Повестьо поездке советских пионеров в Монголию, в пустыню Гоби; о встречах с интересными людьми, о дорожных приключениях.
Содержание:
-
ЧУДЕСА, ДА И ТОЛЬКО! 1
-
НУ И СЕМЕЙКА! 2
-
ВО-ПЕРВЫХ, ВО-ВТОРЫХ И В-ТРЕТЬИХ… 2
-
ТРИ ВОЛШЕБНЫХ СЛОВА 3
-
НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! 3
-
БРОНТОЗАВРЫ, ИХТИОЗАВРЫ, ПАРЕЙАЗАВРЫ… 3
-
А ВСЕ ЭТОТ ДИНОЗАВР! 4
-
ЭТО ЖЕ ГЕНЕРАЛ ДАВЫДОВ! 4
-
ОБИДА 5
-
ВСЕ МОЖЕТ БЫТЬ 5
-
НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! 5
-
ЧУДЕСНЫЕ ШУТКИ ЦЕРЕНДОРЖА 5
-
ЗАЧЕМ ГОВОРИТЬ ГЛУПОСТИ? 6
-
ЕДИНСТВЕННАЯ НА ВСЮ ГОБИ 6
-
НАРЗАН ТОЖЕ ЕСТЬ! 6
-
ДОМИК ИЗ СЕРОГО КИРПИЧА 7
-
ЦАГАН УЛУ? НЭМЭГЭТУ? БАЙН ДЗАК? 7
-
НЕУЖЕЛИ НАЧИНАЮТСЯ ЧУДЕСА? 8
-
ЛОШАДОК НАДО ПОГОНЯТЬ! 8
-
МОЖЕТ ЖЕ БЫТЬ У ЧЕЛОВЕКА ТАЙНА… 9
-
СКАЗКИ ЦЕРЕНДОРЖА 9
-
ПАСТУШОК 9
-
ЕЩЕ ОДНА ТАЙНА 9
-
И ЕЩЕ ОДНА ТАЙНА 10
-
НОВЫЕ ФОКУСЫ ЦЕРЕНДОРЖА 10
-
ВИДЕНИЕ СРЕДИ ГОБИ 11
-
ВСТРЕЧА 11
-
ВСЕ ЭТО ЗЛЫЕ ДУХИ! 12
-
И СНОВА ДОРОГА… 12
-
ЕСЛИ ВСТРЕТИМ ДИНОЗАВРА 13
-
А МАЛЬЧИШКИ - ЖЕЛЕЗНЫЕ! 13
-
СЫН АКАДЕМИКА 14
-
СЮДА! СЮДА! 14
-
КАК КОНЧАЕТСЯ ВОЛШЕБСТВО 14
-
А ЧТО У ВАС? 15
-
ЛЮДИ, КАМУШКИ, МЕТЕОРИТЫ 15
-
УЛЫБКА 16
-
МЕЛКИЕ НОЧНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ 16
-
ТАИНСТВЕННОЕ СЛОВО 16
-
РАЗВЕ ЭТО НЕ ЧУДЕСА? 17
-
…ПЛЮС ТЫСЯЧА… 17
-
СТАРЫЙ, БЫВАЛЫЙ КАМУШЕК 17
-
КАК ПЬЮТ КУМЫС 18
-
ЭТО АКАДЕМИЧЕСКОЕ ДИТЯ! 19
-
МЕЧТА СТАРОГО МАСТЕРА 19
-
АЛЫЕ СКАЛЫ БАЙН ДЗАКА 19
-
БРАТЦЫ! ПОЛУНДРА! 20
-
НАД УМИРАЮЩЕЙ ДРЕВНЕЙ ЗЕМЛЕЙ 20
-
ФАНТАЗИЯ 20
-
ТРИУМФ 21
-
"ЧТО ТАКОЕ "НАЙРАМДАЛ" 21
-
КОГОТЬ ДИНОЗАВРА 21
-
Notes 22
В.Т. Коржиков
КОГОТЬ ДИНОЗАВРА
ЧУДЕСА, ДА И ТОЛЬКО!
