Обмирая и сдерживая дыхание, Колька двинулся следом. Ему казалось, что ползет он страшно шумно, сейчас раздастся окрик, потом очереди… Конечно он и правда шумел больше Алеся, но немцы, хоть и шли тихо, не услышали шороха за густым побулькиванием болотной жижи. И – тоже везение! – выбрались на берег левее того места, где выползали мальчики, иначе непременно увидели бы грязь на примятой траве, ещё свежую, не подсохшую. Слышно было, как кто-то из немцев что-то буркнул, Виттерман – Колька узнал голос – зашипел на него, как недавно Алесь на Кольку. Немцы зашагали – той же бесшумной цепочкой – вглубь острова, двигаясь быстро и целеустремленно.
– Продал кто-то, – услышал Колька выдох Алеся. – Продал кто-то… – и Алесь мерзко выругался. – Два пулемета аж, зажмут наших, и все… Никол, вот что. Спешить надо. Прямо лететь. Отстанешь – брошу.
– А что, – Колька сдерживал пробившую дрожь, – есть путь?
– Почти нет, – выдохнул Алесь, – да что делать-то? Пошли…
… Если Колька подумал, что видел болото – то он ошибался. И понял это теперь. К тем местам, где тащил его Алесь, лучше всего подходило определение "гиблая топь", раньше читанное Колькой только в книжках. Шли мальчики словно через кошмарный сон, у которого не было конца, и Кольку охватывал страх отстать – он понимал, что Алесь его бросит. Бросит, потому что в конце пути у Алеся цель более важная, чем его, Колькина, жизнь. Может быть, поэтому он не отставал, а отчаянно поспевал за мальчишкой-партизаном, то проваливаясь по пояс, то цепляясь пальцами свободной руки за кустики, то разгребая перед собой жижу. И удивляясь самому себе, что не бросил винтовку, давно облепленную грязью. Кольке казалось, что по болоту они идут – тащатся – много-много часов, и сейчас рассветет. Но рассвета все не было. Город, подвал, солдаты-словаки – все казалось невероятно далеким, а дом и школа – вообще словно из прошлого, увиденной во сне жизни…
– Ыыыхх!… – послышался спереди странный звук, то ли задушенный крик – и Колька увидел, что Алесь по грудь погрузился в трясину. Несколько секунд Колька смотрел непонимающе на белое лицо Алеся, освещенное луной, на скрюченные пальцы, хватающие грязь, и на то, как эта грязь все быстрее утягивает Алеся в себя. К тому моменту, когда Колька, вскрикнув, метнулся вперед, Алеся втянуло по шею – да ещё обе руки и автомат оставались снаружи.
– Не на-до… – прохрипел Алесь, запрокидывая голову, – утянет, Никол… ты… – его словно рванули за ноги, грязь полилась в рот, Алесь отплюнулся, попытался выбросить вперед руку с автоматом, чтобы Колька, тянувшийся к нему и чувствовавший, как под ним тоже расползается и дрожит какая-то зыбкая пленочка, под которой – глубина. Размах получился слабым. Алесь снова выплюнул грязь и закричал – тихо и от этого очень страшно. Но тут же оборвал крик и простонал: держи на сосны… прямо… может – выйдешь… скор… – он захлебнулся и исчез, только руки елозили по черно-серебристой от луны жиже.
– Николай, – послышался голос Кащея. По-прежнему элегантный и лощеный, как английский лорд, злой дух стоял на болотной поверхности шагах в десяти, – ну так что: вернемся? Прямо сейчас…
– Уди, – процедил Колька, скрывая – откуда взялись? – винтовочный ремень с одного крепления. Ему было очень страшно, но именно этот страх заставил действовать расчетливо и быстро. Колька лег животом на шест и, словно кнутом бил, хлестнул ремнем по рукам Алеся. Белые пальцы впились намертво – и Колька понял, что Алесь ремня не выпустит. Значит… значит, можно его вытащить или утонуть вместе с ним.
Потому что отпустить винтовку значило стать не предателем даже, а убийцей. Убийцей Колька становиться не хотел, умирать – тоже и, может быть, оттого через какое-то время над поверхностью болота появилась голова и плечи Алеся. Он выталкивал языком грязь и икал на все болото, но тут же сунул себе под грудь автомат и выполз на него.
