И тут со всех сторон на поляну стали выбегать обезьянки, отчего поляна, казалось, зашевелилась. Через мгновение они образовали четыре длинные шеренги. Две обезьянки, прислуживавшие генералу, тоже встали в строй. Генерал так старательно отдавал приказы, что аж сгорбился от напряжения.
- Внимание! Напра-во! Стройся! По порядку рассчитайсь! Обезьянки беспрекословно выполнили его команды. Нарао изумленно наблюдал за происходящим. Генерал подошел к нему, вытянулся в струнку и доложил.
- Мы приступаем к учениям. Рапорт закончил.
Нарао стало так интересно, что он и сам было поднялся, но с высоты его роста все казалось таким странным, что он снова сел и сказал.
- Разрешаю. Начинайте учения.
Генерал повернулся к строю.
- Начинаем учения. Сегодня у нас наблюдатель, поэтому требую предельного внимания. Те, кто при команде "налево" повернет направо, а также те, кто начнет маршировать с правой ноги, кто не согнет руки в локтях при команде "бегом" - всех ждет наказание, три щипка за спину. Всем понятно? Номер восемь!
Обезьянка номер восемь отрапортовала.
- Так точно.
- Отлично! - сказал генерал, сделал три шага назад, и неожиданно приказал.
- В атаку!
Нарао удивился. Никогда прежде ему не приходилось видеть таких серьезных учений.
Обезьянки оскалили зубы и все разом бросились к Нарао, доставая на ходу маленькие сети, и быстро опутали его со всех сторон. Нарао хотел было вздуть их, но они были такие маленькие, что он решил потерпеть.
Связав Нарао, обезьянки стали пожимать друг другу лапы и хохотать.
Генерал стоял в стороне и тоже закатывался от хохота. Потом он вытащил меч и скомандовал.
- К подъему тела готовьсь!
Нарао рухнул на траву. Он искоса наблюдал, как обезьянки забираются друг другу на плечи, образуя пирамиду, пирамида все росла, пока не стала чем-то вроде высокой башни, а обезьяны все прибывали и прибывали со всех сторон - несметные полчища обезьян.
А затем они все толпой подбежали к Нарао и изо всех сил стали толкать его лапками вверх. Изумленный Нарао смотрел на генерала поверх голов обезьян.
А генерал самодовольно выпустил когти, потянулся и отдал приказ.
- Подъем тела начи-най!
- Раз-два! Раз-два! Раз-два! Нарао поднялся уже выше леса.
- Раз-два! Раз-два! Раз-два!
Ветер засвистел в ушах, а обезьянки сверху казались уже не больше букашек.
Где-то далеко блестела речка.
- А теперь отпускай! - послышался голос снизу.
Обезьянки, образовав каре по опушке леса, жадно ожидали момента, когда Нарао полетит вниз.
Нарао собрался с духом и еще раз посмотрел на речку. Рядом стоял его дом. А затем он стремительно полетел вниз.
И тут откуда-то снизу донесся громоподобный голос:
- Эй! Берегись! Ты чего делаешь?
Нарао увидел обращенное нему широкое красное лицо в обрамлении жестких волос. Огромные руки протянулись к нему. Это горный леший! - догадался Нарао. - Он меня спасет!
И тут он оказался в его крепких руках. Горный леший бережно опустил его на поляну. А поляна оказалась той самой, что была перед их домом. На ней стоял каштан, на котором росли три "обезьяньих гриба" - и никого вокруг. Был поздний вечер.
- Нарао, ужинать! Нарао! - донесся из дома голос мамы.
ДОБРОДУШНАЯ ВУЛКАНИЧЕСКАЯ БОМБА
У подножья одного заснувшего вулкана, под сенью раскидистого дуба с давних пор лежал большой черный камень, прозванный "Коровой".
Это прозвище дали черные ребристые камни, разбросанные вокруг в траве. У этого камня было еще одно прекрасное имя "Источник", но об этом Корова не ведала.
У Коровы не было ни одного выступа, она походила на гладкое слегка вытянутое яйцо. Ее крест-накрест обвивали два каменных пояса. Нрава Корова была миролюбивого, не было случая, чтобы она вышла из себя.
