- Мотюша, не вздумай говорить такие слова. И Капа пусть учится говорить правильно. А я уже старая, мне переучиваться поздно.
И хотя проговорила она это строгим голосом, глаза её хитро улыбались. И Матвею подумалось: нет, умеет она говорить правильно, а просто дразнит прадеда, потому что она самая настоящая озорница.
Пришли к палатке. Там стояла очередь: разные тётки, две девчонки и мальчишки на трёхколёсных велосипедах тоже сидели в очереди. На рулях висели бидоны. Сперва стоять было скучно. Прабабушка попросила одну тётку подвинуться, пошарила палкой в траве, и у самой палатки показал шляпу подосиновик. Вся очередь удивилась, какие бывают чудеса: уж если человек - грибник, так к нему грибы сами навстречу вылезают.
Матвею нравилось, что прабабушку хвалят.
Потом тётки разговаривали про клубнику: пора в землю подсыпать жирного перегноя - его целые залежи за лесом у речушки, - а потом надо сажать усы.
"Какие усы? - удивился Матвей. - Может, бороды тоже нужно сажать?" Хорошо, что вслух не сказал. Ещё послушал, и оказалось, что усы - это молодые отростки, они длинные, во все стороны тянутся от старых кустов, их надо срезать и рассаживать. Одна тётка спросила другую:
- А вы слышали ночью выстрел в лесу?
Другая ответила:
- Какой тут может быть выстрел? Почудилось вам.
Потом мальчишка повесил бидон с молоком мимо руля, ни на что, прямо на воздух, и всё молоко разлил. Он ревел, а прабабушка поскорей дала продавщице денег, и ему налили другое молоко. Больше ничего интересного не случалось, стоять стало скучно. Прабабушка взяла у Матвея бидон и сказала:
- Не стой столбом, Мотенька, подвигайся. Только далеко не уходи.
Матвей пошёл двигаться. Сперва - малыми кругами вокруг палатки, потом - пошире. Стал ходить возле разных заборов - голубых, жёлтых, зелёных, - поглядывать, что там делается на участках возле дач? На дорожке девушка и парень играли в бадминтон. Волан перелетел через забор, не к Матвею, а за угол, на улицу. Матвей побежал туда, перебросил волан обратно, ему сказали спасибо. Подальше за калиткой дяденька копался в моторе "Москвича". Матвей постоял, посмотрел, что там внутри. Но дяденька сказал:
- Иди, иди, мальчик.
Матвей пошёл. Уже палатка и очередь скрылись за углом, когда Матвей остановился ещё у одних ворот. За ними на участке копошились вокруг миски жёлтые, пушистые утята. На воротах надпись: "Злая собака!", нарисована собачья морда с раскрытой пастью, но никто на Матвея не залаял. В миске у утят уже было пусто, а они всё лезли в неё, карабкались, толкались и пищали: крякать они ещё не умели. Никакой утки не было рядом с ними.
- Утя-утя-утя, - тихонько позвал Матвей, только для того, чтобы они повернули головы, поглядели в его сторону. Больше ни для чего.
А они всё не глядели, толкались и лезли друг на дружку.
Он достал из кармана печенье, сунул руку в ворота и покрошил крошки на землю. Что началось! Все утята, переваливаясь, побежали сюда и в один миг всё склевали. И стали высовывать плоские, широкие клювы сквозь ворота на улицу и пищать.
- Всё, - сказал им Матвей. - Больше нет. До свидания.
Но едва он двинулся от ворот, как утята сквозь щели между досками стали вываливаться на улицу и заковыляли вперевалку за ним. Он остановился. Они лезли к нему на кеды, щекотали и поклёвывали ему ноги, они не отходили от него, словно он был мамой-уткой.
- Да идите вы домой, - уговаривал он, ловил их, всаживал обратно в ворота, но они опять выскакивали на улицу.