– Брось эту железку, – сквозь зубы процедил Колька, сам ушедший в грязь основательно. Алесь закрутил головой и начал выползать из трясины с удвоенной энергией, словно теперь его уже тянули вниз, а выталкивали вверх. Колька перехватился было за рубашку, она разорвалась окончательно, но Алесь уже выбрался, встал на ноги и моргал вытаращенными глазами:
– Чуть не утоп, – сказал он удивленно, продолжая икать и начиная трястись, как лист осенью на ветру. – Ты видел, чуть не утоп.
– Не заметил, – ядовито ответил Колька, поднимаясь на дрожащие ноги. Юмор начала XXX века остался Алесю недоступным. Он сплюнул и, икнув ещё раз, предложил:
– Пошли.
7.
Оказалось, что берег совсем рядом. Это был остров посреди болота, Колька не знал, как такое называется.
– Тут никто не бывает, – пояснил Алесь, когда ни вдвоем брели, шатаясь, вдоль берега. – Нечистое место.
– Ты пионер? – насмешливо спросил Колька, вспомнив, что где-то читал про этих ребят. – А в нечисть веришь?
– Пионер, ну и что? – не обиделся Алесь. Он на ходу пытался почистить остатками рубахи автомат. – Место нечистое, это все говорят. А приметы мне прадед ещё до войны рассказал, он сюда на лосей ходил охотиться. Только не ночевал никогда… Отсюда до нашего отряда километр, не больше. Докричаться можно, только тогда немцы услышат. Я нашим про это место хотел рассказать, тут такую запасную базу можно устроить. Только прадед с меня слово взял, что я никому…
Колька хотел спросить, что тут такого нечистого. Но у него почему-то сильнейшим образом зачесались пятки – просто нестерпимо, словно их щекотали. Мальчишка наклонился – и обжег пальцы о шпоры.
– Ты чего? – удивлялся Алесь. – Пошли скорей, тебя ноги не держат, что ли?
– Погоди, – вякнул Колька, направляясь… куда? Он и сам не знал, его словно толкали реактивные двигатели, вмонтированные во взбесившуюся обувь. – Погоди, погоди…
– Куда гонишь?! – уже рассердился Алесь. – Ты что – побегать – решил?! Тут не стадион на Первое Мая!
Со стороны и правда могло показаться, что Колька сдает странную извилистую стометровку на время, да ещё и с препятствиями. Ему самому было смешно и жутко – какая-то сила двигала его ногами, пока возле густющих зарослей Кольку не подбросило вверх на метр и, приземлившись, мальчишка с трудом удержался на ногах тяжело дыша.
– Тебя что, гадюка тяпнула?! – возмущенно орал Алесь. Но Колька, прикрываясь руками, врезался в кусты уже с полной определенностью. В темноте луна скрылась за облако – руки парня нащупали камень и, прежде чем Колька успел хоть чуть-чуть подумать, как быть дальше, этот камень бесшумно и быстро опрокинулся – так открывается хорошо подогнанная дверь не смазанных петлях. – Никола, ты что?! Ты куда делся?!
– Сейчас! – гаркнул Колька, которого охватила внезапная дрожь. Он нагнулся над открывшейся неглубокой ямой – и увидел в ней пару настоящих сапог. Сапоги он различал отчетливо, будто в яму светили фонариком, или наоборот – из неё шел свет. Высокие, спереди голенища повыше, носок чуть загнут – короче, настоящие сказочные… или былинные. Задержав невольно дыхание, Колька нагнулся к сапогам.
Едва он коснулся мягкой и теплой почему-то кожи – в уши ударил истошный и бессильный злой крик, донесшийся то ли из-под земли, то ли из-за леса, то ли сразу отовсюду – словно болото застонало. Сапоги исчезли, растаяли без следа… но у Кольки появилось ясное ощущение победы. И понимание: он ДОБЫЛ скороходы и, когда они понадобятся, то окажутся рядом.
– Ты что в игрушки играешь?! – Алесь проломился сквозь кусты, шипя и чертыхаясь – ветки хлестали его по рукам и спине. – Что за ямина?!
– Нашел, – сообщил ответ Колька, распрямляясь. – Вот т все. Мне пора.
