снова заболели ушибленные на палубе ноги, загудели плечи, застонали жилки в руках. Мягко закружилась голова. А в закрытых глазах поплыли клочковатые облака, волны, скалистый берег, желтые цветы сурепки. Владика куда-то плавно понесло. Будто он снова полетел. "Ну и ладно", – подумал Владик и приготовился сладко задремать. Но в это время затренькал звонок. Это пришла к маме соседка Игнатия Львовна – грузная дама с медовым голосом.
Игнатия Львовна только что вернулась с заседания Тайного Клуба Веревочниц (сокращенно ТКВ).
Про этот клуб знают немногие. Для посторонних он называется "Кружок макраме". Женщины там плетут из веревок и шпагатов разные узорчатые изделия. Но это для отвода глаз. А на самом деле в этом клубе они учатся плести интриги и разрабатывают планы, как опутать бельевыми веревками все детские площадки. Чтобы мальчишки и девчонки не бегали и не прыгали там, не гоняли мячи и не мешали своим шумом почтенным людям.
На волейбольной площадке в своем дворе Игнатия Львовна вывешивала веревки много раз, но эти отвратительные дети поднимали такой крик, что приходилось в буквальном смысле сматываться. Теперь в клубе пытались изобрести невидимую веревку, которая будет цеплять ребят скрытно. Однако дело шло туго, и все члены клуба получили задание продолжить тайные опыты дома.
– Здравствуйте, моя милая, – пропела Игнатия Львовна маме Владика. – Нет ли у вас, голубушка, моточка бельевого шнура? Нам в кружке поручили сплести очень хитрые узоры, а у меня кончилась вся веревка. В понедельник я куплю и верну вам.
Шнур у мамы был, и она с удовольствием дала моток Игнатии Львовне. Мама считала соседку доброй и солидной женщиной, любила с ней беседовать. Сейчас она пожаловалась на Владика. Подумать только, не пошел в школу, где-то гулял полдня под дождем и ветром, потом начал сочинять всякую чушь и теперь лежит с простудой.
Соседка сдержанно охала и кивала.
– А что я могу сделать? – сказала мама. – Тут нужна сильная мужская воля, но отцу всегда некогда, он с утра до вечера на репетициях и смотрах.
Это была правда. Папа служил первым трубачом в оркестре, а оркестр-то не простой. Морской и показательный. И папа – не просто музыкант, а человек военный, с погонами главного корабельного старшины. А у военного оркестра полно работы: то приезжает комиссия адмиралов, то надо готовиться к параду, то ехать на гастроли…
– А когда приходит с работы, вместо того чтобы побеседовать об отметках и дисциплине, начинает с сыном дурачиться и барахтаться на ковре. Будто два четвероклассника!
– Да, это очень печально, – посочувствовала Игнатия Львовна и посоветовала маме почитать в журнале "Семейное здоровье" статью профессора Чайнозаварского.
Статья называлась "Народная медицина и народная педагогика". Профессор писал, что в наше время многие врачи стали вновь прибегать к старинным способам лечения: к разным травам, снадобьям и припаркам, которыми исцеляли больных в народе много сотен лет назад. Почему бы и в педагогике не вспомнить старые способы? Много веков подряд самым надежным средством воспитания был березовый прут. А сейчас этот метод незаслуженно забыт…
– Правда, у нас на юге березы – редкость, – вздохнула Игнатия Львовна. – Но при желании можно подобрать другую древесную породу.
С этими словами Игнатия Львовна попрощалась.
– Сама ты древесная порода. Бестолочь непрозрачная, – отчетливо сказал ей вслед Владик.
Мама влетела в комнату.
– Ты сошел с ума!
– А чего она…
– Я скажу отцу, чтобы поговорил с тобой как следует. Пусть только придет.
– Ну и придет… Я ему все объясню. Он все до конца выслушает, он терпеливый.
– Слишком терпеливый, ни разу не взялся за тебя… Боюсь, что мне самой придется поступить, как советует профессор…
– Я болею, – быстро сказал Владик.
– Ничего, я подожду. Имей в виду, сегодняшние фокусы я тебе не прощу.
– Простишь, простишь, – сказал Владик.
– Это еще почему?
– Ты сама говорила, что все мне простишь, кроме музыкальной школы. А теперь ведь не музыкальная…
– Болтун несчастный, – сказала мама и ушла из комнаты, чтобы нечаянно не засмеяться.
