- Да, Мишутка, - подтвердила Настёна. - Он ещё плохо умел ходить на задних лапах, и родители не взяли его в лес. И вот девочка легла с ним рядом и сладко заснула. А тут вернулись большие люди. Несут грибы в корзинке, цветочки. И говорят: ну, пока Мишутка не проснулся, сами поедим, отдохнём. Главный человек сел на пенёк и вдруг как закричит страшным голосом: "КТО ЕЛ МОЮ ЕДУ И ВСЁ РАССЫПАЛ?" А человечица как закричит: "Кто выпил Ми шутки ну бутылочку? Неужели сам Мишутка?!" Потом отец вскочил с пенька и закричал страшным голосом: "КТО РАЗВОРОШИЛ МОЮ ЛЕЖАНКУ?!" А мать хотела крикнуть, да рот себе лапой зажала - увидела, что сынок спит в обнимку с медведевочкой. Но Мишутка всё равно от криков уже проснулся. Тогда отец схватил ребёнка и отдал в лапы маме: "Держи, я принесу мешок и поймаю зверя". А Мишутка заплакал тонким голосом: "Хочу Миню! Хочу Миню!"
Мама дала ему Миню - это у них игрушка такая, медвежонок тряпочный.
- Тедди Беар! - со знанием дела подтвердил Тедди. - Американская игрушка.
- А детёныш ревёт пронзительно: "Нет, Миню хочу!" - ну, то есть живую медведевочку. Люди растерялись на миг, а девочка проснулась, соскочила с лежанки, выскочила из дома - и дёру в лес! А там её мама ждёт! В общем, всё хорошо кончилось.
- Повезло, однако, - поёжился Умка. - Могли её Кочкоголовые в клетку посадить. Или вообще шкуру снять.
- Какие Кочкоголовые?
- Ну, Кочкоголовые! У нас на севере так людей называют. Они ведь на себе звериные шкуры носят, а своя шерсть у них только на голове растёт, как трава на кочке.
Все медвежата согласились: верно подмечено, Кочкоголовые.
Аксинья Потаповна же задумчиво улыбалась. Ведь это она, медведевочка Аксинька, много лет назад забрела в дачный домик к "Кочкоголовым". А теперь на старости лет слушает эту историю от внучатой племянницы. Глядишь, пройдут ещё годы, и ту же историю расскажет своим детям сумчатая медведица в далёкой Австралии. И начнёт её словами: "Давным-давно, во Времена Сновидений…"
…А мама Настёны, медведица Ксюша, конечно, уже спешила к Рябиновым Буграм вместе с сыном. Сначала, как Настёна потерялась, Ксюша была очень сердита. "Ну, найдись только, дрянь такая, - приговаривала она. - Пришибу на месте, чтобы знала в другой раз, как выделываться". Мишутка благоразумно помалкивал, чтобы не попасть под горячую материну лапу. Потом злость прошла, и Ксюша плакала, а Мишутка обнимал её, и гладил, и слизывал солёные слёзы. "На кого ж ты меня кинула, ягодка моя? - причитала мать. - Прости меня, злюку неразумную, и я тебе всё прощу, найдись только!" А потом уже и не ругалась, и не плакала, только понуро брела, ничего не ела и лишь иногда вскидывалась столбом оглянуться на подозрительный звук. Но всё было не то - либо дерево скрипнуло стволом, либо дятел застучал. Посторонний медведь встретился - нет, не видел он Настёны. Росомаха на глаза попалась - ничего не сказала, только язык показала и скрылась. А к птицам Ксюша и не прислушивалась. Что они там болтают - ерунду всякую. "Чви, чви, чви, чавычу хочешь?" Не до рыбы сейчас, да и какая чавыча в конце лета?… И всё-таки один настойчивый жаворонок привлёк внимание печальной мамаши. И рассказал, что на Рябиновых Буграх кого-то дожидается разноцветно-косолапое семейство и с ними приблудный бурый медвежонок. На радостях Ксюша хотела крепко обнять доброго вестника - насилу он ускользнул из медвежьих объятий. А Ксюша поспешила к Буграм.
