правильное пароходное сообщение между Сибирью и берегами
Дальнего Востока.
В течение четырнадцати лет Муравьев настойчиво осуществлял
освоение края. За это он получил звание графа
Муравьева-Амурского.
Для колонизации берегов Амура нужно было много людей.
Сибирь не могла их дать. И тогда Муравьев по своему усмотрению
освободил тысячи уголовных каторжан, которые работали на
землях, составлявших личную собственность царя, восстановил их в
гражданских правах и расселил по Амуру. Но людей все же
нехватало. Муравьев дал приказ освободить еще около тысячи ка-
торжан прямо из тюрем и решил их устроить в низовьях Амура
как вольных переселенцев и тоже восстановил их в гражданских
правах.
Освобожденных из заключения посадили на плоты, снабдили
необходимыми запасами продовольствия, сельскохозяйственными
орудиями, семенами и отправили вниз по рекам Шилке и Амуру
осваивать для русского государства новые земли.
Многие поселенцы жили с семьями, так как обычно крестьянки
добровольно следовали в Сибирь за своими ссыльными мужьями.
Но были и холостые. Для того чтобы холостые могли тоже создать
себе семью, Муравьев отдал приказ освободить
женщин-каторжанок и послать их тоже на новые места по Амуру.
"Я видел этих новоселов, - писал Кропоткин, - лет шесть
спустя. Деревни их были бедны, поля пришлось отвоевывать у
тайги, но в общем мысль Муравьева осуществилась".
У Муравьева был еще один разряд колонистов - это солдаты
из штрафных батальонов. Он освободил из них две тысячи человек
и распределил в качестве "приемных сыновей" в казачьих семьях.
Некоторые из них поселялись и жили своими хозяйствами в
деревнях Восточной Сибири.
Но николаевская палочная дисциплина была плохой школой.
"Сынки" убегали от "отцов" и предпочитали присоединяться к
бездомному, бродячему населению.
Вместе с колонизацией Амура были организованы два новых
казачьих войска - Амурское и Уссурийское - в добавление к
забайкальскому казачеству.
Колонистам на новых местах приходилось тяжко. Посаженные
кое-как на берегах Амура поселенцы-освобожденные
каторжники и "сынки" - жили впроголодь. В особенности было трудно
новым переселенцам в низовьях Амура и в Уссурийском крае. Под
пашню приходилось расчищать девственный лес. И климат не
радовал. Летом дули восточные ветры - муссоны, шли проливные
дожди, которые часто затопляли поселки и пашню. Тучи
перелетных птиц выклевывали хлеба.
Многие переселенцы впадали в отчаяние, бросали хозяйство и
разбредались кто куда.
Чтобы поддержать переселенцев, нужно было ежегодно
отправлять в низовья Амура караваны барж с изрядным
количеством продовольствия: посылали муку, соль, солонину и другие
продукты.
В городе Чите, на реке Ингоде, ежегодно перед половодьем
строили до полутораста барж. С наступлением весеннего паводка
они загружались продовольствием, и начинался сплав. Сначала
шли по Ингоде, которая, сливаясь с Ононом, образует Шилку,
дальше - по Шилке и затем от ее устья вниз по Амуру.
Огромная флотилия делилась на отряды и шла под командой
гражданских чиновников и казачьих офицеров.
Кропоткина назначили помощником начальника сплава.
Двадцатилетний Кропоткин, как и другие казачьи офицеры, должен
был охранять караван от расхищения.
Ему было поручено возможно скорее, с первым паводком,
доставить из города Сретенска, который стоит на Шилке, несколько
груженных продовольствием барж в определенное место на
верхнем Амуре, а затем догнать весь остальной караван.
Команду для сплава Кропоткину пришлось набирать самому.
Никого, кроме "сынков", завербовать на сплав не удалось. Ни один
из взятых в команду ничего не понимал в речном плавании.
Поначалу очень мило понимал в этом деле и сам Кропоткин.
Ранним утром в день отправки Кропоткин был вынужден
собирать нанятую им команду по кабакам. А когда следовало уже
сниматься с якоря, некоторые "сынки" были настолько пьяны, что
их пришлось выкупать предварительно в реке, чтобы хоть немного
протрезвить.
Кропоткин тут же, на ходу, стал обучать команду и сам
осваивать все приемы сплава.
При всей неопытности команды, дело днем шло неплохо.
Баржи несло быстрым течением, их нужно было только держать
посредине реки. Намного труднее подводить на ночь суда к берегу.
