Спирька, со свойственной ему торопливостью, подошел к окну и просунул голову в освобожденное от стекла отверстие. Из квартиры на него пахнуло теплом.
- Лезешь? - тихо спросил у него Ленька.
- Конечно, - ответил Спирька.
Тогда Фомкач схватил его за ноги и почти насильно протиснул через оконное отверстие.
Через минуту Спирька, находясь уже в квартире, встал на подоконник, спустил задвижку и открыл окно. Рыжик и Немец сейчас же перелезли к Спирьке. Последним стал подниматься Фомкач. Когда половина его туловища лежала уже на подоконнике, Леньке, как перед тем Спирьке, почудилось, что кто-то ходит позади него. Фомкач оглянулся и вперил в темное пространство широко раскрытые глаза, как бы желая взглядом разорвать черную пелену ночи, но он ничего не увидал и успокоился.
Фомкач первым делом, как только перелез через окно, зажег серную спичку. Трепетный огонек осветил большую с двумя окнами комнату - не то кабинет, не то контору.
Рыжику прежде всего бросился в глаза огромный письменный стол со множеством интересных и блестящих предметов. Но не успел он их хорошенько разглядеть, как спичка в руках Фомкача потухла и густой мрак ночи поглотил все вещи. Но вот Фомкач зажег вторую спичку, и Рыжик явственно разглядел на краю стола бронзовую фигурку собачки, под которой лежали какие-то бумаги. Санька подскочил к столу, схватил золотую, как он думал, собачку и спрятал ее в карман.
С этого момента Рыжик как будто переродился. Апатичное состояние, в котором он все время находился, сменилось вдруг необычайным оживлением. Санькой овладела неслыханная жадность, жадность вора. Похитив одну вещь, ему захотелось забрать все, что было на письменном столе, и даже самый стол. Весь охваченный воровским азартом, Рыжик бросился к столу с явным намерением стащить все, что глаза увидят, но Ленька его остановил.
- Погоди здесь работать, - сказал он ему, - дай прежде шторы спустить.
С этими словами Фомкач подошел к окнам и опустил шторы. В комнате сделалось совершенно темно. Тогда Ленька зажег одну из двух свечей, стоявших на письменном столе в красивых подсвечниках перед большим бронзовым письменным прибором. При свете огня обстановка кабинета выступила довольно ясно.
Не бог весть какая это была обстановка, но Рыжику и Спирьке казалось, что они попали в царский дворец. Ничего подобного они во всей своей жизни не видали. Даже квартира панычей, от которой Рыжик когда-то был в таком восторге, побледнела в сравнении с кабинетом, в который он проник как вор. Больше всего Рыжика соблазнял стол, на котором была масса безделушек. Как только Фомкач зажег свечу, Санька с каким-то остервенением принялся за грабеж. Лихорадочно трясущимися руками хватал он карандаши, бронзовые крышки от чернильниц, перочинные ножи и другие мелкие вещи, набивая ими карманы и пряча их за пазуху. Глаза его сверкали фосфорическим блеском. Он тяжело дышал и был возбужден до крайней степени. В таком точно состоянии находился и Спирька. Оба приятеля чуть было не подрались у стола из-за коробки перьев - до того они забылись и вошли в азарт. А Фомкач, от которого почему-то ни на шаг не отступал Немец, возился около несгораемого денежного шкафа, привинченного к стене. Однако Фомкач вскоре должен был убедиться, что из-за отсутствия необходимых инструментов ничего со шкафом не сделать, и он, махнув на это дело рукой, подошел к письменному столу, около которого "работали" Рыжик и Спирька. За Фомкачом, точно тень, последовал и Ванька Немец.
- Бросьте! Что вы делаете! - зашипел на приятелей Фомкач, увидав, с какой жадной торопливостью они "очищали" стол.
- Работаем, вот что!.. - забыв всякую осторожность, почти крикнул Санька, скосив глаза.
- Тсс… рыжий дьявол!.. - заскрипел зубами Ленька и оттащил Рыжика от стола.
Но тот напряг свои силы, вырвался из рук Фомкача и, подбежав к письменному столу, почти лег на него.
- Это мое… Я первый увидал!.. - задыхаясь от волнения и силясь руками обнять весь стол, твердил Санька.
