Семены скоро собрались, все мастера – тяп да ляп, и сделали корабь, сели и поплыли.
Подплывают под то царство, где была невеста-царевна; один посмотрел с высокого шеста, сказал, что царевна теперь одна – украсть можно; другой сковал какие-то самые дорогие вещи, и пошли с вором продавать: только дошли, вор тотчас и украл царевну. Отсекли якоря, поплыли.
Царевна видит, что ее везут, обернулась белой лебедью и полетела с корабля.
Стрелец не оробел, схватил ружье, стрелил и попал ей в левое крыло; вместо собаки кинулся другой Семен, схватил лебедь на море и принес на корабь. Лебедь обернулась опять царевной, только лева рука у нее была подстрелена. Лекарь у них свой, тотчас руку у царевны вылечил.
Приехали к своему царству здоровы, благополучны, выстрелили из пушки. Царь услышал, и забыл уж про Семенов, – думает: что за корабь пришел там?
– Поди-ка, – говорит, – сбегайте, узнайте там.
Кто-то сбегал ли, съездил ли; сколь скоро доложили царю о семи Семенах вместе с царской невестой, – он обрадовался Семеновым трудам, приказал встретить их с честью, с пушечной пальбой, с барабанным боем.
Только царевна не пошла за царя взамуж: он был уж стар. Он ее и спросил, за кого она хочет выйти? Царевна говорит:
– За того, кто меня воровал! – А вор Сенька был бравый детина, царевне приглянулся.
Царь, не говоря больше ни слова, приказал их обвенчать; потом сам захотел на спокой, Семена поставил на свое место, а братовей его сделал всех большими боярами.
Никита Кожемяка
Около Киева проявился змей, брал он с народа поборы немалые: с каждого двора по красной девке; возьмет девку, да и съест ее.
Пришел черед идти к тому змею царской дочери. Схватил змей царевну и потащил ее к себе в берлогу, а есть ее не стал: красавица собой была, так за жену себе взял.
Полетит змей на свои промыслы, а царевну завалит бревнами, чтоб не ушла. У той царевны была собачка, увязалась с нею и́з дому. Напишет, бывало, царевна записочку к батюшке с матушкой, навяжет собачке на шею; а та побежит, куда надо, да и ответ еще принесет.
Вот раз царь с царицею и пишут к царевне: узнай, кто сильнее змея?
Царевна стала приветливей к своему змею, стала у него допытываться, кто его сильнее. Тот долго не говорил, да раз и проболтался, что живет в городе Киеве Кожемяка – тот и его сильнее.
Услыхала про то царевна, написала к батюшке: сыщите в городе Киеве Никиту Кожемяку да пошлите его меня из неволи выручать.
Царь, получивши такую весть, сыскал Никиту Кожемяку да сам пошел просить его, чтобы освободил его землю от лютого змея и выручил царевну.
В ту пору Никита кожи мял, держал он в руках двенадцать кож; как увидал он, что к нему пришел сам царь, задрожал со страху, руки у него затряслись – и разорвал он те двенадцать кож. Да сколько ни упрашивал царь с царицею Кожемяку, тот не пошел супротив змея.
Вот и придумали собрать пять тысяч детей малолетних, да и заставили их просить Кожемяку; авось на их слезы сжалобится!
Пришли к Никите малолетние, стали со слезами просить, чтоб шел он супротив змея. Прослезился и сам Никита Кожемяка, на их слезы глядя. Взял триста пуд пеньки, насмолил смолою и весь так и обмотался, чтобы змей не съел, да и пошел на него.
Подходит Никита к берлоге змеиной, а змей заперся и не выходит к нему.
– Выходи лучше в чистое поле, а то и берлогу размечу! – сказал Кожемяка и стал уже двери ломать.
Змей, видя беду неминучую, вышел к нему в чистое поле.
Долго ли, коротко ли бился с змеем Никита Кожемяка, только повалил змея. Тут змей стал молить Никиту:
– Не бей меня до смерти, Никита Кожемяка! Сильней нас с тобой в свете нет; разделим всю землю, весь свет поровну: ты будешь жить в одной половине, а я в другой.
– Хорошо, – сказал Кожемяка, – надо межу проложить.
Сделал Никита соху в триста пуд, запряг в нее змея, да и стал от Киева межу пропахивать; Никита провел борозду от Киева до моря Кавстрийского.