Матвей испугался, что сейчас выйдет хозяйка и станет его ругать. И он начал пятиться от них, сперва тихо, а потом быстрее, успел завернуть за угол и - зашагал. Ничего, что это была другая улица, Сосновая, он её хорошо знал: если повернуть с неё налево - коротким путём выйдешь на свою улицу Зелёную, а если направо и ещё раз направо - опять придёшь к палатке. Он и решил идти к палатке. Шагал и был занят делом: учился свистеть через дырку меж зубов, там, где молочный зуб выпал, а коренной что-то задержался и ещё не вырос. Прадед рассказывал, что, когда он был маленький, он тоже через такую дырку свистел.
У Матвея уже почти стало получаться, как вдруг он услышал, сзади его кто-то передразнивает, тоненько и часто. Он живо оглянулся и…
Торопясь, топорща крохотные крылышки, переваливаясь с боку на бок, все утята бежали за ним, попискивая. Они бежали один за одним, гуськом, и Матвей мельком подумал: "Про них надо говорить - утьком, ведь они же утята". Но думать об этом было некогда, нужно было скорей решать - что делать? Возвращаться с утятами к их воротам? Вот как раз и попадёшься хозяйке, она тебя ещё отлупит - зачем увёл? Вести их к палатке - направо и опять направо - а что там скажет прабабушка? И вся очередь? Может быть, домой? Нельзя домой, вдруг Вельзевул их заклюёт, Гамбринус перепугает…
Мысли скакали в голове, обгоняя друг дружку, а Матвей меж тем всё шёл и шёл, и утята, ковыляя, неслись за ним.
Бедные малыши! Они совсем с ног сбились, устали бежать по пыльной дороге. Им бы сейчас искупаться, им бы в воду…
В воду! Счастливая мысль взбудоражила Матвея. Конечно, отнести их, чтоб искупались в свежей, прохладной водице, чтоб отдохнули. Это дело самое первое, самое важное!
И так сильно захотелось Матвею, чтобы утята поплавали, что он решился. Он хорошо знал, где есть для них подходящая вода!
Он свернул не к палатке, а самым коротким путём - на свою улицу Зелёную. По дороге из-под чужих калиток на него и на утят лаяли разные собаки, а в одном месте девочки крикнули через забор:
- Гляди, гляди, утята, утята!..
Больше им никто не встретился в этот жаркий полуденный час, и все утята пришли вслед за Матвеем к зелёному длинному забору, к тому самому дальнему, самому тихому в детском саду месту, где рабочие построили для ребят бассейн. Ни одна группа в нём ещё ни разу не купалась, что-то ещё было не готово, но Матвей уже видел - в нём стоит позавчерашняя дождевая вода. Калитка, через которую ходили рабочие, теперь была забита, но по ней можно было человеку небольшого размера пролезть на животе. Матвей прополз; и, пока он полз, утята пищали ему в уши и клевали его в шею, а потом он встал, и они вместе пришли к бассейну.
Да, там стояла вода, на ней плавали сосновые иголки и берёзовый листок. Вокруг людей не было, и пока они не пришли, Матвей поскорей влез в воду прямо в кедах, позвал "утя-утя-утя", и все утята бесстрашно повалились к нему в воду с бортика, смешно растопыривая крохотные крылышки, и сразу стали плавать, хотя их никто не учил. Ах, как они прекрасно плавали! Как им тут было хорошо после пыльной дороги! Матвей смотрел на них, смеялся и радовался.
- Мальчик Матвей, а ты открути откручку, вода нальётся! - раздался с суши знакомый голосок.
Капа, опять Капа стояла тут, опять она удрала из группы, и за ней уже бежала взволнованная воспитательница.
- Капочка! - звала она. - Капа!.. - и увидала Матвея и утят. - Позовите заведующую! Позовите поскорей Нину Сергеевну! - закричала она.
По дорожке сюда, к бассейну, уже бежали нянечка и заведующая Нина Сергеевна, и Матвей понял, что деваться ему и утятам некуда и сейчас произойдёт что-то ужасное.
