Порой Тауре и Урагану попадался ручей, который плясал и журчал под блестящей коркой льда, а кое-где изморозь покрывала и разрисовывала замерзшие лужи красивыми ледяными цветами. Иногда они слушали, как поет ветер в обледеневших листьях снежного эвкалипта.
Бел Бел и Мирри не разрешали жеребятам уходить далеко, опасаясь, как бы они не встретились с Другим табуном. Да и сами они бродили меньше обычного, так как боялись навлечь неприятности на себя и на Громобоя.
И вот, как только инстинкт подсказал Бел Бел, что с Каскадов, наверное, уже сошло немало снега, они с Мирри и двумя жеребятами отправились в обратный путь, не дожидаясь остальных.
До весны было еще далеко, трава лежала примятая и безжизненная, но обе кобылы и Таура с Ураганом были счастливы очутиться дома. В Каскадах оставалось еще много снега, но он лежал не сплошь, а перемежался с участками земли и травы. В их привычном пристанище в конце долины нанесло снега больше, чем в южном конце, где жеребята впервые увидели Бролгу, так что сейчас они паслись главным образом на территории Бролги.
Солнечных дней было много, но по ночам стоял лютый мороз. Как-то раз в глубокой расщелине Таура и Ураган обнаружили снег, покрытый замерзшими шуршащими листьями, и спустились по крутому склону замечательным образом: они скатились на спине, а взметнувшиеся блестящие оледенелые листья, поднятые снеговым вихрем, осыпали их сверху.
- Вам уже почти год, а ведете себя как маленькие, - фыркнула Бел Бел, но тоже легла и скатилась на спине вниз.
Иногда любовь старших лошадей к бродяжничеству заводила их с жеребятами высоко на хребет Боба, и они носились друг за другом по склону, вспахивая снег и падая на всем скаку.
Как-то раз, вернувшись в Каскады, они обнаружили, что появился их табун, но Таура и Ураган даже как-то не очень обрадовались - так хорош было жить самим по себе.
Брауни наградила Бел Бел злобным взглядом.
- Обе вы вырастите из своих жеребят одиноки волков, таких же, как вы сами, - сказала она.
И все вы, скорее всего, плохо кончите.
- Зато поживем хорошо, - огрызнулась, обнажив зубы, Бел Бел.
Всего лишь несколько дней спустя случился первый настоящий бой Тауры с Дротиком. Оба закончили его в ушибах, израненные, но не победил ни один. Таура вышел из боя немного поумневшим. Теперь он знал: мама была права, он сам вырастил себе мстительного врага из Дротика, и впереди, скорее всего, предстояло много драк.
- Весна в этом году будет поздняя, - заметила Бел Бел в один из многих дней, когда по долине гулял холодный ветер. - Я рада, что на этот раз у меня нет малыша.
В табуне, кстати, и вообще родился этой зимой только один жеребенок.
И вот в какой-то из дней, когда ветер дул легкий и теплый и ярко светило солнце, лошади заметили, что шерсть у Громобоя да и у них самих приобрела прежний блеск, и поняли, что наступила весна.
Наступила весна, и красногрудые малиновки принялись охотиться за насекомыми, динго начали выть по ночам при полной луне, призывая своих партнеров. И вот однажды издалека, с юга, послышался громкий клич дикого жеребца.
Громобой насторожил уши и прислушался, и корда вопль повторился, он вскинул голову с прекрасной золотисто-светлой гривой и издал ответный исступленный крик. Когда солнце поднялось выше, он взбежал на гребень, чтобы наблюдать за Бролгой, голова у Громобоя была высоко поднята, солнце ярко блестело на шкуре. Время от времени он испускал клич, означающий вызов, но Бролга не пришел, и Громобой понял, что этой весной он все еще неоспоримо властвует над дикими лошадьми в Каскадах.