Ну, не буду описывать встречу. Всё было - и смех, и слёзы, и поцелуи, и шлепки. Достался выговор и самой Ксюше - от крёстной. Хотя, в общем, чего уж там? Сами уже все всё за эти два дня поняли. Не надо терять и не надо теряться! Мало ли что мать сгоряча скажет. Мало ли что ребёнок сглупу решит. Никого нет роднее родных!
Камчатберлогстрой
Самое красивое время года - золотая осень. Пускай медведи не знают, что такое золото, но красоту, конечно, понимают. Жёлтым, красным, оранжевым, лиловым горели на солнце поляны и сопки, деревья и травы.
Погода словно бы извинялась за не очень-то тёплое лето. Да, летом были и дожди, и туманы; был и настоящий тайфун, с воем рвавший листву и ломавший старые деревья, хлеставший дождём напросквозь, - заставил он помокнуть и подрожать разноцветную медвежью компанию.
Зато теперь ветерок веял ласково, шелестя сохнущей рыжей листвой. Благодать! Поспели рябина, шиповник, брусника. Цейлонский медвежонок Бхалу очень забавно ел бруснику: вычёсывал ягоды из кустиков длинными когтями и всасывал через вытянутые губы. А потом громко чавкал. От удовольствия у него даже шерсть на ушах дыбом становилась! Рыжая шерсть.
- У-у, вот кто я, оказывается, - осенний медведь! - воскликнул Бхалу однажды. - Цвета рябиновой листвы! Когда я вырасту, возьму себе имя Шарада - Осень. Я и родился в октябре. И почему в джунглях нет такой рыжей осени?
- А что, у вас там все медведи такие рыжие и лохматые? - спросила Аксинья Потаповна.
- Ну-у, нет, губачи все лохматые, но тёмные. Рыжие только отец и я. Некоторые на нас дразнятся, но это они от зависти. Ведь правда, рыжим быть - красиво?
Никто и не спорил. Вокруг было рыжо, и было очень красиво. Вовсю цвели осоты, покачивались тяжёлые пуговки пижмы, белые букетики тысячелистника. Ещё ловилась в реке вкусная рыба кижуч.
Всякий медведь в эту пору наслаждается жизнью: гуляет, накапливает жирок к зиме, благо скатерть-самобранка под ноги стелется. Наелся - покатайся-поваляйся, поиграй; почувствовал аппетит - ещё поешь, сколько брюхо вместит. (Похудеть за зиму успеешь.) Хорошеет медведь день ото дня - как раз и шерсть новая отрастает, густая и тёплая.
Но Аксинья Потаповна уже беспокоилась: вон плечи вулкана уже белой шалью покрылись, скоро заморозки, а у неё среди пионеров есть и южане, теплолюбы. Пора бы загодя о берлоге подумать. Своя-то берлога у Потаповны имелась - хорошая, сухая, где она провела уже не одну зиму и могла бы перезимовать ещё не раз, после небольшого ремонта. Но весь отряд там, конечно, не поместится. И конечно, медвежат учить надо, как строить зимнее жилище. Это ведь целая наука - берлогия.
- Из чего её делать, берлогу? - удивился Умка. - Ещё и снега-то нет. И вообще, не мужское это дело - берлоги копать.
- Ну-ка, ну-ка, - заинтересовалась вожатая. - Почему это не мужское? А где же спят ваши мужики, кто им роет берлоги?
- Мы зиму не спим, - гордо сказал Умка. Он явно причислял себя к настоящим мужикам. - Зимой у нас самая охота. На море льды, а на лёд вылезают тюлени. Надо подкрасться и сцапать его. - Умка хищно облизнулся. Сам он ещё ни одного тюленя не поймал, но строил из себя матёрого добытчика. - Зимой у нас хорошо. Снега белые-белые, чистые-чистые. Правда, солнце на несколько месяцев прячется - это полярная ночь. Зато звёзды и луна светят, да ещё радужное сияние на небе играет - залюбуешься. Приплывайте к нам смотреть.
