И мы с любовью посмотрели на наших трех Бессмертных. Двое из них старые. Они хранились в папиной семье на протяжении многих поколений. Я помню, как глазела на них, еще когда лежала у очага в колыбели. Хэрн говорит, что я не могу этого помнить, но это трудности Хэрна. А я помню, и все. При свете очага кажется, будто Младший улыбается - хотя днем его лицо даже не разглядишь. Его вырезали из какого-то розового камня, и камень здорово истерся. Видно только, что Младший играет на флейте - а больше ничего и не разберешь. А Один еще старше. Тут вообще не поймешь, какой он из себя - ясно только, что он выше Младшего. Он сделан из темного камня с блестящими крапинками, но каждый год, побывав в огне, он изменяется. А Леди сделана из твердого шероховатого дерева. Когда отец только-только вырезал ее - это случилось вскоре после рождения Утенка, - она была светлой, словно шляпки грибов. Но с годами она потемнела и стала цвета каштана. У Леди красивое и доброе лицо.
Утенок хихикнул.
- Они куда красивее, чем полено дяди Кестрела!
Я тоже рассмеялась.
Все жители Шеллинга держали дома совершенно ужасных Бессмертных. По большей части это были изображения Реки. Ну, считалось, что это ее изображения. У дяди Кестрела это был кусок деревяшки, которая когда-то попала в сети к его отцу. Больше всего эта деревяшка походила на одногого человечка с руками разной длины, - ну, а чего еще требовать от полена, которое приплыло по Реке? - но дядя Кестрел никогда с ней не расставался. Он даже взял ее с собой на войну.
Я очень хорошо все это помню. Шло начало года - лишь недавно миновал самый короткий день, - и в ту ночь грянул мороз. Такого мороза не было за всю зиму. Я замерзла. Я даже проснулась среди ночи оттого, что замерзла. Мне приснился папа. Приснилось, будто он позвал меня откуда-то издалека и сказал: "Танакви, просыпайся и слушай внимательно!". А больше я ничего не услышала, потому что проснулась. А потом несколько часов не могла уснуть. В конце концов мне пришлось забраться под бок к Робин, так я замерзла.
Если судить по рассказу дяди Кестрела, папа умер именно той ночью. Конечно, трудно сказать наверняка, но мне так кажется.
А потом пришла та ужасная болезнь. Почти все жители Шеллинга переболели, а кое-кто из маленьких детей умер. От Реки очень скверно пахло. Даже Хэрн признал, что эту болезнь и вправду могла принести Река. Было куда теплее, чем обычно в это время года, и вода в Реке стояла низко, и была какая-то затхлая, странного светло-зеленого цвета. Вонь доносилась до нашего дома, и от нее было никак не избавиться. Робин постоянно жгла в очаге чеснок, чтобы хоть как-то отбить этот запах. Мы все переболели, но не сильно. Когда нам стало получше, мы с Робин отправились посмотреть, здорова ли тетя Зара. А то ее что-то давно не видно было в саду.
Оказалось, что она таки заболела. Но в дом она нас не впустила.
- Убирайтесь отсюда! - крикнула тетя Зара из-за двери. - Нечего вам здесь делать!
Робин говорила с ней очень терпеливо - ведь тетя Зара была больна.
- Тетя, ну что за глупости? - сказала она. - Почему вы нас не впускаете?
- Да вы только гляньте на себя! - крикнула тетя.
Мы с Робин удивленно посмотрели друг на дружку. Робин очень заботилась о нашем внешнем виде - отчасти потому, что воображала себя совсем взрослой, а отчасти потому, что хотела угодить тете Заре. А тетя Зара - воображала еще почище Робин. Так вот, на нас были новые зимние накидки с алыми поясами, а на поясах было написано "За короля!". Я выткала их в память о тех королевских посланцах. Сами накидки были затканы коричнево-голубым узором, и нам обоим этот цвет идет. Робин меня расчесала, да так, что голова болела до сих пор, и потому я точно знала, что волосы у меня не торчат моим обычным белым кустом, а лежат аккуратно. А у Робин волосы мягче и послушнее моих, хотя немного вьются. Робин заплела их, и косы спускались ей на плечи, словно две желтые веревки. Мы никак не могли понять, что же с нами не так.
