Меж тем отпечатки босых ножек становились все мельче и мельче, как будто оставившая их с каждым шагом становилась все более и более невесомой. Лису приходилось мучительно напрягать зрение, чтобы разглядеть что-то на снегу. Постепенно от них остались только легкие штрихи, да и те вскоре исчезли.
Бес остановился, завертел головой. Глядя на него было похоже, как будто ему приснилось что-то очень хорошее, а теперь его разбудили и он рассматривает спросонья все вокруг, желая найти остатки своих снов.
- Уху, - ухнул над ухом Коростель, - смотри, Лис, следы чьи-то.
Он наклонился, всматриваясь. Лис пригляделся следом.
- Да ведь это наши следы! - захохотала птица. - Выходит мы с тобой круга дали. Будто люди. Эти тоже, когда заблудятся по своим следам ходят.
Верно перед ними были отпечатки босых ног беса и четырехпалые с большими когтями - Коростеля. Птица воззрилась на спутника.
- Слушай, бесеночек, зачем это мы кругами по лесу ходили? А?
Лис протер глаза, будто прогоняя последние капли видения. Утер лицо снегом, тряхнул головой, полетели холодные брызги.
- Я ж говорил тебе, мы просто гуляли.
- И все?
- А что же ты, по-твоему, делал?
- Эх, Лис, пустоголовый, если б я знал. Наверное, за тобой таскался.
- Вот видишь, ты и сам все знаешь.
Потом они еще побродили, а когда небо за кромкой леса стало красным от нарождающегося солнца, Коростель еще раз спросил:
- Так что ж ты, все-таки, искал?
Лис вздохнул, и еще раз подумал, что никто на свете, никогда, не смог бы объяснить другому, что такое Тайна.
Прошло много лет. Изменился лес. Поляны поменялись местами с болотами, пожарища заросли густым молодняком, появились новые пепелища. Поп превратился в мощного старика с густыми нависающими бровями, тяжелой поступью и крепостью старого дерева в теле. Руки стали узловатыми, словно ветви дуба. Глаза поменяли цвет: из младенчески голубых они превратились в ярко-зеленые, как у большинства жителей леса. Видом он был суров, но когда чему-то радовался, его лицо озарялось светлой улыбкой, а в глазах пробегали золотистые искры. Теперь он уже не ощупывал при ходьбе каждое дерево, проверяя реальность мира, сейчас он ходил твердо, опираясь на тяжелый посох, доходящий ему до плеча. Он выломал его из векового дуба, на который сам стал похож в зрелости. На плече у него сидел ворон, когда-то чуть не лишивший его зрения. Он сидел нахохлившийся и спокойный, слишком старый, чтобы чему-то удивляться. У священника отросла длинная борода по грудь и волосы до середины спины. И волосы его, и борода, и усы - все было с проседью, под цвет его выгоревшей от долгой носки рясы, которую он снимал только когда купался в ручьях или выходил из избенки под летние дожди, хлопая себя при этом по плечам и приговаривая:
- Слава тебе, Господи, вода. Жизнь течет.
На шее его висел тяжелый священнический крест. Когда он появился в лесу, то поначалу спрятал его в ветвях березы, не считая себя вправе носить. Он понимал, что тяжко согрешил, попытавшись повеситься, а значит недостоин носить крест богослужителя. Поп сделал себе простой крестик из веточек ивы и носил только его. Когда прошли годы поста, молитв и размышлений, он снова одел его на шею, чтобы больше не снимать до самой смерти.
Из бывших прихожан никто не узнал бы в нем того робкого и легко красневшего батюшку, каким он был, живя с людьми. Он и сам начал забывать людей и все больше разговаривал с деревьями, камнями птицами.
- А ты знаешь, что за птица у тебя на плече?
Старик погладил Ветра по голове.
- Это не птица, это Ветер. Черный Ветер из степей. Он приходит от обгоревших холмов и черного дыма. От его друга - огня убегает все живое, потому, что он в безумии убивает все, кроме воды, земли и ветра.
Лис кинул в озеро камушек. Тот заскакал по воде, выбивая мелкие, как искры, брызги. Бес начал рассказ.
