Мы шли рядом с Эльжбетой, она схватила меня за руку и крепко стиснула. Толстый, шедший на полшага впереди, как раз обернулся и заметил. Смерил ее долгим взглядом, но Эльжбета не отняла руки. Он покивал в ответ.
- Да уж чего там… Вижу… - пробурчал он. - Еще как вижу! - И непонятно почему вспылил. - Да отвяжитесь вы от меня, пожалуйста! Развлекайтесь одни, привет!
Когда я вернулся домой, свет на кухне был погашен. Сквозь приоткрытую дверь я увидел отца, сидевшего в комнате за столом. Я не поверил собственным глазам: он чинил… электрическую плитку! В самый разгар лета! Я расхохотался.
- Юрек? Я и не слышал, как ты вошел. Чего ты так веселишься? Я согрел себе чаю и со стаканом в руке сел в комнате за стол.
- Спрашиваю, чего веселишься? - повторил отец. - Приготовь и мне чаю, только, знаешь, покрепче. И садись, я хотел с тобой поговорить…
Когда я поставил перед ним стакан с очень крепким, почти черным чаем, какой он пил, и сел рядом, отец сказал:
- Что-то последнее время ты целыми днями пропадаешь. Лепишевская сказала…
- Что она может знать? - прервал я отца на полуслове. Терпеть не могу эту бабу. Вечно торчит в окошке и глазеет во двор, а потом наговаривает на соседей. - И ты веришь этой сплетнице? Она же про всех говорит одни только гадости!
- Какая муха тебя укусила? - удивился отец. - Конечно, сплетница. Но если она говорит, что ты за весь день ни разу не приходишь домой поесть, то у меня нет причины ей не верить…
Вот оно в чем дело! Я успокоился. А я-то думал, Лепишевская успела что-то уже наболтать… ну, скажем, про Эльжбету.
- Я не приходил домой, но мы брали… я брал с собой хлеба на пруд. Впрочем, в такую жарищу и есть-то неохота, - проворчал я в ответ.
- Есть неохота, и целыми днями занят, но настроение отличное, да? Давно уже я не видел тебя таким веселым, - продолжал не спеша отец. Но говорил это, казалось, скорей самому себе, потому что, но дождавшись ответа, отставил стакан и вновь принялся за плитку.
- А что тут особенного? - спросил я.
- Особенного? Ничего особенного! - ответил отец и глянул на меня, щуря глаза, будто вот-вот рассмеется. Впрочем, он был серьезен, и я не мог понять, что все это значит и к чему отец клонит. А может, это он просто так?..
Глава 8
Я решил не упускать возможности. Давно мне хотелось спросить его об этом, да все не подворачивался случай. С того самого дня, как отец застал нас с Эльжбетой в парке, этот вопрос не давал мне покоя. И я было уже открыл рот, но произошло неожиданное: отец улыбнулся, встал, подошел ко мне, похлопал по плечу.
- Ой, Юрек, Юрек… Ты уже не младенец. Я и не заметил, как ты вырос. Но не умеешь еще с собственным отцом разговаривать о себе самом, правильно? Ну, скажи: не умеешь?
Я поднял голову и взглянул на отца. Я так хорошо изучил его лицо, что мог бы, казалось, нарисовать по памяти каждую морщинку около глаз… Но теперь я увидел именно в этих глазах что-то совсем новое, чего раньше не замечал, а может, был не в состоянии заметить? Я не мог дать этому названия, да и не пытался. Но почувствовал, что на меня находит странное спокойствие и вместе с тем какая-то грусть… Не знаю…
Стыдно признаться, кажется, вот-вот расплачусь. И я понял: нет на свете такой вещи, о которой я не мог бы сказать сейчас отцу, нет мысли, которую хотелось бы от него скрыть. Я почувствовал себя так, как чувствовал себя еще совсем маленьким мальчиком… Давно это было!
Он по-прежнему улыбался. Может, догадывался, о чем я думаю? Может, ожидал, что я что-то скажу? А может, улыбался по другой причине, улыбался собственным мыслям? Отец снова уселся за стол.
- Я никогда тебя ни о чем не выспрашиваю. Договоримся, что ты сам ко мне придешь первым. С тем, что у тебя наболело…
Он отодвинул разобранную на части электрическую плитку, закурил и спокойно, как ни в чем не бывало, принялся читать газету.
