- В седьмом, - ответила я с каменным лицом.
- Господи, зачем ты всю себя расковыряла? - в ужасе воскликнула бабушка.
- Вот и мой внук тоже весь расцвел, - поддакнула подруга. - Алешке нашему "Клерасил" очень помогает.
Иногда мне кажется, что у взрослых нет других тем для разговора, кроме моих прыщей. Я отодвинула стул и попыталась незаметно выскользнуть.
- Кажется, ты что-то забыла.
- Спасибо-было-очень-вкусно-можно-выйти-из-за-стола, - протараторила я и вылетела из кухни.
- Грубиянка, - сказал Второй дедушка.
- Что с ней делать? - вздохнул Первый дедушка.
- Родители распустили, - воскликнула бабушка.
- Она у вас злюка и неулыба, - вынесла вердикт гостья.
Как же они меня достали. Я включила кассету с "Битлз" и, перед тем как заснуть, успела подумать, что Джон Леннон мне подошел бы не меньше Кита. Жалко, он любил Йоко и умер до моего рождения.
* * *
На следующее утро, чтобы все успеть, я проснулась в шесть, хотя уроки начинались в девять. В квартире было еще темно, и за окнами тоже. Из комнат доносились храпы всех видов: казалось, дедушки и бабушка выступают в каком-то одном безумном оркестре.
- Хрр…
- Фы-ыррр…
- Кх…
И так далее.
Жуть.
Я громко включила "Битлз", открыла шкаф и разложила на кровати самое красивое: вареную джинсовую жилетку с бахромой, клетчатую байковую рубашку, шелковую черную жилетку, фиолетовую водолазку, мамину блузку в огурцах и с плечиками, вареные джинсы с блестящими камушками, расклешенную мини-юбку, розовый балахон с салатовыми рукавами и надписью Mike.
Пока я выбирала, все успели проснуться.
- Завтрак готов, - позвала из кухни бабушка.
- Сделай потише, - шикнул Второй дедушка за дверью.
- Wednesday morning at five o’clock as the day begins, - запел Маккартни.
В коридоре перед зеркалом Второй дедушка, в пиджаке и галстуке, застегивал дипломат. Потом он аккуратно поставил на голову квадратную меховую шапку, залез в черное пальто с кудрявым воротником, аккуратно обернул вокруг шеи клетчатый ворсистый шарф и бросил на меня подозрительный взгляд:
- Куда это мы так вырядились?
- У нас сегодня дискач.
Дедушка покачал головой и хлопнул входной дверью. Можно подумать, он в своей шапке выглядел здорово.
На кухне сидели Первый дедушка и бабушка. Первый дедушка рассеянно ел кашу. Пока он нес ложку ко рту, половина успевала соскользнуть обратно в тарелку. Малютка еще спала.
Бабушка положила мне каши и сделала горячий "Кола-Као".
- Сегодня веселье, да?
- Типа того.
- Хочешь взять мою помаду?
- Ты серьезно?
- Только аккуратно. До конца не выкручивай, а то сломается, - бабушка протянула мне красный футлярчик с нежно-розовой помадой.
- Ба, ты супер.
Когда я вышла на улицу, оказалось, что снег растаял и превратился в густую серо-коричневую кашу. На остановке я загадала: если подойдет "Б", Кит пригласит меня потанцевать. Пока я ждала троллейбус, оказалось, что в плеере сломалась перемотка. Блин. Пришлось открывать рюкзак, доставать ручку, вытаскивать кассету и, надев на ручку, бешено вертеть вокруг своей оси: я хотела послушать All you need is love. Тут из-за поворота выполз бурый от грязи "Б".
По истуканам в парке тоже стекала грязная жижа. Как будто они принимают грязевые ванны, как Первые бабушка с дедушкой на фотографии с отдыха в Крыму.
Первым уроком была литература. В Старой школе мы читали только рассказы про природу, а в Новой стали проходить поэтов восемнадцатого века.
- Как странно, - сказала мама, когда узнала об этом. - А почему именно восемнадцатого?
- Наверное, потому что учительнице они очень нравятся, - предположила я.
Мама хмыкнула, и я так и не поняла, недовольна она или просто еще не решила, как к этому относиться.