Итак, жеребята достигли годовалого возраста и за последовавшие за снежной зимой отличные весну и лето сделались крупными и сильными и научились бегать еще быстрее. Дротик далеко не сразу уяснил, что, хотя он крупнее и сильнее всех жеребят, именно Таура оправдывает свое имя: он мчался как ветер, быстрее, чем Дротик, быстрее всех других жеребят.
В то лето не случалось организованных охот на брамби, однако Таура научился узнавать (и страшился его) свистящий звук веревки, летящей по воздуху. Как и предполагала Бел Бел, ее прекрасный молочно-белый сын пленял каждого человека, стоило ему только раз увидеть его, однако Таура, будучи от природы сильным и храбрым, не старался прятаться, как делала его мать. Она пыталась обучить его всем своим хитрым уловкам, но поняла, что он не может научиться всему сразу за один год.
Ураган тоже стал резвым конем. Матери гордились ими обоими, они наблюдали, как за лето и осень жеребята сделались более самостоятельными. С удовольствием они замечали, что дружба между их сыновьями оставалась стойкой. И они видели также, как усиливалась враждебность в отношениях между Дротиком и Таурой, и гадали, к чем это приведет.
На вторую в жизни двух жеребят зиму снег в Каскадах уже не шел так обильно и непрерывно и табун остался там зимовать.
И Таура, и Ураган несколько раз видели Бролгу и убедились, что он превратился в великолепно жеребца. Матери, правда, Таура сказал только про один раз.
- Весенняя трава и солнце и брачный период сделают свое дело, он достигнет высшей точки силы и ловкости, - отозвалась Бел Бел, но больше ничего не сказала и оставила сына в некотором недоумении.
К концу зимы Таура стал видеть свою мать все реже, и они с Ураганом теперь больше бегали с другими жеребятами, дрались, кусались, пускались то и дело галопом, испытывая непонятное беспокойство. Опять близилась весна, жеребята были уже почти двухлетками. Бел Бел с Мирри должны были снова произвести на свет жеребят, поэтому они опять отправились по склонам вверх, чтобы никто не помешал им разродиться. Два друга заходили все дальше и дальше, иногда возвращались на стоянку, а порой ночевали совсем в другой местности.
В табуне было шесть или восемь двухлеток, которые тоже все чаще проявляли независимость. Бывало, Таура и Ураган проводили время вместе с ними, а иногда удирали от всех и бродили как одинокие волки. Но они паслись недалеко от основного табуна в конце узкой долины в тот вечер, когда Бел Бел вернулась с каштанового цвета жеребенком. Любопытный Таура только тронулся в их сторону, как вдруг услыхал громкий вопль, от которого пот выступил на его блестящей коже. Он понял, что это вызов, которого он, собственно, и ожидал.
По долине, высоко поднимая нош, гордо выступал Бролга.
Смертельный бой
Громобой ответил на вызов яростным криком, так что на склонах холмов и среди скал отозвалось эхо и скатилось вниз, в лощину. И он опять поскакал навстречу серому Бролге, и в весеннем вечернем свете струились его золотистая грива и хвост. Но на сей раз Бролга уже не был молодым и недозрелым, он был великолепным жеребцом в расцвете лет.
В третий и, возможно, в последний раз Таура наблюдал, как серый и каштановый бойцы сошлись совсем близко. Он следил за тем, как они описывают вихревые круги в целеустремленном танце, видел оскаленные зубы, слышал вскрики ярости. Как и в каждой предыдущей схватке, Бролга как бы сливался с подступающей темнотой или со снежной метелью, что давало ему заметное преимущество.
Шум боя отдавался страшным эхом, вопли обоих жеребцов звучали с удвоенной, утроенной силой, так что только ближайшие зрители слышали страшные удары копыт о землю.
Таура и Ураган отделились от остальных жеребят и со страхом наблюдали, как сражаются два жеребца за власть. Пощады нечего было ждать ни от одного, и когда наступил вечер, жеребята уже знали, что темнота не заставит их разойтись.