Корреспондент молодёжной газеты Алейников проснулся в номере улан-баторской гостиницы с предчувствием какого-то чуда.
За дверью кто-то уже смеялся, кто-то напевал польскую песенку, а какой-то мальчишка радостно сообщал по-немецки на весь коридор, что чуть не проглотил зубную щётку.
Слышался плеск воды, хлопанье полотенец. Утро шумело во все паруса!
Алейников откинул мягкое верблюжье одеяло, спрыгнул на пол и выглянул в окно.
Далеко за городом прохладным пламенем играли верхушки холмов. Солнце пробуравило среди них желобок и быстро заливало светом весь Улан-Батор. Золотисто-алыми становились городские кварталы: как бутоны, розовели на окраинах среди зелени дачные юрты…
На площади у гостиницы шумно гонялись друг за другом монгольские ребята, которых он видел вчера на пионерском параде: одних в космической ракете "Монголия", других верхом на мохнатых монгольских лошадках…
Чуть в стороне от ребят у памятника Сухэ-Батору прохаживался гость - седой коренастый генерал из Советского Союза, и на груди у него при каждом повороте вспыхивали две Золотые Звезды.
А через площадь плавной, перекатывающейся походкой к гостинице приближался невысокого роста смуглый человек по имени Церендорж и уже издали махал Алейникову рукой.
В окно гостиницы вливался упругий хвоистый воздух, а вместе с ним чувство чего-то необыкновенного, удивительного - как будто наконец подплываешь к далёкой стране и вот-вот покажется синяя полоска берега, а за ней поднимутся навстречу и засияют белые кварталы Гаваны, Бомбея, Сан-Франциско…
Алейников даже покосил глазом на висевшую на стуле тельняшку. Чудо, казалось, поводило лёгким крылом совсем рядом.
Собственно говоря, чудеса начали происходить с ним ещё неделю назад.
Во-первых, в одни сутки он оказался в неслыханной от Москвы дали. Во-вторых, в несколько часов из бездетного холостяка превратился в папашу целой пионерской семьи!
И всё случилось тогда, когда он ничего не ожидал. Да и кто ждёт подобных вещей?! Всю ночь Алейников сидел дома в Москве за рабочим столом и авторучкой "Паркер", подаренной знакомым капитаном, дописывал очерк о мальчике, который спас от браконьеров лосёнка. Он почти всё уже написал, но чувствовал, что не хватает ещё каких-то важных завершающих слов и они вот-вот должны появиться, как вдруг раздался телефонный звонок:
- Вася, работаешь?
Звонил редактор.
- Работаю, а что?
- А надо бы отдыхать! - сказал редактор.
- Почему? - удивился Алейников, хотя была поздняя ночь. Ничего подобного от редактора он прежде не слышал.
- Потому что завтра летишь в командировку.
- Куда?
- В Монголию!
Алейников кончиком пера подцепил рыжеватый чуб. Это было невероятно!
Ему случалось пробираться на машине по джунглям Индии, матросом подплывал он когда-то к берегам Панамы и к весёлым пальмам Кубы, подтягивался канатами к пропахшим рыбой причалам Японии. Но Монголия?!
Перед глазами вдруг возникли жёлтые пески с караванами верблюдов и мохнатыми лошадками Пржевальского; араты, летящие с длинными шестами в руках на степных кобылицах, фантастический олгой-хорхой из рассказов путешественников.
Это была сказка детства!
"Время готовить тельняшку", - решил Алейников и спросил:
- А что делать
- Написать очерк о наших комсомольцах, которые строят вместе с монгольской молодёжью новый большой завод - в степи, у самых гор. Об их дружбе. Ну, и обо всём интересном, что увидишь.
И это было прекрасно! Ещё в детстве, с отцовских плеч он привык видеть и стройки, и дымки новых заводов и на всю жизнь полюбил их весёлый рабочий шум. Хорошо!
