* * *
На другой день посылает мачеха Аленьку на весь день овец пасти, а чтоб девушка и там не сидела сложа руки, даёт в дорогу пряжи пять мотков и велит за день из них связать пять пар носков. Сунула девушке в руки вчерашнюю лепёшку, чёрствого сыра ломоть да с тем и выставила за порог. Делать нечего, сложила Аленька пряжу в котомку, взяла посох пастуший и погнала овец в гору.
Весь день без устали трудится девушка, вяжет-вяжет, все пальцы в кровь исколола. А с неба солнце палит, от земли жар валит, кружат над полем птицы, в вольных травах звенят кузнецы. Истомилась Аленька, извелась, вот и сморил её крепкий сон. Проснулась уже на закате – глядь, а овцы все и разбрелись кто куда. Ай, несчастье! Побрела девушка овец искать, да где там! Уже и след простыл. Как теперь домой идти, как мачехе на глаза показаться? Закручинилась несчастная, пошла, куда глаза глядят, сама не заметила, как в лес забрела, села на пенёк и горько заплакала.
Вдруг, откуда ни возьмись, опять белый горностай бежит, ровно над землей летит. Хвост белым инеем пушится, шкурка серебром горит.
– Здравствуй, девица-красавица, – спрашивает, – о чём горюешь?
– Как не горевать мне, горностаюшка? Не уследила я, растеряла овец, теперь хоть вовсе домой не приходи – мачеха меня убьёт.
Выслушал зверёк Аленьку, глазками сверкнул, снежным хвостом обмахнулся и говорит:
– Не плачь, девица, слёзы горькие не лей, горю твоему легко помочь!
Тотчас завыло-закрутило по верхам, по ветвям, закачались древесные кроны. Аленька глядь – а вот они и овцы, прямо к ней бегут. Пересчитала – все тут, до последней. Поднимает котомку, а там пять пар носков, один к одному лежат. Глазам своим девушка не верит, смеётся от счастья. На радостях подхватила она горностая на руки да поцеловала в белую мордочку, в чёрный нос. Зверек голову поднял, спинку выгнул, смотрит на девушку пристально, чёрные глазки блестят, как ягодки. Аленька улыбнулась, его по шёрстке погладила, потом посадила на пенёк, посох пастуший подняла и погнала овец вон из лесу. У выхода на опушку оглянулась было – не мелькнёт ли ещё в сумерках лесных белый хвост пушистый – да где там! Горностая уж и след простыл.
Дома мачеха встретила падчерицу с бранью – где, мол, до ночи бродила? А Аленька слова обидные мимо ушей пропускает, знай дело своё делает: овец в сарай загнала, мачехе котомку с носками готовыми отдаёт. Та работу забрала, слова доброго не сказала. Отправилась Аленька спать-почивать, а мачеха как начала носки вязаные доставать, так и об пол швырнула: шерсть так молью изъедена, что в пыль рассыпается. И пыли этой – полная котомка, ни единого целого носочка нет.
* * *
Долго ль, коротко ль – подросла мачехина дочка, пришло время ей жениха подыскивать. Мачеха хлопочет, видных парней высматривает. Только попусту всё – не возьмут ведь младшую прежде старшей. Надобно сперва Аленьку со двора свести, а ей до парней как не было дела, так и нет. Всё бы по лесам гулять, песни распевать, одним словом, как была ветер в поле, так и осталась.
Тут, однако, жених сам сыскался, да не абы какой, а всем на зависть. Заявляется к мастеру, отцу-то Аленькиному, с запросом сам барский сын. Сказывает: заказал барин зеркало дорогое аж из самого Китая. Теперь надобно такую фигурную оправу изготовить, чтоб на ней всякой твари было, птиц да зверей, которые в наших лесах водятся. Зеркало это барин в кабинете у себя повесит, а как сын его женится, ему оно по наследству достанется.
