Видели медвежата и фумаролу - дырку в земле, из которой хлещет со свистом жёлтый пар, горячий и вонючий, а края дырки поросли иглистыми кристаллами, как бы жёлтым инеем. Видели и гейзеры - да побольше того, первого, что Бхалу принял за термитник. Бархатистые наплывы на гейзерах были очень красивые, на одном даже зелёные, словно окаменевший мох. Время от времени какой-нибудь гейзер принимался бурчать, клокотать и затем выбрасывал из себя высокий столб воды и пара. И если в этот момент солнце пробивалось сквозь облако, висящее над Аксиньиной Юдолью, над гейзером вспыхивала яркая семицветная радуга! Красота небывалая и невиданная!
Недовольно хмурился один только Умка: ему было жарко и душ но, а лучшей красотой он почитал снежную белизну. К тому же один из гейзеров напомнил ему китовый фонтан - ах, если бы он извергал не кипяток, а свежую морскую воду!
Но вот дошли они до обещанного озера. Правда, вода в нём была тепловатая и зеленоватая, но рыбы действительно много - лососи, некрупные, но очень даже вкусные. Умка наелся, и настроение у него улучшилось. А потом он нашёл то, что ему понравилось ещё больше, - падающий со скалы поток чистой ледяной воды. Белый медвежонок подставлял под него мордочку, и плечи, и спину, и грудку и покряхтывал от удовольствия.
Холодная вода из водопада втекала в озеро с одного боку, а с другого в него впадал горячий ключ, бивший из-под земли. Ну чем не ванна-джакузи (конечно, если бы медвежата знали такое слово)?
Чуть дальше за озером начинались травы - знакомые камчатские травы, только небывалого размера: папоротники - в рост взрослого медведя, а пучки и шеломайники такие, что их толстые стебли просто полегли и позаломались под весом листьев. Даже мох кукушкин лён вырос необычайный - обычно ходишь по нему и не замечаешь, а тут лапы в нём приятно тонут, как в мягком зелёном ковре. Коала вгляделась в мох внимательнее: над зелёными мшинками там и сям возвышаются стебельки не толще волоса, и на каждом таком стебельке сидит маленький, пёстренький, востроносенький колпачок, похожий на кукушечку. Оттого-то, догадалась Коала, мох и прозывается кукушкиным.
(Почему бы нам с вами, читатель, не взять пример с Коалы и не приглядеться? Ведь кукушкин лён растёт на любой поляне, пусть не такой крупный, но такой же удивительный. Колпачок-"кукушечка", представьте себе, легко снимается, стоит лишь потянуть пальцами за носик. А под колпачком упрятан миниатюрный кувшинчик с крышечкой. Если отколупнуть и крышечку - увидите, что кувшинчик наполнен каплей густой краски, зелёной или оранжевой. Это созревают споры. Когда созреют, превратятся в невесомую пыль, разлетятся по ветрам, и где приживутся - вырастет новый мох кукушкин лён.)
Аксинья Потаповна же улеглась в тёплую лужу с целебной синей грязью, и боль в спине таяла с каждой минутой. Наконец медведица собралась с силами рассказать, как впервые попала в чудесную долину.
- Давно-давно, совсем девка ещё была, первый год без матери. Осенью, как положено, вырыла себе под кустом берлогу и ждала только снегопада, чтобы залечь на отдых. А снега нет и нет, нет и нет. Брюхо уже спит, есть не хочется. От нечего делать пошла по горам прогуляться. Да в буран и попала. Это сейчас я непогоду заранее чую, каждой косточкой, а тогда - просто снег на голову, ещё и с ветром, в глаза хлещет, уши залепляет, чуть с лап не сшибает…
- Однако надо было в сугроб закопаться, перепурговать, - запоздало посоветовал Умка.
- Вот надо было, не домыслила. Бреду, будто слепая, - оступилась на гребне горы да как полечу кувырком в ущелье! И как только тогда не убилась, до сих пор не пойму. Лежу на дне пропасти, плачу, смерти жду. Рёбра болят, не дохнуть, лапу вовсе сломала, два когтя выдрала. Обидно: только жить начала. А ветра нет, только снег густющий валит да сразу же и тает. И тепло, и всюду пар идёт… Ночь лежу, день лежу, шевелиться начала. Думаю: может, я уже померла да это рай такой посмертный? Вот же и трава зелёная, когда по всей Камчатке зима; вот и лосось в озере, когда уже всюду последний кижуч отнерестился. Осталось только найти, где мёд из земли течёт.