- Всё-то у вас там полярное - то день полярный, то ночь полярная, - покачала головой Панда. - А полярное утро бывает?
Умка пожал плечами: не верите - как хотите.
(Белый медвежонок не ответил на вопрос, придётся пояснить за него. Весной и осенью в полярных широтах сутки проходят обычно - дни перемежаются ночами. Весну "полярным утром" не называют. Но первому восходу солнца после полярной ночи рады все - и люди, и медведи.)
- А берлога? - спросила Аксинья Потаповна. - Как у вас всё-таки с берлогами?
- А берлогу себе мамы копают. Под снегом. Я родился в берлоге. Уютно было. Мама большая, тёплая, добрая. Язык у неё ласковый. - При этих воспоминаниях голос Умки мужественно дрогнул. - Но теперь я большой, в берлогу не полезу - пойду в море на промысел!
- Надо же, - подивилась Аксинья Потаповна. - Никогда не думала, что можно берлогу из одного снега соорудить. Хорошо, кто ещё расскажет, какие где берлоги?
Тедди почесал затылок:
- Берлоги как берлоги. Под корнями. А вообще-то мать говорила, что хочет бросить зимний сон. У нас теперь деловые медведи к людям ходят кормиться. За зиму даже толстеют. - Но, увидев гримасу Аксиньи Потаповны, Тедди поспешил добавить: - Нет, я её, конечно, отговорю…
- А мы с мамой от людей прячемся, - сказала Пай Сюн. - У нас пещера под камнями. Однажды к нам человек сунулся. А мы из глубины как завоем, зарычим, как зашипим! - Тут Панда издала жуткий неслыханный вопль, от которого все медвежата поневоле вздрогнули. - Ну, этот лазутчик подумал, что в пещере живёт дракон, и убежал. Я вырасту, найду себе другую пещеру, где ребёночка нянчить. В горах Чин Лин много пещер.
Умка и Тедди фыркнули: о чём мечтает - ребёночка нянчить, девчонка! А Бхалу промолчал серьёзно. Губачи - примерные отцы. Другому медвежонку родного папочку разве что мать издали покажет. А маленького Бхалу рыжий папа учил и по деревьям лазить, и Муравьёв добывать, и сказки ему рассказывал, и даже на своей лохматой спине катал. Вот как возит Коалу Аксинья Потаповна. И нечего тут фыркать.
- О чём задумался, Бхалу? - окликнула его вожатая. - Вспоминаешь, где проспал зиму? Рассказывай.
- У-у-у, чего рассказывать, - ответил Бхалу. - Губачи зиму тоже не спят. У нас зимой дожди, да и то тёплые, еды полные джунгли. В берлоге только ливень переждать или от жары укрыться. Ямка под бережком или лучше дупло - вот и вся берлога. А то ещё у меня есть знакомый Бируанг, так он себе на дереве гнездо свил - вообще классно.
- Бируанг? Это что за птица такая?
- Да не птица! Бируанг - наш родич, медведь! Только сам поменьше губача и шерстью поглаже, - пояснил Бхалу. - Правду говорю, он весь день в гнезде дрыхнет, а ночью по джунглям промышляет. Может, и нам такое гнездо устроить?
Медвежата рассмеялись - представили медвежье гнездо на берёзе.
- Бируанг… - повторила Аксинья Потаповна, стараясь запомнить слово. - Нет, ребята, гнездо нам не сгодится. Пойдёмте-ка выбирать место для настоящей берлоги. Зима у нас голодная, пуржистая, сугробистая. Одно спасение - берлога. Как построишь, так и проспишь.
И разноцветные пионеры двинулись за своей вожатой. Зимовать на Камчатке они хоть и не собирались, но кто знает, что в жизни пригодится. Да и вообще интересно.
- Лучше всего берлогу делать под стелющимся ольхачом, на склоне. Если крыша из ольхи, легко дышится и сны приятные снятся.
- А почему на склоне? - спросил Тедди.
- На горе холодно и сугробы не держатся. А под горой весной мокро, когда снег тает. На склоне - самое то.