Но тут редактор сказал:
- Правда, есть ещё одно маленькое задание… На слёт монгольских пионеров летят наши ребята, целая делегация, а руководительница, работник пионерской организации, встретит их в Иркутске. Так ты возьми их… Идёт?
"Ничего себе подарочек судьбы!" - подумал Алейников, но по морской привычке сказал:
- Лады!
Главное - впереди Монголия!
И утром в его новеньком заграничном паспорте в графе "вместе с ним следуют" было написано: "дети" и вклеены четыре фотокарточки:
Гены - победителя физической олимпиады,
Светы - колоратурного сопрано из Еревана,
Коли - старосты исторического кружка
и грустной гимнастки Вики, остренькой, как складной ножичек.
В аэропорту Василий Григорьевич окинул взглядом новую семейку, представился и кивнул на трап самолёта: "Пошли!"
Полёт проходил нормально. Алейников предвкушал встречу с Монголией и посматривал за своими подопечными.
Слева, в кресле 12 а , он видел живой профиль и белобрысую макушку юного физика. В 12 б лёгким барханчиком приподнимались волосы старосты историков. В 12 в , положив туфельку на туфельку, о чём-то грустила юная гимнастка.
В 12 г на спинке кресла лежала его собственная, слегка лохматая голова. А справа, в 12 д , кося чёрными глазами в иллюминатор, маленькая, словно Дюймовочка, "сопрано из Еревана" смотрела, как просто под ней пролетают тысячи километров с городами, лесами, дорогами… Только однажды, увидев горную цепь, она вскинула громадные ресницы и пренебрежительно сказала с лёгким акцентом:
- Гори… Разве это гори?.. Вот Арарат!
И вдруг, задремав, ткнулась носом Алейникову в плечо.
Ребята поглядывали на него, он поглядывал на них и кивал:
- Всё в порядке, ничего! - А сам думал: "Ничего! Только до Иркутска!"
Правда, иногда его покалывало сомнение: "А вдруг не встретит?"
Но в Иркутске прямо на посадочной площадке, словно вожатая на сборе, стояла маленькая крепкая женщина с косой, уложенной в корону, в остроносых туфельках на острых каблучках. И как только делегация спустилась по трапу, женщина крепко пожала Алейникову руку и представилась:
- Людмила Ивановна!
- Отлично! - сказал Василий Григорьевич. - Прекрасно! Вот ваш груз. В целости и сохранности. И счастливого вам пути!
- А вы разве не в Монголию? - Глаза Людмилы Ивановны под очками удивлённо мигнули, и ребята с удивлением посмотрели на него: они ведь записаны к нему в паспорт!
- В Монголию! - сказал Василий Григорьевич. - Конечно, в Монголию.
- Ну и хорошо! Доедем все вместе! - сказала Людмила Ивановна.
- Все вместе! - зашумели ребята.
- Ну ладно! - согласился Василий Григорьевич, оглядывая семью. - Ладно, до Улан-Батора. - И отправился вместе со всеми на вокзал.
НУ И СЕМЕЙКА!
Поезд привычно мчался через леса и скалистые горы, неожиданно врывался в чёрные тоннели, а через минуту они отлетали назад, как отстрелянные ступени ракеты. Впереди снова волнами двигались зелёные сопки, по ним пробегали тени от дыма и облаков; шелестя золотой шелушицей, что-то пели придорожные сосны. И вся делегация чувствовала себя великолепно - что может быть лучше дальней дороги?!
Правда, о чём-то грустила Вика. Зато Генка носился от окна к окну, из купе в коридор, всех теребил и то и дело взмахивал руками: "Смотрите!" Коля восторженно ловил глазами названия станций, и его пухлые губы изумлённо приоткрывались: "Здесь были декабристы! А это же тот самый Бабушкин, революционер!"
Василий Григорьевич обнимал за плечи то одного, то другого. И если бы мог, обнял бы эту дорогу, холмы и сосны. Он любил просторы, полные вольных ветров, звуков, песен. И когда Светка начинала потихоньку напевать какой-нибудь мотив, он с удовольствием подтягивал лёгким баритоном оперные арии и песенки, а особенно эту, шопеновскую:
А не для леса и не для речки -
Для мое-ей любимой
На моём крылечке!