Он был неузнаваем. Лицо его, широкое и курносое, было выпачкано в чернилах, которые он пролил, когда грабил стол. Шапки на нем не было: он еще в чулане потерял ее. Рыжие кудри разлохматились и при свете трепетно горевшей свечи отливали червонным золотом. Широко раскрытые глаза его казались совершенно черными. Они были полны огня, тревоги и решимости.
- Никому не дам… Я первый… Мое это… - точно в бреду повторял Рыжик, наваливаясь на стол.
Фомкач побледнел от ярости и страха.
- Да ты что же это, щенок паршивый, делаешь? - сквозь зубы процедил Ленька и схватил Рыжика за плечи. - Аль засыпать хочешь нас?.. Так я, брат, тюрьмы не боюсь… А вот тебя…
Фомкач не договорил: ему послышалось, что щелкнул замок в одной из дверей кабинета, и он осекся на полуслове. Услыхали щелканье замка и остальные воришки. Одно мгновение - и все они стояли у открытого окна, готовые при малейшей опасности выскочить вон из кабинета. Прошла минута жуткого, мучительного ожидания. Но кругом было мертвенно тихо. Дождь перестал. Слышно было, как стекали последние капли дождя и как они все реже и реже позвякивали, падая на камни. Из соседней комнаты до слуха притаившихся воров доносилось равномерное и солидное тиканье больших, как можно было догадаться, часов.
Прошло еще несколько минут, Рыжик, Спирька и Немец все еще не могли прийти в себя от страха и с ужасом поглядывали на ту дверь, у которой, как им всем показалось, щелкнул замок. Один только Фомкач очень скоро успокоился и решил продолжать "дело". Ему нужно было проникнуть в другие комнаты. Он помнил наставления Горбатихи, которая главным образом указывала на столовую и на спальню. По ее словам, в столовой должен был находиться буфет, полный серебра, а в спальне на туалетном столике - шкатулка с драгоценностями. В кабинете было две двери: одна напротив окон, другая направо, неподалеку от письменного стола. Обе двери, по уверениям Горбатихи, никогда не запирались на замок. Фомкач решил сначала проникнуть в столовую, как в менее опасную комнату. Окончательно успокоившись, он направился к двери, что находилась напротив окон, полагая, что она ведет в столовую.
Рыжик в первый раз увидел, как ночные воры ходят по комнатам. Фомкач, шествуя к дверям, высоко поднимал босые ноги и балансировал туловищем и руками, точно канатоходец. Ступал он всей пятой, боясь встать на цыпочки, чтобы не хрустнули как-нибудь суставы в больших пальцах.
Но вот Ленька достиг двери. Тихо и осторожно нажал он медную ручку и, затаив дыхание, постепенно стал налегать на дверь. Но напрасно: дверь не открывалась. Не могло быть сомнения, что дверь была заперта на замок. Обстоятельство это сильно обеспокоило и даже испугало Фомкача. "Стало быть, замок давеча щелкнул неспроста", - промелькнула у него мысль, и он решил попробовать другую дверь. "Ежели и та заперта, надо, значит, удирать, покуда время есть", - подумал Фомкач и повернул направо.
К великой радости Леньки, вторая дверь была не заперта и вела прямо в столовую. Зоркие глаза опытного вора сразу увидали большой темный буфет, который выделялся своими огромными размерами. Оставив дверь в столовую открытой, Фомкач вернулся к своим помощникам. По дороге он потушил свечу. В кабинет сквозь неплотно задернутые шторы проникали сумерки приближавшегося рассвета.
- Братцы, - заговорил тихим шепотом Фомкач, - уже не рано… Скоро, гляди, светать зачнет… До шкатулки не добраться, а столовая - вот она… Заберем покуда серебро, а там касательно шкатулки поглядим опосля… Ты, Спирька, оставайся здесь… Ежели что заприметишь, сейчас знать дай… А мы с Ванькой да Рыжиком пойдем в столовую работать…
Спирька остался в кабинете возле окна, а остальные все отправились в столовую.
Рыжик, подражая Фомкачу, шагал так, будто пол был усеян колючим щебнем или стеклом.