А я задумался над тем, что он сказал. Было в этом что-то очень серьезное. Наверно, он сам придавал своим словам большое значение. А может, мне только показалось, что это так важно? Нет, нет. Да и откуда такая мысль? Точно мне самому не верится, что он видит во мне уже не ребенка, а взрослого человека.
И вдруг на ум пришла Эльжбета. "Пришла на ум" - сказано неверно, я ни на минуту не забывал о ней. Просто я вспомнил о вопросе, который собирался задать отцу. Как раз подходящий момент. Стоит сказать несколько слов, и все будет позади.
- Слушай, я хотел тебя кой о чем спросить… Тогда в парке, помнишь, ты встретил меня с этой девочкой… с Эльжбетой. Я сейчас каждый день с ней встречаюсь… Мы ходим с ней на пруд или ездим куда-нибудь. Она… то есть… я хочу тебя спросить, ты не сердишься на меня за это? Знаешь, так, вообще…
- Так, вообще, говоришь? Тогда я задам тебе "так, вообще" один вопрос, - сказал отец, не отрываясь от газеты. - Есть за что на тебя сердиться? Как ты считаешь? Ведь тебе лучше знать.
Я ответил с такой решительностью, что сам себе подивился:
- Нет! Тебе не за что на меня сердиться!
- Ну так что же? Вот тебе ответ на собственный вопрос. - И отец сложил газету. - Может, хватит на сегодня, Юрек, а? Пойдем-ка слать… Ага, еще одно: завтра я на весь день уезжаю в Катовицы, не забудь пообедать! И собери, пожалуйста, эту паршивую плитку.
- Ладно! Завтра после обеда соберу! - сказал я весело. - Могу еще дров на ползимы нарубить и вообще подмести всю квартиру!
На сердце у меня было так легко, что я с тем же пылом мог бы сейчас согласиться отремонтировать паровоз, не то что электроплитку. Я мгновенно разделся и бросился в постель. Я наблюдал, как отец ходит еще взад и вперед по комнате, и вдруг решил, что должен, во что бы то ни стало должен сказать ему, о чем я думаю в эту минуту… Знаешь, я тебе скажу, вообще-то ты замечательный! Честное слово!
Отец рассмеялся.
- Да? Ну тогда вставай сию минуту вообще с постели и умойся вообще на ночь! И перестань с этими своими "вообще"!
Проснулся я поздно. Легко было вчера сказать: соберу плитку. С этими железками пришлось биться чуть ли не полдня! С одного боку сунешь - с другого выскочит. А когда почти все уже собрал и можно было пробовать, работает ли, зацепился ногой за шнур и плитка грохнула на пол. Спираль с одной стороны снова выскочила, и пришлось начинать все сначала. Не знаю, где это отец выискал такую спираль! Пружинила так, что в матрасы вставлять - не в электрическую плитку.
Конечно, с самого начала я спешил и думал о других вещах. Об Эльжбете, конечно. Еще утром за завтраком я решил, что расскажу ей подробно о нашем разговоре с отцом. Пусть знает, Какой у меня отец. И еще скажу ей то, чего не сказал вчера. Не буду стоять как пень. Да и почему бы не сказать? Чего страшного?..
Когда плитка была в конце концов готова, часы пробили двенадцать. Я зажарил себе поскорей яичницу, чтоб можно было потом с чистой совестью сказать отцу, что пообедал. Подметать в квартире не стал. Я думаю, отец сам понял, что это шутка. И схватил велосипед.
"Она, конечно, уже не меньше двух раз искупалась! Вот, наверно, дивится, что опаздываю… - думал я по дороге. - А может, Толстый тоже там?" Я нажимал изо всех сил на педали и через какие-нибудь три минуты был у пруда, на "английском" берегу. Там купалось несколько человек. Какая-то девушка с парнем каталась на байдарке, но Эльжбеты не было.
Я объехал вокруг пруда. "Может, она около обрыва, со стороны парка?" - подумал я, осматривая все вокруг. Я вел велосипед по берегу, колеса врезались в песок, но я не обращал на это внимания. Эльжбеты по-прежнему нигде не было.
