Глава пятнадцатая
Знойный июль был на исходе. И вдруг внезапно повеяло холодом. По небу поползли рыхлые, как весенние сугробы, сизые тучи. Город закутался в дождь, словно в громадную занавеску. По улицам, прижимаясь к тротуарам, угрюмо, беззвучно текли грязные ручьи. На прудах, возле только что законченной лодочной пристани, мокли никому не нужные лодки. Зеленая листва липок и кленов, что росли на Садовой, внезапно запестрела яркими желтыми, оранжевыми, красными пятнами. Никогда еще Степка не видел, чтобы так рано желтели листья на деревьях.
Саня притащил в красный уголок целую охапку больших кленовых листьев и сказал, что из них можно сделать букеты. Букеты, конечно, можно было бы связать и расставить их в банках по подоконникам. Но Оля сказала, что, постояв день-другой, листья сморщатся и завянут.
- Не завянут, - возразил Саня. - Я секрет знаю.
Для пробы один букет из листьев поставили в банку. Мишка Кутырин хотел было налить туда воды, но Саня сказал, что вода не нужна.
И правда, листья простояли день, другой, третий и даже ничуть не сморщились.
- Саня, расскажи секрет, - приставали к ботанику девочки.
- Да никакого секрета нет, - ответил Саня, - Я листья горячим утюгом прогладил. Они всю зиму такие будут.
В тот же день красный уголок украсился пышными букетами из опавших кленовых листьев. Лешка склеил из картона круглые высокие стаканчики. И в красном уголке стало еще уютнее.
Таким нарядным, разукрашенным, будто к празднику, пышными султанами золотых и пунцовых листьев увидели красный уголок Слава Прокофьев, вернувшийся из пионерского лагеря, и Дора с Милой - подружки из ансамбля "До-Ми-Ля". Они только что приехали из Москвы и тотчас же, узнав об отряде, прибежали в красный уголок.
Славка здорово загорел. Еще бы! Почти целых два месяца пробыл в лагере. Но о последних днях лагерной жизни он вспоминал с неудовольствием.
- Как зарядил дождь! Ну! Холодище! Пока от корпуса до столовой дойдешь - весь мокрый…
В Москве тоже стояли холода и лили дожди. Но Дора с Милой сказали, что это пустяки. Наперебой, треща без умолку, рассказывали они о метро, о Красной площади, о широченных московских улицах, где столько автомобилей - жуть! - переходить с одной стороны на другую страшно-престрашно!..
Зато пришлось же поудивляться и поахать Славе, Доре и Миле, когда ребята принялись рассказывать им о своем отряде, о ремонте, уголке, об Андрее и Грише, о разведке во дворах… А когда Степку снова - в который уже раз! - заставили повторить историю про иностранцев - туристов, искателей клада, - Славка, Дора и Мила совсем уж вытаращили глаза.
- Вы нас тоже запишите в отряд, - щебетали девочки. - Мы тоже хотим в разведку ходить.
- И меня примите, - сказал Слава.
Вовка важно усмехнулся.
- Хо-хо! Думаете, так просто? Сперва надо какой-нибудь выдающийся поступок совершить.
- А ты что совершил? - спросил Слава.
- Я?
Вовка, должно быть, совсем уже собрался расхвастаться, но, встретив суровый взгляд Олега, смутился и сказал:
- Мы все работали. И на Ленинской дежурили… Вообще-то можно принять, - добавил он. - Вроде как кандидатами.
Так и записали в отряд новичков - кандидатами.
Рано, очень рано пришла в нынешнем году осень. И как неожиданно пришла! Восьмидесятилетний старичок Василий Михеич, жилец из соседнего дома, каждый день аккуратно заходивший в красный уголок, чтобы почитать газету, говорил, что за всю свою жизнь не помнит такой ранней осени.
Иногда, правда, выдавались и сухие солнечные дни. Они были редки, и потому в такие деньки ребята спешили отправиться куда-нибудь всем отрядом, чаще всего - к монастырю.
В один из таких дней, вернувшись во двор часов в пять, веселые и разгоряченные, они застали возле "кают-компании" Севку Гусакова.
Севка скучными глазами поглядывал на Гошкины окна и время от времени уныло свистел. Увидев ребят, он съежился и посторонился, уступая дорогу. Он молча провожал их взглядом и вдруг окликнул:
- Лешка!
Хворин обернулся. Остановились и замолчали все ребята.
- Поди-ка, Леш! - позвал Гусаков.
- Чего тебе?
- Иди, не бойся.
- А чего мне тебя бояться? - усмехнулся Лешка и неторопливо подошел к бывшему приятелю.