- Так уж вышло, что после ухода Странника, в мире появилась тоска. Не слышен больше был его веселый смех, не звучали веселые песни. Мир сильно обеднел. Правда, и Странник обеднел без мира. Говорили, будто, когда он пришел к колодцу, вокруг его головы, рук и ног было сияние. Мягким светом оно разгоняло мрак вокруг него, освещая дорогу. Все, кто попадал в тот свет, чувствовали неизъяснимую радость от красоты и доброты жизни. Потому так и влекло всех к Страннику, а он никого не прогонял. Наоборот, самых малых и слабых он сажал на ладонь, долго глядел в их счастливые глаза и сам оттого веселился. Когда же он собрался уходить, сияние отделилось от него и осталось в этом мире. Говорили, что это он свою любовь оставляет. Сияние растворилось в воздухе, на мгновение все ощутили радость, и тут же в мир вошла тоска. Она наполнила глаза слезами, и смолкли песни, утих смех. Звери, птицы, рыбы разошлись кто куда, чтобы другие не увидели их слез. Когда они успокоились, то встретились снова, поговорить, повспоминать. Они долго говорили о Страннике, пока белая сова не задала вопрос:
- Почему он ушел от нас?
Звери притихли, посмотрели друг на друга. Никто не решался ответить, и первой начала серая цапля:
- Он затосковал по тем местам, где еще не был. Где звезды летят водопадами в озера света и блестят на дне золотыми рыбками. Где стада планет пасутся вокруг стогов одиноких звезд, таких далеких, что даже их свет не в силах долететь друг до друга. Где черные дыры, как прорехи в карманах Вселенной, и куда неведомая сила затягивает все, что к ним приближается…
Все задумчиво слушали, что говорит им птица, когда поднялся огромный ящер.
- Не слушайте эту глупость. Он ушел потому, что здесь было слишком много желающих погреться в лучах его сияния. По своей жалости он выбирал кого послабже и сажал рядом с собой. Когда ему надоела суета и толкотня этих беспомощных вокруг него, он пошел дальше, к холодным звездам, где никто не будет докучать ему своим бессильным писком. О, если бы не эта мелочь, которая жалась к нему, он до сих пор был бы с нами! Отныне, я обещаю, каждого, кто меньше и слабее меня, безжалостно сжирать, чтобы к его возвращению очистить мир от этих ничтожеств, чтобы остались только самые сильные, кто не будет клянчить у него радости. Тогда он никогда не уйдет отсюда и будет счастлив. Вот вам мое слово!
С этим он схватил поперек туловища стоящего рядом быка и разорвал пополам. На землю пролилась первая кровь. Звери в ужасе бросились врассыпную. С тех пор и до великой битвы стихий сильные, не переставая, убивали и лили кровь слабых.
Вода тоже тосковала по Страннику и, не зная, куда себя девать от потерянности, решила, что только огонь может быть виноват в том, что он ушел.
- Ты, наверное, обжег его, - обвиняла вода.
- Неправда, я только грел. Это ты намочила его обувь и пропитала росой одежду. Из-за тебя он ушел.
Вода не смогла стерпеть этого. Она вышла из берегов и пошла войной на огонь. Она взяла в союзники ветер, и вдвоем они вздымали огромные волны. Эти волны были выше самых высоких деревьев нашего леса. Даже если бы мы смогли поставить несколько таких деревьев одно на другое, мы все равно не достали бы до их гребней. Огонь обратился за помощью к земле, и они вдвоем стали воевать против воды и ветра. Вместе они воздвигали высокие горы, из вершин которых вырывалось пламя, вылетали раскаленные камни и текла расплавленная земля. Когда эти горы росли, земля дрожала и тряслась от напряжения, нелегко было поднять их на высоту полета орлов. От усилий земля трескалась, из трещин курился дым и летел пепел ее горевшего нутра. Когда вода захлестывала вулканы, они взрывались, разрушаясь до основания. Их стены разлетались огнедышащими глыбами, сжигая воздух во всей округе. Все живое истреблялось раскаленным паром, огненными бомбами и ужасом. Война сметала все: и рыб, и зверей, и растения. Постепенно вода залила половину земли и горячая, как кипяток, источала удушливые испарения. Оставшаяся земля лежала раскаленной сковородой. Растения сгорели, оставив после себя только кучи серой золы. Животные ложились обессиленные и быстро превращались в обтянутые кожей скелеты, рассыпавшиеся в прах от любого прикосновения. Рыбы сварились и, рассыпавшись на части, опустились на дно. Остались только птицы. Они метались меж небом и водой, в воздухе, прошитом ветвистыми молниями. Опаленные близкими разрядами, ослабевшие от многодневного парения в воздухе, задыхающиеся от едкого пара, они висели меж четырех стихий и ждали конца.