Время между тем шло, и с каждой минутой становилось светлее. Яснее стали обрисовываться предметы. Только теперь Рыжик увидал всю обстановку кабинета. Громадный кожаный диван с высокой спинкой, два кресла, шкаф с книгами и тяжелые стулья темными выпуклыми пятнами выступали на фоне светлых обоев.
В столовой было еще светлее, так как мебели здесь было меньше, а окон больше. Фомкач, видя, что времени осталось совсем мало, заторопился и прибавил шагу. С буфетом возился он недолго. Железной отмычкой он живо открыл все дверцы и стал вытаскивать сначала салфетки да скатерти, а потом уже ложки, ножи, вилки и другие ценные серебряные вещи… Помогали ему Ванька и Рыжик. Каждую металлическую вещь они должны были обернуть в салфетку, чтобы они не ударялись друг о друга. На этот раз Рыжик действовал не совсем охотно и ежеминутно спрашивал у Леньки: "Еще не все?", на что тот каждый раз отвечал сердитым, угрожающим жестом. Рыжика мало интересовали ложки и вилки, хотя они и были серебряные. Его больше всего занимали те блестящие бронзовые безделушки, которые он стащил со стола. Этими безделушками были набиты его карманы и пазуха. Саньке хотелось скорее уйти отсюда и на свободе хорошенько разглядеть добычу.
- Вот и все… - прошептал Фомкач, взвалил себе на плечи узел и быстро направился к кабинету.
Рыжик, а за ним и Немец последовали за своим старшим. Но не успели они дойти до дверей, как вдруг среди мертвой тишины раздался отчаянный крик Спирьки, и вслед за тем послышался топот ног, мужские голоса и хлопанье дверьми. У Фомкача ноги подкосились, а из рук выскользнул узел и упал с глухим звоном на пол. Рыжика охватил ужас. Трепеща всем телом, он с лихорадочной торопливостью стал выгружать карманы и выбрасывать вон все похищенные им вещи. Он теперь не только ими не дорожил, но все они были ему противны. Каждая вещь усиливала ощущение ужаса.
- Вот они где, мазурики! - раздался вдруг чей-то сильный, грубый голос.
В столовую вбежали люди, здоровые, бородатые, не то дворники, не то мастеровые.
- Ага, голубчики, поймались!.. - радостно воскликнул первый из них, рослый, широкоплечий детина с зажженной свечой в руке. - Павел Антипыч, пожалте - все здеся… Как будто в тенета голубки попалися!..
Фомкач со всех ног бросился было в кабинет, рассчитывая там выскочить из окна, но не тут-то было: в кабинете уже были люди, которые держали Спирьку…
Через несколько минут вся шайка была на дворе. Воров окружили дворники, рабочие и добровольцы-конвойные. Рассвет был близок. Небо очистилось от туч, и день обещал быть солнечным.
- Эй, что там такое? - крикнула какая-то заспанная физиономия, высунувшись из окна третьего этажа.
- Воров поймали! - охотно отвечал тот самый широкоплечий парень, который раньше всех вбежал в столовую.
Он, по-видимому, испытывал огромное удовольствие от сознания, что воры пойманы. Крупное скуластое лицо его расплылось от улыбки. Он крепко держал Рыжика за руку и, часто наклоняясь к нему, радостно повторял одну и ту же фразу: "Что, голубчики, пыймали вас?.." При этом выражение лица у него было такое, точно он сообщал мальчику великую радостную весть.
Двор стал просыпаться. То и дело раскрывались окна, высовывались любопытные лица, и со всех сторон сыпались вопросы:
- Что случилось?..
- Где поймали?.. Кого поймали?..
- Каких мазуриков?.. А, вот они где!..
- Бей их!..
Все эти восклицания ясно и отчетливо улавливал Рыжик, но понять, вникнуть в смысл этих отрывистых фраз и слов он не был в состоянии. В голове у него стоял беспрерывный звон, а перед глазами сверкали какие-то блестящие, огненные круги. Здравый смысл совершенно оставил его, и он до того растерялся, что не мог точно сообразить, где он и что с ним случилось. Все происходившее вокруг него казалось ему сном, а мгновениями он даже был уверен, что все случившееся к нему лично не относится и что он является здесь посторонним зрителем. И на широком смертельно бледном лице его появилась бессмысленная и жалкая улыбка. Пришел в себя Рыжик только тогда, когда кто-то крикнул: "Бей их!" - и вслед за этим раздался отчаянный вопль Спирьки.