А пока мы рассматривали друг дружку, тетя продолжала кричать.
- Я не желаю иметь с вами ничего общего! Я от вас отрекаюсь! Вы мне не родня!
- Тетя Зара, - рассудительно сказала Робин, - но наш папа - ваш брат.
- Я и его ненавижу! - завопила тетя. - Это он вас родил! Я не желаю, чтобы все в Шеллинге говорили, что это я виновата! Убирайтесь прочь от моего дома!
Робин сперва покраснела, потом побледнела, потом вздернула голову.
- Пойдем отсюда, Танакви, - сказала она. - Мы возвращаемся домой.
И она зашагала домой, да так, что мне пришлось чуть ли не бежать, чтобы не отставать от нее. Я думала, что она плачет, но Робин не плакала. И никогда больше не говорила про тетю Зару. Я говорила, но совсем чуть-чуть - когда Хэрн спросил меня, что стряслось. А он обозвал тетю Зару эгоистичной старой ведьмой.
Тетя Зара выздоровела, но никогда к нам не заходила. Ну, и мы к ней не ходили.
Зима выдалась долгая. Весеннее половодье запоздывало. Мы просто дождаться не могли, когда же оно наступит и смоет с Реки вонь. Особенно не терпелось мне. После того сна я очень беспокоилась за папу, но прятала свое беспокойство за новой выдумкой. Я воображала, что он придет домой вместе с половодьем, к тому времени, когда пора будет помещать Одного в огонь, - и тогда все будет хорошо. Но половодье так и не наступило, а вместо этого в Шеллинг начали возвращаться те, кто ушел на войну. Мне не хочется рассказывать про то время. Вернулась едва ли половина ушедших; они были худые и изможденные. Папы и Гулла среди них не было, и никто нам ничего не говорил. Все смотрели на нас мрачно, исподлобья.
Хэрн возмущался и желал знать, в чем же мы перед ними провинились на этот раз.
@GLAVA = 2
Дядя Кестрел вернулся с войны последним. И сначала он пришел к нам - привел Гулла. Мы здорово испугались, когда увидели их. У нас не получалось притвориться, будто мы радуемся, хотя Робин и пыталась. Дядя Кестрел совсем состарился. Голова у него дрожала, и руки тоже, а лицо покрывала редкая белая щетина. Гулл здорово вытянулся. Я догадалась, что это Гулл, только по его светлым волосам да по накидке, которую я соткала для него прошлой осенью. Хотя теперь эта накидка заскорузла от грязи и превратилась в лохмотья, без нее я вовсе бы не узнала Гулла.
- Будьте с ним поласковее, - сказал дядя Кестрел, когда Робин обняла Гулла. Гулл даже не шелохнулся. - Ему здорово досталось. Это все варвары. Там, в Черных горах, мы прошли сперва через осаду, потом через бойню.
По Гуллу было не понять, слышит ли он, что говорит дядя Кестрел. Лицо у него было застывшее и какое-то пустое. Робин подвела его к стулу. Гулл сел и уставился куда-то невидящим взглядом. А мы с Утенком и Хэрном стояли рядком и смотрели на него. Одна лишь Робин опомнилась и пригласиля дядю Робина зайти в дом. Она засуетилась, стала доставать печенье и напитки, и дала нам тычков, чтобы мы ей помогали. Утенок побежал за чашками. Я кое-как взяла себя в руки и достала наше лучшее сливовое варенье. Но я не могла отвести взгляда от Гулла, который все сидел и смотрел куда-то, и от дяди Кестрела, который вдруг сделался таким старым. А Хэрн просто стоял и смотрел на Гулла, и взгляд его был таким же пристальным, как у самого Гулла.
Дядя Кестрел - человек прямой.
- Ну, - сказал он, усевшись, - мне очень жаль, но отец ваш мертв. Это стряслось на равнинах, далеко отсюда.
Мы уже догадались обо всем. Никто из нас не заплакал. Мы просто побледнели и сделались вялые, и уселись, чтобы послушать, что расскажет дядя Кестрел. Кусок не лез нам в горло.
А дядя Кестрел радовался нормальной еде. Он лучезарно улыбался Робин и ел с аппетитом. Гулла война изменила до неузнаваемости, а вот дядя Кестрел, похоже, отделался относительно легко. Он непринужденно отломил кусок пирога, вложил Гуллу в руку и заставил того сжать пальцы.