- Нашли? - с надеждой спросил Бхалу.
- Не нашла… Ах, окажись это рай, по нему бы все медведи прежних веков гуляли, мы бы друг другу сказки рассказывали, песни пели. Хороводы водили. А тут я одна была. Одинёшенька. Выздоровела быстро - грязи нашла целебные. Тут и перезимовала. Только что это за зима: тепло, сытно… И тоскливо, хоть волком вой! Нет, волку серому лучше - ему хоть другой волк воем отзовётся. Тогда-то и назвала эту долину "Юдоль моя плачевная".
- Понимаю, - посочувствовал Тедди. Ему ведь тоже довелось как-то просидеть в безвылазной ловушке, пускай не всю зиму, но тоже почти целый час.
- А весной нашёлся добрый сурок Табарган - показал мне отсюда дорогу. Тот самый лаз, каким мы сюда попали. Выбралась и надышаться волей не могла. Поглядела со стороны - да это же Кудрявая гора, на ней всегда облако клубится. Никто не знает, что скрыто под облаком, но звери от него подальше держатся. Да я и сама второй раз в жизни в Юдоль наведываюсь. Может, уже и в последний.
- И никому не рассказывали? - удивилась Панда. - Столько лет терпели?
- Табарган с меня обещание взял не раскрывать тайну. И правильно: сначала пойдут медведи, потом все звери, кому не лень, а потом проведают люди и всю красоту запортят.
- Но ведь все имеют право увидеть гейзеры! - воскликнул Тедди.
- Кто хочет, тот увидит: есть на Камчатке и другие гейзеры, - успокоила его Аксинья Потаповна. - Есть и другие грязи целебные, и источники горячие, и красоты несказанные. Но это место для меня особенное. Аксиньина Юдоль.
Ягоды
Пришла пора ягод. Первой поспела синяя жимолость на кустах.
- Жимолость разве едят? - заранее морщился Тедди. - Она же горькая.
- А ты попробуй, - убеждала его Панда. Сама она жевала грозди нежных ягод вместе с веточками и бархатистыми листьями и жмурилась от удовольствия.
Тедди попробовал и удивился: и правда, вкусно. Сладенько, с кислинкой. Бхалу нашёл себе замечательный куст, растущий посреди муравейника, - богато усыпанный отборными ягодами чуть помельче винограда. Это муравьям спасибо - они и согрели корни растения, и уберегли его от зловредных гусениц. А весь урожай собрал своими губищами цейлонский медвежонок. Чавкал, набрав полный рот, и с наслаждением пристанывал. Плоды южного дерева манго, конечно, послаще, но кисленькое губачи тоже очень любят.
- Смотрите, - обратила внимание Панда. - У нас языки стали фиолетовые, как у собаки чау-чау. Я собака чау-чау, гав-гав!
- Панда, девочка моя, умоляю, не надо лаять, - попросила Аксинья Потаповна. - Я и без того уже вся седая.
Сама вожатая тоже вовсю лакомилась ягодой, но делала это по-своему: ложилась под куст на спину, разевала широкую пасть и стрясала в неё жимолость с ветки, как в воронку. Язык у неё тоже был фиолетовый.
Даже полярник Умка не стал отказываться от ягод. Летом, когда льды на море слабеют и ломаются, белые медведи идут на берег, в тундру. Там ненадолго расцветают незабудки и жёлтые маки, потом появляются грибы и ягоды. И медведи им рады.
- Нам, белым медведям, летом голодно, - рассказывал Умка. Добычи в тундре мало, приходится даже леммингов ловить. Худеем, ягоду едим, зимы ждём.
- Лемминги - это какие? - спросила Аксинья Потаповна.
- Мышки такие, с копытцами. Маленькие, разве ими наешься? Хорошо, что лето у нас короткое. Всего один день.
- Что-то ты загибаешь, - усомнился Тедди. - И мыши с копытами, и лето один день. Как можно за один день исхудать?
- Так это же наш, полярный, день. Солнце летом по небу кругами гуляет, за горизонт не прячется, пока осень не придёт…
Неудивительно, что Умке милее показались тундровые ягоды: морошка, княженика, голубика. От ягод у него не только язык посинел, но и вся шерсть была в синих кляксах. (Это, впрочем, не беда - от солнца и купаний ягодные пятна выцветают, так что к зиме Умка будет снова чистенький, беленький.) А ещё он отыскал олений мох ягель и обрадовался ему, как родному. Ягель растёт в тундрах, он и на мох-то не похож - маленькие серенькие кустики. Это корм не для медведей, а для оленей, но всё равно приятно - словно добрая весточка с острова Врангеля.
