Сивко-бурко
Жил-был старик; у него было три сына, третий-от Иван-дурак, ничего не делал, только на печи в углу сидел да сморкался. Отец стал умирать и говорит:
– Дети! Как я умру, вы каждый поочередно ходите на могилу ко мне спать по три ночи, – и умер.
Старика схоронили.
Приходит ночь; надо большому брату ночевать на могиле, а ему – коё лень, коё боится, он и говорит малому брату:
– Иван-дурак! Поди-ка к отцу на могилу, ночуй за меня. Ты ничего же не делаешь!
Иван-дурак собрался, пришел на могилу, лежит; в полночь вдруг могила расступилась, старик выходит и спрашивает:
– Кто тут? Ты, большой сын?
– Нет, батюшка! Я, Иван-дурак.
Старик узнал его и спрашивает:
– Что же больш-от сын не пришел?
– А он меня послал, батюшка!
– Ну, твое счастье!
Старик свистнул-гайкнул богатырским посвистом:
– Сивко-бурко, вещий воронко!
Сивко бежит, только земля дрожит, из очей искры сыплются, из ноздрей дым столбом.
– Вот тебе, сын мой, добрый конь; а ты, конь, служи ему, как мне служил.
Проговорил это старик, лег в могилу.
Иван-дурак погладил, поласкал сивка и отпустил, сам домой пошел.
Дома спрашивают братья:
– Что, Иван-дурак, ладно ли ночевал?
– Очень ладно, братья!
Другая ночь приходит. Середний брат тоже не идет ночевать на могилу и говорит:
– Иван-дурак! Поди на могилу-то к батюшке, ночуй и за меня.
Иван-дурак, не говоря ни слова, собрался и покатил, пришел на могилу, лег, дожидается полночи.
В полночь также могила раскрылась, отец вышел, спрашивает:
– Ты, середний сын?
– Нет, – говорит Иван-дурак, – я же опять, батюшка!
Старик гайкнул богатырским голосом, свистнул молодецким посвистом:
– Сивко-бурко, вещий воронко!
Бурко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом.
– Ну, бурко, как мне служил, так служи и сыну моему. Ступай теперь!
Бурко убежал; старик лег в могилу, а Иван-дурак пошел домой. Братья опять спрашивают:
– Каково, Иван-дурак, ночевал?
– Очень, братья, ладно!
На третью ночь Иванова очередь; он не дожидается наряду, собрался и пошел.
Лежит на могиле; в полночь опять старик вышел, уж знает, что тут Иван-дурак, гайкнул богатырским голосом, свистнул молодецким посвистом:
– Сивко-бурко, вещий воронко!
Воронко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом.
– Ну, воронко, как мне служил, так и сыну моему служи!
Сказал это старик, простился с Иваном-дураком, лег в могилу.
Иван-дурак погладил воронка, посмотрел и отпустил, сам пошел домой. Братья опять спрашивают:
– Каково, Иван-дурак, ночевал?
– Очень ладно, братья!
Живут; двое братовей ро́бят, а Иван-дурак ничего. Вдруг от царя клич: ежели кто сорвет царевнин портрет с дому чрез сколько-то много бревен, за того ее и взамуж отдаст.
Братья сбираются посмотреть, кто станет срывать портрет. Иван-дурак сидит на печи за трубой и бает:
– Братья! Дайте мне каку лошадь, я поеду посмотрю же.
– Э! – взъелись братья на него. – Сиди, дурак, на печи; чего ты поедешь? Людей, что ли, смешить!
Нет, от Ивана-дурака отступу нету! Братья не могли отбиться:
– Ну, ты возьми, дурак, вон трехногую кобыленку!
Сами уехали. Иван-дурак за ними же поехал в чисто поле, в широко раздолье; слез с кобыленки, взял ее зарезал, кожу снял, повесил на поскотину, а мясо бросил; сам свистнул молодецким посвистом, гайкнул богатырским голосом:
– Сивко-бурко, вещий воронко!