– Ну, – говорит змей, – теперь мы всю землю разделили!
– Землю разделили, – проговорил Никита, – давай море делить, а то ты скажешь, что твою воду берут.
Взъехал змей на середину моря. Никита Кожемяка убил и утопил его в море. Эта борозда и теперь видна; вышиною та борозда двух сажен. Кругом ее пашут, а борозды не трогают; а кто не знает, от чего эта борозда, – называет ее валом.
Никита Кожемяка, сделавши святое дело, не́ взял за работу ничего, пошел опять кожи мять.
Шабарша
Ай, потешить вас сказочкой? А сказочка чудесная; есть в ней дива дивные, чуда чудные, а батрак Шабарша из плутов плут; уж как взялся за гуж, так неча сказать – на все дюж!
Пошел Шабарша по батракам жить, да година настала лихая: ни хлеба никакого, ни овощей не родилось.
Вот и думает думу хозяин, думу глубокую: как разогнать злую кручину, чем жить-поживать, откуда деньги брать?
– Эх, не тужи, хозяин! – говорит ему Шабарша. – Был бы день – хлеб да деньги будут!
И пошел Шабарша на мельничну плотину. "Авось, – думает, – рыбки поймаю; продам – ан вот и деньги! Эге, да веревочки-то нет на удочку... Постой, сейчас совью".
Выпросил у мельника горсть пеньки, сел на бережку и ну вить уду.
Вил, вил, а из воды прыг на берег мальчик в черной курточке да в красной шапочке.
– Дядюшка! Что ты здесь поделываешь? – спросил он.
– А вот веревку вью.
– Зачем?
– Да хочу пруд вычищать да вас, чертей, из воды таскать.
– Э, нет! Погоди маленько; я пойду скажу дедушке.
Чертенок нырнул вглубь, а Шабарша принялся снова за работу. "Погоди, – думает, – сыграю я с вами, окаянными, штуку, принесете вы мне и злата и се́ребра".
И начал Шабарша копать яму, выкопал и наставил на нее свою шапку с вырезанной верхушкою.
– Шабарша, а Шабарша! Дедушка говорит, чтобы я с тобой сторговался. Что возьмешь, чтобы нас из воды не таскать?
– Да вот эту шапочку насыпьте полну злата и се́ребра.
Нырнул чертенок в воду; воротился назад.
– Дедушка говорит, чтобы я с тобой сперва поборолся.
– О, да где ж тебе, молокососу, со мною бороться! Да ты не сладишь с моим средним братом Мишкою.
– А где твой Мишка?
– А вон, смотри, отдыхает в яру под кустиком.
– Как же мне его вызвать?
– А ты подойди да ударь его по́ боку; так он и сам встанет.
Пошел чертенок в яр, нашел медведя и хватил его дубинкой по́ боку. Поднялся Мишка на дыбки, скрутил чертенка так, что у него все кости затрещали. Насилу вырвался из медвежьих лап, прибежал к водяному-старику.
– Ну, дедушка, – сказывает он в испуге, – у Шабарши есть средний брат Мишка, схватился было со мною бороться – ажно косточки у меня затрещали! Что ж было бы, если б сам-то Шабарша стал бороться?
– Гм! Ступай, попробуй побегать с Шабаршой взапуски: кто кого обгонит?
И вот мальчик в красной шапочке опять подле Шабарши; передал ему дедушкины речи, а тот ему в ответ:
– Да куда тебе со мной взапуски бегать! Мой маленький брат Заинька – и тот тебя далеко за собой оставит!
– А где твой брат Заинька?
– Да вон – в травке лег, отдохнуть захотел. Подойди к нему поближе да тронь за ушко – вот он и побежит с тобою!
Побежал чертенок к Заиньке, тронул его за ушко; заяц так и прыснул, чертенок было вслед за ним!
– Постой, постой, Заинька, дай с тобой поравняться... Эх, ушел!
– Ну, дедушка, – говорит водяному, – я было бросился резво бежать. Куды! И поравняться не́ дал, а то еще не сам Шабарша, а меньшой его брат бегал!
– Гм! – проворчал старик, нахмурив брови. – Ступай к Шабарше, и попробуйте: кто сильнее свистнет?