- На, малый. Ешь.
Гулл послушно принялся есть, не глядя на пирог. Он вообще ни на что не глядел.
- Вот так его теперь надо кормить, - объяснил нам дядя Кестрел. - И поить тоже. Ну, а теперь о плохих вестях.
И он рассказал нам, как папа умер от ран - это случилось в середине зимы, в чужедальних краях. По его рассказу мне показалось, что папа изо всех сил притворялся, будто у него все в порядке. Он старался ради Гулла, потому что к этому времени за Гуллом уже надо было присматривать.
Война была ужасна. Наши люди не привыкли к войне, и почти ни у кого из них не было настоящего оружия. А варвары была вооружены копьями и арбалетами - стрела из такого арбалета пробивала двух человек за раз.
- А кроме того, они учатся драться прямо с колыбели, и дерутся, как черти, - сказал дядя Кестрел. - И еще они ведут с собой колдунов, и те поражают нас заклинаниями. Они вытягивают силу из человека, как будто яйцо выпивают.
- Чушь какая! - не сдержался Хэрн.
- Малый, ты их не видал, - сказал дядя Кестрел. - А вот я видал. Да и ты должен был познакомиться с их делами - по последствиям. Они заколдовали саму Реку, поскольку знали, что в ней - наша сила и наша жизнь. Если не веришь мне - выгляни на улицу и погляди по сторонам. Ты когда-нибудь видал, чтобы Река была такого цвета и от нее так воняло?
- Нет, - признал Хэрн.
- Ну, вот так варвары нас и побили, - сказал дядя Кестрел. - И честными способами, и нечестными. Они привели с собой своих женщин и детей, а значит, они собираются тут осесть. Их полным-полно - так и кишат повсюду. Наш король, благослови его боги, где-то скрывается.
- А что же нам теперь делать? - испуганно прошептал Утенок.
- Пожалуй, лучше всего - бежать в горы, - сказал дядя Кестрел. Похоже эта идея давно уже одолевала его. - Я уже несколько месяцев бегу от них. Но вы пятеро, если хотите, можете остаться. Тут такое дело… - Он взглянул на Гулла и перешел на шепот. По-моему, Гулл все равно его не слушал, но точно я не поручусь. - Варвары здорово похожи на вас. У них в точности такие же светлые волосы. Гулл, бедолага, натерпелся из-за этого: наши думали, что он варваров подменыш и накликает на нас беду, а варвары его схватили, потому что думали, что он один из них.
Мы дружно уставились на Гулла.
- Так что будьте с ним поласковее, - сказал дядя Кестрел. - Они вернули его обратно - это там и случилось, в Черных горах, - но с тех пор он не в себе. Наши поговаривали, будто варвары заколдовали парня, и его могли бы даже убить, если бы не ваш отец.
- Какой ужас! - пронзительно воскликнула Робин, таким голосом, будто она собралась не то вот-вот чихнуть, не то вот-вот взорваться.
- Да, верно, - согласился дядя Кестрел. - Но у нас бывали и хорошие времена.
И он принялся пересказывать нам забавные истории про каких-то людей, которых мы не знали, и рассказывать про вещи, которых мы просто не понимали - они касались войны. Он явно старался нас развеселить.
- Я только благодаря этому и не свихнулся - что научился ценить шутку, - сказал в конце концов дядя Кестрел. - Ладно, теперь я, пожалуй, пойду к Заре.
И он захромал прочь. Судя по его виду, он не очень-то торопился к тете Заре. Я бы на его месте тоже не торопилась.
Робин вымыла и убрала посуду. Потом она посмотрела на Гулла. Гулл так и продолжал сидать.
- Я не знаю, что с ним делать, - шепотом сказала мне Робин.
Я вышла на улицу, не обращая внимания на вонь, доносящуюся от Реки. Я искала местечко, где можно было бы поплакать. Но на берегу, в лодке, сидел Хэрн, и он уже плакал.
- На Гулла смотреть страшно! - сказал он, заметив меня. - Уж лучше бы он умер! Надо мне было все-таки пойти в армию!
- И чего бы ты этим добился? - спросила я.