Вдруг кто-то схватил сзади за велосипед, Я повернулся, как на пружинах, - это был маленький Ясь Зимек в длинных мокрых трусах, облепленных песком, он вцепился в заднее крыло. И смеялся. В первый момент я хотел было прикрикнуть на малыша, но потом мне пришло в голову, что сейчас это единственный знакомый человек здесь, на пляже. Он видел меня как-то с Эльжбетой, значит, может ее узнать. Уж наверняка она была здесь, как обычно, в десять часов…
- Ясь, пусти… Послушай-ка! Не видал ты сегодня такой девушки… Мы и раньше вместе ходили, ты еще нас дразнил, помнишь?
- Не помню! - сказал Ясь. - Ты меня прокатишь?
- Прокачу, только скажи: была тут девушка?
- Твоя невеста?
- Ладно, пусть невеста. Была или нет?
- Была! - выпалил Ясь. - Была… Нет, постой… Не была. Знаешь, у меня есть кролик! Но он сдох.
Разговаривай с таким! Была - не была! И еще у него есть кролик, который сдох. Я рассердился и дернул велосипед. Поднял его на плечо и стал карабкаться вверх по склону.
В парке чуть ли не под первым же деревом наткнулся на Толстого, который спал в тенечке. Я тронул его, потряс… Толстый лениво перевернулся на другой бок, заспанный и злой.
- Чего орешь? - спросил он, сердясь, - Ведь я не сплю, я слышу все, что ты мне говоришь!
Я ничего еще не сказал, болван! Что ты мог слышать?! Тогда зачем трясешь, если ничего не сказал? Отцепись, дай. - И он хотел было еще раз перевернуться, но я схватил его за плечо.
- Толстый! Проснись! Говори: была тут Эльжбета?
- Что "Эльжбета"?..
Но постепенно Толстый пришел в себя и, уже проснувшись, сказал:
- Может быть, это я виноват, что ты потерял Эльжбету? Кто должен знать, где она: я или ты?
- Не валяй дурака… Она должна быть где-то здесь, а ее нету!
- Может, она дома. Ты проверил?
- С ума сошел? У Малецких ее искать?
- Почему бы нет? Ты что, никогда там не был? Какой застенчивый! - Толстый изобразил на лице иронию и покачал головой: - Болеслав Стыдливый, да и только!
Я не стал отвечать. Я глядел на Толстого в растерянности, взволнованный, не зная, что делать.
- Слушай, а может, она заболела? - сказал, помолчав, Толстый, теперь уже всерьез. - А? Ты не подумал об этом? У меня тоже ухо болит после вчерашнего купанья. Может, она простудилась?
Я и не подумал, что она могла заболеть. Верно. Совершенно верно.
Ну а если она не больна и все-таки не пришла? Может, поругалась с теткой? Вчера позже обычного я проводил ее домой. Может, Збышек наябедничал?
- Толстый! Пошли туда вместе, а? - попросил я. - Знаешь, как-то неудобно идти одному после этой драки со Збышеком. Пойдешь?
- Черт с тобой! - буркнул Толстый и стал подниматься. - Вот не знаю только, когда высплюсь…
Мы шли через парк напрямик - кто у нас ходит по дорожкам? Парк был старый, запущенный, трава выше колена, стебли наматывались на спицы колес. Толстый цедил сквозь зубы, как бы с трудом:
- Сегодня ночью старик снова пришел под мухой и шуровал до трех! Жить, говорю тебе, неохота!
- Да… невесело… А может, стоит позвать как-нибудь милиционера, если очень уж разойдется? - сказал я. - Может, припугнуть его или как?
Толстый остановился.
- Что ж ты, дурак, что ли? - сказал он с возмущением. - К родному отцу вызвать милицию?
- Если выхода нет…
Мы пересекли одну аллейку, другую.
- Понимаешь, - заговорил снова Толстый, - он, собственно, и скандалов-то не устраивает. Мы с матерью с ним справляемся. Он просто шумит… Ну, представляешь себе, когда отец шумит?
- Нет! Не представляю… Мой никогда не шумит.
- Конечно… - вздохнув, сказал Толстый. - У тебя отец как отец! Мы шли мимо грота с водопадом. Здесь-то мы и собирались начать поиски сокровищ.