Бабушка Коала, перепробовав разные ягоды, остановилась на "заячьих щелкушках". Растут такие среди травы - гроздочки ярко-красных шариков, внутри пустота и твёрдая косточка, а вкуса никакого.
- Что ты в них находишь? - удивлялась Аксинья Потаповна.
- У нас их никто не ест, даже зайцы.
- Зато красивые, - ответила Коала.
А ещё на ягодных просторах росли грибы. Чуткий нос подсказывал медвежатам, какие из них съедобны - сыроежки, подосиновики, подберёзовики. И только бабушка Коала съела на пробу самый красивый гриб. Догадываетесь, какой? Правильно, мухомор. И что? И ничего. У Коалы организм особенный. Если какой-нибудь другой медведь сжуёт килограмм эвкалиптовых листьев, так ведь отравится. А коалам нормально, всю жизнь едят. Вот и от мухомора ничего.
Дни в августе ещё долгие, но по вечерам повадился наползать густой холодный туман. Такой, что два соседних куста ещё видно, а третий уже как бы и размывается в молочной белизне. Утром трава и листва мокрые-мокрые, и шерсть на брюхе и на лапах тоже мокрая. Сопок и вулканов вокруг словно бы и нет вовсе. И только к полудню пробивается солнышко, появляется голубое небо, зелёные сопки, фиолетовые горы. Птички поют, бабочки порхают, кузнечики стрекочут, жужжат шмели и мухи. Хорошо!
За минувшие месяцы медвежата подросли и окрепли, и даже Бхалу закалился, перестал дрожать от холода. Лежал он на ягодной кочке и нежил сытое брюхо под солнышком, закинув ладошки за голову. А когда на нос ему сел кусучий овод, не испугался и не отмахнулся, а просто высунул язык и слизнул крылатого кровопийцу.
- Зачем ты ешь мух? Они же противные, - фыркнул Умка.
- Такова жизнь, - философски ответил рыжий губач. - Мама говорила: чтобы жить, надо есть всё, и мух, и жучков, и червячков. Когда умрём, пусть тогда они нас едят.
- Лично я никогда не умру, - пожал плечами Тедди.
- И я никогда не умру, - согласился Умка.
- Я тоже не собираюсь, - сказал Бхалу. - Просто так говорится. А жить мы будем вечно.
- Потому что это хорошо, - подвела итог Панда.
И снова к сумеркам сгущался туман, а спалось в тумане очень сладко. И снились ягоды.
Плач в тумане
- Потапна! Потапна, просыпайся! - Чьи-то цепкие пальцы теребили ухо старой медведицы.
Она с трудом разлепила глаза и встряхнула головой:
- А? Что случилось?
- Потапна, послушай! - прошептала бабушка Коала.
Аксинья Потаповна прислушалась. Посапывали на разные лады медвежата, Умка похрапывал, Бхалу причмокивал во сне. Пищали комары. Что ещё? Всё. Ночь, туман, безветрие. Птицы молчат, травы не шелохнутся.
- Ну что, слышишь? - спросила Коала.
- Ничего не слышу, - ответила медведица. - Всё тихо. Зря ты, кума, мухомор-то съела. Ложись спи.
- Да как же не слышишь? - настаивала Коала. - Послушай, кто-то плачет.
- Плачет?
- Маму зовёт. Вон там, - указала она лапкой. - Как же не слышишь?
- Наши-то все ли на месте? - начала тревожиться вожатая. - Ну-ка: раз, два, три, четыре, да ты пятая, да я шестая. Все. Так кто же плачет?
- Пойдём посмотрим, - сказала Коала. - Вставай.
- Как идти-то - не видно ни зги, - вздохнула медведица, поднимаясь на лапы.
- Зато слышно, - успокоила маленькая бабушка, чуть поворачивая большими пушистыми ушами. - Нам прямо.
Медленно, почти ощупью, то и дело останавливаясь, чтобы прислушаться, две бабушки двигались сквозь мглу, одна верхом на другой. Наконец и Аксинья Потаповна смогла расслышать всхлипывания и тихое поскуливание:
- Мама, где же ты, мамочка?… Зачем я тебя не слушалась?… Найдись, я больше не буду…
Ещё через несколько шагов Аксинья Потаповна принюхалась и позвала:
- Настёна? Это ты плачешь?
- Я… - отозвался голос, перестав плакать. - А кто это?
- Свои, - успокоила медведица и пошла вперёд увереннее.