– А? – мальчишка-партизан смотрел непонимающе и сердито. Колька вздохнул и развел пятки, чтобы одним щелчком кроссовок отправить себя из ночного белорусского болота 42-го года… куда? Не важно. Важно, что не будет войны, не будет изматывающего похода по горло в вонючей жиже… Останутся только воспоминания. – Куда тебе пора? – Алесь поправил ремень автомата. – Идти надо, скорее, с минуты на минуту светать начнет!
– Угу, идти, – согласился Колька и посмотрел на облепленные грязью носки кроссовок. Война окончилась 9-го мая 45-го года. Победой окончилась, это и первоклашки знают. Ну и все тут, что из себя героя строить? Его исчезновение ничего не решит, ему тут вообще делать нечего!
Но ПОКА не было сорок пятого. Пока ещё сорок второй, и немцы идут к Сталинграду, и Виттерман, наверное, расставляет своих "леших" на позиции для атаки. И Алесь смотрит непонимающе-тревожно и нетерпеливо, потому что для него нет увлекательной и жутковатой сказки. Какая уж тут сказка!…
Странствующий рыцарь – это непросто тот, кто странствует из страны в страну. По пути он должен помогать защищать правду и добро. Если конечно он – рыцарь.
– Конечно, пошли, – Колька перехватил винтовку удобнее. – Веди скорее!…
… До партизанского лагеря и в самом деле оставалось совсем не много. Страшное не на вид болото – бездонную полоску воды, черную и мрачную – Алесь преодолел уверенно и быстро. Под ногами казалось что-то вроде каменного мостика, хотя с обеих сторон ощущалась пугающая глубь. Мальчишки выбрались на ещё один остров – кажется, побольше прежних. Спереди ощутимо тянуло дымком, хотя ни звука не слышалось.
– А где охрана? – спросил Колька. Его трясло – и от предрассветного холодка, прохватившего мокрую одежду, и от мысли, что даже не с минуты на минуту может начаться бой, а секунды на секунду!
– С этой стороны никто не охраняет, – Алесь тоже вздрагивал, и только теперь Колька заметил, что его товарищ босой – наверное, ботинки стянуло ещё в болоте. – Вот сюда давай!
На них прыгнули без всякого киношного "стой, кто идет?!", и Колька даже дышать забыл, ощутив на шее приставленное твердой рукой лезвие ножа. Но сбоку кто-то невидимый спросил: "Алесь?!" – и добавил ещё несколько популярных слов, на которые Алесь ответил быстрой скороговоркой, после чего Кольку отпустили, и мальчишки бегом побежали за какой-то широкой спиной – между рисовавшихся смутными призраками шалашей. Колька понял – все вокруг видно не так уж плохо, и до него дошло, что рассвет начался. Следом за Алесем Колька, стукнувшись головой о подпорку, втиснулся в темный крохотный тамбур или коридорчик, впереди отдернулась плотная занавесь, и свет лампы полоснул по глазам. В шалаше пахло резкой химией, на сдвинутых ящиках лежали бумаги, горела сделанная из наряда коптилка (от нее и воняло), а с топчана поднимался бородатый мужик – он спал, даже не сняв сапог. Над грубым топчаном, застланным шинелью, висели бинокль, планшетка, пистолет в кобуре, русский автомат с диском, ещё что-то…
– Матерь божья! – ахнул бородатый. – Алесь?!. А это кто с тобой?!. Ты ж…
– Некогда, дядя Антось! – выпалил Алесь. – Поднимайте наших скорее, уходить надо быстро, немцы облаву устраивают! Продал кто-то нас!
– Ах ты… – Антось (как это по-русски-то?) вскочил, сна не осталось ни в одном глазу. Он, уже перепоясываясь, приказал вошедшему следом за мальчиками партизану – тому, что их вел: – Подъем по тревоге! На Попову Плешь уходим!
– Нельзя! – замотал головой Алесь. – Никак нельзя, егеря там! Я тропинку покажу, только быстрее!
– Слышал?! – командир выставил бороду в сторону партизана. – Мухой!
Тот выскочил наружу. Продолжая в бешеном темпе снаряжаться и одновременно запихивая в планшет бумаги со стола, Антось ошарашено бормотал:
– На Попову-то они как добрались?… Вот ведь… Алесь, много их?