Сивко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. Иван-дурак в одно ушко залез – напился-наелся, в друго вылез – оделся, молодец такой стал, что и братьям не узнать!
Сел на сивка и поехал срывать портрет. Народу было тут видимо-невидимо; завидели молодца, все начали смотреть.
Иван-дурак с размаху нагнал, конь его скочил, и портрет не достал только через три бревна. Видели, откуда приехал, а не видали, куда уехал!
Он коня отпустил, сам пришел домой, сел на печь. Вдруг братья приезжают и сказывают женам:
– Ну, жены, какой молодец приезжал, так мы такого сроду не видали! Портрет не достал только через три бревна. Видели, откуль приехал; не видали, куды уехал. Еще опять приедет...
Иван-дурак сидит на печи и говорит:
– Братья, не я ли тут был?
– Куда, к черту, тебе быть! Сиди, дурак, на печи, да протирай нос-от.
Время идет. От царя тот же клич. Братья опять стали собираться, а Иван-дурак и говорит:
– Братья! Дайте мне каку-нибудь лошадь.
Они отвечают:
– Сиди, дурак, дома! Другу́ лошадь ты станешь переводить!
Нет, отбиться не могли, велели опять взять хромую кобылешку. Иван-дурак и ту управил, заколол, кожу развесил на поскотине, а мясо бросил; сам свистнул молодецким посвистом, гайкнул богатырским голосом:
– Сивко-бурко, вещий воронко!
Бурко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. Иван-дурак в право ухо залез – оделся, выскочил в лево – молодцом сделался, соскочил на коня, поехал; портрет не достал только за два бревна. Видели, откуда приехал, а не видели, куда уехал!
Бурка отпустил, а сам пошел домой, сел на печь, дожидается братовей. Братья приехали и сказывают:
– Бабы! Тот же молодец опять приезжал, да не достал портрет только за два бревна.
Иван-дурак и говорит им:
– Братья, не я ли тут был?
– Сиди, дурак! Где, у черта, был!
Через немного времени от царя опять клич. Братья начали сбираться, а Иван-дурак и просит:
– Дайте, братья, каку-нибудь лошадь; я съезжу, посмотрю же.
– Сиди, дурак, дома! Докуда лошадей-то у нас станешь переводить?
Нет, отбиться не могли, бились, бились, велели взять худую кобылешку; сами уехали.
Иван-дурак и ту управил, зарезал, бросил; сам свистнул молодецким посвистом, гайкнул богатырским голосом:
– Сивко-бурко, вещий воронко!
Воронко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом. Иван-дурак в одно ушко залез – напился-наелся, в друго вылез – молодцом оделся, сел на коня и поехал.
Как только доехал до царских чертогов, портрет и ширинку так и сорвал. Видели, откуда приехал, а не видели, куда уехал!
Он так же воронка отпустил, пошел домой, сел на печь, ждет братовей. Братья приехали, сказывают:
– Ну, хозяйки! Тот же молодец как нагнал сегодня, так портрет и сорвал.
Иван-дурак сидит за трубой и бает:
– Братья, не я ли тут был?
– Сиди, дурак! Где ты, у черта, был?
Чрез немного время царь сделал бал, созывает всех бояр, воевод, князей, думных, сенаторов, купцов, мещан и крестьян. И Ивановы братья поехали; Иван-дурак не отстал, сел где-то на печь за трубу, глядит, рот разинул.
Царевна потчует гостей, каждому подносит пива и смотрит, не утрется ли кто ширинкой? – тот ее и жених. Только никто не утерся; а Ивана-дурака не видала, обошла. Гости разошлись.
На другой день царь сделал другой бал; опять виноватого не нашли, кто сорвал ширинку.
На третий день царевна так же стала из своих рук подносить гостям пиво; всех обошла, никто не утерся ширинкой. "Что это, – думает она себе, – нет моего суженого!" Взглянула за трубу и увидела там Ивана-дурака; платьишко на нем худое, весь в саже, волосы дыбом. Она налила стакан пива, подносит ему, а братья глядят, да и думают: царевна-то и дураку-то подносит пиво!