Для этого приходилось работать огромными веслами, нужна была
сноровка.
Но вот однажды, когда стемнело и наступила пора причалить
неуклюжим, тяжело нагруженным баржам к берегу, оказалось, что
одна баржа, уплыв далеко вперед, наткнулась на камень у
подножия высокого утеса и основательно засела. К тому же вода
быстро спадала: уровень реки, поднятый ливнями, понижался. Десять
"сынков", находившихся на барже, конечно не могли ее снять.
В первые минуты, когда молодой, неопытный Кропоткин узнал
об этом, он не мог сразу решить, что делать, но понял, что даже
объединенными усилиями всей своей команды не снять засевшую
баржу.
Тогда, не медля, он отправил гонца с письмом к своему
приятелю, казачьему офицеру, жившему в Сретенске, опытному
сплавщику, а сам в лодке поплыл за помощью в ближайшую казачью
станицу.
К утру явилось около сотни казаков и казачек. Но под
утесом было так глубоко, что невозможно было наладить даже сооб-
щение с берегом, чтобы разгрузить баржу. Когда же попытались
сдвинуть ее с камня, то в днище обнаружилась пробоина,
через которую сразу хлынула вода и начала размывать
драгоценный груз - муку и соль. В отчаянии Кропоткин смотрел, как
рыбы, попавшие через пробоину, плавали среди затопленных
мешков.
Есть очень простое средство, употребляемое в таких случаях:
пробоину затыкают кулем муки, которая быстро всасывается в
отверстие: мокрый слой муки образует корку, и она не дает воде
проникнуть через всю муку. Но ни Кропоткин, ни казаки и никто из
"сынков" этого не знали.
Кропоткин поднялся из трюма на палубу, все еще не зная, что
можно предпринять.
Легкий голубой туман висел в этот ранний час над красавицей'
Шилкой. И тут вдруг Кропоткин увидел: по реке сверху
плывет к ним баржа. Она показалась ему сказочным видением.
Обрадованный, он не верил своим глазам. Действительно, помощь
пришла!
Оказалось, что приятель Кропоткина, поняв из его записки, что
баржа погибла, приплыл на пустой барже, чтобы спасти хотя бы
уцелевший груз.
Пробоину скоро заткнули, воду вычерпали, груз перенесли на
новое судно - и на следующее утро продолжали плавание.
Дальше караван двигался к назначенному месту уже без
приключений.
Каждый день по вечерам Кропоткин разыскивал сравнительно
невысокий берег для причала, куда без риска подводились баржи.
На ночь разбивали бивуак. На берегу быстрой, прозрачной реки
пылали костры. Горные лесистые берега окружали эту мирную
картину.
Для страстного любителя природы, каким был Кропоткин,
нельзя было подыскать лучших условий путешествия, и оно доставляло
ему много радости. Не было ни дыма, ни грохота, ни шума,
обычного на пароходах. Баржи двигались в полной тишине. Вся забота
сводилась к тому, чтобы держать баржу на стрежени, то-есть на
самом быстром течении. Для этого изредка приходилось только
поворачивать громадное кормовое весло.
Сначала плыли по Шилке, которая в нижнем течении широка и
прозрачна. Она течет здесь в гористых берегах, поросших лесом.
К прозрачной полноводной реке спускаются горы с живописными,
лесистыми склонами.
А в нижнем течении Шилки, на протяжении примерно двухсот
километров, отвесные скалы встают прямо над водой, не оставляя
даже узкой прибрежной полосы. Сообщение по берегу тут крайне
затруднено, и ездить можно только верхом по горной тропе.
На каждой стоянке Кропоткин не просто любовался природой, а,
оставив "сынков" заниматься хозяйством, неутомимо лазил по
скалам и отбивал геологическим молотком куски горных пород,
чтобы потом определить их состав и сделать подробное описание
пути.
Молодой исследователь бродил по лесу и собирал растения
для гербария, измерял скорость течения, делал промеры глубины
фарватера, вычерчивал карту маршрута, записывал характер
берегов.
Когда приходилось останавливаться в селениях, живой и
общительный Кропоткин отправлялся знакомиться с переселенцами и
казаками. Все наблюдения он систематически записывал.
На барже, у себя в каюте, Кропоткин не терял ни минуты
даром: писал этикетки, наклеивал их на образцы горных пород,
определял растения, вел дневник.
* * *
В условном месте Петр Алексеевич Кропоткин благополучно
сдал свои баржи. Дальше, вниз по Амуру, он поплыл в почтовой
лодке. Ему предстояло нагнать остальной караван.