Это была искусственная пещера, устроенная из камней на склоне небольшого холма. По камням текла вода. А возле того места, где было отверстие, ведущее в пещеру, образовалось что-то вроде маленького водопада. Раньше здесь был, по-видимому, фонтанчик, вода била тогда на каменной вершинке грота и стекала в бассейн. Но все переменилось, думаю, давным-давно, потому что бассейн превратился в поросшее ряской болотце, а фонтан - в водопад.
- Интересно, в самом ли деле грот соединяется подземным ходом с нашим замком? - сказал Толстый и остановился. - Помнишь, два года назад провалилась земля на рыночной площади, в скверике? Тогда говорили, там подземный ход из замка.
- Какой тебе подземный ход! Отец мне рассказывал: на рыночной площади стояла когда-то ратуша, ее взорвали немцы. А потом рухнул, кажется, свод в старом подвале, вот тебе и яма. Пошли! Не морочь голову! - потянул я Толстого. Но тот не двинулся. Пришлось и мне остановиться.
Откровенно говоря, к этому гроту с так называемым водопадом нас всегда тянуло. Да и не только нас - все мальчишки устраивали сюда экспедиции. О гроте ходили самые невероятные слухи, наверное, потому, что не было толком известно, кто его соорудил, когда и зачем. Приятно, если у тебя под боком что-то таинственное, особенно в маленьком городке. И потому о гроте возникали легенды. Во время оккупации рассказывали, что там сходятся партизаны. Сразу после войны поползли слухи, будто в гроте прячется гестаповец. А потом вампир, поскольку в ту пору в Шленске была мода на вампиров. А когда по всей Польше пошла мода на чудеса, старухи ставили перед гротом свечи и клялись, что им объявляется великомученик, только еще не ясно, какой, поскольку не видно пока головы. Лепишевская, например, до сих пор, проходя мимо грота, на всякий случай крестится.
- Ну что ты уставился? Маленький, что ли?.. - начал сердиться я. - Пошли, стоит ли терять время?
Но Толстый, чуть склонив голову, прислушивался…
- Погоди… Давай заглянем. Там что-то шевелится!
И он стал быстро снимать кеды. Я с пренебрежением засмеялся, но в гроте и в самом деле что-то заерзало.
- Толстый! Это сокровища переворачиваются с боку на бок, ждут, когда ты за ними спустишься. Поумнеешь ты когда-нибудь или нет? Это, наверно, крыса!
В гроте посыпались камни.
- Только не крыса, ладно?!.. - донеслось вдруг оттуда, и в отверстии показался Збышек Малецкий. Он выкарабкался в конце концов наружу - дыра была не очень большая, - прошел под водопадом и стал посреди болотца.
Збышек был весь в грязи и держал в одной руке фонарик, а в другой веревку. Физиономия немного растерянная, наверное, мы застали его врасплох. Он не ожидал встретить нас в этом месте, да и мы его, впрочем, тоже.
Толстый пробурчал;
- Гляди в оба, Юрек, не прозевай… Сейчас, наверно, вылезет и твое сокровище. Видишь, у меня нюх, не зря я тут остановился…
- Какое еще сокровище?
- Не прикидывайся, Болеслав Стыдливый! Сперва теряешь, а потом не желаешь признать. Кто ж там в гроте вместе со Збышеком? Король Локетек?
Странное дело, я тоже был уверен, что из грота покажется сейчас Эльжбета. Едва я увидел Збышека, как эта мысль пришла мне Б голову. Я только притворился, что не понимаю. Теперь ясно: мы с Толстым отказались искать сокровища и Збышек подговорил Эльжбету. Одному-то было, наверное, страшно. Вот почему она не появилась у пруда!
Из грота долетел стук упавшего камешка. Но никто не вылезал наружу. Збышек подошел и сказал:
- Сокровища… Ничего там нет, один мусор. Знаете… Знаешь, Толстый - поправился он, - есть там еще, правда, такой маленький то ли подвальчик, то ли дыра метра два на три… Неизвестно, зачем выкопали… Но подземного хода не видно. Я нетерпеливо его прервал:
- Ты! А где она?
- Дыра?..
- Какая тебе дыра! Я спрашиваю, где Эльжбета?
- Эльжбета? Нет ее… А что?