В общем, мы проходили четырех поэтов: Ломоносова, Сумарокова, Державина и Тредиаковского. Первый был скорее счастливым и удачливым, последний - наоборот. Больше всего мне нравился Державин, его стихи хотя бы понятные. Но сейчас, мне было не до него: все мысли крутились вокруг дискотеки, почему-то ныл живот и хотелось в туалет. Я вырвала из тетрадки бумажку и написала записку Воробью: "Ты пригласишь Головастика?" - "Сама не знаю. А ты Кита?"
Пока я писала ответ, в классе повисла тишина. Оказалось, учительница задала мне вопрос, а какой, я даже не слышала. Весь класс захихикал, а я покрылась красными пятнами. Не день, а пытка.
Наконец уроки закончились, пришел Питон и велел мальчикам поставить парты вдоль стен. В Новой школе, конечно, никто не устраивал конкурс талантов или всякое идиотское пение совковых песен. Но все равно без скукоты не обошлось. Питон попросил Овцу принести скрипку, потому что тот учился в музыкальной школе. Овца вытащил скрипку из футляра и вышел к доске. Хотя обычно он все время хихикал, в этот раз лицо у него стало жутко серьезное. Он прижался к скрипке щекой, как ребенок к маме, и долго старательно выпиливал какую-то занудень. Учителя потом хлопали и хвалили Овцу, а он краснел, как маленький, и стеснялся. После этого выступали Рыба вместе с Головастиком. Рыба играл на гитаре, а Головастик тоненьким голоском пел романс про печальное утро и хмурые ивы. Арина Родионовна вытирала глаза большим клетчатым платком, громко сморкалась и открывала рот, как бы подпевая Головастику, а он пытался делать вид, как будто ничего не замечает, и ужасно краснел. Мы с Сыроежкой чуть не умерли со смеху, и учительница математики даже пригрозила, что отправит нас домой. Пришлось сдерживаться и терпеть бульканье смеха внутри. Когда это наконец закончилось - слава богу, никто больше выступать не захотел, - Питон притащил из своего кабинета старый проигрыватель и несколько пластинок. На одной из них была фотография молодого человека с залаченным хохолком и немного мутным взглядом. Первая песня оказалось такой заводной, что ноги дергались сами собой. Парень крякал, икал и выделывал голосом какие-то удивительные штуки. Но танцевать все стеснялись. Клерасил с Пуканом жались к стене. Кит с Овцой ржали, непонятно над чем. Фигура жевал бутерброд и делал вид, что смотрит в окно. И вдруг Головастик подошел к Воробью.
Я не слышала, что он сказал, но видела, как Воробей кивнула. Головастик взял ее за руку и вывел на середину класса. Он положил руки ей на бока, как робот, а она - ладони ему на плечи. Казалось, что Воробей и Головастик деревянные: застыв, они качались посередине класса, и было слышно, как под ними скрипит пол. Мы все, конечно, покатывались со смеху, хотя и завидовали немного. Но танцевали они недолго: примерно через тридцать секунд после начала танца песня закончилась, и в классе повисла тишина.
- Потомники, - хором крикнули Кит и Овца и заржали.
Потом парень запел совсем дикую песню, и все начали танцевать как заведенные. Кто-то погасил свет, дикая песня кончилась, и началась следующая, наоборот медленная, и от ее звуков сердце как будто подпрыгивало куда-то к горлу, а потом падало вниз, в живот.
Я смотрела на Кита и думала, как это сказать. Пойдем потанцуем? Ты танцуешь? Давай потанцуем?
Пока я сомневалась, Кит подошел к Сыроежке, сказал ей что-то, и они вышли на середину комнаты.
- Потанцуем? - это был Фигура.
Пришлось согласиться. Я положила руки ему на плечи, а он - мне на талию, и мы начали качаться под новую красивую песню. Но мне хотелось плакать, а вдобавок я чуть не свернула себе шею, смотря, как Кит танцует с Сыроежкой. От волнения руки у меня стали мокрые и потекли прямо на рубашку Фигуры. Чтобы это было не так заметно, я старалась касаться его запястьями и периодически вытирала ладони о водолазку, но он заметил:
- Чего у тебя руки такие мокрые?
- Не знаю, всегда так. И перчатки потом воняют, - зачем-то объяснила я.
В тот день мы с Китом так и не потанцевали, и настроение у меня жутко испортилось. Когда мы с Воробьем шли к метро, уже стемнело, стало холодно и утренняя жижа превратилась в лед. Мы давили замерзшие лужи и смотрели, как по льду с хрустом расползаются трещинки.