Как ни велики силы стихий, но и они не бесконечны. Война кончилась. Вода, земля и воздух стали остывать. Ни одна из стихий не смогла доказать своей правоты, но исчерпав все силы, они решили ждать возвращения Странника без взаимных упреков и обвинений. Вода вернулась в пределы рек и морей. Огненные горы погасли. С неба перестали сыпаться молнии. После отхода воды, земля лежала голая, изможденная дракой, в следах потоков, разорвавших ее плодородный слой. На эту пустынную землю без сил упали птицы.
Неизвестно, как они прожили тот первый год. Может быть, они долбили камни и тем были сыты, может, ели друг друга. Известно только, что те, кто выжил, живы до сих пор. Одна из этих птиц сидит у тебя на плече.
Человек медленно вышел из забытья, вызванного рассказом Лиса, и заглянул в глаза ворона, которого он звал Ветром. Глаза птицы были похожи на черничные ягоды с блестками света в уголках. Казалось, в них навсегда остался след великой огненной битвы. Священник с удивлением смотрел в них и верил, что все рассказанное Лисом - правда. Держать на плече птицу, живущую от сотворения мира, было все равно, что держать небо, чей вид бесконечно красив и неизъяснимо приятен.
Лис лежал на берегу речки. Он лег так, что бы быть на половину в воде, а на половину на мелком, промытом песке. Река неторопливо шла по песчаному дну, закручиваясь в мелких водоворотах. Лето было жарким, вода хорошо прогрелась, и лишь на дне темной рыбой таился холод. Лису было интересно нырять в омуты, с размаху влетать в жгуче холодную воду, а потом медленно подниматься на поверхность, где сразу становилось легко и свободно. Сейчас он отдыхал от этих нырков и нежился на солнце. Любопытные мальки щекотали его пятки, склевывая с них пузырьки налипшего воздуха. Лис сладко поеживался от щекотки, но рыбешек не прогонял.
Вскоре он почувствовал приближение Мухомора. Тот подошел, посопел немного и присел за головой беса на траве. Лесной народ не считает обязательным здороваться, достаточно просто подойти и увидеть, что тебя заметили.
- Лис, а как ты думаешь, хорошо быть камнем?
В этом месяце Мухомор был "сном". Точнее, Лис его так звал, когда тот становился чем-то неуловимым, переливающимся, с легким запахом елового дыма. Мухомор то дрожал паутинкой серого осеннего дождя на ветру, то сверкал огромной каплей воды, то сиял, как радуга, оставаясь при этом полупрозрачным. Если на него смотреть прямо, он истаивал под пристальным взором, если же поглядывать краешком глаз, то можно было разглядеть его игривую мордочку с вечным налетом зеленого мха на щеках.
Лис повернулся к нему, привстал на локтях. Играя, провел рукой, словно пытаясь схватить лешачка за нос, и, как всегда, схватил воздух.
- Эх, хотел бы я, чтобы ты сейчас был чем-нибудь твердым. Хоть за нос тебя потаскать можно было бы.
Мухомор отозвался глубоким стеклянным звоном, похожим на смех.
- Потерпи малость, я в следующем месяце, может, ежом стану. Хватай тогда, сколько хочешь, если рук не жалко, - и он снова зазвенел смехом. Лис залился следом.
- Я тебе колючки-то повыдергаю. Побегаешь голым по лесу. Вот смеху будет!
Когда они отсмеялись, Мухомор снова пристал.
- Так что, бес, хорошо быть камнем?