Однажды унылым днем, когда опустился густой туман, и не было видно ни неба, ни гор, ни долины, ребристые камни стали подшучивать и подтрунивать над Коровой.
- Корова-сан. Добрый день. Как ваши рези в животе? Прошли?
- Спасибо. Но у меня не болел живот, - раздался из тумана раздался спокойный голос Коровы.
- Ха-ха-ха! - хором засмеялись камни.
- Корова-сан! Приветствую вас! Принесла ли вчера сова красного перца?
- Нет. Сова, кажется, вчера сюда не прилетала.
- Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! - заходились от смеха камни.
- Корова-сан! Доброго здравия! Говорят, вчера вечером в тумане на вас помочилась дикая лошадь. Какая жалость.
- Спасибо за сочувствие. К счастью, такого не было.
- Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! - Все смеялись от души.
- Корова-сан! Добрый день. Слышали, вышел новый закон. Согласно ему, все круглые или яйцеобразные предметы Должны быть разбиты. Вам нужно спасаться.
- Спасибо. Пускай меня разобьют вместе с солнышком.
- Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Как глуп этот камень, ничем его не проймешь!
В этот момент туман рассеялся, солнце залило всю округу золотым светом, и миру открылось бескрайнее голубое небо. Все камни принялись мечтать о сакэ из дождя и клецках из снега. Корова тоже благодушно посматривала вверх на солнце и голубое небо.
На другой день опять опустился туман, и ребристые камни вновь принялись насмехаться над Коровой. Им просто хотелось повеселиться, ничего дурного они в уме не держали.
- Корова-сан. Смотри, у всех у нас есть углы. И лишь ты почему-то такая круглая и гладкая. Когда извергался вулкан, мы же все вместе вылетели из его жерла и упали на землю?
- Когда я была частицей раскаленной лавы, я взлетела в небо и закрутилась волчком, вот и стала круглой.
- Но никому из нас не пришло на ум делать такое! Почему же ты так крутилась?
На самом деле ребристые камни до смерти перепугались когда, отделившись от лавы, вместе с черным дымом взлетели в воздух.
- Я даже и не думала об этом, меня крутило-вертело, и ничего с этим поделать я не могла.
- Все понятно. От испуга такое бывает. Ты, наверное, просто напугалась.
- Может и так. Может и напугалась. Грохот тогда был ужасный, да и зарево - просто жуть какая-то!
- Так-то. Все дело в трусости. Ха-ха-ха! Ха-ха-ха!
Камни снова дружно расхохотались. Тут туман стал рассеиваться, и поэтому они снова уставились в небо, задумавшись каждый о своем.
А Корова молча разглядывала сверкающую листву дуба. Много раз потом шел снег и вновь прорастала трава. Много раз дуб ронял старую листву и одевался в новую. Однажды дуб нарушил молчание.
- Корова-сан… Давние мы с вами соседи.
- Да уж. Вы очень выросли за это время.
- Ну что вы. Впрочем… когда я был маленьким, вы казались мне огромной черной горой.
- Правда? А вот теперь вы выше меня.
- Ваша правда.
Дуб с гордостью закачал ветвями.
Сначала лишь камни издевались над Коровой, но она была так незлобива, что уже и все вокруг стали насмехаться над ней. Патриния как-то раз изрекла:
- Корова-сан. Взгляните на меня, наконец-то я надела золотую корону!
- Поздравляю, Патриния-сан.
- А когда у вас будет корона?
- Ну, у меня короны никогда не будет.
- Вот как. Как же жаль вас. Ну-ка постойте, мне кажется, на вас тоже есть какая-то корона, - сказала патриния, приметив коротенький мох, недавно выросший на Корове.
Корова рассмеялась.
- Да нет же, это мох.
- Вот как. Какой он, право, некрасивый…
С того разговора прошло десять дней. Вдруг Патриния удивленно воскликнула.
- Корова-сан! Вы только взгляните! И у вас появилась корона! Во всяком случае, мох на вашей голове надел красный капюшон. Поздравляю!
Корова печально усмехнулась и безразлично ответила:
- Спасибо. Только ведь это не мой капюшон. Это корона мха… Корона, которая увенчает меня, покроет серебром всю равнину…
Эти слова сильно испугали патринию.