Громобой первым сжал зубами младшего смертельной хваткой за холку, но Бролга сумел вырваться и одновременно нанес удар старшему по глазам. Они бились и бились, но уже не так часто вскрикивали от злости. Теперь дыхание их вырывалось с храпом через красные раздувающиеся ноздри. А темнота все наползала и наползала на долину.
И вдруг наблюдавшие увидели, как теперь Бролга схватил Громобоя и держит за холку. Они видели, как мужественно тот делает все новые попытки вырваться. Наконец наступила темнота, и все смогли только разглядеть, что Громобой упал на колени.
Внезапно раздался торжествующий вопль Бролги, он бил и бил передними ногами жеребца, стоящего коленями на земле. В темноте различимо было лишь светлое пятно - Бролга и темное пятно на земле и слышались удары копыт по плоти.
Самые юные лошади вздрогнули и попятились. Кобылы захрапели от страха и поспешили увести малышей. Вдали в широкой долине в слабом свете встающей луны Таура разглядел светлое пятно - Бел Бел. Затем раздался грохот скачущих копыт, и вот уже Бролга оказался среди них, в их толпе. Они вдыхали запах его пота, видели светлую шкуру в темных пятнах крови. Таура увидел, как Бролга направился прямо к Бел Бел, издавая ржание победителя. Да, для всех людей и всех животных ее цвет - и цвет самого Тауры - был привлекателен. Таура опять покрылся потом от страха.
Вместе с другими жеребятами Таура отвернулся и, оставив табун, направился к краю строевого леса, сам не зная, куда идет, но побуждаемый сильнейшим желанием уйти. Все они остановились на полянке, поросшей снежной травой, внутри леса, по на самой кромке. Там они провели ночь. Они не играли в самостоятельность - они стали самостоятельными, и табун был им уже не нужен.
Когда луна поднялась достаточно высоко, Таура ускользнул между деревьями, не разбудив при этом даже Урагана. Луна ярко освещала главную долину. Таура внимательно огляделся вокруг, прежде чем выйти из-под защиты деревьев, а выйдя, оказался в ярком холодном свете луны, весь сделавшись таким же серебряным, как его грива и хвост. Заунывно прокричала сова, заставив его вздрогнуть. Но он не отступил, он шел вперед, пока не добрался до узкой долины, из которой табун наблюдал за схваткой. Он взобрался на высокую скалу и заглянул вниз, за поворот долины. Там на земле лежала темная масса - тело Громобоя.
Внезапно рядом послышался шорох, из сумрака вышла еще одна лошадь и присоединилась к нему.
- Таура, сын мой, - тихо произнес голос Бел Бел. Она тоже взобралась наверх и тоже казалась серебряной в лунном свете. Бел Бел взглянула вниз на мертвого коня. - Что ты тут делаешь? Думаешь набраться у него сил и мужества?
Она повернула голову и бросила взгляд на сына, а потом опять устремила его вниз.
- У тебя это уже и так в крови и в костях. Недаром он твой отец. Используй его мужество и силу, сынок, и все знания и уловки, которым научила тебя я. Пойдем, оставим его.
Они спрыгнули вниз и некоторое время шли рядом, но у входа в большую долину она шутливо щипнула его за плечо.
- Мне пора вернуться к моему малышу. До свиданья!
Но Таура знал, что настоящее их прощание состоялось раньше, когда они уходили со скалы, нависшей над мертвым жеребцом.
Таура спустился назад в долину, оставив позади холодное чистое сияние луны, и потом пробрался между деревьями, направляясь к Урагану и другим жеребятам.
С рассветом они двинулись к верховьям реки Крекенбек, небольшая горстка жеребят, связанных между собой только привычкой и общим желанием оказаться как можно дальше от мертвого коня - их отца - и от возможных неприятностей со стороны Бролги, который теперь станет вожаком обоих табунов.