Почтовая лодка - как кибитка. Ее середина закрыта навесом.
На носу большой ящик с землей, где разводится огонь. На лодке
у него было трое гребцов. Чтобы догнать караван, нужно было
плыть днем и ночью.
Днем все гребли поочередно, и Кропоткин брался грести наряду
со всеми, а ночью он отправлял всех спать, садился сам на корму
и старался держать лодку посредине реки, чтобы не сесть на мель
или не сбиться с пути, не угодить в боковую протоку. Своей вахты
он не оставлял до рассвета.
Эти ночные дежурства были для него полны невыразимой
прелести и красоты. На небе сияла луна, черные горы и леса
отражались в заснувшей прозрачной воде.
Когда Кропоткин отправлялся в путешествие, все советовали
ему взять с собой хотя бы револьвер и казака-ординарца для
охраны, но он категорически отказался от этого. На почтовой лодке с
командой из трех "сынков" он плыл без оружия, совершенно не
опасаясь, что его могут ограбить.
Всегдашняя доброжелательность к людям и забота о "сынках
сразу же создали самые хорошие отношения между Кропоткиным
и подчиненными.
"Гребцы мои были из "сынков", - писал Кропоткин брату, -
прогнанных когда-то сквозь строй, а теперь бродяживших из
города в город и не всегда признававших права собственности. А
между тем я имел на себе тяжелую сумку с порядочным количеством
серебра, бумажек и меди. В Западной Европе такое путешествие
по пустынной реке считалось бы опасным, но не в Восточной
Сибири. Я сделал его преблагополучно, не имея при себе даже
старого пистолета".
В Благовещенске Кропоткин нагнал начальника всего сплава -
своего приятеля офицера Малиновского. Дальше они шли
вместе в большой лодке, оснащенной парусами. Мощный Амур
восхищал Кропоткина.
"После впадения Сунгари, - вспоминал позднее Кропоткин, -
Амур по величине можно сравнить только с реками Миссисипи в
Америке и Янцзыцзян в Китае.
В непогоду по реке ходили громадные волны, и плавание
становилось опасным. Начались обычные здесь летом муссоны -
непрерывные ветры с Тихого океана - и шли проливные дожди. Вода
в Амуре сильно поднялась. Река была изменчива. Она заливала
острова, поросшие тальником, многие островки совсем смывала и
образовывала новые на другом месте. Ширина Амура в низовьях
достигает трех километров, а местами водная ширь разливается
километров до семи. По берегам реки тянутся цепью озера, иные
из них летом сливаются с Амуром".
* * *
Однажды, когда Кропоткин с начальником сплава
Малиновским спокойно плыли в своей большой крытой лодке (это было
километрах в четырехстах ниже Хабаровска), внезапно начался
шторм, заревела буря. К счастью, лодку успели отвести в протоку,
и они укрылись от бури под высоким берегом.
Неугомонный исследователь, несмотря на сильный ветер,
отважился вылезти из лодки и выйти в тайгу, чтобы собрать растения
для гербария и образцы для своей геологической коллекции. Но
стоило ему отойти от берега всего на несколько сот шагов, как он
понял безрассудность своей затеи. Ярость бури была так велика,
что валились огромные деревья, вывороченные с корнями.
Кропоткин с величайшим трудом, пригибаясь к земле, а где и ползком,
смог вернуться обратно.
Двое суток бушевала буря, и двое суток нельзя было и думать
двигаться дальше, пока хоть немного не утихнет ветер. И
Малиновский и Кропоткин очень беспокоились за судьбу порученного
им каравана. Ясно было, если шторм захватил баржи в плавании,
а не у берега на якоре, не на причале, им не сдобррвать: ударов о
крутой каменный берег баржи не могли бы выдержать.
Но делать было нечего, приходилось отсиживаться в укрытии
и ждать, когда утихнет буря.
Наконец, на третий день, буря несколько ослабела, и они тотчас
же тронулись. При боковом ветре лодка под парусами шла быстро,
и, по расчетам Малиновского, они должны были уже нагнать два
отряда барж, если баржи уцелели. Кропоткин с Малиновским
двигались вниз по течению день, второй, а каравана все не было
видно. У одного из крутых берегов они увидели плывущие бревна, но
ни людей, ни других следов крушения не обнаружили. Малиновский
был в отчаянии.
- Все пропало, все пропало! - шептал он, сидя неподвижно
на палубе с утра до вечера.
Кропоткин мучился не меньше Малиновского. Друзья
потеряли сон и аппетит и выглядели так, словно перенесли тяжелую
болезнь.