Иван-дурак выпил, да и утерся ширинкой. Царевна обрадовалась, берет его за руку, ведет к отцу и говорит:
– Батюшка! Вот мой суженый.
Братовей тут ровно ножом по сердцу-то резнуло, думают: "Чего это царевна! Не с ума ли сошла? Дурака ведет в сужены".
Разговоры тут коротки: веселым пивком да за свадебку. Наш Иван тут стал не Иван-дурак, а Иван – царский зять; оправился, очистился, молодец молодцом стал, не стали люди узнавать! Тогда-то братья узнали, что значило ходить спать на могилу к отцу.
Конь, скатерть и рожок
Жила-была старуха, у ней был сын дурак. Вот однажды нашел дурак три гороховых зерна, пошел за село и посеял их там. Когда горох взошел, стал он его караулить; приходит раз на горох и увидал, что сидит на нем журавль и клюет.
Дурак подкрался и поймал журавля.
– О! – говорит. – Я тебя убью!
А журавль говорит ему:
– Нет, не бей меня, я тебе гостинчик дам.
– Давай! – сказал дурак, и журавль дал ему коня, говоря:
– Если тебе захочется денег, скажи этому коню: "Стой!" – а как наберешь денег, скажи: "Но!"
Вот дурак взял коня, стал садиться на него и сказал: "Стой!" Конь и рассыпался в серебро. Дурак захохотал; потом сказал: "Но!" – и серебро обратилось в коня.
Распростился дурак с журавлем и повел коня домой, взвел на двор и прямо привел его к матери в избу, привел и дает ей строгий приказ:
– Матушка! Не говори: "Стой!" – говори: "Но!"
А сам тут же ушел на горох.
Мать была долго в раздумье: "Для чего говорил он мне такие слова? Дай скажу: "Стой!" – и сказала. Вот конь и рассыпался в серебро. У старухи глаза разгорелись; поспешно начала она собирать деньги в свою коробью, и как удовольствовалась – сказала: "Но!"
Меж тем дурак опять застал на своем горохе журавля, поймал его и грозил ему смертью. Но журавль сказал:
– Не бей меня; я тебе гостинку дам, – и дал ему скатерть.
– Вот как захочешь ты есть, скажи: "Развернись!" – а как поешь, скажи: "Свернись!"
Дурак тут же сделал опыт, сказал: "Развернись!" Скатерть развернулась. Он наелся-напился и говорит: "Свернись!" Скатерть свернулась.
Он взял ее и понес домой:
– Вот смотри, матушка, не говори этой скатерти: "Развернись!" – а говори: "Свернись!"
А сам дурак опять пошел на горох. Мать и со скатертью сделала то же, что с конем; сказала: "Развернись!" – и начала гулять, есть и пить все, что было на скатерти; потом сказала: "Свернись!" Скатерть и свернулась.
Дурак опять поймал на горохе журавля, который дал ему в гостинец рожок и, поднимаясь от него кверху, сказал:
– Дурак! Скажи: "Из рожка!"
Дурак, на свою беду, и сказал это самое слово; вдруг из рожка выскочили два молодца с дубинами и начали утюжить дурака, и до того утюжили, что он, бедный, с ног свалился. Журавль сверху закричал: "В рожок!" – и молодцы спрятались.
Вот дурак пришел к матери и говорит:
– Матушка! Не говори: "Из рожка!" – а говори: "В рожок!"
Мать, как вышел дурак к соседям, заперла дверь на крючок и сказала: "Из рожка!" Сейчас выскочили два молодца с дубинами и начали утюжить старуху; она кричит во все горло.
Дурак услыхал крик, бежит со всех ног, прибег, хвать – дверь на крючке; он и закричал:
– В рожок! В рожок!
Старуха, опомнившись от побоев, отперла дураку дверь.
Дурак взошел и сказал:
– То-то, матушка! Я тебе сказывал – не говори так-то.