– Жандармы и полицаи – человек семьдесят, – быстро ответил Колька, которому словно на странице книги представился разговор с Виттерманом. – Ими командирует Пауль. Этих… егерей – с десяток, но два пулемета.
– Точно, – подтвердил Алесь. – Вот они с Виттерманом на Поповой Плеши.
– С Виттерманом?… – Антось приладил на плечо автомат, выпрямился, и Колька вдруг сообразил, что без бороды партизанский командир оказался бы совсем молодым. Не "дядя", а "старший брат", не больше. Снаружи доносились неясные звуки, полязгивание железа, щепотки. В шалаше стало не повернуться – вошли трое, один – в военной форме без погон, со знакомыми Кольке только по фильмам кубиками в петлицах. Именно к нему обратился Антось: – Капитан, бери свою разведку, выдвигайтесь к секретам. Постреляйте, вроде мы ещё тут и никак не соберемся… – офицер вышел, отдав честь. – Товарищи, – обратился Антось к другим, – уходить будем не на Попову, там засада. Алесь покажет – куда.
Он хотел ещё что-то добавить, но с наружи донеслись несколько выстрелов, а потом стрельба – не рядом, но недалеко – стала густой и непрерывной. Жандармы и полицаи вступили в бой с охранением лагеря…
…Колька удивился, на сколько быстро и слаженно собрался партизанcкий отряд. Видно было – для этих людей не в новинку такие внезапные нападения, и немцам всяко не удалось бы их застать врасплох. Но, если бы не беспомощные, напоролись бы на огонь пулеметов и автоматов и были бы разбиты. А так немцы, не подозревавшие, что их хитрость "раскушена", сами оказались в незавидном положении. Правда, Колька это понял не сразу. Пока же он, сжимая винтовку, стоял возле шалаша, откуда все выскочили, и ощущал себя глупейше неприятно. Казалось, про него все забыли. Стрельба пугала, и он уже подумывал плюнуть на все и сдвинуть кроссовки… но тут из темноты появился возбужденный Алесь и хлопнул Кольку по плечу:
– Порядок! Идем с Андрыхевичем, я сказал, что кроме нас никто больше тропинки не найдет!
И Алесь быстро и толково объяснил Кольке весь план партизан, составленный на лету. Пока разведчики будут вести огонь, перестреливаясь с врагом, и создавая видимость, что партизаны все еще на острове, отряд уйдет по той тропе, которой пришли мальчишки. Часть партизан во главе с Андрыхевичем – комиссаром отряда – ударит в тыл засевшим на Поповой Лещи егерям, а остальные быстро проделают марш-бросок до города и разгромят остатки немецкого гарнизона, склады и хранилища горючего. Несколько словаков, находившихся в отряде, уверяли, что их соотечественники будут сопротивляться только для вида, а многие и просто присоединятся к партизанам, пользуясь неразберихой. Потом все три части отряда встретятся далеко отсюда – Алесь не уточнил, где.
– Жаль, ночь кончилась, – весело сказал Алесь. – ночью в лесу стрелять лучше, чем днем. Днем деревья мешают, а ночью их не видно… – и сам засмеялся своей шутке.
Колька криво улыбнулся. Его, если честно, не воодушевляла мысль о предстоящем бое, но и отказаться значило навлечь на себя необоснованные подозрения. И так черт знает почему никто не прицепится с расспросами, кто он, откуда и как познакомился с Алесем. Ну, это, может, в неразберихе. А потом? Да еще комиссар этот… По книжкам Колька составил себе о них впечатление, как об очень нетерпимых, подозрительных и даже свирепых людях.
6.
Андрыхевич оказался совсем еще молодым мужиком, одетым, как горожанин – в пиджаке на рубашку, в брюках, но заправленных в сапоги. На голове у него набекрень сидело немецкое кепи, и вообще вид был смешной. Для Кольки, который привык, что воюющие люди – на чьей либо стороне они не сражались – обязательно носят разнообразные камуфляжи, ремни и подсумки. У Андрыхевича потертый револьвер торчал за самодельным поясом, на котором вдобавок висели несколько гранат и кинжал. Люди его, которых вели Алесь с Колькой (вернее – Алесь, но считалось, что оба), тоже не отличались военным видом, и Колька опасливо думал, вспоминая немцев, огромных, в их лохматых камуфляжах – не влипнуть бы с этими партизанами, которые и на бойцов-то не очень похожи
На этот раз короче и не таким сложным – может быть, потому что наступил фактически день, или еще почему, но болото уже не вызывало у Кольки прежнего страха, близкого к панике. До Поповой Плеши пробирались все вместе, а там Антось с большей частью отряда тронулся дальше – в город – ну а Андрыхевич со своими мальчишками остался на острове.