Он злорадно ухмыльнулся и добавил вроде бы просто так:
- Здесь ее уже нету. Сегодня утром уехала домой. В Варшаву… Я не слышал, что говорил еще Збышек; все равно обращался он не ко мне, а к Толстому. Не выпуская из рук велосипеда, я сделал три-четыре шага в сторону и сел на скамейку. Может, странно, но в тот момент я ни о чем не думал. Иногда это бывает: глаза открыты, пристально смотришь, но видишь только отдельные, не связанные друг с другом и ничего не значащие пустяки. "Воробей скачет по дорожке… ветка колышется… сейчас вон то облачко закроет солнце… из скамейки торчат гвозди…" Отмечаешь все это про себя, но тебе неинтересно, не думаешь об этом.
- Пошли, Толстый! - сказал я наконец, когда он распрощался со Збышеком и остановился у скамейки.
Но Толстый молча уселся рядом со мной и принялся смотреть все на того же воробья, который только что скакал по дорожке, а теперь с ожесточением склевывал что-то на другом конце скамейки.
- Можно и идти. Только куда? - спросил он.
Лишь в эту минуту, только сейчас, когда я понял смысл вопроса, до меня дошло, что Эльжбета уехала. Ну, да… В самом деле, нам никуда не надо идти. Нам некуда торопиться. Я больше не ищу Эльжбету, не волнуюсь из-за того, что она не пришла на пруд, не думаю, чем она занимается… Она уехала сегодня утром, и сейчас она где-то там, в другом городе, в другом месте, которое я даже не в силах себе представить, и делает там что-то такое, о чем я никогда не узнаю. Эльжбеты просто-напросто нету…
- Зацепило, а? Только не говори, Юрек, что не зацепило. Я ведь вижу, что зацепило! - подал голос Толстый.
Не хотелось говорить ни "да" ни "нет", не хотелось говорить вообще. Хотелось только сидеть на скамейке, ведь я уже никуда не спешил, меня никто не ждал.
Толстый не сказал больше ни слова. А когда мы вышли из парка, проводил до самого дома, хоть я не просил его об этом.
Глава 9
Отца не было дома. Это хорошо. Мне не хотелось, чтоб он по моему виду догадался, что у меня что-то случилось. Может, я расскажу ему когда-нибудь об этом, но только не сейчас. Впрочем что рассказывать? Никто мне не может помочь, ни отец, никто на свете.
Да я и вообще не знаю, можно ли такое рассказать. Что, собственно, произошло? Девочка, которая была здесь на каникулах, уехала вдруг домой. Так покажется каждому со стороны. И только для меня это не просто девочка. Теперь я знал это точно.
Вечер еще не наступил, но у меня не было желания выходить из дому. Даже на чердак, к голубям, не хотелось сегодня идти. Я бродил взад и вперед по квартире, брал то одну книгу, то другую. Но меня не волновала судьба их героев. До этих людей мне не было сейчас никакого дела, они двигались по страницам книги, как тени, рассуждали друг с другом о какой-то ничего не значащей ерунде. Было душно, я почувствовал усталость. Бросился на постель и постарался ни о чем не думать, но у меня это не получалось. Больше всего угнетала мысль, что я бессилен, что ничего мне не сделать, ничего от меня не зависит… Но я был уже, кажется, спокоен, не было в горле той проклятой судороги, с которой там в парке, около грота, я никак не мог справиться.
Долго, наверно, я лежал так, глядя в окно на дерево, на котором не шевелился ни один листик… Перед глазами стояла Эльжбета: то у пруда, то на нашем участке, то во дворе за кинотеатром, когда мы мылись у колодца, то на ярмарке, когда она хохотала у лотков, то на велосипеде, когда сказала, что я ей очень нравлюсь. Она казалась мне такой красивой, как никогда прежде. И не только красивой. Но еще и близкой…
Думал я и об отце. В голову лез вопрос: понял ли бы он меня? Было ли и у него когда-нибудь такое же огорчение, как сейчас у меня? И еще, какой он был много лет назад, когда ему было, как мне, четырнадцать? А я… Каким буду я, скажем, через десять лет, через двадцать? Что я буду думать тогда? С кем я буду и где?
И снова явилась передо мной Эльжбета, я слышал ее голос, видел улыбку, там, у пруда, когда она спросила, как я назвал бы шахту. Стало совсем душно, наверно, собиралась гроза. Сортировочная гудела неустанно, однообразно…