- Откуда утята? Откуда мальчик? - шумели все вокруг. - Кто пустил на территорию? Да вылезешь ты наконец или нет?..
Спасения не было. Матвей стал вылезать. В его кедах булькало, и со штанов стекали потоки воды. Он просто не знал в смятении, куда девать глаза, не знал, что отвечать на все сыпавшиеся на него вопросы. И в самом деле: чьи утята? И откуда он взялся? И кто пустил на территорию? Ну, что ответишь?.. Как объяснишь, что утята устали от пыльной длинной дороги?
И вдруг, откуда ни возьмись, рядом появилась его добрая, его дорогая, его справедливая прабабушка. Панамка её сбилась на одно ухо, в руке она держала бидон с молоком, а палку - под мышкой.
- Минуточку внимания! - сказала прабабушка командным голосом, и откуда он только у неё взялся? Все вокруг притихли, одни утята попискивали в бассейне. - Это мой мальчик. Я приношу извинения. Я его сейчас заберу и высушу, - сказала она, так нажав на слово "высушу", словно твёрдо решила превратить Матвея в сухарь.
- Мало высушить, - ответила заведующая. - Ему надо сделать строгое внушение, чтобы он не проникал на территорию нашего сада. Зря вы меня не послушали, уважаемая соседка, я ведь вам давно предлагала… - добавила она.
Матвей так и не узнал, что она давно предлагала, потому что́ прабабушка быстро ответила:
- Сделаю строгое внушение.
Милая, милая прабабушка! Матвей готов был выслушать сто её строгих внушений, только бы она спасла его отсюда.
- Пошли! - Она крепко взяла его за руку.
Матвей затормозил двумя ногами.
- А утята? - спросил он в тревоге.
Надев очки, она в удивлении разглядывала утят. Они уже накупались, и один за одним вылезали на бортик и тыкались ей в ноги.
- Где ты их взял?
- Я их не брал. Они сами вылезли из ворот и пошли за мной. Там, наверно, хозяйка их ищет.
Прабабушка посмотрела на Нину Сергеевну, заведующую.
- По утятам я его и нашла, - сказала прабабушка. - Бегаю, зову, а девочки из-за забора спрашивают: "Вы не того мальчика ищете, за которым шли тринадцать утят? Они все пошли в детский сад!" И сердце мне подсказало, что это не иначе как мой правнук…
Заведующая Нина Сергеевна покачала головой.
- Вот вам ещё один конфликт, - сказала она. - Как вы будете его разрешать, не знаю. Дам-ка я вам, пожалуй, корзинку.
Матвей собрал утят в корзинку. Они барахтались в его ладонях, тёплые, пушистые и совсем сухие, а ведь только что из бассейна. Вода с них сошла, как с гуся вода, хоть они и утята. Прабабушка велела Матвею забежать домой, переодеться в сухое. И пошли относить утят.
Хозяйка не стала Матвея с прабабушкой бранить, наоборот, она их благодарила за то, что принесли беглецов.
- Велю мужу, пусть по низу ворот доску набьёт, чтоб неслухи не вылезали, - сказала она.
- И корыто с водой поставьте, им купаться надо, - попросил Матвей.
- И верно, поставлю.
"Как все здорово обошлось", - думал Матвей, когда они с прабабушкой шли обратно домой. Но прабабушка была другого мнения. Она вздыхала сто раз подряд. И даже опиралась на палку. Матвею стало её очень жаль.
- Почему ты вздыхаешь? - спросил он. - Ну, почему?
- Ты ещё спрашиваешь? Куда тебя только не заносит? Что с тобой только не приключается?! - в отчаянии проговорила она.
- Я больше не буду, - быстро пообещал Матвей.
- Чего ты больше не будешь?
- Ничего, - сказал Матвей.
- Ты не ребёнок, - рассмеялась прабабушка. - Ты неуправляемый снаряд.
Глава 7. Родительский день
Воскресенье, воскресенье, воскресенье! Самое долгожданное из всех воскресений! Самый шумный, самый весёлый день на улице Зелёной. Потому что это - родительский день. Сегодня к ребятам приедут родители.