Таура бежал впереди, его, в общем-то, не заботили те, кто следовал за ним, если не считать Урагана, но и против их компании он ничего не имел. Однако даже один день совместного пути показал, что ни у какого содружества не бывает двух вожаков, и Дротик, способный при его росте и силе победить в любом бою, не даст Тауре по доброй воле стать общепризнанным вожаком, хотя он и самый быстрый среди жеребят и лучше всех знает этот край. Дротик кусал и лягал Тауру при всяком удобном случае, когда они останавливались поесть травы и попить, но когда Тауре надоело его поведение и он галопом поскакал вместе с Ураганом прочь, остальные жеребята бросились за ними и Дротику пришлось присоединиться к остальным.
Таура и Ураган часто бывали в местах по соседству с хребтом Бараньей Головы, где родились два года назад. Мирри и Бел Бел показали им все хорошие пастбища в верховьях реки Крекенбек. Они знали также, где надо подниматься и спускаться по гранитным скалам, где есть проходы внутри непроходимых с виду чащ снежного эвкалипта, где попадаются омуты в потоках, в которых захочет искупаться молодая лошадь, а также где легче перейти бурную реку.
Они провели жеребят повсюду: вверх, по высокогорным местам среди снежных заносов, и вниз, в лощины, поросшие высокими эвкалиптами, где птицы-лиры подражали лошадиному ржанию, или щелканью кнута, или людскому свисту, заставляя жеребят мчаться галопом.
После того как первоначальное ощущение, будто он остался один в огромном мире, сгладилось, Таура готов был бы наслаждаться всем вокруг, если бы Дротик постоянно не задирал его. Совсем все испортить он не мог, потому что был не такой легконогий, как Таура, но, когда они щипали траву рядом друг с другом, он мог неожиданно лягнуть Тауру задними ногами или ударить передними. Таура не боялся вступать с ним в драку, хотя ему всегда доставалось от Дротика. Тем более что все остальные, кроме Урагана, не желали иметь Дротика противником. По и оставаться с ним одним они тоже не хотели.
Однажды Таура припомнил тот случай, когда он перехитрил Дротика и как бы "потерял" его, и попробовал повторить то же самое. На сей раз Дротик пропадал три дня, а когда вернулся, то некоторое время вел себя смирно.
Как раз в это время Таура стал думать, что пор перебраться на гору Мотылек Пэдди Раша, так ка: скоро опять будут перегонять скот. Он пустился в путь ранним утром, сперва вниз, потихоньку петляя между блестящими на солнце снежными эвкалиптами, через чащи высоких эвкалиптов и спутанные низкие заросли около ручьев, к реке Крекенбек через нее и вверх по трудной местности на друга стороне.
В последующие недели Таура в полной мер оценил все предупреждения матери насчет того что Дротик - скверный враг. Драки, которые навязывал ему Дротик, никогда не были даже полушутливыми, как бывало у других жеребят. Те затевали драки от избытка сил, из полуосознанного желания испытать себя и поупражняться лишний раз. Дротик был мстителен. Таура один знал, что его прелестная серебряная грива прикрывает следы укусов, которые останутся у него до конца жизни. Кроме того, вскоре стало ясно, что Дротик старается покалечить ему ноги. Если Таура охромеет, он не сможет и дальше быть полупризнанным вожаком. Как Таура ни старался, он никак не мог одолеть Дротика в драке, а по мере того как шло лето, Дротик делался все сильнее, мощнее и заносчивее.
Наконец Таура уже не мог дольше выносить его.
- Уйдем, - сказал он Урагану. - Когда опустится следующий туман, отправимся к горе Пятнистый Бык. Может быть, Бролга как раз там проводит с табуном лето, но, если держаться в стороне, ничего плохого с нами не случится.