А Владик уснул. Он спал до самого вечера, потом поужинал, потом снова улегся. Он не слышал, как вернулся папа и о чем они с мамой говорили. Ему снилось, что они вдвоем с Никой летят на зонтиках, а внизу бегут рыжий Костя и белобрысый Матвейка. И кричат:
#
Ветер с зюйд-веста,
Жених и невеста!
Летят без оглядки,
Сшибем из рогатки!
Это был, конечно, глупый сон, следовало бы проснуться, но Владик не сумел.
…А в стакане спал стеклянный барабанщик Тилька. Спал беспокойно, иногда вздрагивал, и вода плескалась. Тильке тоже снились недавние приключения…
10
Утром дождя не было. Владик проснулся и увидел проблески солнца. Ночью во сне он летал среди разноцветных облаков и теперь старался вспомнить про это. В памяти остались только обрывки, но все равно было хорошо.
– Тилька, – шепотом позвал Владик.
Тилька не отозвался. Владик скосил глаза на стакан. В стакане было пусто: ни воды, ни Тильки.
– Ма-ма-а! – перепуганно завопил Владик.
Мама примчалась.
– Что с тобой?
– Где вода из стакана?
– Вода? Я выплеснула. В нее попала муха…
– Что ты наделала! – отчаянно сказал Владик… и увидел, что над краем учебника истории блестит капелька – Тилькина голова. Тилька прижимал к стеклянным губам крошечный палец.
Владик шумно передохнул и откинулся на подушку.
– Что с тобой? Ты еще болеешь, тебе плохо? – перепугалась мама.
Владик захохотал и вскочил.
– Я здоров, как сто слонов!
– Ну разумеется, – сразу успокоилась мама. – По выходным ты всегда здоров, потому что не надо идти в школу… В таком случае отправляйся на рынок за помидорами.
– Сию минуту!
Но "сию минуту" не получилось. Пока Владик умылся, пока позавтракал, пока выслушал мамины наставления, прошел, наверно, час. Когда Владик, махая сумкой, топал к рынку, солнце стояло уже высоко. То есть это принято говорить, что стояло. А Владику казалось, что оно мчится среди быстрых клочкастых облаков, как оранжевый мяч. Оно часто пряталось в эти облака, но так же часто выскакивало из них, и тогда становилось жарко, будто рядом распахнули печную дверцу.
На каменных плитах тротуара сверкали лужи. Ветер был сильный, как вчера, он срывал и сыпал в лужи капли с каштанов и акаций. И листья тоже срывал, и колючие шарики каштанов. А лужи морщил и делал их похожими на стиральные доски. Искры солнца вспыхивали на них, как бенгальские огни…
Тилька сидел на дужке очков и болтал стеклянными ножками. Владик сказал ему:
– Хорошо, что ты ночью выбрался из стакана.
– Я пре-длинь-смотрительный, – прозвенел Тилька Владику в ухо. – Мне совсем не хотелось отправляться в канализацю.
– А по-моему, ты просто испугался мухи, – поддразнил его Владик.
– Я?! Какая дринь-бень-день! – возмутился Тилька. И вдруг сказал очень серьезно: – Я испугался, что в стакане я заметный. Не такого цвета, как вода.
Владик удивился:
– А какого же ты цвета?
– Посмотри сам. Клюквенного…
Владик взял Тильку на ладонь.
– Ты что выдумал!
Тилька был такой же, как всегда: бесцветное стекло, искорка на плече. Но он сказал:
– Смотри, смотри как следует.
Владик повертел Тильку так и сяк. И при одном из поворотов заметил, что в стекле и правда мелькнул красноватый отсвет.
– Ну… самую чуточку. Совсем незаметно. Тилька, а отчего это с тобой?
Тилька сказал с гордой ноткой:
– Потому что, когда я разбился, на стекло попала капелька крови. Твоей… Теперь во мне тоже человечья кровь.
– Это же хорошо, Тиль!
– Неплохо, – снисходительно согласился он. – Только есть свои неудобства… Когда будешь высаживать меня, выбери лужу у кирпичной стены. В красном отражении я буду не так заметен.
В городе, сложенном из мелового камня и серого ракушечника, не так-то легко найти здание или забор из кирпичей. Наконец Владик оставил Тильку в луже у красной трансформаторной будки. Они договорились встретиться через пару дней, и Владик, махая сумкой, поскакал на рынок.