- Останемся, - тихо сказал Степка. - Вдруг подерутся?
Но Гусаков, кажется, не намеревался драться.
- Здоро́во, - кивнул он, когда Лешка приблизился.
- Здоро́во.
- А классно ты тогда плясал, - сказал Севка, и лицо его оживилось.
- Ну, плясал и плясал, - хмуро ответил Хворин. - Говори, что надо?
Хотя Лешка и Севка разговаривали тихо, ребята, насторожившись, слышали каждое слово.
- Слышь, Леша, - сказал Севка. - Правду говорят, будто ты в ремесленное поступил?
- Правда. В общежитии буду жить.
- Слышь, Леша, - спросил Севка. - А мне нельзя? Надоело.
- Чего надоело?
- Да все. Так… - Гусаков неопределенно махнул рукой. - Вот надоело так… Скучно.
- Не знаю, - мотнув головой, ответил Хворин. - Не знаю, примут или нет.
В эту минуту в воротах показался Андрей. Он остановился на миг, словно любуясь этой живописной сценой: Лешка и Севка друг против друга, а неподалеку - ребята, сбившиеся в кучку, с встревоженными лицами.
- Старые друзья встретились! - сказал он, подходя к Лешке и Севке. - По какому поводу конференция?
Увидав командира, ребята окружили его.
- Вот Севка спрашивает, можно ему в ремесленное устроиться или нет, - объяснил Лешка, словно стыдясь, что он остановился и заговорил с Гусаковым.
Андрей внимательно взглянул на Севку.
- А учиться будешь? - спросил он.
- Буду! - с неожиданной убежденностью воскликнул Севка. - Обязательно буду!
- Ладно! Тогда поговорю в комитете, - кивнув, сказал Андрей.
Наступило молчание. Севка поковырял носком ботинка землю и сказал:
- А здорово ты плясал… Хороший концерт.
- Может, ты тоже участвовать хочешь? - вдруг спросил Андрей. - А то мы собираемся еще один концерт устроить - в честь начала нового учебного года.
Степка взглянул на командира удивленно. О концерте разговора еще ни разу не было.
- А что делать? - торопливо спросил Севка.
- Там посмотрим. У нас как раз сегодня обсуждение… - Андрей незаметно подмигнул ребятам. - Заходи в красный уголок.
- А можно?
- Отчего же нельзя?
- Так я… Это… В другом доме… И не на вашей улице живу.
- Мало ли что. У нас в отряде есть ребята и с Почтовой, и с Гоголевской, и с Октябрьской…
Во двор шаркающей походкой вошел Гошка. Его, очевидно, тоже поразила увиденная сцена - Севка, окруженный ребятами.
- Эй, Севка! - крикнул он. - Иди сюда. Дело есть.
Гусаков оглянулся. Потом виновато взглянул на Андрея, на Лешку, на ребят.
- Ну, пошли, братки, - заторопился вдруг командир. - Обсудить надо, что и как.
Вместе с Андреем ребята двинулись к красному уголку. Севка остался посреди двора, растерянно глядя то им вслед, то на шагающего к нему Гошку.
Уже спускаясь по лестнице, Степка обернулся и увидел, как Севка, махнув рукой, побежал. Он бежал за ними, а Гошка стоял, разинув рот и растерянно мигая.
- Ага! Наша взяла! - радостно сказал Андрей.
Глава шестнадцатая
В эти дни посетителей в красном уголке стало больше. А в дождливые вечера их набиралось столько, что не хватало всем места.
Дежурства теперь устанавливались по расписанию. Это расписание - разграфленный листок бумаги с числами и фамилиями ребят - висело в отрядной комнате на стене.
Севка Гусаков прибегал теперь в красный уголок чуть ли не каждый день. Лешка учил его плясать чечетку. Наука Гусакову давалась с трудом - он был очень неповоротлив. Впрочем, Севка оказался неожиданно очень упорным учеником. Он и сам видел, что чечетка у него не получается, но упрямо твердил:
- Ничего. Выйдет.
До начала учебного года оставался еще целый месяц, и репетиции к концерту проходили не в такой лихорадочной спешке, как первый раз.
Очень часто в красный уголок наведывался Гриша. Его здесь ждали. Особенно толстый жилец, рьяный поклонник шашек.
Ребята тоже частенько забегали к Грише - навестить. Но только уже не в мастерскую, а в новую квартиру в доме на Почтовой. Мастерская была закрыта. Гриша начал работать на заводе. По его просьбе Лешка старательно написал объявление на листке картона:
МАСТЕРСКАЯ ЗАКРЫТА
ГРАЖДАН,
СДАВШИХ МЕТАЛЛОИЗДЕЛИЯ
В РЕМОНТ,
ПРОСЯТ
СРОЧНО
ЗАЙТИ ЗА НИМИ
ОТ 6 ДО 8 ВЕЧЕРА
Это объявление Лешка и Степка собственноручно приколотили гвоздями к двери бывшей Гришиной мастерской.