Два или три вечера спустя с севера надвинулись темные тучи, а на следующий день оттуда принесло дождевую тучу, закрывшую все небо, и пошел дождь. Таура слегка щипнул Урагана, и, не теряя ни минуты, они исчезли в дождевой мгле. Поблизости имелась длинная открытая прогалина, поросшая снежной травой, по которой они и поскакали легким галопом почти беззвучно. А дальше небольшой ручей бежал по песчаному с блестками слюды дну, по которому они и пошли, и вода быстро разглаживала вмятины от их копыт. Когда они шли по ручью, где-то в тумане послышалось ржание, стук подков по каменистой почве и потом грохот скатившегося камня. Оба жеребенка отступили под густую завесу, образованную кустарником, нависавшим над ручьем, и стали ждать, затаив дыхание и прислушиваясь, и скоро услыхали властное ржание, затем с грохотом скатился еще одни камень, раздался треск сучьев. Затем стук копыт зазвучал глуше, его поглотил туман, и тогда Таура с Ураганом двинулись опять по ручью напрямик к Пятнистому Быку.
Они приняли решение отныне жить самостоятельно и держаться как можно дальше от Дротика. Это решение вдруг привело их в состояние восторга. Они никогда не бывали на горе под названием Пятнистый Бык, и перед ними открывался целый новый мир, который им предстояло исследовать. Даже ощущение касающихся их холодных сырых облаков или ожог мокрой веткой, хлестнувшей по глазам, не могли охладить их возбуждение.
Они почти не останавливались, разве что изредка, чтобы напиться, и старались держаться подальше от обычных лошадиных путей на тот случай если вдруг табун повернет в тумане по своим же следам назад. Наконец они соскользнули вниз по гладкой мокрой каменной поверхности прямо в ре ку Крекенбек и постояли там, дрожа от устало а вода, булькая, обтекала их ноги.
К тому времени, как они начали карабкаться по крутым каменистым склонам Пятнистого Бы ка, влажные облака превратились в дождь - такой сильный и холодный, что казалось, сейчас он перейдет в один из тех летних коротких шквалов снега, после которых горы в течение одного-двух часов сверкают белым блеском на фоне жаркого летнего неба. Едва ли это был удачный день для того, чтобы пускаться на поиски приключений, но жеребят прошли хорошую выучку у своих матерей и умел находить нужную дорогу в любую погоду. Поэтому они продолжали подниматься по крутым склонам, с усилием взбираясь на скалистые утесы, продираясь сквозь высокий, достающий им чуть ли не до плеч вереск, и почти уже достигли вершины.
Но тут они остановились в том месте, где снежные эвкалипты росли густой чащей под каменным выступом, и здесь укрылись от проливного дождя. И пока они там стояли, тучи неожиданно немного разошлись. И, дрожа от волнения, причины которого Таура и сам не понял, он увидел в просвете, как будто на фоне слабо освещенного окна, табун лошадей. Они, как тени, прошли по одной - но две, и вела их серая лошадь, которая словно сливалась с серыми облаками.
Человек на черной лошади
Таура и Ураган, оказавшись на Пятнистом Быке, пели себя очень осмотрительно, выискивали следы табуна Бролги, прислушивались, принюхивались. Ушло несколько дней на то, чтобы найти пастбище табуна, после чего они уже держались подальше от него, на склоне горы, среди снежных эвкалиптов, где травы хватало только-только на них двоих.
На южном склоне было несколько совсем небольших террас, где листья снежных маргариток создавали серебряный ковер, а крупные белые цветки усеивали всю поверхность. Жеребята часто паслись то в одной, то в другой долине. С обоих концов их тянулись узкие каменные ущелья, через которые легко можно было ускользнуть в случае надобности.
Возможно, Бролга и его табун знали о присутствии на их пастбище двух жеребят, но их это не беспокоило. Может быть, Бел Бел узнала следы Тауры и, наверное, порадовалась, что они неразлучны с Ураганом. Она не забыла Тауру, хотя обычно кобыла забывает жеребенка после того, как он покинул ее и стал самостоятельным, но Таура был у нее единственным молочно-белым жеребенком. А поскольку она часто говорила о Тауре и Урагане, то и Мирри тоже помнила сына.