4. Другие изъяны "марксистской философии" как официальной идейной доктрины социализма и выразителя интеграционистских тенденций века
Идеи Гегеля и К. Маркса опередили время, советская же философия (и восприемница ее российская философская мысль) извратила их учение и в конце концов погубила их. Гегель вскрыл необходимость исследования проблем становления общества как живого организма, сойдя с картезианского пути редукции сложного к простому (напомним его реплику: "Части лишь у трупа"). К. Маркс изучал "социальный организм" общества ("Капитал") как целостность в естественном развитии. Были и другие работы в этой области. Российская же философская мысль из-за отхода от организмической концепции общества и поныне не ведает, в чем же кроется суть нормы (патологии) или гармонии (дисгармонии) совокупного организма народа в целом, общества и его экономики как самоорганизующихся систем. Очень важные для практики проблемы оценки состояния общества как социального организма, в частности, – проблемы критериев диагностики нормы и патологии сложных систем самого различного профиля и масштаба, от экологических до социальных, до экономики в целом, в марксистской философии никогда даже и не ставились. Суть такой задачи еще В. И. Ленин изложил в записке секретарю, осведомившись у него о возможности введения "infex-number'a" – диагностического показателя "для оценки состояния нашего народного хозяйства". Речь шла, можно сказать, о поиске своего рода термометра для социальных организмов и это – прекрасная иллюстрация к тезису Иммануила Канта о том, что мы познаем не вещи, а состояния вещей. Однако в те времена располагали лишь агрегатными индексами, а теории именно такого рода оценочных показателей еще не было: ее разработали лишь в конце века, в синергетике и гармонистике.
Марксистская "научная философия", непрерывно стагнируя, постепенно скатилась до играющей понятиями схоластической доктрины, не способной не только научить чему-либо, как к тому обязывало ее название, но и обнаруживать в себе способность сколько-нибудь внятно выражать состояния универсума. Если исключить из поля зрения небольшой круг работ, не относящихся к собственно марксизму, но нашедших в нем отдушину для возможности обнародовать нетривиальные идеи по методологии познания (уход философии в "методологизм" – для авторов этих работ был возможностью скрыться, избежав поимки "решеткой" косных установок), то различие между подлинной философией и философией "марксистской" оказалось гораздо большим, чем между литературой и превращающей ее в ничто критикой (а именно на критику, на разрушение конструктивных доктрин уходила значительная часть интеллектуального потенциала ее "жрецов"), между конструктивностью и тривиальной, соседствующей с чистой негацией деструктивностью, между, к примеру, пифагорейцами и скептиками или даже киниками. Это различие между методами и псевдометодами, между общей истиной бытия, выраженной предельно простым языком количественных отношений меры как инвариантных отношений объективной действительности – с одной стороны, и отсутствием истины, более того, невозможностью приблизиться к ней ввиду злокачественно заложенной в ее генетический базис отношений безмерия, изначально обрекающих ее вращаться в круге схоластических упражнений – с другой. Не о таком ли роде бесплодного философствования высказывался К. Маркс в "Немецкой идеологии"? Выхолощенное и вырожденное самодовлеющее философствование – отмечал он – находится в таком же отношении к положительной науке как онанизм к половой любви. Судя по его большому семейству, он, прибегая к такому сравнению, по-видимому, знал толк в том и другом.
Всем памятны слова Ф. Энгельса о том, что диалектика мстит за пренебрежение ею. Речь, очевидно, идет о той диалектике, что зиждется на всеобщих законах и принципах, на законе развития меры. И уж, во всяком случае, не той, которую еще в Средневековье свели к пустым словопрениям, к схоластике и нередко, к великому сожалению, эти "диалектики" таковой ее видят и поныне. Это о ней и о них в свое время, еще в добэконовские времена, однозначно высказывался Франческо Петрарка, указывая на "болтливость диалектиков, которой никогда не будет конца… Этому надменно-презрительному отродью хочется кинуть в лицо: "Несчастные! К чему вы вечно надрываетесь понапрасну и бессмысленными тонкостями изнуряете свой ум? К чему, забывая самые вещи, вы стареете над словами и… занимаетесь ребяческим вздором?"".