- Мне кажется, камню хорошо быть камнем, пчеле - пчелой, а Лису - Лисом.
Он звонко шлепнул себя по лбу, согнав комара.
- Что это ты, туман суетливый, за вопросы задаешь?
- Это я к тому, что Коростель мне рассказывал, что Серый Останец - живой камень. Блуждал много за свою жизнь, вот и зажился.
- Это какой Серый Останец, тот, что в излучине Ягодной Рясы?
Мухомор кивнул прозрачной головой.
- Он самый.
Серый Останец был принесен Великим Льдом. Это было, в общем-то, не очень давно, но люди тогда еще ходили в шкурах и жили в шалашах и пещерах. Камень пришел на языке льда, закрывшем всю округу разом. Лис тогда полюбил разгребать снег, добираясь до льда, и всматриваться в его холодную мглистую глубь. В лед вмерзло немало камней и веток. Иногда можно было разглядеть мертвых животных, захваченных где-то в холодных просторах и принесенных сюда ледяной волной. Однажды Лису показалось, что эти замерзшие звери не умерли (тогда он был моложе и многого не понимал). Он решил, что если их отогреть, то они оживут, и с ними можно будет играть. Бес нашел во льду тельце замерзшего мамонтенка со смешным хоботом. Рот лохматого малыша был открыт, словно он кого-то звал из синей глубины. Лис несколько дней вырубал его из плена. Когда вырубил почти полностью и заглянул ему в глаза, понял, что все было напрасно, и однажды замерзшего уже никто не отогреет. Потом он долго объяснял это молодым Мухомору и Коростелю, но так и не узнал, поняли они его тогда или нет.
Истории про живые камни он слышал давно, но сам их никогда не встречал. Раньше все камни были живыми, как жива земля. Обычно, оторвавшись от скал, они теряют жизненность, засыпают. Лишь очень немногие крупные обломки, если им повезло прожить свой срок подвижно и интересно, заживаются и не спешат засыпать. Поэтому, услышав, что Серый Останец может быть живым, Лис обрадовался. Это была редкая удача. Камни очень много знают про жизнь, и поговорить с ними бывает очень интересно. Однако, такие разговоры могут быть небезопасны, поскольку уж очень они разные, камни и лесной народ.
- Ох, Мухомор, интересно все это. Я бы хоть сейчас туда побежал, но ведь мне с ним поговорить захочется.
- Это точно, - вздохнул "сонный" лешачок.
- Ты сам-то общался с камнями?
Мухомор покачал головой из стороны в сторону.
- А Коростель?
Тот повторил свое движение.
Некоторое время они сидели в задумчивости, затем Лис весело вскочил на ноги, попытался ударить лешачка по плечу, рука снова прошла через пустоту.
- Ладно, чего без толку сидеть? Пойдем, хоть поглядим на него.
Останец был высоким, в несколько Лисовых ростов в высоту, и с небольшое озеро шириной. Трещины покрывали его сильное тело. Из них торчали тонкие веточки побегов черники, дикой малины, осин, и разных мелких трав. Лис осторожно приложил к серой поверхности руку, прислушался. Вскоре почувствовал жизнь, переливающуюся как струйки весенней воды под каменным панцирем. От нее немного покалывало пальцы. Лис заскакал от возбуждения на месте, посмотрел на плоскую вершину камня, похожего на древнюю пирамиду.
- Хочется - колется - щурится - жмурится… - забормотал он. Побежал к зеркалу Ягодной Рясы, омывавшей бок Останца, и с разбегу, рыбкой, нырнул в нее. Речка была узкой, но в глубину скрывала Лиса с головой. Берега ее густо заросли камышом, стоявшим, словно строй воинов-копьеносцев перед битвой. Чистая вода открывалась только там, где воды реки ласково гладили шершавый бок камня.
Под водой бес резкими движениями поплыл вперед, доплыл до дна и зарылся с головой в ил. Через несколько минут вынырнул на поверхность, смыл с себя донную грязь и вышел на пологую подошву Серого Останца.
- Попробую, - кинул он на ходу переливающемуся Мухомору, мордочка которого сразу приняла чуть испуганное и озабоченное выражение.