Не ко всем ребятам. Только к тем, которые в детском саду. К Матвею родители не приедут. У них полевой сезон. Они работают. Они вернутся только осенью, когда кончится у археологов летняя работа.
Но всё равно Матвей радуется, потому что на улице Зелёной с самого раннего утра идёт весёлая подготовка.
Повесили на заборе снаружи бюллетень с фотографиями: вот ребята занимаются зарядкой, вот собирают в лесу цветы и ягоды, вот рисуют за столами у себя в группе, вот все вместе обедают. И столбиком написано, кто на сколько граммов поправился. Это чтоб родители радовались.
На длинном заборе наклеены всякие звёзды, цветы, и флаги, и гирлянды - сразу видно всем прохожим: праздник.
Воспитательницы, и нянечки, и медсестра, и судомойка, и даже сама заведующая ходили вдоль забора и подбирали с зелёной травы каждую бумажку, каждую соринку, чтоб на улице Зелёной возле детского сада была чистота и красота.
Матвей на своей стороне тоже прибрал всё хорошо. У скамьи за бузиновым кустом и под вишнёвым деревцем срезал всю крапиву, хотя она и покусала ему руки. Подобрал окурок и конфетную бумажку, брошенные какими-то прохожими людьми, сел на скамейку и стал смотреть. Прабабушка тоже вышла за калитку в нарядной блузке.
- У нас флажков нет, зато у нас на шиповнике распустились красные цветы по второму разу, - сказал Матвей. - А на бузине уже начали краснеть ягоды. Тоже весело, да?
- Конечно, - согласилась прабабушка.
И вот приехали три автобуса. Из них вылезли улыбающиеся родители с сумками, с кулёчками, с пакетами, с фруктами, с конфетами. Все ребята, одетые в самые лучшие платья и разглаженные рубашки и штаны, встречали и обнимали своих мам и пап. Мамы и папы разбирали своих детей и уходили с ними в лес.
- Пойдём и мы с тобой туда, - сказал Матвей.
- Пусть прадед пойдёт, мне нужно обед готовить, - ответила прабабушка.
Прадед сидел в светёлке и своими длинными пальцами стучал на пишущей машинке.
- Вот закончу ещё полторы страницы, тогда пойдём, - пообещал он.
Матвей дождался прадеда, и они вместе вышли из дома. Гамбринус, обиженный, лежал под калиткой, высунув чёрный нос на улицу. Нельзя же его брать, когда в лесу много народу, ещё кто-нибудь испугается его бородатой симпатичной морды.
- Что-то белки ко мне за орехами третий день не приходят, - пожаловался прадед, закрывая калитку на вертушку.
Матвей вспомнил и удивился:
- Правда, вчера они не пили из бочки.
Поговорили и забыли и пошли дальше, праздничные, весёлые. Разве можно быть невесёлым, когда из детского сада несётся музыка и летит над лесом, когда у всех ребят сегодня праздник?
Вошли в лес - даже засмеялись: под каждым кустом - родители с ребёнком. Папы с дочками через верёвочки прыгают, мамы с сыночками из автоматов стреляют, дети родителей в плен берут, внуки на дедушках верхом ездят, бабушки в прятки играют.
А некоторые семьи сидят под деревьями и все что-то жуют, жуют, жуют… Жуют конфеты, яблоки, пьют молоко из треугольных пакетов, хрустят печеньем, ломают рогалики, угощают детей пряниками. Очень весёлая жизнь!
Матвей внимательно разглядывал всех родителей, всех дедов и бабушек.
- А почему наша Прабаша ни на каких бабушек не похожа? - спросил он вдруг у прадеда. - Почему она неправильная?
- Как так неправильная? - удивился прадед.
- Да, - подтвердил Матвей. - Даже Панков сказал, что она неправильная. Другие бабушки не курят, а наша дымит, как паровоз. И говорит слова почуднее, чем Капа.