Покуда судят да рядят мужчины, что да как лучше сделать, Аленька у стола прислуживает, мёду подносит отцу да гостю дорогому. Присмотрелась – батюшки-матушки, да ведь это тот самый злодей, что тогда лисицу мучил, а потом погнал Аленьку диким зверем через тёмный лес, навстречу верной гибели. Побледнела девушка, отвела глаза, слова не может молвить, да барский сын уж тоже её заприметил, ухмыляется хитро, рыжий ус крутит…
На другой день посватался.
Тотчас закипели в доме краснодеревщика приготовления к свадьбе. Мачеха ни минуты на месте не сидит, всем заправляет. Отец тоже бодрый, радостный: слыханное ли дело, молодой барин на незнатной женится! Лучшей судьбы для дочки и представить нельзя. Только Аленька мрачнее тучи ходит, горько ей и боязно. Улучила минутку да сбежала от родных в тёмный лес, где всегда находила успокоение.
Только в этот раз не удалось ей мачеху перехитрить. Приметила та, когда Аленька за ворота подалась, да наказывает своей дочке проследить за ней тихонько, выяснить, зачем та раз от разу в лес сбегает, где целыми днями пропадает.
А Аленька идёт и ничего вокруг себя не видит, невдомёк ей, что за ней по следу мачехина дочка крадётся. Пришла девушка в лес, села в чаще под деревом, горькую думу думает, слёзы утирает. Тут, откуда ни возьмись, опять горностай объявился. Сел перед Аленькой, снежным хвостом обмахнулся и человечьим голосом спрашивает:
– Здравствуй, девица-красавица, о чём плачешь?
А Аленьке до того горько, что и слова не может вымолвить. Кое-как собралась с духом и шепчет сквозь слёзы:
– Ох, горностаюшка, замуж меня хотят выдать. За барина молодого. Все рады, говорят, буду в достатке жить, нужды не знать… да в том ли счастье, когда человек он злой, жестокий. Не было мне при мачехе житья, а при нём и подавно не будет… Да что я тебе рассказываю, в такой беде даже ты мне не поможешь, друг мой верный.
Слушает Аленьку белый горностай, голову склонил, ровно задумался. Думал-думал, ничего в ответ не сказал. Но вдруг чёрными глазками сверкнул и прыг девушке на колени. Коготками за грудь уцепился, прямо в лицо смотрит и молвит:
– А ты за меня пойди, милая. Я тебя не дам в обиду.
Аленька даже сквозь слёзы рассмеялась, погладила горностая.
– Экий ты смешной, – говорит, – я девица красная, а ты зверюшка лесная. Как я за тебя замуж-то пойду? Насмешил ты меня, горностаюшка, шутки шутишь, позабавить пытаешься. Только мне не радостно…
Тут такое чудо случилось, что только в сказках и бывает. Выгнул горностай спинку белую, махнул хвостом пушистым – и прыг с колен девичьих в траву шелковую. Смотрит Аленька – и опять глазам не верит: где была зверюшка малая, сидит юноша ладный да стройный, до того пригожий, что сердце в груди зашлось. Глядит он на неё, ясных очей не сводит, у Аленьки сердечко так и ноет.
– Ну что, девица красная, солнце вешнее, – спрашивает он сызнова, – а теперь пойдёшь?
И широко улыбается, белые зубы показывает. Взглянула на него Аленька, и кровь от лица отхлынула: зубы-то у него во рту не человечьи, а длинные, острые, ровно иголки. Но не заробела девушка. Глаза опустила и отвечает тихонько:
– Пойду, пойду, Горностаюшка, как не пойти? Никому до меня дела нет, родной отец перед мачехой не заступник, ты один мне в любой беде помощник, надежа моя и опора.
Усмехнулся он:
– И то правда, – и ближе к девушке придвинулся. В волосы льняные ей пальцы запускает, локоны перебирает и говорит нежным голосом: – Ну что же, Аленька, краса ненаглядная, назвалась моей, так будь моей. Али ты слову своему не хозяйка?
Глядит девушка в очи его ясные да на зубы острые, страшные, глаз не может отвести, ни вздохнуть не смеет, ни слова вымолвить. Отвечает она тише шелеста:
– Слово моё крепко, Горностаюшка, как сказала, так тому и быть.