Под замшелым боком большого вулканического камня съёжилась бурая девочка Настёна, вся мокрая от слёз и тумана.
- Тётя Аксинья! - обрадовалась она, бросилась в объятия родной душе и зарыдала пуще прежнего. - Я капризничала, а мама ругалась, - рассказывала она между всхлипами. - Я сказала, что уйду без неё жить, будет тогда знать… А она говорит, иди куда хочешь. Я пошла и спряталась… А мама с Мишуткой потерялись.
- Ну вот, глупенькая, - гладила её Аксинья Потаповна. - Хотела одна жить, так живи, что же теперь плачешь?
- Нет, я маленькая, - жаловалась Настёна. - Мне страшно. Я к маме хочу. Я больше не буду капризничать.
- Ну ладно, ладно. Идём покуда к нашим, а утром поищем твою маму.
Медвежата тем временем проснулись. Проснулся, собственно, один Тедди, он же перебудил остальных:
- Тревога! Наших взрослых похитили! Проспали вожатую! Идёмте искать!
И медвежата, наверное, тут же и отправились бы на поиски в туман, если бы смогли решить: всем надо вместе идти или разделиться. Пока спорили, Аксинья Потаповна и Коала вернулись. Да не одни, а с гостьей!
- Это же Настёна! - обрадовались медвежата. - Привет! Как ты выросла!
(То, что они и сами выросли, их почему-то не удивляло.)
- А Мишутка где?
- Мишутка с мамой, - вздохнула Настёна. - Они потерялись.
- Ничего, мы их утром найдём, - пообещал Тедди. - А пока, раз уж ты новенькая, расскажи нам сказку.
- Я не помню, - растерялась Настёна.
- Тогда я сам расскажу, - решил Тедди. - А ты слушай.
И все медвежата, в том числе Настёна, и большеухая Коала, и сама Аксинья Потаповна улеглись потеснее и приготовились слушать сказку.
Мифы медведей мира
Хвосты
- Давным-давно… - начал Тедди.
- Во Времена Сновидений? - уточнила Коала.
- Ну, пусть во Времена Сновидений, - не стал спорить Тедди. - Однажды Великий Дух решил раздать зверям хвосты.
- Великий Дух - это Ворон? - переспросил Умка.
- Хорошо, пусть Ворон, только не сбивайте. Первый хвост он дал Сороке. То она была похожа на белобокий шарик с чёрными крылышками, а теперь сразу стала на Сороку похожа. И тут же полетела по лесу показывать обнову. "Смотрите, смотрите, это называется хвост, хвост! - кричала она. - Великий Дух… Великий Ворон раздаёт хвосты! Торопитесь, на всех хвостов не хватит!"
В самом дальнем конце леса жили Кролик, Лис и медведь Мише-Моква. (И вовсе не "Миша Мокрый"! На старом американском языке "Мише" означает "Великий", а "Моква" "Медведь".) Так вот, Кролик, Лис и Мише-Моква узнали обо всём последними и заторопились к Ворону. А навстречу им звери попадаются - красивые, довольные. Вот Белка скачет с дерева на дерево, серым хвостом на лету рулит. "Поспешите, - говорит, - хвостов уже немного осталось!"
Медведь с Кроликом прибавили шагу, а Лис кричит: "Ой, не могу, братцы, устал, есть хочу, давайте ягод на полянке пожуём". Медведь и Кролик - о’кей - согласились, остановились, стали земляничку, черничку собирать. А Лис три ягодки в рот кинул да и вперёд помчался, чтобы обогнать попутчиков. Наелись они - где Лис? Ринулись в погоню, бежали, бежали, еле догнали. "Ты что же нас кинул?" - спрашивают. "Да нет, я просто вперёд вышел, дорогу разведать", - отвечает хитрый Лис. А навстречу им Скунс топает, красивый чёрно-белый хвостище над собой распушил. "Торопитесь, - говорит, - мало уже хвостов осталось".
И поспешили они дальше. Вскоре Лис хрипит: "Ох, устал я, братцы, горло пересохло, давайте попьём из ручья". Медведь и Кролик опять согласились: надо напиться как следует, а то, может, потом и водопоя не будет. Припали они к ручью, а Лис лакнул три раза и со всех ног вперёд помчался. Насилу его на этот раз догнали. Хотел Мише-Моква побить хитреца, да тут навстречу Змея Гремучая ползёт, погремушкой на хвосте радостно потряхивает. Говорит им: "С-с-спеш-ш-шите! Хвос-с-стов почти не ос-с-сталос-с-сь!"