Но путь лежал мимо библиотеки, и, конечно же, Владик подумал: "А почему бы не заглянуть к Гоше?"
Гоша сидел над тетрадкой и грыз карандаш. Владику он обрадовался.
– Послушай, что я сочинил!
#
Над морем взволнованным ветреный вечер
Луну запалил, как большую свечу.
Летел в океане прославленный "Кречет".
И мне показалось: я в небе лечу.
– Молодец! – сказал Владик. – Гоша, а я вчера тоже летал! Правда! С зонтиком…
И он стал рассказывать Гоше про вчерашние приключения.
Гоша охал, удивлялся, махал растопыренными ресницами, дергал себя за бороду, качал головой и, когда слышал про опасности, озабоченно говорил: "Ай-яй-яй". А если человека так замечательно слушают, ему хочется говорить еще и еще. Поэтому рассказ у Владика продолжался почти полчаса. Наконец Владик выдохся и обессиленно бухнулся на Гошину корабельную койку.
– Ай-яй-яй, – последний раз проговорил Гоша. – А если бы ты где-нибудь грохнулся?
– Ну, вот еще! – откликнулся Владик, болтая в воздухе ногами. – Полеты я вполне освоил, зонтик надежный… Жаль только, что теперь надо нести в мастерскую.
Гоша быстро отвел глаза, чтобы Владик не прочитал в них такую мысль: "Ну и слава Богу, что в мастерскую. А то еще брякнешься…"
– Сейчас чайку заварю, – бодро сказал Гоша. – Тебе с сахаром? – Сам он пил соленый чай.
– Ага… Вообще-то я завтракал…
– А у меня апельсиновое варенье припасено. Специально для тебя.
– Тогда конечно! – обрадовался Владик.
Гоша завозился у плитки, приговаривая:
– Заварим покрепче, попьем побольше… Чаек с утра – дело полезное, мозги прочищает… Я полночи не спал, теперь надо освежиться.
– Почему не спал? – спросил Владик, валяясь на койке. – Разве у гномов бывает бессонница?
– Не бессонница! Все над поэмой сидел. Думал, как ее закончить. Главную рифму искал… – Гоша оглянулся на Владика.
Владик перестал дрыгать ногами и сел. Он вспомнил, что обещал Гоше помочь с этой рифмой.
– Я тоже искал, – сказал Владик и слегка покраснел. – Пока что ничего в голову не идет… Гоша, я буду еще думать…
Он встал и осторожно вышел на балкон. Солнце по-прежнему летело среди косматых облаков. Шумели деревья, и внизу, на тротуарах, вспыхивали лужи. Влажный ветер был теплым и сильным. Он толкал Владика в грудь упругими ладонями. Владик наклонился ему навстречу, перегнулся через перильца.
– Владик, не упади, – сказал из комнаты Гоша.
– Зачем это мне падать?
– Смотри, слетишь с балкона, а зонтика-то сейчас нет…
Владику показалось, что при таком ветре и при таком хорошем настроении можно полететь и без зонта. Раскинуть руки, грудью лечь на тугие потоки воздуха – и они тебя подхватят, и ты заскользишь среди них, как легонькая модель планера.
От карниза крыши на башенке тянулась к балкону обвитая плющом веревка. Владик ухватился за нее, встал на перильца. Они задрожали под ногами, на секунду сделалось жутковато. Но ветер тут же развеял страх. Он был плотным и надежным, этот ветер. Владик наклонился ему навстречу. Ветер держал его. Еще немного – и в самом деле подхватит, понесет, как сдутое с крыши голубиное перо. Летело солнце, летели облака, летел ветер! Почему бы не полететь и Владику? Он улыбнулся и, качаясь на перильцах, отпустил веревку…
– Владик! – ахнул за спиной Гоша. Что-то загремело в комнатке, сильная рука рванула Владика за рубашку. – Назад!..
Но сам Гоша не удержался. Тяжелым своим телом он пробил перильца и ухнул в пустоту.
Как быстро и страшно может измениться жизнь. В один миг! Только что было чудесное утро, блеск веселого солнца, летящая радость. И вдруг… распластанный на тротуаре Гоша.
Когда Владик скатился по лесенке и выскочил на улицу, Гоша уже не лежал. Он сидел у стены под окнами библиотеки, раскинув громадные ступни и упираясь ладонями в мелкие лужицы. Глаза его были закрыты.
– Гошенька! – заплакал Владик. – Что с тобой? Гоша!