- Ой, родимые, не буду!.. - завопил Спирька.
Вслед за его криком послышался плачущий, жалобный голос Немца и глухое хрипение Фомкача.
- Вот так их… - раздавались отдельные голоса.
- Бей их!.. Чаво мазуриков жалеть!.. - крикнул кто-то.
В тот же момент Рыжик почувствовал удар по затылку. Удар был настолько силен, что у Саньки помутилось в глазах. Он, наверно, упал бы, если бы не тот самый детина, который крепко держал его за руку.
- Тише, слышь, бей! - оглянулся на кого-то детина. - Эдак и пришибить недолго…
- А он не воруй! - послышался как бы в ответ чей-то голос.
Вдруг случилось нечто совсем неожиданное. Фомкач, которого несколько человек били смертным боем, вырвался из их рук, ловким ударом свалил одного из самых сильных и бросился к воротам. За ним кинулась вся черная масса. Побежал и тот, который держал Рыжика. Пленника своего мужик не выпускал из рук, и бедному Саньке волей-неволей пришлось во весь опор мчаться с державшим его человеком.
На улице толпа рассыпалась во все стороны. Торжественная предутренняя тишина нарушилась криками, свистками и топотом бегущих людей.
- Держи его!.. Лови, лови!.. - раздались голоса.
Рыжик почувствовал, что бегущий с ним человек совсем почти забыл о нем и держит его не так крепко, как раньше. "А что, ежели вырваться?" - промелькнула мысль у Саньки. Мысль эта в одно мгновение разбудила в Рыжике энергию. Недолго думая он сильным движением вырвал руку свою из руки державшего его парня и… показал тому, как надо бегать…
- Держи его!.. - завопил здоровый, но неуклюжий парень и бросился за Санькой, но того уже и след простыл.
XII
Неожиданное столкновение
Совсем рассвело, когда Рыжик, едва дыша, добежал до городского сада. Измученный страхом и усталостью, босой и без шапки, Санька остановился, чтобы перевести дух. Кругом было тихо и безлюдно. Крики, свистки, топот ног - все это осталось позади.
Город еще спал и казался мертвым. Огромные дома с закрытыми глазами-окнами отчетливо выступали по обеим сторонам улиц. Обнаженные каменные мостовые, отшлифованные ногами людей и животных, казались белыми паркетами. Обыватели еще спали крепким сном. Их покой охраняли дремавшие у ворот сторожа. Чем-то жутким веяло от этого мертвенного покоя большого города. Да оно и неудивительно: города создаются людьми, а не природой, а потому самый большой, самый оживленный из них становится мертвым, как только заснут или уйдут творцы его - люди.
Совсем другое - природа, в которой все живет и живет вечно. Вот почему Рыжик, горячо любивший природу, не мог не залюбоваться нарождением утра, совершавшимся на его глазах.
С удовольствием и любопытством следил он за тем, как ветер энергично и торопливо гнал на запад белые пушистые тучки, очищая путь солнцу. Голубой простор постепенно светлел, покрывался бледно-розовыми пятнами, а на востоке ярким пламенем вспыхнула заря.
Рыжик прошелся вдоль сада, убедился, что ворота еще закрыты, и, недолго думая, перелез через чугунную решетку. Сад не показался Саньке мертвым, хотя в нем ни одного человека не было. Давно проснувшиеся птички громко, непринужденно распевали свои песни, а вымытые дождем деревья улыбались, сверкая алмазными каплями. На одной из веток молодой бледно-зеленой акации Рыжик увидал крохотную пеструю птичку и остановился поглядеть на нее. Качаясь на тоненькой ветке, птичка схватила миниатюрным клювом прозрачную каплю, проглотила ее, а затем, задрав серебристую головку, щелканьем и свистом выразила свое удовольствие.