- Ну, вон склон, - показал Бхалу. - Годится?
- Нет, это северный склон, - забраковала медведица. - На нём снег до лета пролежит. Южный склон тоже плох - рано растает, подстилку промочит. Восточный склон слишком ветреный - зимой ветры с океана дуют…
- Значит, западный! - догадался Тедди.
Верно, старая медведица предпочитала для берлоги западный склон. И то не любой. Один - слишком скалистый, другой - крутоват, третий близок к людской дороге, на четвёртом ольха почему-то не растёт… Долго весь отряд блуждал по округе, покуда не нашлось подходящее место.
- Ну вот, чудненько! Теперь надо вырыть под кустами нору. Такую, чтобы мы вшестером поместились. Я так думаю, работы нам будет на неделю.
- У-у-у… - загудели разочарованно медвежата. Кому охота целую неделю копаться в земле, когда вокруг столько красоты и удовольствий!
- А вы чего хотели? Земля плотная, с корнями и с камнями, всё это надо выцарапать и наружу вытаскать, - объясняла Аксинья Потаповна. - Хорошо, что нас много: будем сменяться, рыть по очереди.
Умка уже собрался заявить, что недостойно белому медведю в землю зарываться. Потом решил: ладно, за компанию можно и поковыряться. Как одному играть, когда остальные работают?
Но на этот раз старая медведица ошиблась в расчётах. Недооценила своих воспитанников.
Руководство работами взяла в свои чёрные лапы Панда. Вместо того чтобы яму копать по очереди и таскать землю по горсточке, она создала из медвежат конвейер. Главным забойщиком в норе поставила Бхалу - его мощные когти самой природой созданы для рытья, и камни им не страшны. Когда же попадались толстые корни, на помощь приходила сама Пай Сюн и легко перегрызала их зубами. А выгребали грунт все по цепочке: от Панды землю принимал Тедди, откидывал назад сначала передними, потом задними лапами, а уже снаружи Умка расшвыривал отвалы, чтобы не образовывалась гора.
Аксинья Потаповна только и успевала, что радоваться, глядя на учеников. И тихонько декламировала берложное заклинание. Многие молодые медведи полагают это предрассудком, но Аксинья Потаповна была уверена, что без колдовства берлога будет не та:
Я берлогу строю, строю,
Под кустами рою, рою,
Ветки, листья и траву
Для подстилки рву, рву.Пусть гуляет завируха,
Будет мне тепло и сухо,
Буду спать и видеть сны
До весны.
Коала никакого участия в строительстве не принимала, только забралась на вершину дерева и следила, не шпионит ли кто. Не надо каждому знать, где спит зимой медведь.
К слову сказать, у коал вообще не бывает никакого домика. Ни норы, ни дупла, ни гнезда. Весь огромный эвкалипт - их семейная "берлога". Даже в проливной дождь сидят коалы на ветке, друг к дружке прижмутся, уши опустят, чтобы вода с них стекала, безропотно ждут сухой погоды. Только детёнышам хорошо у мамы в сумке…
В общем, - Аксинья Потаповна своим глазам не верила, - уже на второй день нора была готова. Так же быстро соорудили и подстилку, передавая из лап в лапы охапки веток и ворохи рыжей листвы. Теперь в начале "конвейера" стояла Панда - уж очень хорошо и аккуратно умела она обкусывать с деревьев ветки.
Наконец вожатая залезла внутрь, всё ещё недоверчиво огляделась и улеглась на пружинистую подстилку - ну здорово! Ну мастера! Хоть открывай с ними фирму "Камчатберлогстрой". От клиентов отбою не будет.
- Полезайте все сюда, - позвала она.
Поместились все! Даже бабушка Коала покинула свой дозорный пост. Тесновато, да и ладно, не танцевать же в берлоге.
- А сон-траву будем в подстилку класть? - спросил Тедди.
- Сон-трава ни к чему, - улыбнулась вожатая. - Цветки пижмы положим, чтобы блохи не кусали, вот и будет сладкий сон. Рассказывают, если человек-охотник зимой залезет в берлогу, тоже заснёт до весны.