Стоя часами на палубе, Кропоткин всматривался в берега.
Поселения здесь были редки, людей почти не встречалось, и никаких
вестей о караване не было. К довершению беды, неожиданно
началась новая буря.
Наконец они с трудом добрались до какой-то деревушки и тут
узнали, что ни одна баржа мимо не проходила, но после бури по
реке плыло много обломков.
Известие было страшное: несомненно караван погиб.
Пропало не меньше сорока барж с грузом в сто тысяч пудов.
Последствия этого события могли быть гибельными. Это означало
неизбежный голод в низовьях Амура в следующую весну.
Близилась уже осень; навигация вскоре должна была
прекратиться; телеграфа вдоль Амура тогда не существовало, и не было
возможности сообщить о катастрофе.
Кропоткин готов был сделать все, что только было в его силах,
для предотвращения бедствия, для спасения низовых станиц от
грозившего им голода.
Надо было прикимать срочно какое-то решение. Кропоткин
договорился с Малиновским, что сам он отправится назад, вверх
по реке, определит потери и после этого вернется любым путем в
Читу - в лодке, по берегу верхом или на попутном пароходе.
Словом, он должен был торопиться всеми способами - ехать днем и
ночью, лишь бы только поскорее предупредить власти в Чите о
необходимости выслать вниз новый караван с провиантом.
сМожет быть, еще удастся осенью сплавить запасы из Читы на
верховья Амура, а оттуда ранней весной отправить их в низовья по
первой воде" - эта мысль не давала покоя Кропоткину. С голодом
можно будет справиться, если хлеб прибудет на несколько недель
раньше.
Малиновский взял на себя другую задачу. Он отправился вниз,
к устью Амура, в город Николаевск, чтобы закупить хлеб в Японии
и доставить его в низовые станицы на Амуре.
До Читы расстояние было больше трех тысяч километров. На
пароход с низовья вряд ли можно было рассчитывать. Выяснилось,
что он мог притти не раньше чем через две недели. А время
нельзя было терять. За этот срок Кропоткин должен был побывать
еще на месте крушения каравана. Необходимо было определить
размер аварии, выяснить, спасена ли хоть какая-нибудь часть
груза. Только после этого он мог в Хабаровске сесть на пароход.
И вот Кропоткин, не теряя ни одного дня, поплыл на лодке в
обратный путь, несмотря на то что опять началась буря. Однако
на этот раз ветер был низовой, попутный и даже помог плыть
вверх по Амуру. Кропоткин плыл без остановок днем и ночью,
меняя гребцов в каждой деревне. Лодки были жалкие, маленькие,
часто ветхие. Двое гребцов сидели на веслах, и один работал
кормовым веслом. Сам Кропоткин тоже греб в очередь с остальными
гребцами. Для безопасности приходилось держаться у самого
берега.
Передвигались, конечно, медленно, но все-таки работали без-
устали круглые сутки. Первые дни шли благополучно. На пути
пришлось пересекать несколько довольно широких протоков
Амура. Плавание в таких местах было очень рискованным:
маленькую лодку могли затопить волны. Однажды, когда
переправлялись мимо устья протоки почти в километр шириной, лодка едва
не погибла.
Бурная погода не прекращалась, волны вставали огромными
буграми. Лодка проваливалась между ними словно в водяную
пропасть. Двое сидевших на веслах крестьян, бледные как полотно,
с посиневшими губами, в ужасе шептали молитвы. Они собирались
вот-вот бросить весла, лодку и пуститься, до берега вплавь. Но
Кропоткин ни на минуту не терял самообладания. Он подбадривал
гребцов, а сам не переставая вычерпывал ковшом воду. Его
поддерживал смелый подросток лет пятнадцати, который сидел за
кормовым веслом. Паренек ловко скользил между волнами, когда
они опускались, а когда огромная волна поднималась перед носом
лодки и грозила ее затопить, он резким движением весла
направлял лодку на гребень.
Самая тяжелая работа лежала на Кропоткине. Волны все вре-
г\
мя перехлестывали через борт, а он с отчаянной быстротой
вычерпывал воду. Однако, к своему ужасу, он видел, что вода
набиралась быстрее, чем он успевал вычерпывать ее. И вот в лодку
хлестнули подряд два больших вала, все залило, и лодка вот-вот
должна была погрузиться.
Один из гребцов сделал Кропоткину знак, чтобы он отстегнул
тяжелую сумку с деньгами, которая висела у него через плечо