Рыжик улыбнулся птичке и побежал по широкой аллее сада. Аллея заканчивалась обширной площадкой, посередине которой рельефно вырисовывалась на светло-зеленом фоне деревьев белая круглая эстрада для музыкантов. Место здесь было ровное, гладкое и обсыпанное песком. Белые цветущие акации, раскидистые каштаны и серебристые тополя, будто ведя хоровод, плотным кольцом охватывали площадку со всех сторон.
Перебегая площадку, Санька случайно обратил внимание на следы, которые он выдавливал своими босыми ногами на влажном желтом песке. Следы понравились Рыжику, и он стал кружиться и бегать, чтобы испещрить ими всю площадку. Забавляя самого себя, он совершенно забыл о только что происшедших с ним приключениях, как вдруг где-то далеко, по ту сторону сада, раздался свисток городового. Рыжику почудилось, что преследователи его находятся в саду и что он уже окружен ими. Не помня себя от ужаса, он бросился к эстраде, надеясь найти в ней какую-нибудь щель, какой-нибудь уголок, куда бы он мог проскользнуть и скрыться из виду. Эстрада была высокая. Пол ее, или, вернее говоря, подмостки были подняты от земли на добрый аршин. Эстрада стояла не на фундаменте, а на столбах, врытых в землю. Столбы были обиты досками, выкрашенными в белый цвет. Для музыкантов имелась небольшая деревянная лесенка, по которой они поднимались на эстраду. Рыжик подбежал, к лесенке, заглянул под ступени и, увидав небольшое отверстие, юркнул под эстраду и скрылся из виду. Под полом эстрады было темно и тихо. Санька на четвереньках отполз подальше от лесенки и улегся на каких-то стружках. Сердце сильно колотилось в груди мальчика, и он долго не мог успокоиться. А когда тревога улеглась, Рыжик стал думать о том, что будет с ним дальше, и чувство страха сменилось чувством тоски и безысходной грусти. Бедняга устал от всех этих треволнений незнакомой ему доселе жизни, с которой он столкнулся лицом к лицу. Ему не под силу оказалась борьба с этой жизнью, и он пал духом. Горячие крупные слезы брызнули из его глаз. Он плакал тихо, беззвучно и вспоминал родину. Сквозь слезы, точно сквозь тусклое стекло, Рыжик увидал нескончаемую вереницу дорогих образов, лиц и картин. Теперь ему все было дорого: и сама Голодаевка, и товарищи, и Зазули, и Дуня, и Мойпес, и даже Катерина.
Много слез пролил Рыжик в это памятное для него утро. Но вот иссякли слезы, и он притих, измученный, обессиленный. Вдруг Саньке почудилось, что он не один лежит под эстрадой. От одного этого предположения у него волосы зашевелились на голове и холод пробежал по всему телу. Сначала ему послышалось, что кто-то возле него шевельнулся, а вслед за тем он явственно расслышал протяжный вздох. В продолжение двух-трех секунд, не более, Санька успел подумать о черте, о ведьме, о разбойнике, о домовом и о других "милых" созданиях.
- Кто здесь? - раздался почти над самым ухом Рыжика чей-то шепот.
Вместо ответа Рыжик, точно ужаленный, шарахнулся в сторону и торопливо пополз на четвереньках к тому самому отверстию, через которое он проник под эстраду.
Там, где находилось отверстие, свет падал небольшим золотистым пятном.
- О, уже утро!.. Пора вылезать… Послушайте, куда вы удираете? - уже совсем явственно и отчетливо услыхал Рыжик, когда он дополз до отверстия.
Санька понял, что неизвестный следует за ним, и это заставило его ускорить свои движения. Еще минута - и он пулей выскочил из-под деревянной лесенки эстрады и бросился бежать к аллее. Перебежав площадку, Санька остановился, оглянулся, и… крик изумления и радости вырвался из его груди: около эстрады стоял и охорашивался только что вылезший из-под лесенки Полфунта! Невозможно передать восторг Саньки, который мгновенно узнал своего дорогого друга. С радостным воплем бросился он к Полфунту с явным намерением приласкаться к нему, но холодный, недоумевающий взгляд последнего остановил Рыжика на полпути. Дело в том, что Полфунта не узнал своего бывшего маленького спутника. Саньку действительно трудно было узнать: лицо его было совершенно черное, как у арапа.