- Я на всякий случай тут буду. Никуда не пойду.
Лис, не заметив его слов, поднялся не вершину и уселся поудобней, подогнув под себя ноги. Поглядел на небо в ватных облаках, закрыл глаза и стал прислушиваться к биению жизни в камне.
В ногах вскоре появилось приятное покалывание. Жизнь в камне текла медленно, равнодушная к смене времен года и вращению Земли. Постепенно Лис вошел в это течение, как в воду, и стал словно проваливаться внутрь, к самому сердцу камня. Он почувствовал тепло, накопленное Останцем за лето, ощутил силу крохотных корешков, расширявших трещины, гладкие, прохладные ладони реки, шлифующие его поверхность. Внутри было тепло и спокойно. Лису стало интересно, что повидал камень за свою жизнь, и он увидел, как сначала камень был частью огромных гор на севере, где день и ночь дуют свирепые ветра, мешаясь с дождем и снегом. Потом он понял, что значит оторваться от целого и жить самостоятельно. Он почувствовал, как сильные лапы ледника разорвали грудь скалы и вырвали ее каменное сердце. Так Останец стал путешествовать в одиночестве. Он медленно двигался, несомый ледником. По пути ему тысячи раз встречались перелетные птицы, летящие сначала на север, затем обратно. Большие стада мамонтов бродили по пустынным равнинам, собирая скудную траву и откочевывая подальше от надвигающегося льда. В пути многие слабели и становились легкой добычей свирепых полосатых кошек с хищными клыками, свешивающимися из голодной пасти. Погибающие громко и жалобно кричали, но стадо не спешило помочь собратьям, помня древнее правило: чем меньше в стаде слабых, тем сильнее будет потомство. Великая мудрость не спасла их от вымирания, должно быть, подействовала какая-то другая великая мудрость. Прошли вереницы веков, и от этих живых холмов остались лишь кости да клочья шерсти в мерзлой земле. Еще Лис увидел мохнатых быков с космами свалявшейся шерсти, свисавшими до самой земли, медведей, которые встав на дыбы, доставали до спины мамонта, и много еще кого из тех, кто сейчас остался только в памяти камней да лесного народца. Вспомнил он и людей, скитавшихся по бесприютным равнинам, дрожа от холода и голода, с каменными копьями и топорами в руках, и уже начавшими забывать, что они - часть живого мира. Их шаманы пытались вернуться обратно в мир, но племена доверяли им все меньше и меньше. Понемногу люди перестали слушать голоса ветров, вод, земли. Они предоставили делать это шаманам и так отгородились от этого. Лис еще раз пожалел о том разрыве, после которого он стал бесом, а они просто людьми, у которых вместо чувств только путаница мыслей.
Бес побывал вместе с Останцем в болотах, скрытый наполовину стоялой водой, когда на его вершине сохла ряска, грелись лягушки да ползали тритоны с толстыми хвостами. Скользкая тина окутывала его бока, блестящие бронзовые рыбки, дотронувшись до него хвостиками, убегали врассыпную. Болота высыхали, сменялись влажными лугами, лесами, пока, наконец, все не стало таким, каким было сейчас.
Лис проделал с камнем все его путешествия от ревущего океана до спокойного течения Ягодной Рясы, и только тогда ему захотелось выйти из плавного хода истории, рассказанной глубоким голосом, и очутиться на ярком солнышке рядом с Мухомором. Лис сделал усилие, словно пытаясь всплыть, с трудом, как после долгого сна, открыл глаза.
Мысли его одеревенели, он попытался пошевелиться и не смог. Все в нем затекло и отказывалось слушаться. Потихоньку, палец за пальцем, сустав за суставом, бес размял тело и огляделся. По небу ползли тучи, дул неприятный холодный ветер. За деревьями исчезала спина священника, идущего по колено в папоротнике. На серой рясе выделялись заплатки из рыбьей кожи, перьев и меха. Мухомора нигде видно не было. Лис пожал плечами: "а ведь сказал, что здесь будет", - и пошел в лес искать его.
Бес полдня носился по лесу, разыскивая лешего, и нашел его разговаривающим с попом.