* * *
Между тем мачехина дочка долго по следу Аленькиному шла, но едва оказалась в лесу, потеряла сестру из виду, со следа сбилась да и заплутала. Бродила-бродила до глубокой ночи, совсем отчаялась, села под деревце, дрожит от страха и холода. Тут шум услыхала – кто-то в темноте прямо через лес к ней шагает. Обмерла мачехина дочка, притаилась тише воды, ниже травы, смотрит: незнакомец во мраке подошёл, прямо перед ней остановился, сверху вниз глядит на девушку. Дрожащими руками кое-как она фонарь запалила, посветила вперёд и видит: стоит высокий парень в меховой куртке, в горностаевой белой шапке. Говорит он ей приветливо:
– Здравствуй, девица-красавица, куда путь держишь ночью глухой, одна-одинешенька?
И в сто зубов улыбается.
* * *
Дома мачеха долго ждала, только не дождалась ни родной дочери, ни падчерицы. Смекнула она, что беда случилась, снарядилась в путь, из-под стрехи мужнино ружьё достала да зашагала прямо к лесу. Бродила-бродила, но ни следа ни нашла пропавших девушек. Хотела уж в деревню возвращаться, народ поднимать на поиски, как вдруг видит – впереди на тропе что-то белое мелькает. То там, то здесь – ровно солнечный зайчик пляшет. Что такое! Никак не разглядеть. Прицелилась мачеха из ружья, да пальнула по белому пятнышку, но попала или нет, непонятно. Пропало пятнышко из виду, мачеха взялась ружьё перезаряжать, а как заправила патрон, голову подняла, глядь – белое пятно это уж прямо перед ней, на ветке. Тут разглядела она горностая белого, как молоко – выгнул он спину, изготовился к прыжку. Не успела мачеха и ружьё поднять, как вскочил он ей прямо на шею и перегрыз горло.
* * *
Наутро проснулась Аленька в лесу на постели из мхов да трав шёлковых. Солнце сквозь листву пробивается, птички в вышине чирикают, белки ловкие с ветки на ветку перескакивают. Зевнула девушка, потянулась, и так-то ей хорошо и привольно стало на душе, хоть птицей пой. Тут видит: идёт Горностай в облике человеческом навстречу ей из чащобы с ласковой улыбкой. Глядит на него Аленька, затаив дыхание, сердце её в груди бьётся больно, тревожно – так то ей смотреть на своего суженого сладко и жутко. Вот подходит он к ней, обнимает её крепко, целует нежно, прячет во рту зубы острые, говорит слова приветливые:
– Славно ли спалось тебе, милая? Хорошо ли тебе здесь, со мной, твоим возлюбленным?
Смотрит на него Аленька, глаз не оторвать, отвечает чуть слышно:
– Хорошо мне с тобой, Горностаюшка, как отродясь ни бывало. Только беспокоюсь я за батюшку, за сестру мою да за мачеху. Станут они меня искать, в барский дом пойдут за помощью. А там барин молодой соберёт ватагу охотничью, гончих собак спустят по следу нашему, и не будет нам с тобой покоя.
Рассмеялся Горностай, взял Аленьку за руку.
– Пойдем со мной, – говорит.
Пошли они полянами да перелесками, шли-шли и остановились у огромной раскидистой ели. Горностай развёл лапы еловые, и Аленька обмерла от ужаса. Лежат под елкой её мачеха с сестрицей, горла перегрызены, руки-ноги объедены, одежда от крови почернела. Только лица и целы, смотрят в небо незрячими глазами.
У Аленьки в голове помутилось, зажала она рот рукой, зажмурилась, не знает, как быть, что делать – страшно ей до одури. Поздно смекнула она, кто чудовище. Глянула девушка глазами безумными на своего наречённого – зверя дикого, бросилась бежать от него прочь, дороги не разбирая. Только он догнал её быстро, схватил цепко – не вырваться. Крепко к себе прижал и шепчет, зубы-иголки острее острого во рту сверкают:
– Что ж ты бежишь от меня, моя милая, что испугалась? Никому я тебя не дам в обиду, покуда ты со мной.