Всего несколько дней Гриша работал на заводе. А как он изменился за эти дни! Прямо не узнать. Раньше, бывало, прибегая в его каморку, Степка часто заставал мастера небритым и хмурым, перепачканным сажей. А теперь! Всегда гладко выбрит, всегда в чистой выглаженной рубашке. Даже сутулая спина его распрямилась, и он казался выше и стройнее. Только руки остались такими же, все в мелкой паутинке въевшейся в кожу металлической пыли и машинного масла. Эту паутинку нельзя было уже смыть никаким мылом.
Ребята, как и прежде, собирались в красный уголок рано утром. Если не было дождя, шли на Ленинскую, в распоряжение старшины Комарова. А если лил дождь и на улицу носа нельзя было высунуть, находилось много дел и в самом красном уголке. Готовились к концерту, подшивали газеты, подметали пол или протирали стекла чистой тряпкой.
Дежурный наводил порядок в шкафу с инвентарем, Шурик, Женька и Лешка трудились над очередным номером "Ракеты", уже третьим по счету. Часто затевали какую-нибудь игру или просто заводили разговор о разных разностях.
Иногда вспоминали о таинственном кладе в подвалах дома номер двадцать. Степка так и не смог отыскать пути в пещеру, когда ребята, несмотря на предостережение Андрея, все-таки спустились в сырое подземелье, запасшись Вовкиным фонариком, свечами, спичками и мотком бечевки.
Часа три блуждали они по мрачным подземным переходам, сожгли все свечи, исчиркали все спички и совсем истощили батарейку в фонаре. Но пещеры так и не нашли. Ни Степка, ни Таня не могли вспомнить, в какой из боковых ходов надо свернуть.
И вернулись искатели сокровищ ни с чем. Только Вовка схватил насморк, и мать на два дня уложила его в постель. Лазить в подвалы она ему строго-настрого запретила. Да и от Андрея влетело и Степке и всему штабу, когда он узнал об этом путешествии. Однако Пончик не успокоился. Он был убежден, что старинный клад лежит где-то там, в глубине подземелья, под каким-нибудь камнем. Он мечтал, когда пройдет насморк, снова туда полезть и тайком копил бечевки, пряча их за шкаф. Бечевок этих он насобирал столько, что их, если связать, хватило бы, чтобы протянуть через весь город - от вокзала до консервного завода.
Стоило завести разговор о кладе, как Вовка начинал волноваться. Женька Зажицкий нарочно заговаривал о сокровищах Генриха фон Гольца, чтобы подшутить над Пончиком.
- А что, Вовка, вдруг на самом деле тот клад все лежит себе и лежит в подвале?
- Конечно, лежит!
- Мы туда обязательно еще раз слазим.
- Вот увидите, найдем!
- Я так и вижу - сундук огромный-преогромный. А в нем - золото… и бриллианты разные. Так и сверкают!.. Пончик, ты бы что сделал, если б клад нашел?
- Я?.. Я бы… Я бы!.. Мороженого купил.
- А еще?
- Еще… еще…
Но тут Женька перебивал Вовку веселым хохотом.
- Ты бы, Пончик, ничего больше купить не смог. Там, в сундуке, денег, наверно, на миллион порций. Съел бы и замерз. А потом лопнул бы. Как бутылка, если в нее воды налить и на мороз выставить!
Вовка страшно обижался на Женьку за такие шутки. Впрочем, ненадолго.
Почти каждый вечер часов в шесть в красном уголке появлялся Андрей. Едва командир переступал порог отрядной комнаты, как ребята тотчас же окружали его веселой гомонливой стайкой. Андрей знал множество чудесных игр, и его прихода ждали с нетерпением. Играли в "морской бой" и в "третий лишний", в "слова", когда из букв одного какого-нибудь слова надо составить новые, и в разные другие игры.
Веселая беготня сменялась сосредоточенной тишиной. А потом снова визг, хохот, возня…
В "слова" лучше всех играли Женька и Шурик. Но Зажицкий оказывался победителем чаще Шурика. На одно-два слова, а все-таки перегонит. Степке под большим секретом Женька открыл, что главное в этой игре - четко, раздельно, большими печатными буквами написать основное слово. А еще лучше - написать его шиворот-навыворот. Тогда все буквы на виду. А напишешь наспех - сам запутаешься.