– Шабарша, а Шабарша! Дедушка велел попробовать: кто из нас крепче свистнет?
– Ну, свисти ты прежде.
Свистнул чертенок, да так громко, что Шабарша насилу на ногах устоял, а с дерев так листья и посыпались.
– Хорошо свистишь, – говорит Шабарша, – а все не по-моему! Как я свистну – тебе на ногах не устоять, и уши твои не вынесут... Ложись ничком наземь да затыкай уши пальцами.
Лег чертенок ничком на землю и заткнул уши пальцами; Шабарша взял дубину да со всего размаху как хватит его по шее, а сам фю-фю-фю!.. посвистывает.
– Ох, дедушка, дедушка! Да как же здорово свистнул Шабарша – ажно у меня искры из глаз посыпались; еле-еле с земли поднялся, а на шее да на пояснице, кажись, все косточки поломались!
– Ого! Не силен, знать, ты, бесенок! Пойди-тка, возьми там, в тростнике, мою железную дубинку, да попробуйте: кто из вас выше вскинет ее на воздух?
Взял чертенок дубинку, взвалил на плечо и пошел к Шабарше.
– Ну, Шабарша, дедушка велел в последний раз попробовать: кто из нас выше вскинет на воздух эту дубинку?
– Ну, кидай ты прежде, а я посмотрю.
Вскинул чертенок дубинку – высоко-высоко полетела она, словно точка в вышине чернеет! Насилу дождались, пока на землю упала...
Взял Шабарша дубинку – тяжела! Поставил ее на конец ноги, оперся ладонью и начал пристально глядеть на небо.
– Что же ты не бросаешь? Чего ждешь? – спрашивает чертенок.
– Жду, когда вон энта тучка подойдет – я на нее дубинку вскину, там сидит мой брат кузнец, ему железо на дело пригодится.
– Э, нет, Шабарша! Не бросай дубинки на тучку, а то дедушка рассердится!
Выхватил бесенок дубинку и нырнул к дедушке.
Дедушка как услыхал от внучка, что Шабарша чуть-чуть не закинул его дубинки, испугался не на шутку и велел таскать из омута деньги да откупаться.
Чертенок таскал, таскал деньги, много уж перетаскал – а шапка все не полна!
– Ну, дедушка, на диво у Шабарши шапочка! Все деньги в нее перетаскал, а она все еще пуста. Теперь остался твой последний сундучок.
– Неси и его скорее! Веревку-то он вьет?
– Вьет, дедушка!
– То-то!
Нечего делать, почал чертенок заветный дедушкин сундучок, стал насыпать Шабаршову шапочку, сыпал, сыпал... насилу дополнил!
С той поры, с того времени зажил батрак на славу; звали меня к нему мед-пиво пить, да я не пошел: мед, говорят, был горек, а пиво мутно. Отчего бы такая притча?
Кощей Бессмертный
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь; у этого царя было три сына, все они были на возрасте. Только мать их вдруг унес Кош Бессмертный.
Старший сын и просит у отца благословенье искать мать. Отец благословил; он уехал и без вести пропал.
Середний сын пождал-пождал, тоже выпросился у отца, уехал, – и тот без вести пропал.
Малый сын, Иван-царевич, говорит отцу:
– Батюшка! Благословляй меня искать матушку.
Отец не отпускает, говорит:
– Тех нет братовей, да и ты уедешь: я с кручины умру!
– Нет, батюшка, благословишь – поеду, и не благословишь – поеду.
Отец благословил.
Иван-царевич пошел выбирать себе коня; на которого руку положит, тот и падет; не мог выбрать себе коня, идет доро́гой по городу, повесил голову. Неоткуда взялась старуха, спрашивает:
– Что, Иван-царевич, повесил голову?
– Уйди, старуха! На руку положу, другой пришлепну – мокренько будет.
Старуха обежала другим переулком, идет опять навстречу, говорит:
– Здравствуй, Иван-царевич! Что повесил голову?
Он и думает: "Что же старуха меня спрашивает? Не поможет ли мне она?"
И говорит ей:
– Вот, баушка, не могу найти себе доброго коня.
– Дурашка, мучишься, а старухе не кучишься! – отвечает старуха. – Пойдем со мной.
Привела его к горе, указала место:
– Скапывай эту землю.