Вот дурак задумал задать пир и созывает господ и бояр. Только они собрались и поселись, дурак и приводит в избу коня и говорит:
– Стой, добрый конь!
Конь рассыпался в серебро. Гости удивились и почали грабить себе деньги да прятать по карманам. Дурак сказал: "Но!" – и конь опять явился, только без хвоста.
Видит дурак, что время гостей потчевать, вынул скатерть и сказал:
– Развернись!
Вдруг развернулась скатерть, и на ней всяких закусок и напитков наставлено великое множество. Гости начали пить, гулять и веселиться.
Как все удовольствовались, дурак сказал:
– Свернись!
И скатерть свернулась.
Гости стали зевать и с насмешкой говорить:
– Покажи нам, дурак, еще что-нибудь!
– Изволь, – сказал дурак, – для вас можно! – и приносит рожок.
Гости прямо и закричали:
– Из рожка!
Откуда ни взялись два молодца с дубинками, начали колотить их изо всей мочи и до того били, что гости принуждены были отдать украденные деньги, а сами разбежались.
А дурак с матерью, конем, скатертью и рожком стал жить, да поживать, да больше добра наживать.
Петух и жерновцы
Жил да был себе старик со старухою, бедные-бедные! Хлеба-то у них не было; вот они поехали в лес, набрали желудей, привезли домой и начали есть.
Долго ли, коротко ли они ели, только старуха уронила один желудь в подполье.
Пустил желудь росток и в небольшое время дорос до полу.
Старуха заприметила и говорит:
– Старик! Надобно пол-то прорубить; пускай дуб растет выше; как вырастет, не станем в лес за желудями ездить, станем в избе рвать.
Старик прорубил пол.
Деревцо росло, росло и выросло до потолка.
Старик разобрал и потолок, а после и крышу снял.
Дерево все растет да растет и доросло до самого неба. Не стало у старика со старухой желудей, взял он мешок и полез на дуб.
Лез, лез и взобрался на небо.
Ходил, ходил по небу, увидал: сидит кочеток золотой гребенек, масляна головка, и стоят жерновцы. Вот старик-от долго не думал, захватил с собою и кочетка и жерновцы и спустился в избу. Спустился и говорит:
– Как нам, старуха, быть, что нам есть?
– Постой, – молвила старуха, – я попробую жерновцы.
Взяла жерновцы и стала молоть: ан блин да пирог, блин да пирог! Что ни повернет – все блин да пирог!.. И накормила старика.
Ехал мимо какой-то барин и заехал к старику со старушкой в хату.
– Нет ли, – спрашивает, – чего-нибудь поесть?
Старуха говорит:
– Чего тебе, родимый, дать поесть, разве блинков?
Взяла жерновцы и намолола: нападали блинки да пирожки.
Приезжий поел и говорит:
– Продай мне, бабушка, твои жерновцы.
– Нет, – говорит старушка, – продать нельзя.
Он взял да и украл у ней жерновцы.
Как уведали старик со старушкою, что украдены жерновцы, стали горе горевать.
– Постой, – говорит кочеток золотой гребенек, – я полечу, догоню!
Прилетел он к боярским хоромам, сел на ворота и кричит:
– Кукуреку! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые!
Как услыхал барин, сейчас приказывает:
– Эй, малый! Возьми брось его в воду.
Поймали кочетка, бросили в колодезь; он и стал приговаривать:
– Носик, носик, пей воду! Ротик, ротик, пей воду! – И выпил всю воду.
Выпил всю воду и полетел к боярским хоромам; уселся на балкон и опять кричит:
– Кукуреку! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые!
Барин велел повару бросить его в горячую печь.
Поймали кочетка, бросили в горячую печь – прямо в огонь; он и стал приговаривать:
– Носик, носик, лей воду! Ротик, ротик, лей воду! – И залил весь жар в печи.
Вспорхнул, влетел в боярскую горницу и опять кричит:
– Кукуреку! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые!
Гости услыхали это и побегли из дому, а хозяин побег догонять их; кочеток золотой гребенек схватил жерновцы и улетел с ними к старику и старухе.