Хэрн вскочил на ноги.
- Ну как ты не понимаешь! Гуллу не с кем было поговорить. Потому он и сделался таким. Ну почему я такой трус?!
- Ты поклялся перед Бессмертыми, - напомнила я ему.
- Ну, поклялся! - обозлился Хэрн. Он был вне себя от ярости и презрения. Лодка хлюпнула, увязая в грязи. - А еще я поклялся, что буду сражаться с варварами. Ну и какая разница? Все равно, в чем бы я ни клялся, проку с этого не будет. Я просто хотел…
- Замри! - скомандовала я. Мне вдруг показалось, что лодка хлюпает не только из-за того, что Хэрн дергается. Хэрн тоже это понял. Он застыл - лицо его было в потеках слез, - и посмотрел на меня. И мы почувствовали, как вдоль берегов Реки пробежала легкая дрожь. Грязь чавкнула, а вода в Реке негромко плеснула. По обоим берегам Реки протянулись полосы грязи. Я не знаю, как это описать, но все вдруг показалось нам иным. Деревья на другом берегу зашуршали - словно чего-то ожидали.
- Половодье приближается, - сказал Хэрн.
Тот, кто вырос у Реки, такие вещи просто чувствует.
- Угу, - согласилась я. - И на этот раз оно будет очень сильным.
Но прежде, чем мы успели сказать еще хоть слово, задняя дверь с треском распахнулась, и на пороге появился Гулл. Он застыл, вцепившись в дверной косяк. Похоже, он плохо соображал, где он находится.
- Река! - сказал он. - Я чувствую Реку!
И он, спотыкаясь, заковылял к берегу. Я уже проятнула было руки, ловить его - потому что со стороны казалось, что Гулл сейчас пойдет прямо в воду. Но он остановился на берегу. Его шатнуло.
- Я слышу ее, - сказал он. - Она мне снилась. Половодье приближается!
И Гулл заплакал, совершенно беззвучно, как иногда плачет Робин. Слезы градом покатились по его лицу.
Я посмотрела на Хэрна, а Хэрн посмотрел на меня. Мы не знали, что делать. Тут из дома выскочила Робин и вцепилась в Гулла. И потащила его в дом, бросив на ходу:
- Я хочу уложить его в постель. Что-то мне не по себе.
- Половодье приближается, - сказала я.
- Знаю, - крикнула Родин через плечо. - Я его чувствую. Сейчас я загоню Утенка домой.
Она втолкнула Гулла внутрь и захлопнула дверь.
Мы с Хэрном потащили лодку наверх. Тащить ее было ужасно трудно - она здорово увязла в грязи. Хорошо, что Хэрн куда сильнее, чем кажется с виду. В конце концов нам удалось затащить лодку на самый верх склона. К этому времени тошнотворно зеленая вода уже принялась подниматься, и некоторые?волны были настолько высоки, что захлестывали выемку, в которой мы оставили лодку.
- Похоже, это половодье переплюнет все предыдущие, - сказал Хэрн. - Кажется, не стоит оставлять лодку здесь. Что скажешь?
- Угу, - согласилась я. - Давай лучше уберем ее в дровяной сарай.
Дровяной сарай у нас пристроен к дому, а дом стоит на возвышении. Хэрн застонал, но согласился со мной. Мы взяли последние оставшиеся поленья, сделали из них катки и так умудрились всего вдвоем вкатить тяжеленную лодку наверх. Мы уже подтащили лодку к сараю, когда дверь отворилась, и из сарая вышел Утенок.
- Что-то ты не сильно спешил, - сказала я.
- Извините, - сказал Утенок. - Мы укладывали Гулла в постель. Он сразу же заснул. На него просто смотреть страшно. По-моему, у него внутри ничего не осталось!
И Утенок расплакался. Хэрн ухватил меня за руку, и мы попытались обнять Утенка с двух сторон.
- Он поправится, - сказала я.
- Он поспит, и ему станет лучше, - добавил Хэрн.
А я подумала, что непонятно, кого мы с ним утешаем, Утенка или себя.
- Теперь Гулл у нас за старшего, - сказал Утенок и зарыдал еще сильнее. А я позавидовала мальчишкам: хорошо им, они могут плакать!