Севка Гусаков тоже принимал участие в этих играх. Правда, в "слова" он совсем не умел играть. Зато "морской бой" ему понравился.
- "А-6"! - выкрикивал он, прикрывая ладонью листок, где по клеточкам были нарисованы квадратики и прямоугольники "кораблей". - "Д-8"!
К всеобщему удивлению, у Севки оказался настоящий талант к этой игре, и он очень гордился тем, что чаще других выходил победителем.
Но особенно любили ребята слушать рассказы Андрея. Он рассказывал о море и далеких скалистых берегах Курильских островов, о зеленых океанских глубинах и их диковинных обитателях, о боевых кораблях и друзьях-товарищах - моряках-подводниках. Он рассказывал о большой дружбе и о жарком солнце. А за окнами лил дождь, свистал порывистый ветер. И Степке казалось, что сидят они все не в отрядной комнатке рядом с красным уголком, а в тесном кубрике подводного корабля. И бьют в обшивку студеные волны. И не ветер свистит за окнами, а тревожным сигналом подает команду вахтенный: "Приготовиться к бою!".
Испортившаяся погода, дожди и холод беспокоили особенно тех ребят, кто собирался на третью смену уехать в пионерский лагерь. Да и в самом деле! Какая жизнь в лагере, если нельзя ни искупаться, ни сходить в лес за грибами?
- Если будет такая погода, - объявила как-то раз Таня, - я ни в какой лагерь не поеду.
- Зато в Крыму сейчас! - проговорил Вовка и даже зажмурился. - Красота! Я сводку слышал. В Ялте двадцать два градуса.
- Я тоже слышал, - отозвался Женька. - Двадцать два градуса мороза.
- Тепла! Тепла! Объявили: плюс двадцать два!
- Слушай, Пончик, - не отставал Зажицкий. - Поймай для нас акулу. Небольшую. Пуда на два. Мы живой уголок здесь откроем.
- Акулы в Крыму не водятся, - важно ответил Вовка.
- Должны водиться, - сказал Олег. - Если море есть, значит и акулы должны быть.
Разгорелся спор, водятся в Черном море акулы или нет. Никто толком этого не знал. А Женька нарочно кричал то "водятся", поддерживая Олега, то "не водятся", становясь на сторону Вовки.
- Ну, конечно, не водятся! - горячился Пончик.
- Нет, водятся! - хором отвечали Олег и Женька.
- Женька, это нечестно! - вопил Вовка. - Ты же сам сказал, что не водятся!
- Кто сказал? Я? Тебе показалось!
В самый разгар спора пришел Андрей. Узнав, по какому поводу шум, он спокойно подтвердил:
- Акулы в Черном море есть. Небольшие, правда, не такие, как, например, в Индийском океане. Но все равно есть. Самые настоящие.
- Ага! - воскликнул Женька. - Что я говорил! Ну, Пончик, теперь не отвертишься. Привози акулу, а то из отряда исключим.
- Давайте в "слова" играть! - перебил Женьку Шурик: он очень любил эту игру.
Но в это время дверь вдруг распахнулась, и ребята увидели Гришу.
Тот был чем-то очень взволнован. Он взглянул на Андрея, оглядел ребят и знаком позвал их за собой.
Глава семнадцатая
Следом за Гришей ребята высыпали на улицу С ними вышел и Андрей. В красном уголке остались только Мила и Дора - они в этот день были дежурными.
Дождь перестал. Рваные тучи неслись над городом. Кое-где среди их серых лохмотьев проглядывала холодная голубизна.
Никто из ребят не знал, куда ведет их мастер. Андрей тоже лишь пожал плечами, когда Степка тихо спросил его об этом. А Гриша размашисто шагал впереди, изредка оглядываясь и проверяя, не отстали ли от него Андрей и ребята.
- Может, он нас к себе домой ведет? - высказал предположение Женька. - На новоселье!
Но нет: они миновали переулок, который вел с Садовой на Почтовую улицу. Прошли мимо ворот дома номер четырнадцать. И, пройдя еще квартал, мастер свернул в проулок, выходящий прямо на дорогу к городскому кладбищу.
- Ребята! - вскрикнул Вовка. - Он нас на кладбище ведет! Вот честное слово!
- На кладбище? - в недоумении переспросил Шурик.
- Идемте, идемте, - сказал Андрей. - Если ведет, значит нужно.
Проулок кончился, и ребята вышли на дорогу, окаймленную высокими деревьями. Сомнений больше не оставалось: Гриша вел их на кладбище.
Войдя в ворота кладбища, Гриша знаком попросил всех подождать, свернул с дорожки в сторону и, наклонившись в кустах шиповника, вытащил спрятанную там старую лопату с заржавленным погнутым лотком.