Волшебное кольцо
В некотором царстве, в некотором государстве жил да был старик со старухою, и был у них сын Мартынка. Всю жизнь свою занимался старик охотою, бил зверя и птицу, тем и сам кормился, и семью питал.
Пришло время – заболел старик и помер; оставался Мартынка с матерью, потужили-поплакали, да делать-то нечего: мертвого назад не воротишь.
Пожили с неделю и приели весь хлеб, что в запасе был; видит старуха, что больше есть нечего, надо за денежки приниматься. Вишь, старик-то оставил им двести рублев; больно не хотелось ей починать кубышку, одначе сколько ни крепилась, а починать нужно – не с голоду ж помирать!
Отсчитала сто рублев и говорит сыну:
– Ну, Мартынка, вот тебе сто целковиков; пойди – попроси у соседей лошади, поезжай в город да закупи хлеба; авось как-нибудь зиму промаячим, а весной станем работы искать.
Мартынка выпросил телегу с лошадью и поехал в город; едет он мимо мясных лавок – шум, брань, толпа народу. Что такое? А то мясники изловили охотничью собаку, привязали к столбу и бьют ее палками, собака рвется, визжит, огрызается... Мартынка подбежал к тем мясникам и спрашивает:
– Братцы! За что вы бедного пса так бьете немилостиво?
– Да как его, проклятого, не бить, – отвечают мясники, – когда он целую тушу говядины спортил!
– Полно, братцы! Не бейте его, лучше продайте мне.
– Пожалуй, купи, – говорит один мужик шутя, – давай сто рублев.
Мартынка вытащил из-за пазухи сотню, отдал мясникам, а собаку отвязал и взял с собой. Пес начал к нему ластиться, хвостом так и вертит: понимает, значит, кто его от смерти спас.
Вот приезжает Мартынка домой, мать тотчас стала спрашивать:
– Что купил, сынок?
– Купил себе первое счастье.
– Что ты завираешься, какое там счастье?
– А вот он – Журка! – И кажет ей на собаку.
– А больше ничего не купил?
– Коли б деньги остались, может, и купил бы; только вся сотня за собаку пошла.
Старуха заругалась.
– Нам, – говорит, – самим есть нечего; нынче последние поскребышки по закромам собрала да лепешку спекла, а завтра и того не будет!
На другой день вытащила старуха еще сто рублев, отдает Мартынке и наказывает:
– На, сынок! Поезжай в город, искупи хлеба, а задаром денег не бросай.
Приехал Мартынка в город, стал ходить по улицам да присматриваться, и попался ему на глаза злой мальчишка: поймал тот мальчишка кота, зацепил веревкой за шею и давай тащить на́ реку.
– Постой! – закричал Мартынка. – Куда Ваську тащишь?
– Хочу его утопить, проклятого!
– За какую провинность?
– Со стола пирог стянул.
– Не топи его, лучше продай мне.
– Пожалуй, купи; давай сто рублев.
Мартынка не стал долго раздумывать, полез за пазуху, вытащил деньги и отдал мальчику, а кота посадил в мешок и повез домой.
– Что купил, сынок? – спрашивает его старуха.
– Кота Ваську.
– А больше ничего не купил?
– Коли б деньги остались, может, и купил бы еще что-нибудь.
– Ах ты, дурак этакий! – закричала на него старуха. – Ступай же из дому вон, ищи себе хлеба по чужим людям.
Пошел Мартынка в соседнее село искать работы; идет дорогою, а следом за ним Журка с Ваською бегут. Навстречу ему поп:
– Куда, свет, идешь?
– Иду в батраки наниматься.
– Ступай ко мне; только я работников без ряды беру: кто у меня прослужит три года, того и так не обижу.
Мартынка согласился и без устали три лета и три зимы на попа работал; пришел срок к расплате, зовет его хозяин:
– Ну, Мартынка! Иди – получай за свою службу.
Привел его в амбар, показывает два полных мешка и говорит:
– Какой хочешь, тот и бери!