И все соседи по вагону выглядывали из своих купе и улыбались.
Но ближе к ночи, когда в окна дохнуло глубоким таёжным холодом, скалы и леса исчезли в бесконечной тьме и от всего мира остался только стук колёс, - песни смолкли.
Светка притихла. Она вдруг с тоской почувствовала, какая огромная эта ночь, какая бесконечная земля и как она, такая маленькая, неожиданно, в один день, оказалась так далеко - за тысячи километров от родного Еревана, где так хорошо охает бабушка и взмахивает руками мама. Как будто какой-то вихрь взял и зачем-то швырнул её в эти края.
Она забилась в угол, и по её щекам побежали слёзы.
А в это время за окном, у самых колёс, засверкало, засияло, затрепетало… Из-за скалы вывернулось и вспыхнуло под луной море, и Генка крикнул:
- Ура! Байкал! Настоящий Байкал!
Пассажиры бросились к окнам смотреть на знаменитое море, так что накренился поезд. Но Светка осталась на месте.
- Света! - позвал Коля. - Ты что? Смотри! Байкал.
Но она только отодвинулась дальше в угол.
Василий Григорьевич удивился. А Людмила Ивановна сказала:
- А ну-ка давай споём: "Славное море, священный Байкал…"
Светка всхлипнула:
- За-ачем мне этот Байкал? Зачем? У меня есть Севан…
- Ха! Севан! - усмехнулся Генка. - Севан - вот, с горошину! А это Байкал… Самое глубокое в мире…
- Что ти знаешь! Ти видел Севан? - сказала Светка.
И она заплакала ещё сильней, потому что и Севан был так далеко…
Людмила Ивановна всплеснула руками, но Василий Григорьевич всё понял: бывает ведь, что человек покажется себе таким заброшенным и одиноким.
Он взял Светку за руку и сказал:
- Прекрасное озеро Севан. Удивительное! Но Байкал обижать не нужно… Он ещё удивительней…
И Светка, посмотрев на него, прижалась носом к стеклу.
Ночь прошла почти спокойно, если не считать того, что вышедший посмотреть на сибирские звёзды Генка чуть не отстал от поезда. Василий Григорьевич втолкнул его в купе, чертыхнулся, но тут же с интересом посмотрел на провинившегося физика: он сам любил звёздное небо и уважал людей, которые знали толк в звёздах…
А утром поезд выбежал в ровную степь, миновал озеро, по которому разгуливали флотилии уток, хотя станция по соседству называлась Гусиное Озеро, и остановился у границы.
В вагон вошли пограничники. Высокий старшина оглядел ребят, посмотрел в паспорт к Василию Григорьевичу и спросил:
- Ваши дети
- Конечно, - сказал Василий Григорьевич.
- Все четверо?
- Вся делегация!
Старшина что-то смекнул и улыбнулся:
- Так у вас, наверное, есть таланты?
- А как же! - вступила в разговор Людмила Ивановна. - У нас тут даже колоратурное сопрано!
- Не может быть!
- Почему не может? - простодушно сказала Светка.
- Так, может, послушаем концерт, а?.. - спросил вдруг старшина.
- Конечно! - ответил Василий Григорьевич. - Это просто прекрасно - дать концерт на границе!
Но Светка вдруг сказала:
- Я не буду петь.
- Как?! - опешил Василий Григорьевич.
- Зачем я буду здесь петь? - уныло сказала Светка. К ней вернулось вчерашнее настроение. - Что здесь - сцена? И музыка… где?
- Есть музыка, - живо сказал старшина н крикнул в окно: - Ковалёв! Баян!
- Не буду я петь… - опять сказала Светка
- Это же наши пограничники! - Людмила Ивановна сделала большие глаза и изумлённо покачала головой.
Она бы спела сама, если б могла! Какое может быть настроение, когда здесь - граница!
- Светка! - в один голос сказали ребята.
- Зачем я буду петь? Меня никто не поймёт. Здесь нет ни одного армянина!