* * *
Так и сгинула дочка краснодеревщика, больше никто о ней не слыхал. Отец её после недолго пожил – потеряв всю семью в одночасье, от тоски слёг да скоро душу богу отдал. А про лес на холме с той поры пошла дурная слава, нет-нет – пойдёт кто в чащу, да так и сгинет без вести. Барин молодой, конечно, долго успокоиться не мог, снаряжал охотников, отправлял на поиски, да только всё без толку, ничего они не нашли. Наконец сам возглавил поиски, лично выехал с отрядом в лес. Тут уж наконец и его беда настигла. Отбился он в чащобе от спутников – да так и пропал без следа. Лошадь, правда, нашли потом – лежала она в канаве со сломанной ногой. Пристрелить пришлось, чтоб не мучилась.
Кто-то после клялся-божился, что видал на опушке леса не одного белого горностая, а сразу двух, но как по мне – бредни это всё. Чего только не соврёт человек за кружкой мёда, лишь бы собрать вокруг побольше ротозеев, готовых сказки слушать.
Елена Лойко
Скитания Бессонницы
Бессонница жила на перекрёстке яви и сна, в землянке с покосившимися стенами и поросшей мхом крышей, – Микли поправила на носу очки, хотя они ей были без надобности, ведь хозяйка исчезающего замка сочиняла историю на ходу. За окном лил весенний дождь, а на маленькой кухоньке было тепло и уютно. Суетились белки: разливали по кружкам чай, таскали из буфета печенье и раскладывали его по тарелкам.
С того дня, как Мари познакомилась с Микли, она приходила к ней в любую свободную минуту. Исчезающий замок появлялся в разных местах города – стоило только начать искать. Вот и сейчас улицы за окном периодически менялись. Но прохожие шли мимо, не замечая появления загадочного дома с башенками: взрослые такие ненаблюдательные. Некоторые чудеса доступны только детям.
– Ты никогда не задумывалась, Мари, о том, в каких странных существ верят люди? – спросила Микли. – Они поклоняются Дождю и Солнцу, слагают песни о Весне и о лютом Боге Мороза. Они верят в лесных духов и призраков, в чертей и домовых, и даже в долговязую, укутанную в чёрный саван Смерть. Но ни разу ещё ни один не поверил в Бессонницу.
…А ведь она когда-то была человеком. И ты почувствуешь это, если встретишься с ней взглядом, если послушаешь её молчание. Как любой человек, Бессонница нуждается в тепле, ласке и заботе. Как любой человек, она хочет найти друзей. И каждый вечер, когда сумерки опускаются на мир и становится тоскливо, Бессонница, устав от одиночества, покидает свою землянку и пускается в путь. Годы не пощадили её, и хоть прям её стан, ноги движутся медленно, а лицо, гладкое и отрешённое, застыло, словно каменная маска. Но за этой маской, в глубине, живёт упрямая надежда победить в схватке с несправедливым миром.
…Бессонница идёт к человечьему жилью. "Двум одиночкам проще понять друг друга", – думает она, и отправляется к стоящим в стороне избушкам, к запрятавшимся в лесной чаще домишкам. Заходит в жилище, скрипя половицами, встаёт у изголовья, вглядывается в лицо незнакомца. "Нужно что-то сказать ему, – думает она. – Сказать, что я здесь, что я с ним, что он не одинок". Но окаменевшее лицо неспособно двигаться, глаза пусты, а взгляд тяжёл. Незнакомец ворочается в постели, вскакивает, скитается по дому, смотрит в окно, зажигает лучину. Бессонница ходит следом, пол поскрипывает под её ногами, а хозяин хает гостью и гонит.
…И Бессонница уходит. "Мы не знали, о чём говорить, потому что он одинок и я одинока. Нужно найти того, кто сможет со мной заговорить сам". Она идёт заросшими тропками к деревенькам, приходит к влюблённым и потерявшим родных, встаёт у кроватей матерей, чьи сыновья ушли на поле битвы. "Им есть о чём говорить, а я умею слушать", – думает Бессонница. Но с ней не разговаривают. Её не замечают.