- Утенок, прекрати, - одернул его Хэрн. - Половодье началось. Самое сильное из всех. Нам надо попрятать вещи в сарай.
А Река с тихим шипением начала подниматься и разливаться. К вони, стоявшей с самой зимы, добавился новый запах, запах сырости. Но он все-таки был не такой противный. Я почувствовала, что земля у нас под ногами мелко подрагивает - из-за идущего издалека массивного потока.
- Я слышу, - сказал Утенок. - Я просто не выдержал. Я сейчас перестану.
И перестал - только еще какое-то время всхлипывал. Мы затащили лодку в сарай. Я сказала, что надо загнать сюда кур. Куры - занятные существа. Мозгов у них никаких, но при этом они откуда-то знают про половодье. Когда мы пошли их искать, оказалось, что они сидят на холме, рядом с домом тети Зары, и нам никак не удавалось загнать их домой. Они даже на зерно не приманивались. А корова впервые не полезла в огород. Обычно ей только дай волю - она сразу же шасть туда, и давай жевать капусту. А теперь мы ее и толкали, и тянули - потому что думали, что оставлять ее на берегу Реки опасно, - и в конце концов привязали так, чтобы она могла объедать траву с дорожки в огороде.
- Все равно она съест капусту, - сказал Утенок. - Вы только гляньте, как она на нее смотрит!
Мы стали убирать капусту с тех грядок, до которых корова могла дотянуться, и тут из дома вышла Родин.
- О, правильно! - сказала она. - Наберите-ка вы овощей, чтобы нам хоть на неделю хватило. А то, похоже, к завтрашнему дню наш огород затопит. Такого сильного половодья еще не бывало.
Мы надрали капусты и лука, и повыдергали последнюю морковь, и свалили это все в чулане, в котором Робин моет посуду. Но Робин сказала, чтобы мы подобрали овощи с пола и сложили на полки, потому что вода дойдет и сюда.
Робин - самая старшая из нас, и лучше всех знает Реку. Потому мы ее послушались. К тому времени, как мы управились с овощами, уже стемнело. Река негромко рокотала. Робин принялся доить корову, а я пошла взглянуть на Реку. Вода из зеленой сделалось коричневой, а течение стало сильнам, словно мускулы в ногах. Полоса грязи уже скрылась под водой. Я увидела, как под самым берегом из-под воды цепочкой поднимаются желтые пенящиеся пузырьки. Постепенно вода светлела и из коричневой превращалась в желтую. Так всегда бывает во время половодья - только сейчас вода почему-то была не такая, как всегда, а темно-желтая. Пахло землей - чистый, свежий запах, который всегда несет с собой половодье. Мне подумалось, что сейчас этот запах сильнее и резче, чем обычно.
- Да просто в горах, откуда течет Река, погода не такая, как всегда, только и того, - сердито сказал Хэрн. - Может, разбудить Гулла и дать ему молока?
Гулл спал так крепко, что разбудить его нам не удалось. Потому мы оставили его в покое и поужинали сами. Нас обуревало какое-то странное чувство: с одной стороны, рокот Реки вызывал возбуждение, а с другой, мы чувствовали себя несчастными. Нам захотелось чего-нибудь сладкого. Когда мы получили сладкое, нам захотелось соленого. Мы попытались уговорить Робин приготовить что-нибудь из соленой форели - и тут послышался какой-то странный звук. Мы умолкли и прислушались. Сперва мы не услышали ничего, кроме гула и рокота Реки. А потом стало ясно, что кто-то скребется в заднюю дверь - именно скребется, а не стучится.
- Я схожу гляну, - сказал Хэрн. И отправился к задней двери, прихватив по дороге тесак.
За дверью обнаружился дядя Кестрел. Он прижал палец к губам, призывая к молчанию. Мы развернулись и уставились на него. Дядя, хромая, вошел. Сейчас он выглядел куда аккуратнее, чем во время первого визита, но все равно дрожал.
- Я уж думал, что к нам заявился какой-нибудь варвар, - сказал Хэрн.
- Самая компания для вас, - сказал дядя Кестрел и улыбнулся. Он взял у Робин из рук пирожок с вареньем, и сказал: "Спасибо, золотце", - но теперь это и выглядело, и звучало как-то неестественно. Видно было, что он чего-то боится.