С переходом от исследования объектов как систем (сравнительно простая предметность) к исследованию систем объектов известным образом и трансформировались также принципы и методы диалектики. В частности, вместо опоры на меру теперь стало возможным опираться на интегративные, системные меры, соответствующим образом изменив также и использование их узловых значений, выстроенных в ряд в единой узловой линии мер.
После Гёделя, как уже отмечалось, императив полноты знания уступил место императиву целостности, а логика, аналитизм соответственно – системности, синтетизму. Российская философская мысль увлеклась времениподобным измерением реальности (история и логика событий как последовательность необходимостей, развитие, иерархии) в ущерб пространственноподобному. По словам же выдающегося физика А. Д. Александрова, в свое время ректора ЛГУ, "пространство есть множество параллельных рядов событий", т. е. своего рода ансамбль, состоящий из разномасштабных, разновесовых компонентов, каждому из которых в его вариациях соотвествует свое измерение. Известно, что химики нередко сложному веществу или раствору придают такую размерность, сколько там имеется структурных компонентов. Коль скоро это так, то к подобным сложным объектам с многомерным внутренним пространством и собственным (внутренним) временем можно подходить как к локальным универсумам. Универсум же авторы словарей по логике трактуют как "область предметов". Это значит, что все профилированные, дисциплинарные ветви знания, каждая в своей специфике, – это науки о локальных универсумах. И здесь философ имеет весьма широкий фронт работ, если он приступает к ним вооруженным обобщенными принципами и методами. Ибо, коль скоро, как полагал X. Ортега-и-Гассет, "философ есть специалист по универсумам", то он, по определению, столь же хорошо должен разбираться во всяком локальном универсуме как "области предметов", сложной системе со специфицированным ограниченным разнообразием, равно как и в мире в целом – глобальном универсуме. Очевидно, что это прерогатива не одного лишь философа, но и специалистов по теории систем, другим областям знания, вышеупомянутых "логий", профессионально постигающих и создающих локальные миры, гармонизующих их структурное и функциональное разнообразие и диагностирующих их текущее состояние. И в этом смысле незаменимым подспорьем ему будет исчисление интегральных мер систем объектов как ансамблей, а в сущности сложных объектов как метасистем. Вся древнегреческая цивилизация, ее искусство, культура, теория познания, ремесло зиждились на отношениях меры и потому достигли необыкновенных высот взлета. Трактовка универсума (локального и глобального) в терминах когерентных состояний, стоячей волны вероятности, стоячей волны метрики, статистического ансамбля, синхронии, гармонии многого в едином как согласованности роста его составляющих, неравновесной устойчивости систем и их функционального "окачствления", метрической предзаданности мира, наконец, как "организмического множества" (Н. Рашевский) способного к самоорганизации и к минимизации производства энтропии, как способного самосинхронизовываться и самогармонизовываться "статистического ансамбля" (Дж. В. Гиббс), – все это осталась втуне. Теория гармонии, созданная в инвариантной относительно идеологий сфере музыки, не нашла универсального обобщения, невзирая на то, что возросшая необходимость диалога и синергии цивилизаций, религиозных конфессий, общественных систем базирующихся на различных экономических укладах, потребности гармонизации этнокультур сегодня ее востребовали. Однако российская философская мысль и здесь не узрела отвечающего духу современности пульса времени и потому достойным образом не среагировала на эти объективные перемены.