Иван-царевич скопал, видит чугунную доску на двенадцати замках; замки он тотчас же сорвал и двери отворил, вошел под землю: тут прикован на двенадцати цепях богатырский конь; он, видно, услышал ездока по себе, заржал, забился, все двенадцать цепей порвал.
Иван-царевич надел на себя богатырские доспехи, надел на коня узду, черкасское седло, дал старухе денег и сказал:
– Благословляй и прощай, баушка!
Сам сел и поехал.
Долго ездил, наконец доехал до горы; пребольшущая гора, крутая, взъехать на нее никак нельзя. Тут и братья его ездят возле горы; поздоровались, поехали вместе; доезжают до чугунного камня пудов в полтораста, на камне надпись: кто этот камень бросит на́ гору, тому и ход будет.
Старшие братовья не могли поднять камень, а Иван-царевич с одного маху забросил на́ гору – и тотчас в горе показалась лестница.
Он оставил коня, наточил из мизинца в стакан крови, подает братьям и говорит:
– Ежели в стакане кровь почернеет, не ждите меня: значит, я умру!
Простился и пошел. Зашел на́ гору; чего он не насмотрелся! Всяки тут леса, всяки ягоды, всяки птицы!
Долго шел Иван-царевич, дошел до дому: огромный дом! В нем жила царска дочь, утащена Кошом Бессмертным.
Иван-царевич кругом ограды ходит, а дверей не видит. Царская дочь увидела человека, вышла на балкон, кричит ему:
– Тут, смотри, у ограды есть щель, потронь ее мизинцем, и будут двери.
Так и сделалось. Иван-царевич вошел в дом. Девица его приняла, напоила-накормила и расспросила. Он ей рассказал, что пошел доставать мать от Коша Бессмертного. Девица говорит ему на это:
– Трудно доступать мать, Иван-царевич! Он ведь бессмертный – убьет тебя. Ко мне он часто ездит... вон у него меч в пятьсот пудов, поднимешь ли его? Тогда ступай!
Иван-царевич не только поднял меч, еще бросил кверху; сам пошел дальше.
Приходит к другому дому; двери знает как искать; вошел в дом, а тут его мать, обнялись, поплакали.
Он и здесь испытал свои силы, бросил какой-то шарик в полторы тысячи пудов. Время приходит быть Кошу Бессмертному; мать спрятала его. Вдруг Кош Бессмертный входит в дом и говорит:
– Фу, фу! Русской коски слыхом не слыхать, видом не видать, а русская коска сама на двор пришла! Кто у тебя был? Не сын ли?
– Что ты, бог с тобой! Сам летал по Руси, нахватался русского духу, тебе и мерещится, – ответила мать Ивана-царевича. А сама поближе с ласковыми словами к Кошу Бессмертному, выспрашивает то-другое и говорит:
– Где же у тебя смерть, Кош Бессмертный?
– У меня смерть, – говорит он, – в таком-то месте; там стоит дуб, под дубом ящик, в ящике заяц, в зайце утка, в утке яйцо, в яйце моя смерть.
Сказал это Кош Бессмертный, побыл немного и улетел.
Пришло время – Иван-царевич благословился у матери, отправился по смерть Коша Бессмертного.
Идет доро́гой много время, не пивал, не едал, хочет есть до смерти и думает: кто бы на это время попался! Вдруг – волчонок; он хочет его убить. Выскакивает из норы волчиха и говорит:
– Не тронь моего детища; я тебе пригожусь.
– Быть так!
Иван-царевич отпустил волка; идет дальше, видит ворону.
"Постой, – думает, – здесь я закушу!" Зарядил ружье, хочет стрелять, ворона и говорит:
– Не тронь меня, я тебе пригожусь.
Иван-царевич подумал и отпустил ворону.
Идет дальше, доходит до моря, остановился на берегу. В это время вдруг взметался щучонок и выпал на берег, он его схватил, есть хочет смертно – думает: "Вот теперь поем!"
Неоткуда взялась щука, говорит:
– Не тронь, Иван-царевич, моего детища, я тебе пригожусь.
Он и щучонка отпустил.
Как пройти море? Сидит на берегу да думает; щука ровно знала его думу, легла поперек моря. Иван-царевич прошел по ней, как по́ мосту; доходит до дуба, где была смерть Коша Бессмертного, достал ящик, отворил – заяц выскочил и побежал. Где тут удержать зайца!