- Кажется, Головастик и правда в тебя втюрился, - сказала я Воробью.
- Я знаю.
- А ты?
- Что я?
- Будешь с ним гулять?
- Не знаю.
- А на каникулах чего будешь делать?
- Дома сидеть. Или у бабушки.
- Ясно.
По дороге от метро до дома я вспомнила, что завтра приезжают мама с папой. А еще что начались каникулы.
Осенние каникулы
На следующее утро наконец можно было не ставить будильник. Но в десять утра в комнату влетела бабушка:
- Какой прекрасный день, какая чудная погода! Вставай, а то все проспишь! - Бабушка ринулась к окну, раскинула шторы и открыла форточку. В комнату ворвался ледяной воздух и мучительный солнечный свет.
На кухне в своем стуле сидела Малютка, с ног до головы заляпанная кашей. Первый дедушка ел, глядя в одну точку, Второй дедушка читал газету и пил чай с сахаром, а бабушка возилась у плиты. Я пролезла на свое место и начала размазывать геркулес по стенкам тарелки.
- Как настроение? - попробовал завязать со мной разговор Первый дедушка.
- Нормально.
- У молодых на все один ответ, - дедушка меня передразнил дурацким голосом. - Нормально!
- Можно я больше не буду?
- Нет, нельзя. Доешь, пожалуйста, - сказала бабушка.
- Хлебом заедай, - велел Второй дедушка.
- В блокаду люди с голоду умирали, а ты кашу не можешь доесть, - обиделся Первый дедушка.
- Еще кашки, - попросила Малютка.
- Умничка ты моя! Порадовала бабку! - умилилась бабушка.
- Во! Наш человек растет! - воскликнул Второй дедушка.
- Лапа моя, - прослезился Первый дедушка.
- Я доела. Можно уже идти? - Я отодвинула стул.
- Не вози стулом об пол, - рассердилась бабушка.
- Волшебное слово? - напомнил Второй дедушка.
А Первый дедушка просто вздохнул.
Родители должны были прилететь вечером. Все время до этого предстояло потратить на уборку комнаты. Я взяла тряпку - рукав старой маминой ночной рубашки - и таз с водой и начала медленно протирать стенку, стол, шкаф и полки. Хотя бы музыку можно послушать. Кит дал мне кассету с какой-то новой группой и сказал, что все современные подростки сейчас это слушают.
- Это еще круче, чем Асе of Base.
- А как называется?
- Титомир.
- А что это значит?
- Килька, ты тупая?
Что это значит, я так и не поняла. На кассете черным фломастером было написано "Мальчишник". Я нажала "плей" и стала слушать. В песне были непонятные слова, и о чем они поют, хотя они пели по-русски, я не совсем понимала. А потом начался припев:
Секс, секс, как это мило.
Секс, секс без перерыва.
Я чуть не поперхнулась и выключила мафон. Надеюсь, хотя бы бабушка не услышала.
Я решила позвонить Воробью.
- Здрасте, можно Таню?
- Можно. Танюша, тебя. - Хоть мы с Воробьем созванивались почти каждый день, каждый раз я забывала о том, что дома ее называют Танюшей.
- Але.
- Привет.
- Привет, Килька.
- Чего делаешь?
- Да ничего. Смотрела мультики на видике.
У Воробья дома был не только записывающий мафон, но и видик, на котором можно было смотреть кассеты с разными мультиками и фильмами. И еще видеокамера, на которую папа Воробья снимал дни рождения и всякую другую семейную скукоту.
- Везука.
- А у тебя чего?
- Ничего. Предки должны приехать. Бабка заставила комнату убирать.
Дома я называла бабушку "баба" или "ба", но почему-то при друзьях этого стеснялась.
- Облом.
- И не говори.
Чем ближе был приезд родителей, тем больше я нервничала. Бабушка мне даже налила валерьянки, которая гадко воняла и навевала сон. Наконец раздался звонок, и вошли мама с папой. Вид у них был какой-то другой - отдохнувший, радостный и как будто удивленный.
- Котик мой, - мама схватила Малютку, взяла на руки и начала целовать (еще бы).
- Привет, малыш, - хотя бы папа обратил на меня внимание.
От родителей пахло чем-то незнакомым и новым. Как от гуманитарной помощи, которую однажды прислали дедушкины знакомые из Швеции. Или как от одежды, которую Первый дедушка привез из Израиля. Или как в магазине рядом с нашим домом, где почему-то всё продавали за доллары. Я туда однажды зашла после школы.