5. Гармония и мера как безальтернативные императивы в обустройстве современной информационной цивилизации на пути превращения мирового сообщества (его интеграции) в общество планетарного единства
В наше Новое время фаллоцентрической цивилизации и вместе с тем время чопорной морали, фаллические стелы героям строят в виде абстрактных символов-шпилей. Сам же культ фаллоса повязали с грубой, непристойной идеей, которая выросла на корнях рационализма, не в последнюю очередь стараниями апологетов мамоны и той же рафинированной привходящей искаженной теологемы, из которой фаллизм исключен как непотребщина. Но подобно тому, как в период индустриализации эмблема серпа и молота стала для общества естественной, – в древнейшем символизме фаллос столь же естественно выражал идею воскресения, возвращения к жизни из смерти, творящую силу природы, началом собственно порождения человеческого рода, тогда еще сравнительно малолюдного. Типичный для архаического уклада (когда были истреблены мамонты – гарант устойчивого пищевого обеспечения человечества), ввергнутого в первую "доисторическую", экологическую катастрофу, сократившую его численность на порядок, – культ фаллоса повсеместно служил символом необходимости воспроизводства рода, как первейшего блага. Этот культ был организующей силой вплоть до вхождения человечества в фазу своей эволюционной зрелости, фазу изобилия. На вопрос любопытствующих о сроках завершения этой фазы (мол, доколе нам жертвовать и приносить воздаяния, мзду и пр.?) ответ дал Архангел Иеремиил: "пока не исполнится число семян в вас…". Вот когда "исполнится", и "семян" больше не потребуется (а может быть их уже и не будет, потому как не способен станет человек производить их), и размножение прекратится, – тогда и пойдет Разговор.
Чтобы образовать человека – одних знаний недостаточно. Надо мерно и сосредоточенно созидать и возвышать действие и других факторов – атрибутов интеллекта человека как свойств его личности, отличающих его от машины: чувства, веру, волю. О нравственности, которая, быть может, наиглавнейшее в недрах названных факторов, не говорим: она разлита по всем четырем составляющим этой структуры, ибо безнравственный разум – не разум, безнравственные чувства – не чувства и т. д. И в итоге человек должен быть не односторонне специфицированным субъектом, а комплексноидейным, композитным актором-деятелем, творческим поисковиком и решателем нестандартных задач, сочетающим в себе один из названных атрибутов в качестве ведущего при всех других, дополнительных по отношению к нему. И тогда образовательные практики, взяв за основу ориентацию на созидание целостной личности, смогут выработать стратегию формирования атрибутивного четырехмерного пространства, гармонизованного внутриличностного разнообразия, утверждающегося в структуре интеллекта человека, что еще более приблизит его к собственно человеческому, удаляя от машинного, от автомата, не ведающего нравственных издержек, лишенного чувств юмора и меры, самодостаточности и долга, послушного лишь извне заданным алгоритмам и программам. В том суть различий сущности машины и человека. Машина не умеет шутить – это, как ни парадоксально, ее основное отличие от человека.
Падение и разрушение многих социальных систем во многом обусловлено невежеством их властей, непониманием важности факторов разнообразия и организующей его гармонии для обеспечения полномерной жизнедеятельности этих систем. Моноидеология – вот то первое, что дает проявление такого непонимания, приводит к подрыву устоев этих систем, генерирует для них мощное коллапсогенное действие. Запустив моноидеологию на орбиту социальной жизни, властитель тем самым становится могильщиком этой жизни и самой системы в целом, ибо так или иначе вынужден опускаться до эксплуатации нарастающих в своей значимости и силе иерархических структур "господства – подчинения", организуя через них и посредством их свою власть. Примером могут быть все тирании прошлого, где только одна идея служила держателем социальных отношений.
Эта нероновщина отчетливо видна и в жизнедеятельности так называемого "реального социализма", господствовавшего в СССР более семидесяти лет (почему столь долго – вопрос иного порядка и здесь его мы не рассматриваем). Моноидеология, культ золотого тельца и всеобщей полезности и годности к употреблению сегодня владеет умами американских создателей стратегии глобализма. История ничему не учит тех, кто не хочет слышать ее голос. И вообще, никого ничему невозможно научить пока тот сам того не захочет.