- Вот ещё, с Кочкоголовым в обнимку спать! - хмыкнул Умка. - А есть заклинание, чтобы отвадить людей от берлоги?
- Есть-то есть… Заколдуешь - ни одна собака не найдёт. Только… забыла я его.
- А вы вспомните, вспомните! - стали просить медвежата.
- Ну, пойдёмте побродим вокруг, чем-нибудь подкрепимся, - может, и вспомнится…
Однако напрасно Аксинья Потаповна тёрла затылок, хмурила брови, закатывала глаза и шевелила губами.
- Что-то там "эни-бени-ри-ки-таки…" Или "брыки-шмяки…" В общем-то, бессмысленные слова, даром что волшебные.
- Ну, давайте сами досочиним, - предложила Панда.
В самом деле, почему бы и нет? Кто-то же сочиняет заклинания, а мы чем хуже?
И вот что у них получилось:
Эни-бени-рики-таки,
Турба-урба-сентябряки,
Буги-вуги, бумеранг,
Чау-чау, Бируанг,
Чандра, тундра, саламандра,
Шмякс!
Отличное заклинание - никакому охотнику ни за что не угадать! Медвежата хором произнесли его три раза и трижды обошли свою новостройку.
И тут послышался ехидный-преехидный голос:
- А я всё видела! А я всё слышала! А я всё про вас расскажу!
Ну конечно! Росомаха, кто же ещё!
Что же теперь делать? Новую берлогу строить, что ли?
- Ах ты, скунс злопакостный! - рассвирепел Тедди. - Ну, готовься к смертному бою!
- Погоди, погоди, - остановила его Панда. - А пусть-ка она повторит наше заклинание.
Росомаха приняла вызывающую позу:
- Да пожалуйста! Пусть все знают! Эники-беники… Э-э-э… Какие-то вареники… И, в общем, шмякс!
Медвежата облегчённо рассмеялись: ничего, кроме "шмякс", лохматая вреднюга не запомнила. Да и откуда ей знать, что такое "бумеранг" и кто такой Бируанг? Учиться надо!
Вдобавок ко всему Панда Пай Сюн сложила правой лапкой заковыристую фигу и показала Росомахе. Та никогда прежде такой фигуры не видела, но догадалась, что это что-то обидное. И потом весь вечер в тихом уголке леса тренировалась переплетать пальцы. Но это уж, извините, не всякому зверю дано.
Эх! Конечно, вредная Росомаха, жадная Росомаха, коварная Росомаха. А всё-таки придёт зима, пионеры уедут, камчатские медведи залягут по берлогам сны смотреть - а она, как сиротливая шатунья, будет лазить по сугробам, выискивать, кем бы поживиться…
"Да ну их, этих пингвинов…"
За лето медвежата подросли по-разному. Больше всех прибавил в росте и силе северянин Умка. Чёрный Тедди пытался одолеть его наскоком, быстротой натиска.
- Давай бороться! - кричал Тедди и тут же налетал на Умку сбоку.
Иной раз ему удавалось повалить белого медвежонка и тут же провозгласить свою победу. Но если нет, то барибал вскоре оказывался на лопатках и просил у "бледнолицего брата" мира. А потом отряхивался и бормотал вполголоса:
- Ладно-ладно, Америка за меня отомстит.
Умка добродушно пожимал плечами: он сомневался, что вот сей час из-за куста выйдет разгневанная Америка.
Что же касается рыжего Бхалу, то с ним бороться следовало осторожно. Хоть и был он ростом поменьше, но мог впасть в боевое неистовство: вскочить с рёвом на задние лапы и хлестать вокруг себя страшными когтями, не глядя куда, забыв, что это не битва с тиграми, а медвежоночья игра.
Панда редко вплеталась в мальчишескую кучу-малу. А Коала так и вовсе никогда.
(Нельзя сказать, что коалы вообще не дерутся, бывают и схватки - но то молодые парни спорят за прекрасную сумчатую невесту, а ведь не бабушки же.)