…Уставшая, замученная, она вновь пускается в путь. Она идёт по лесу, забирается в норы к зайцам, в берлоги к медведям – но звери покидают свои жилища, не желая разговаривать с нарушительницей покоя.
…И тёмный, высокий силуэт Бессонницы вновь направляется к посёлкам, городам. Её видят то тут, то там. Она везде внушает беспокойство и тоску, и нигде не находит понимания.
– Её нельзя спасти? – спросила девочка.
– Она наказана, – ответила Микли, подливая гостье чая.
– За что?
– Когда-то Бессонница была прекрасной, но очень гордой женщиной. У неё не было друзей. Одни люди казались ей слишком некрасивыми, другие – бедными, а третьи – глупыми. Она восхищалась лишь принцами да королями, но те оставались к ней равнодушны. Как-то раз отвергнутый поклонник спросил Бессонницу, почему она так жестока. И женщина, презрительно поджав губы, сказала, что видит людей насквозь и ценит лишь тех, кто чего-то стоит. На её беду, эти слова услышал один из богов.
– Какой? – спросила Мари.
– Бог-шутник, бог воров и мошенников. Его заинтересовали слова женщины, и он решил их проверить. Потому он принял вид старушки, немощной и слепой, и пошёл к дому Бессонницы просить милостыню. Но женщина сказала, что не дело всяким бродяжкам ошиваться у её порога, и если ещё увидит – то прикажет плетьми высечь. Бог ушёл, и явился вновь – в облике маленького ребёнка, худого и голодного. Когда Бессонница садилась в карету, чтобы ехать ко двору, он подошёл и попросил хлеба. Женщина приказала слуге прогнать негодника и намять ему бока. Но слуга оказался добрее Бессонницы, и накормил дитя.
"Неужели ничто не тронет её сердце?" – подумал бог. И принял облик котёнка. Он бросился под ноги Бессоннице, когда та шла во дворец, – но женщина лишь отшвырнула животное носком сапога.
– И бог наказал её за это? – спросила Мари.
– Нет, он пришёл к ней ещё раз – в облике принца. И женщина радушно его приняла. "Ты говорила, – произнёс бог, – что видишь людей насквозь. Но я – старушка, которую ты прогнала, ребёнок, которому не дала хлеба, котёнок, которого отшвырнула. Я тот же. Но ты приняла меня только сейчас". Бессонница разозлилась и вместо извинений накричала на гостя. "Тебе нужно подумать над своим поведением, – ответил ей бог. – Отныне ты будешь одинока, и каждый будет сторониться тебя. Ты не сможешь забыться даже во сне – потому что я лишу тебя сна".
…Так Бессонница обрела бессмертие. Но это бессмертие наполнено лишь печалью и одиночеством. Сейчас она приходит и к нищим, и к старым, и к немощным. Она приходит ко всем – но никому не нужна.
– И что, проклятие нельзя снять? – спросила девочка.
– Может быть, можно. Может быть, нет. Ведь мы даже не знаем, раскаялась ли Бессонница. Да и как нам это узнать?
Когда Мари уходила, белки заботливо совали ей в карманы печенье и махали на прощанье лапками. Замок выпустил девочку всего в квартале от дома и сразу же исчез. Мимо шли люди, занятые своими мыслями. Они не заметили ни странного замка, ни вышедшего из него ребёнка.
Когда на дом опустилась ночь и родители уснули, Мари выскользнула из-под одеяла и босыми ногами прошлёпала мимо родительской спальни по коридору. Отец с матерью тихо посапывали, заоконные фонари бросали на дощатый пол дрожащие блики света. На цыпочках девочка поднялась на чердак. Повинуясь странному чувству, Мари обернулась, вгляделась в темноту, где, как ей казалось, виднелся высокий, тонкий силуэт, и произнесла:
– Я верю, что люди меняются, Бессонница. Давай дружить?