– Ну, всё, – сказал комиссар, перебрасывая из-за спины в руки немецкий автомат – такой же, как у Алеся. – Вы тут посидите, а мы пойдем дело делать.
– Товарищ комиссар…, – начал Алесь, но Андрыхевич лишь шевельнул бровью и на удивление быстро и бесшумно растаял в зелени с тремя десятками своих бойцов.
– Ничего себе!… – вырвалось у Кольки. У него, что называется, "отлегло от сердца", когда стало ясно – в бой их не потащат. Алесь наоборот – выглядел злым и обиженным. Он уселся под кустом и что-то долго бурчал себе под нос, а потом, вздохнув, махнул рукой и сказал Кольке:
– Садись, порубаем, мне тут дали, – и вынул из кармана штанов сверток из материи.
Зверский голод, как-то подзабывшийся во время бешеных марш-бросков по болоту, тут же дал о себе знать. Колька плюхнулся рядом, скрестив ноги и сглотнул слюну.
В свертке оказалось две луковицы, нарезанное сало, черствый хлеб. Такого набора Колька еще никогда не потреблял, но сейчас и не заметил, как даже не съел – заглотил свою порцию, показавшуюся ему невероятно вкусной. Алесь, все еще жевавший подмигнул:
– Лучше этих, как их? Фрицевская еда, ты говорил?
– Петербургеры, – вспомнил Колька. – Лучше, – и подумал: а здорово было бы угостить Алеся в вагончике-закусочной возле школы! Он было представил себе такую картинку, но не успел ее просмаковать – неподалеку разом ударили несколько разноголосых автоматов, перебивая друг-друга, зачастили пулеметы – тоже разные по звуку, хлюпнули воздушными шариками несколько гранат, и донеслись крики на немецком. Алесь, побледнев, встал на колени, поднял автомат, скулы его затвердели. Перестрелка как-то быстро попритихла, но на нет не сошла – несколько стволов еще стреляли.
– Пойду, – сказал Алесь и, прежде чем Колька успел сообразить, как ему-то быть, Алесь уже мчался, пригнувшись и держа оружие наперевес, к кустам, только пятки мелькали…
…Оказывается, Попова Плешь и правда была плешь на голове – бой шел рядом, на другой оконечности острова. Колька не успел даже разлететься, как их обоих схватили в охапку и без особой нежности бросили наземь, сопроводив свои действия на русском и белорусском языках. Но и лежа можно было смотреть.
Картина боя на расстоянии казалась нестрашной и какой-то ленивой, если можно было так сказать.
Большинство егерей, кажется, погибла почти сразу – напрасно Колька недооценивал непритязательно выглядевших партизан. Но почти у самого берега, за камнями, лежал рослый пулеметчик и строчил – одной длинной, непрерывной очередью – по партизанам, не давая им передвигаться. А подальше на колене один егерь, зажав под мышкой автоматный ствол и не глядя стрелял назад, волок другого, перебросив его руку себе на шею.
– Виттерман! – вырвалось у Кольки. Он и в самом деле узнал пулеметчика. Алесь, мотнув головой, словно отгоняя муху, вставил вперед ствол автомата и открыл огнь из автомата – но было слишком далеко.
– Уйдет! – простонал мальчишка-партизан с такой злобой, что Колька поежился. Ему самому не хотелось стрелять, а наоборот – мутило и тянуло закрыть глаза, чтобы не видеть, как убивают люди других людей. Кащей знал, где прятать сапоги… Кольке страшно хотелось домой и не получалось заставить себя ненавидеть фашистов.
Пулеметчик теперь стрелял на бегу – спешил следом за командиром и раненым товарищем, то бежал, то поворачивался и стрелял, пятясь, короткими очередями. Партизаны перебирались следом за ним, и Кольке стало ясно то, что Алесь от злости не мог уяснить никак: никуда немцы не уйдут, некуда деваться.