Испугался Иван-царевич, что отпустил зайца, призадумался, а волк, которого не убил он, кинулся за зайцем, поймал и несет к Ивану-царевичу. Он обрадовался, схватил зайца, распорол его и как-то оробел: утка спорхнула и полетела. Он пострелял, пострелял – мимо! Задумался опять.
Неоткуда взялась ворона с воронятами и ступай за уткой, поймала утку, принесла Ивану-царевичу. Царевич обрадел, достал яйцо, пошел, доходит до моря, стал мыть яичко, да и ронил в воду. Как достать из моря? Безмерна глубь! Закручинился опять царевич.
Вдруг море встрепенулось – и щука принесла ему яйцо, потом легла поперек моря. Иван-царевич прошел по ней и отправился к матери; приходит, поздоровались, и она его опять спрятала.
В то время прилетел Кош Бессмертный и говорит:
– Фу, фу! Русской коски слыхом пе слыхать, видом не видать, а здесь Русью несет!
– Что ты, Кош? У меня никого нет, – отвечала мать Ивана-царевича.
Кош опять и говорит:
– Я что-то немогу!
А Иван-царевич пожимал яичко: Коша Бессмертного от того коробило. Наконец Иван-царевич вышел, кажет яйцо и говорит:
– Вот, Кош Бессмертный, твоя смерть!
Тот на коленки против него и говорит:
– Не бей меня, Иван-царевич, станем жить дружно; нам весь мир будет покорен.
Иваи-царевич не обольстился его словами, раздавил яичко – и Кош Бессмертный умер.
Взяли они, Иван-царевич с матерью, что было нужно, пошли на родиму сторону; по пути зашли за царской дочерью, к которой Иван-царевич заходил вперед, взяли и ее с собой; пошли дальше, доходят до горы, где братья Ивана-царевича все ждут. Девица говорит:
– Иван-царевич! Воротись ко мне в дом; я забыла подвенечно платье, брильянтовый перстень и нешитые башмаки.
Между тем он спустил мать и царску дочь, с коей они условились дома обвенчаться; братья приняли их, да взяли спуск и перерезали, чтобы Ивану-царевичу нельзя было спуститься, мать и девицу как-то угрозами уговорили, чтобы дома про Ивана-царевича не сказывали. Прибыли в свое царство; отец обрадовался детям и жене, только печалился об одном Иване-царевиче.
А Иван-царевич воротился в дом своей невесты, взял обручальный перстень, подвенечно платье и нешитые башмаки; приходит на́ гору, метнул с руки на́ руку перстень. Явилось двенадцать молодцов, спрашивают:
– Что прикажете?
– Перенесите меня вот с этой горы.
Молодцы тотчас его спустили. Иван-царевич надел перстень – их не стало; пошел в свое царство, приходит в тот город, где жил его отец и братья, остановился у одной старушки и спрашивает:
– Что, баушка, нового в вашем царстве?
– Да чего, дитятко! Вот наша царица была в плену у Коша Бессмертного; ее искали три сына, двое нашли и воротились, а третьего, Ивана-царевича, нет, и не знают, где. Царь кручинится об нем. А эти царевичи с матерью привезли какую-то царску дочь, большак жениться на ней хочет, да она посылает наперед куда-то за обручальным перстнем или велит сделать такое же кольцо, какое ей надо; колдася уж кличут клич, да никто не выискивается.
– Ступай, баушка, скажи царю, что ты сделаешь; а я пособлю, – говорит Иван-царевич.
Старуха в кою пору скрутилась, побежала к царю и говорит:
– Ваше царско величество! Обручальный перстень я сделаю.
– Сделай, сделай, баушка! Мы таким людям рады, – говорит царь, – а если не сделаешь, то голову на плаху.
Старуха перепугалась, пришла домой, заставляет Ивана-царевича делать перстень, а Иван-царевич спит, мало думает, перстень готов. Он шутит над старухой, а старуха трясется вся, плачет, ругает его:
– Вот ты, – говорит, – сам-от в стороне, а меня, дуру, подвел под смерть.
Плакала, плакала старуха и уснула.
Иван-царевич встал поутру рано, будит старуху: