Нога моя соскользнула и проехалась прямо по крыше, чуть ли не в дыру. Проклятье! Взорвать бы весь этот несчастный курятник и выстроить новый!
- Дина! - позвала мама. - Нет ли нынче свежих яиц?
- Не знаю!
- Тогда погляди!
Голос матери прозвучал чуть раздраженно, потому что собирать яйца в курятнике должна была Дина.
Дина вышла на двор. Она вытащила ведро воды из колодца и смыла шелуху от стручков с рук. А потом вошла в курятник, вообще не взглянув на меня. Ну что ж, я ведь ей всего-навсего брат. Куры, яйца и все прочее куда важнее.
Она оставалась там ужасно долго. Так долго, что мне стало любопытно, и я улегся на крыше так, что смог заглянуть в дыру, которую как раз латал.
Дина стояла, держа что-то в руках. Яйцо! Но яйцо вовсе не куриное. Это было разрисовано и все в черных и красных завитушках. Дина взялась за верхушку и донышко яйца и дернула вверх и вниз… Яйцо распалось как раз посредине. Должно быть, оно было сделано из дерева или из металла, либо из чего-то другого в том же роде. А внутри лежал маленький клочок бумаги…
Теперь мне стало любопытно уже всерьез. Кто посылал письма Дине с такой яичной почтой? Неужто у нее появился воздыхатель? Может, поэтому она и была в последнее время такой странной со всем своим молчанием, угрюмыми взглядами и болью в животе? Но если она и влюблена, то не похоже, что это особо радует ее.
Дина развернула письмецо и начала его читать. Потом, внезапно швырнув его и яйцо, заплакала.
Я, скатившись с крыши, спрыгнул в траву и отворил дверь в курятник. Дина, испуганно глянув на меня, потянулась за письмецом, что валялось на земляном полу. Я опередил ее. "Дина! Я не желаю пугать тебя", - прочитал я. Но я не успел дальше сложить слова по слогам, как Дина вырвала бумажку у меня из пальцев.
- Отдай мне его, - сказал я и протянул руку.
Она покачала головой.
- Это не твое дело!
- Нет, мое! Я тебе брат, и если ты любишься тут с каким-нибудь мальчишкой-молокососом из селения…
Она поглядела на меня с каким-то странным выражением лица.
- Если я и занимаюсь этим, - медленно выговорила она, - это мое дело….
- Не тогда, когда он заставляет тебя плакать!
Она открыла было рот, но тут же закрыла его. Похоже, слезы прекратились так же внезапно, как начались. Положив руку мне на грудь, она слегка похлопала меня, словно Лайку, которую она, бывало, почесывала за ушком.
- Порой ты и вправду бываешь жутко милым, - сказала она.
И покуда я по-прежнему, застыв на месте, размышлял, как понимать ее последние слова, она проскользнула мимо меня, швырнув по пути письмецо в колодец.
- Сегодня ни одного яйца нет! - крикнула она матери.
Я поднял размалеванное яйцо. Оно было совсем легкое, так что никак не могло быть деревянным, но я не знал, из чего же оно сделано. Я снова составил вместе обе половинки.
Теперь я увидел, что там были не только завитки, но и какое-то животное - не то морская змея, не то дракон. Яйцо мерцало маслянистым блеском, словно рисунок еще не высох. Оно казалось красивым и причудливым, совсем не похожим на то, что мог бы сделать мальчишка из здешнего селения. А к тому же, разве не чудно начинать так любовное послание? "Я не хочу пугать тебя". Я, по правде говоря, еще не был горазд писать любовные послания. Но если бы мне пришлось посылать письмо девочке, я бы так начинать его не захотел.
- Дина! - пробормотал я. - Во что же ты вляпалась?
Невеселый ужин был у нас в тот вечер. К нам как раз пришел в это время кузнец, чтобы вернуть Вороную. Он сказал, что все-таки не смог ее продать. Но, говоря это, он не поднимал глаз и вообще не смотрел в сторону матушки.
- Ничего, - молвила она. - Тогда придется нам самим попытаться…
Он кивнул.
- Это хорошая кобылка, - похвалил он. - Может, вам стоит продать ее в Ткацкое или же чуть подальше к югу. Пожалуй, там найдется немало охотников на такую хорошую лошадку.
"Ну, не в Глинистое же, - подумал я. - Неужто это все из-за призраков украденных кур?"
Кузнец ушел, а мы сели за сколоченный мною стол. Хлеб и крапивный сун на ужин! Я был близок к тому, чтобы пожелать: пусть бы мы были теми, кто украл кур или паштет. Из мясного у нас теперь оставались добытые мной кролики. Дина сидела бледная и лишь ковыряла в миске, а у Розы по-прежнему было такое выражение лица, что казалось: вот-вот грянет гром.
- Нам что, никак не избавиться от кислых физиономий? - в конце концов спросила мама. - Так или иначе, продадим эту лошадь. А селение раньше или позже настроится на иной лад, изменит свое мнение, если не само по себе, так когда поймают настоящего вора.
Нико откашлялся:
- Катрин. Ты не помнишь Катрин?
Матушка кивнула:
- Маленькая, темноволосая. Самая младшая из твоих учеников.
- Да. И вот Катрин обмолвилась, что знает, как попасть в курятник на постоялом дворе. Может, стоит поразмыслить: не посторожить ли там ночью?
Мама покачала головой.
- Пусть селение само улаживает это дело, - сказала она. - Нам лучше держаться подальше, отстраниться от всего этого.
Дина поднялась и взяла свою шаль.
- Ты куда, юная дама? - спросила матушка.
- Я забыла мотыгу и корзинку возле бобовой делянки, - ответила Дина. - Лучше забрать их, пока не стемнело.
Она метнулась за дверь, прежде чем мы успели вымолвить хотя бы слово.
Я тоже встал.
- А что забыл ты? - резко спросила мама.
- Ничего. Я только хотел помыть посуду.
- Давин, уж не захворал ли ты?
У меня покраснели щеки.
- Я здоров!
С молниеносной быстротой собрал я глиняные миски и вынес их к колодцу. Я бухнул их в ведро с водой и завернул украдкой за угол хижины, чтобы увидеть бобовую делянку.
Дины там не было. Я успел лишь мельком заметить ее меж деревьев, прежде чем она исчезла из виду.
Я так и думал. У нее свидание! Ей нужно с кем-то встретиться.
Я вернулся к ведру с водой и начал перемывать миски. Я уже все сделал, а Дина еще не вернулась обратно.
- Ну, берегись теперь, Дина! - пробормотал я.
Я еще раз подошел к углу дома и заглянул в лесную чащу. По-прежнему никакой Дины… Еще немного, и мне придется искать ее. Что ни говори, ей было всего двенадцать годков, а уже почти стемнело. У меня из головы не шло странное начало письма: "Я не желаю пугать тебя". Чем больше я думал об этом, тем сильнее одолевало меня беспокойство.
- Давин!
В открытых дверях хижины стояла мама.
- Да!
- Где Дина?
- Я не видел ее. Но она, верно, скоро вернется.
- Попытайся отыскать ее!
В голосе матушки слышалось беспокойство, и я хорошо понимал его. Я лишь кивнул в ответ и направился к лесной опушке, где в последний раз видел Дину.
Едва миновав первые деревья, я заметил ее. Она шла мне навстречу, тяжело дыша и задыхаясь, неподвижная рука ее была отставлена в сторону.
- Меня ужалила змея! - сказала Дина.
И с этими словами она упала на колени, так что мне пришлось почти весь остальной путь нести ее домой на руках.
На предплечье Дины виднелись две кровавые полоски и следы двух клыков.
- Она свалилась на меня, - сказала Дина. - Сверху, с дерева!
Я не поверил, что здешние змеи взбираются на деревья. Но с этим можно было подождать.
- Какого она была цвета? - резко спросила мама и натянула кожаный шнур, которым перехватила руку Дины.
Я знал, о чем она думала. Если змея медно-зеленая, то это мог быть уж, какого я видел у силков, яростный, злобный, но не ядовитый.
- Буро-оранжевая, - сказала Дина.
Стало быть, ядовитая!
- Давин, - неестественно спокойно произнесла мама. - Дай мне нож!
Я дал ей нож. Моя рука дрожала. Я не понимал, почему ее рука так тверда! Быть может, оттого, что иначе просто нельзя. Ведь ей придется резать…
- Медянка! Ее яд убивает. Много ли смертельного яда впитала рука Дины?
- Зажги лампу! - велела мама. - Я не вижу, что делаю!
Нико зажег фитилек лампы и поднял ее так, чтобы свет поярче падал на руку Дины. Дина лежала теперь на столе, где еще совсем недавно стоял крапивный суп.
- Роза, забери Мелли наверх, на полати, расскажи ей какую-нибудь сказку! - велела мама.
Роза молча кивнула и взяла за руку Мелли. Девочка боязливо таращилась на руку Дины и сперва не желала уходить.
- Иди с Розой! - велела мама, и Мелли послушалась.
Какой-то миг матушка подержала нож на огне лампы. А потом посмотрела в глаза Дине.
- Это всего лишь один миг, моя малютка, сокровище мое! - прошептала она.
Дина, не произнеся ни слова, каким-то бледным взглядом смотрела на нее, но я видел, что она стиснула зубы.
Матушка приложила лезвие ножа к руке Дины, прямо над укусом. Затем быстро сделала разрез в форме креста. Всего раз Дина жалобно всхлипнула, но этот сдавленный, похожий на вздох звук пронзил меня, проник до мозга костей. Мама, приложив губы к ранке, высасывала кровь и сплевывала ее, высасывала и сплевывала. Только бы это и вправду помогло! Матушка продолжала высасывать кровь и сплевывать. Дина, не издавая ни звука, смирнехонько лежала на столе, хотя ей наверняка было больно. Сверху слышался голос Розы, пытавшейся рассказать Мелли какую-то сказку. Она то и дело сбивалась, повторяла одну и ту же фразу два или три раза, но Мелли ее не перебивала. Сомневаюсь, что она слушала Розу.
- Принеси мою корзинку, Давин! - сказала в конце концов мама. Ее губы были в крови. - И котелок!
Я принес корзинку и котелок. Матушка взяла из корзинки небольшую глиняную фляжку.
- Это спирт, - сказала она Дине. - Будет щипать, зато очистит рану!
Матушка плеснула спирт в ранку. Дина ловила ртом воздух и закусывала губу.
- Больно! - прошептала она.
- Я знаю, малютка, сокровище мое! Но самое худшее скоро пройдет и останется позади!
Только бы эти слова сбылись. Я ни разу не видел, чтобы кто-то умирал от змеиного яда, но я наслушался немало убийственных историй об антоновом огне и слепоте, и о людях, что синели, задыхаясь, и умирали. "Такого с Диной не будет, - сказал я себе. - Она ведь пришла сама, своими ногами, ей наверняка досталось не очень много яду! Да и укус медянки не всегда смертелен. Далеко не всегда…"
Мама смочила повязку в испускающей пар горячей воде из котелка. Она дала ей лишь миг остыть, прежде чем наложить на руку Дины.
- Чистые простыни в сундуке, - сказала она. - Поменяй постель.
Я принес простыни и начал их стелить. Матушка развязала кожаный шнурок, и с губ Дины снова сорвался слабый звук. Мама провела рукой по ее лбу.
- Все остальное зависит от тебя, - произнесла она. - Помнишь, что я всегда повторяю, когда вы хвораете?
- Тело - лишь половина дела, - устало пробормотала Дина. - Чтобы выздороветь, нужно взяться за ум!
- Представь себе, что твоя рука зажила! Что весь яд испарился! Верь в это! Ты должна это увидеть!
- Да, да! - уныло прозвучали слова Дины.
- Дина, обещай мне бороться изо всех сил! Бороться жестоко!
Некоторое время Дина молчала.
- Было бы куда проще, если б я умерла, - беззвучно прошептала она.
Мама замерла, как громом пораженная.
- Не смей и думать об этом!
Какой-то хриплый звук сорвался с губ Дины. Прошел целый миг, пока до меня дошло: так она смеялась.
- Ну разве это не глупо? - спросила она. - Змея кусает змееныша, змеево отродье!
Мать томительно долгий миг стояла молча, а потом, сжав обеими руками щеки Дины, заглянула ей в глаза.
- Забудь его! - велела она. - Ты мое дитя! Не его! Ты слышишь?
Дина закрыла глаза.
- Ты слышишь? - повторила мать.
- Да, матушка! - прошептала Дина.
Но не очень-то уверенно она сказала это.
В ту ночь в хижине спали мало. Роза и Мелли легли наверху, на полатях, где обычно ночевали мы с Нико. Дина жаловалась, что мерзнет, хотя мы всю ночь поддерживали огонь в очаге и по очереди ложились рядом, пытаясь согреть ее.
Я подождал, пока оба они - мать и Нико - оказались чуть подальше. Они сидели у огня, тихо беседуя меж собой, и я увидел, что Нико, утешая матушку, положил руку ей на плечи.
- Кто он? - прошептал я Дине.
- Кто? - пробормотала она.
- Он. Тот, что посылает тебе письма, и выманивает в лес, и швыряет на тебя змей. Тот самый - он.
Мой голос дрожал от ярости.
- Все было не так.
- Не так? Медянки не ползают по деревьям, Дина! Кто - он?
Она молча глядела на меня. Лицо ее блестело, а волосы слиплись от пота.
На какой-то краткий миг мне показалось, будто она хотела мне ответить. Потом совсем слабо покачала головой.
- Не знаю, о чем ты толкуешь, - произнесла она. Ее веки сомкнулись, и она сделала вид, будто спит. Но я-то знал, что она не спала. Для этого ее дыхание было слишком беспокойным.
В какой-то момент я и сам против воли уснул. Мне приснилось это проклятое деревянное яйцо. Дина открыла его, но вместо письма там оказалась змея, черно-бело-медная змея! Змея обвилась вокруг руки моей сестры и разинула пасть так, что видны стали два длинных ядовитых клыка.
- Нет, Дина, - сказала мать. - Тебе не надо так делать…
- Я только хочу снять ее…
- Нет, малютка, сокровище мое!
Я проснулся. Мама стояла, склонившись над постелью Дины и держа оба ее запястья в своих руках. Мама увидела, что я не сплю.
- Давин! - хрипло произнесла она. - Помоги мне. Подержи ее немного.
- Мне ее подержать?
Голова моя по-прежнему была набита смутными змеиными снами.
- Следи, чтобы она не срывала повязку. А теперь… Да проснись же, Давин!
Я сел. Дина смотрела на меня, но взгляд ее был стеклянным. Она смотрела как бы сквозь меня. Мое сердце застучало от страха, казалось, будто она уже на пути в другой мир.
- Держи ее!
Я обхватил запястья сестры и держал их, скользкие от ее пота.
- Отпусти меня! - взмолилась Дина. - Я хочу снять ее. Mire от повязки больно!
Она попыталась вырваться, но удержать ее было легко! Слишком легко!
- Ей нельзя тратить силы, - сказала мать, словно Дина не могла ее слышать. - Попытайся, ire сможешь ли ты успокоить Дину, Давин!
- Как?
- Говори с ней! Пой ей! Расскажи какую ни на есть историю, что угодно!
Голова моя была совершенно пуста. Я не мог вспомнить ни единой истории.
- Отпусти меня, - шептала Дина. - Отпусти меня, отпусти…
Я начал петь. Я пел старую колыбельную, я понятия не имел, что знаю ее.
- Малютка звездочка, закрой свой глазок…
Дина и вправду стала спокойней. Может, я когда-то напевал ей эту песенку. Когда мы оба были младше. Я не помнил все слова, но это было не так уж важно. Зато я пел… А самое важное, что песенка заставила Дину расслабиться.
Мать вернулась обратно с кружкой.
- Приподними ее немножко! - попросила она. - Тогда она сможет попить.
Она поднесла кружку к губам Дины, но Дина отвернулась.
- Скверно пахнет, - сказала она, и голос ее прозвучал, словно голос избалованного ребенка, словно в душе ее жило трехлетнее дитя.
- Глянь-ка на меня! - велела ей мать.
Дине этого не хотелось.
- Глянь-ка на меня! - повторила мать и на этот раз не оставила Дине ни малейшего выбора, потому как пустила в ход голос Пробуждающей Совесть: - Ты обещала мне не сдаваться! Слушайся меня!
Дина вяло, словно тряпичная кукла, повисла на моих руках, но на какой-то миг голос стал ее собственным.
- Да! - только и вымолвила она. И послушно выпила то, что подала ей матушка.
Дина спала. И продолжала спать. Она не проснулась даже тогда, когда мама поменяла ей повязку. Кожа вокруг раны была огненно-красной и воспаленной, но мама успокоилась.
- Никаких полосок больше нет! - сказала она.
И хоть я раньше не очень-то интересовался лекарским искусством, как это делала Дина, я все же знал, что думала мама о заражении крови! Должно быть, это хороший знак!
В полдень Дина проснулась и захотела пить. Ее по-прежнему лихорадило, но она снова была самой собой. А на следующее утро и лихорадка исчезла.
- Молодчина! - сказал ей я. - Чтобы сломить тебя, мало дурацкой медянки!
На губах ее мелькнула улыбка - совсем бледная. Жалкая, но все же улыбка. А потом она снова погрузилась в сон.
- Пусть она пьет всякий раз, как проснется, - велела Розе мама.
- А куда же ты?..
- Прогуляюсь в Глинистое, - ответила она.
Ее голос ничего особого не выдавал, но я достаточно хорошо знал ее и понял, что она сдерживает досаду уже который день, но только сейчас может дать себе волю и что-то предпринять.
- Я с тобой, - решил я.
Она некоторое время разглядывала меня.
- Да! - согласилась мама. - Пожалуй, так будет лучше всего!
Около полудня мы с матушкой въехали верхом на рыночную площадь в Глинистом. Она придержала Кречета возле постоялого двора, но не спешилась. Она просто сидела в седле. Сидела тихо, как мышка. И Кречет тоже вел себя смирно.
Мать безмолвно сидела в седле, и наконец вокруг стал собираться народ.
- Чего она тут делает? - шепнул один мужик другому, но мама услышала.
Она посмотрела на него, и мужик вздрогнул.
- Я жду! - сказала она и отпустила его взглядом, точь-в-точь как хищная птица отпускает добычу, которая не очень ей желанна.
Мужик покачал головой и потер рукой лицо.
- Кого? - спросил какой-то храбрец.
- Того, кто пытался убить мою дочь.
И тут время на рыночной площади словно бы остановилось. Вся болтовня смолкла. Там не осталось никого, кто пытался купить или продать, никого, кому надо было пойти за водой, никого, кому понадобилась бы до зарезу чаша пива на постоялом дворе.
Казалось, будто шепот пронесся по всему селению, а полчаса спустя каждый сельчанин в Глинистом, без сомнения, знал, что было сказано. И большинство из них сошлись на площади, чтобы узнать конец этой истории.
Вокруг Кречета и Шелковой было пусто, люди стояли или сидели по всей рыночной площади. Кое-кто пытался болтать потихоньку, но собеседники быстро замолкали либо бормотали едва слышно. И когда мать внезапно выпрямилась на спине Кречета и стала еще прямее и стройнее, наступила мертвая тишина. Тишина и молчание на всей базарной площади.
- Мою дочь ужалила змея! - сказала мама, и, хотя она не говорила особо громко, ее слышали все. - Она чуть не умерла. Может, то был несчастный случай! Я надеюсь, что это так!
Ее взгляд скользил по всему сборищу, от одного лица к другому. И если они раньше не ведали, что она - Пробуждающая Совесть, то теперь они узнали это.
- Только подлая тварь способна причинить такие страдания ребенку. Если кто-нибудь желает нам зла, пусть выйдет вперед. Если кто-то что-нибудь знает, пусть выйдет вперед. Люди должны признаваться в своих злодеяниях.