Прадед проговорил своё "гм-гм", как всегда, когда был озадачен. Потом сказал так:
- Ну, что слова она разные придумывает и переворачивает, это она просто играет. У каждого свои игрушки.
Матвей поднял к прадеду удивлённые глаза:
- Разве взрослые и совсем старые играют?
- Да вот, как видишь. Наша Прабаша отлично знает, как надо говорить правильно. А насчёт плохой привычки курить, тут ты прав. Но очень трудно избавиться от неё человеку, который курит с молодых лет.
- А зачем привыкала? - спросил Матвей недовольно.
Прадед задумался. Он ушёл куда-то далеко в свои мысли.
Потом склонил к Матвею седую голову.
- Так уж получилось, правнучек, давно это было, в гражданскую войну. В ту пору мы и познакомились с твоей Прабашей, на Севере, под Мурманском, на одной из фронтовых дорог. Трудные это были дороги. Да какие там дороги, одни тропы. А наш отряд прорывался и вовсе без троп. Да ещё раненых на носилках тащили. Бои прошли тяжёлые, а впереди предстояли ещё тяжелей. Было это зимой, холода стояли лютые. Одеты мы, красноармейцы, в старые шинельки, и обувь разбита, и продуктов последние крохи. Походная кухня от нас отбилась, осталась где-то далеко. А без горячей пищи не согреешься. Так-то вот, правнучек…
- А что же ты о Прабаше не говоришь? - перебил Матвей.
- Сейчас и о ней скажу. В отряде у нас были все мужчины. Только одна была девушка, тоненькая, как былиночка. Твоя Прабаша. Она раненых выносила из-под огня, перевязывала их, лечила наши обмороженные ноги-руки. Скажет бойцу ласковое слово - ему вроде бы и полегче станет. Согревала она нас своими словами. А у самой от холодного ветра леденели руки, слёзы к щекам пристывали. Трудно ей было, правнучек, но она вида не показывала. Мы её звали "наша сестричка", берегли её. Как уснёт на привале, мы ватник или шинель с себя стянем и укроем её. Или камень в костре разогреем и положим ей, спящей, в ноги… Делились чем могли. А чем поделишься, когда уж и хлеба не стало. В самую ледяную стужу, когда совсем иссякли её силы, поделились красноармейцы с ней закуркой. "Курни разок, уговаривали, хоть губы обогреешь, хоть голод маленько притупится…" Вот в ту пору и приучилась курить. Так что не будем её теперь судить за это строго, нашу Прабашу, - сказал прадед.
- Не будем, - твёрдо ответил Матвей. - Пусть уж остаётся такая неправильная, всё равно она самая хорошая.
Так они шли сквозь лес и разговаривали, а потом спустились к речке, такой узкой, что у неё не было даже никакого имени. Но всё-таки в ней водились рыбёшки, и на берегу сидели мальчишки с удочками.
- Мальчик Матвей, иди к нам! - раздался тонкий голосок, и смех Алёны Ивановны, и её голос:
- Зови, зови, доченька!
С того берега - а он был в трёх шагах - махали и улыбались Капа, Алёна Ивановна и молодой мужчина с бородой. У них там горел костёрик, а над огнём на треноге висел котелок. Значит, к Капе приехал её папа, а у Алёны Ивановны выходной день, и они тут все втроём отдыхают.
По толстому бревну Матвей и прадед перебрались на тот берег.
- Мы варим уху, - объявила Капа. - Уха - это суп из рыбьих ух.
Капин папа хохотал-покатывался:
- Ну и выдумщица у меня дочь!
- Скоро, скоро научится говорить правильно, - пообещала Алёна Ивановна и тихо прибавила: - И станет нам скучно, - и засмеялась.
Матвей услышал, как Капин папа сказал прадеду:
- Кончаем сейчас ответственную стройку. Закончим, и буду ездить сюда часто. А сегодня я ненадолго. Уха сварится, пообедаем, и пойдут Алёнушка с Капой меня провожать.