Дальнейшее развитие человечества невозможно без кардинальных мер по обеспечению экологического оздоровления Ойкумены, снижения интенсивности процесса загрязнения окружающей среды, сохранения биоты планеты, которая, по оценкам экологов, ежедневно безвозвратно теряет до 100 биологических видов. И не только на этом уровне: сегодня, видя процесс деградации разнообразия в мире живого, мы вправе поставить вопрос: куда ушли с белого света, растворившись в небытии, или уже готовы к этому, лишь в России, – меря, чудь, саами, водь, ямь, чухна, черемисы, весь, пермь, мурома, мещера, югра, печора, энцы, юкагиры, орочи, нанайцы, нивхи, тазы, удэгэ и многие другие? Ведь, например, еще и в XVIII веке под Москвой были административные районы мери: "Мерские станы". А ведь только на Кавказе найдено обитающими более 120 коренных народностей…
"Всемирная декларация культурного разнообразия", принятая на состоявшейся в Париже 31-й сессии Генеральной конференции ЮНЕСКО 3 ноября 2001 г., открывает принципиально новые возможности использования методов и критериев диагностики уже культурного разнообразия человечества. От степени гармоничности либо дисгармоничности внутреннего разнообразия социальных организмов как социокультурных подсистем общества зависит их дальнейшая судьба. Как представляется, могут быть две перспективы: дальнейший прогресс, движение в сторону обогащения разнообразием, углубления качества социального организма общества, государства и тем самым – оздоровления всего совокупного организма человечества, движущегося в сторону созидания Общества Планетарного Единства, Единого Человеческого Дома, либо движение в сторону однообразия, унылой серости, генетического и физиологического вырождения под воздействием социальных болезней: наркомании, алкоголизма, ВИЧ-инфицирования, радиационного воздействия на геном и сопутствующем тому ростом различных, вновь и вновь возникающих, тяжелых заболеваний, генетических мутаций и т. д. Концепция "золотого миллиарда", надо признать, "живет и побеждает". Россия же, увы, выпала из списка "стран-золотомиллиардщиков". И потому сегодня важно развивать позитивную контрстратегию, основанную на идеологии меры, гармонии и синергии, – идеологию общества, живущего в гармонии с природой, которому академик Н. Н. Моисеев дал название "Экологический социализм". Только такой уклад снимет человеку преграды на пути в будущее.
"Современная философия должна стать, прежде всего, философией выживания", – с этим тезисом из Энциклопедии "Глобалистика" нельзя не согласиться. По оценкам биологов фауна и флора земли ежедневно теряет 100 видов, которые вымирают, уходят в небытие безвозвратно под давлением техногенных воздействий. Если учесть, что ныне на Земле обитает около 4,5 миллиона биологических видов, из которых описаны не более половины, то легко вычислить тот близкий временной рубеж, когда на планете ничего живого не останется, если и далее вымирание биологических форм будет идти с той же скоростью. Такова цена технико-технологического прогресса, получившего ускорение в индустриальную эпоху на основе доныне господствующей в науке картезианской парадигмы познания сложного посредством разбиения его на простые составляющие и аналитичекого изучения их по отдельности порознь. "Разделяй и властвуй!" – этот древний императив, как уже шла речь ранее, ставший основой также и картезианской стратегии логико-аналитизма, детерминизма, и доныне служит основой выработки политических решений, экономических прерогатив, экологических природоохранных мероприятий. Парадигма же синтеза, интегративизма, гармонизма как основа жизненных стратегий, предотвращающих срыв цивилизации в коллапсогенное состояние, на арене эпистемологических устремлений и инициатив все еще находится на глухой галерке и должным образом не осознана в качестве ключевого направления и основы дальнейшего становления культуры современной цивилизации.
В заключение уместно привести высказывание Канта: "Наши представления должны быть уже даны раньше всякого анализа их, и ни одно понятие не может по содержанию возникнуть аналитически. Синтез многообразного (будь оно дано эмпирически или априори) порождает прежде всего знание, которое первоначально может быть еще грубым и неясным и потому нуждается в анализе; тем не менее именно синтез есть то, что, собственно, составляет из элементов знание и объединяет их в определенное содержание. Поэтому синтез есть первое, на что мы должны обратить внимание, если хотим судить о происхождении наших знаний". Посвящение этой своей книги Кант начинает словами: "Содействовать росту наук – значит трудиться в собственных интересах".