- Ну как ты? - Мама наконец отлипла от Малютки.
- Нормально.
Мама засмеялась:
- И все?
- Кажется, влюбилась, - не сдержалась я.
- Пора пришла, она влюбилась, - снова засмеялась мама, а я обиделась.
- Не шути с женщинами: эти шутки глупы и неприличны, - добавил папа.
Но родители привезли подарки, и такие классные, что настроение сразу подскочило вверх - как температура в градуснике, когда начинается грипп.
Вот что мне привезли родители:
Лосины! Как я мечтала, фиолетовые и блестящие. Воробей умрет от зависти.
Вельветовые штаны-бананы (тоже фиолетовые). Черную водолазку (вообще писк моды).
Ручку розового цвета, внутри которой ездит лодка с человечками.
Новые кроссовки (скорей бы весна).
Значок в виде огромной салатовой пуговицы (отпад).
Брелок-скейтборд (ярко-розовый, и колеса по-настоящему крутятся).
Настоящий лифчик (то есть как настоящий: скорее в форме топика, но и не просто майка на бретельках)!
Трусы с собачками-далматинцами (целых четыре штуки).
Кружку, на которой, если налить горячей воды, проступает картинка с черепашками-ниндзя.
Кассету "Битлз"!
А вот Малютке привезли совсем мало: Барби, семью игрушечных медвежат и несколько шмоток. Есть все-таки какая-то справедливость.
Хотя каникулы только начались, хотелось, чтобы они уже поскорее кончились. Во-первых, потому что я мечтала пойти в школу в новой одежде. Во-вторых, потому что хотела увидеть Кита. Но вот что странно: в день огонька сердце у меня прямо разрывалось от любви и страданий, а уже через несколько дней я не могла вспомнить, какое у Него лицо. Как лицо бабушки, которая умерла.
Однажды на каникулах он мне позвонил. Это случилось в понедельник.
- Тебя к телефону, - позвал папа. - Только побыстрее, я жду звонка (кто бы сомневался).
- Але.
- Привет, - это был он, и мое сердце тут же ухнуло куда-то под коленки.
- Привет.
- Послушала?
- Чего? - Я начисто забыла про кассету.
- Чего-чего, - разозлился Кит. - Титомира.
- А, да.
- Ну и как тебе? Круто, скажи?
- Ну да, - промямлила я. - Но я не все слова разобрала.
- Слова там недетские, - Кит захихикал. - Чего, не знаешь, что такое секс?
- Знаю, - хорошо, что по телефону не видно, когда краснеешь.
- И что?
- Отстань.
- Ладно. Что на каникулах делаешь?
- Да ничего.
- Тупо.
- И не говори.
* * *
На каникулах мы с мамой решили поехать на кладбище к бабушке, которая умерла. Оно было большое и за высоким забором. У входа церковь, потом одна главная дорога, а поперек нее - много маленьких. Повсюду лежал снег, и мы с мамой в некоторых местах расчищали себе дорогу пластмассовой игрушечной лопатой Малютки, которую взяли с собой. Могилы были странные. Некоторые с надписями типа "Любимому сыночку", или "Мужу, отцу, сыну", или "Дорогому коллеге".
Могила бабушки, ее брата и родителей оказалась прямо в стене. А у стены полочка, на которой лежали искусственные, незабудки и почему-то две ириски "Золотой ключик".
- Зачем бабушке положили конфеты?
- Наверное, это её подруга. Для некоторых людей это знак памяти.
- Странновато. Лучше бы сама съела - бабушке-то уже не до конфет.
- Это точно, - сказала мама. Она убрала конфеты, а на их место положила белую веточку хризантем, которую мы купили у входа.
По дороге домой я думала о том, почему все, что связано со смертью, так странно устроено и не имеет никакого отношения к тому, кто умер.
Почему на кладбище прабабушка сфотографирована совсем молодой и кажется своей внучкой?
Почему бабушка на фотографии вообще на себя не похожа?
Почему кому-то важно писать, кем работал тот, кто умер, и какие у него были награды и ордена?
Почему некоторые делают памятники в виде ангелов?
Почему кто-то лежит в земле, а кто-то сидит в стене?
И вообще, каким образом несколько человек можно засунуть на полку размером с книжную?