- Это почему же? - спросил с любопытством старшина.
- А что ему здесь делать, в такой степи? Нечего, - пожала плечами Светка.
- Ну что ж, - сказал строго старшина. - Уговаривать мы, конечно, не будем. А армяне у нас тоже есть. И казахи, и украинцы, и белорусы. Все есть! Ковалев! - крикнул он солдату с баяном. - Где лейтенант Гаспарян?
- Вчера улетел в отпуск в Ереван, товарищ старшина! - ответил солдат.
- А Сореян?
- В наряде!
- Не может быть! - удивилась теперь Светка.
- Может, - сказал старшина. - И делают они здесь то же, что все мы… Ковалев, ты откуда?
- Из Киева!
- А что здесь делаешь?
- Охраняю государственную границу Союза Советских Социалистических Республик!
- Вот как! - сказал старшина и вернул паспорт Василию Григорьевичу, который не знал, куда деться от стыда и неловкости.
Целые бригады писателей и артистов из всех республик мечтают попасть на далёкие заставы, выступить, прочитать, спеть! А тут на тебе! И он только ходил по вагону и качал головой: "Ну и семейка! Нет, хватит! Только до Улан-Батора!"
И хотя Светка чувствовала себя виноватой и смотрела так, будто пыталась что-то молчаливо объяснить, никаких объяснений на этот счёт Василий Григорьевич не принимал. Таких вещей он понимать не хотел! И повторил: "Только до Улан-Батора!"
Но в Улан-Баторе он вдруг оказался в числе почётных гостей слёта и вместе со всеми смотрел с трибун Мавзолея на парад монгольских пионеров, вместе с тысячью ребят поднимался по тропе на вершину горы Зайсан к памятнику советским бойцам, которые на реке Халхин-Гол громили японских самураев…
А сейчас он стоял у окна гостиницы и смотрел, как вдали наливались светом зелёные сопки, как вспыхивали на груди коренастого генерала Золотые Звёзды и как по площади Сухэ-Батора приближался к гостинице бывший знаменитый в Монголии футболист, ныне работник пионерской организации - человек по имени Церендорж.
И чем ближе он подходил, тем предчувствие необыкновенного, охватившее Василия Григорьевича, становилось всё явственней.
ВО-ПЕРВЫХ, ВО-ВТОРЫХ И В-ТРЕТЬИХ…
- Сайн байну! Доприй день!
На пороге номера возник улыбающийся Церендорж. Волосы торчали на его голове во все стороны, как чёрные сияющие лучики, глаза лукаво улыбались, и казалось, само смуглое монгольское солнышко - с галстуком на груди - произносит ласково: "Сайн байну! Доприй день!"
Василий Григорьевич с интересом посмотрел на Церендоржа. Улыбался Церендорж как всегда, кланялся как всегда. Одет был в чёрный аккуратный костюм как всегда. И всё-таки волны чего-то необычного исходили от него и электризовали воздух.
- Значит, так! - сказал Церендорж. - По-первых, заптракаем. По-пторых, идём в музей. А п-третьих…
Слова у него выкатывались как-то выпукло, каждое отдельно, а звуки "б" и "в" часто превращались в "п", которое словно бы вылетало из маленькой весёлой пушки.
- А п-третьих. - Церендорж наклонил голову вперёд, - вечером мы виступаем.
- Кто? Где? - Василий Григорьевич вскинул брови.
- Как где?! - Церендорж пожал плечами. Это разумелось само собой! - В государственном театре. Вика кувиркается. Света поёт.
Конечно, дела делегации Василия Григорьевича уже не касались, он собирался на далёкую стройку, но это сообщение взволновало его: как-никак четыре физиономии были вклеены в его паспорт! А тут ещё сиди гадай, какой фокус выкинет колоратурное сопрано! Да и Вика что-то не в настроении…
И Василий Григорьевич, надев пиджак, сказал:
- Пошли!
…Из комнаты, к которой подходили Василий Григорьевич и Церендорж, доносился шум.