"Она же говорит снеге! Какой ужас, какой ужас!" А в воздухе и в самом деле уже плясали снежинки. Корова заметила это и стала утешать патринию.
- Патриния-сан, действительно, какая неприятность! Ох, простите, простите… Но ведь это случается каждый год, что ж тут поделаешь. Зато когда весной снег сойдёт, мы снова вас увидим. Буду очень, очень рада нашей встрече!
Патриния уже ничего не смогла ответить.
Наступил следующий день. К камню подлетел комар.
- Сколько же всякого мусора навалено на этой равнине. Вот, например, камень "Корова". Ну, какой с него прок? Вот, взять, к примеру, хмель. Он рыхлит землю и очищает воздух. Даже от травы есть польза - она сверкает росинками и радует взор. Вот так! - Комар улетел прочь с противным писком.
Мох, выросший на Корове - и тот потерял почтительность, постоянно слушая всякие гадости о хозяйке, а тут, после комариной тирады, стал издеваться в открытую.
Нахлобучив красную шапочку, он запел, пританцовывая.
Корова - чернавка, Корова - чернавка.
Чернавка, дон-дон
Льет ли дождь - а Корова черная-черная, дон-дон
Светит солнце - А Корова все равно
черная-черная, дон-дон.
Корова - чернавка, Корова - чернавка.
Чернавка, дон-дон.
Пройдет тысяча лет, а "Корова" останется
черной, дон-дон.
Минет десять тысяч лет, а Чернавка все будет
такой же, дон-дон.
Корова рассмеялась.
- Славно поешь. Очень славно. Мне-то все равно, но хорошо ли это для вас?.. Спою-ка и я что-нибудь. А ну, споем вместе со мной!
Небо. Небо. Небо -
Из его грудей льет ледяной дождь.
С дуба капли дождя кап-кап.
Белый туман хлюп-хлюп.
Небо. Небо. Небо -
Солнышко, светит - пых-пых-пых.
И луны сияние, цун-цун-цун.
Звезды мерцают, пиккарико.
- Никуда не годится твоя песня. Совсем дурацкая!
- Вот как. Ну что ж, я поэтическими талантами никогда не блистала.
Корова невозмутимо замолчала.
И тут все обитатели равнины принялись дружно смеяться над Коровой:
- Здорово "красный капюшон" сбил спесь с этой толстухи! Мы больше не желаем общаться с ней. Она уродка! Чернавка! Чернавка! Чернавка! Дон-дон! Корова - дон-дон!
Но тут на равнине показались четверо красивых, высоких людей в очках, а руках они держали какие-то блестящие инструменты. Один их них, увидев Корову, воскликнул.
- Ура! Ура! Наконец-то я нашел, что искал! Какое чудо! Просто идеальный образец. Классический образец вулканической бомбы. Впервые вижу столь совершенные формы. Как изящно она перепоясана. Одна такая находка стоит того, чтобы проделать столь дальний путь!
- И, правда, красивая. Таких замечательных образцов и в Британском музее не сыщешь.
Бросив инструменты в траву, люди окружили Корову со всех сторон, и поглаживали, и похлопывали ее по округлым бокам.
- Ни на одном из имеющихся образцов нет такого пояса. Ну что ж, теперь понятно, каким образом этот камень крутился в воздухе. Великолепно! Чудесно! Заберем его прямо сегодня.
Люди куда-то ушли. Ребристые камни молчали, словно язык проглотили. А добродушная вулканическая бомба "Корова" тихонько посмеивалась.
После полудня в долине опять засверкали очки и приборы - снова явились давешние ученые, только на этот раз с ними были деревенские жители и телега, запряженная лошадью.
Они остановились под дубом.
- Это очень ценный экземпляр. Пожалуйста, аккуратнее, не повредите его. Как следует оберните. Давайте отдерем от него мох.
Мох расплакался. А вулканическую бомбу аккуратно обвязали соломой. И тогда Корова сказала:
- Друзья. Спасибо за ваши заботы. Господин мох, до свидания. Хотелось бы еще раз послушать вашу песенку. Место, куда я направляюсь, вряд ли будет столь светлым и приятным, как наша равнина. Однако мы должны делать то, что должны и можем. До свидания, прощайте все!
На Корову повесили большую табличку "Токийский Императорский университет, кафедра геологии".
А затем - раз-два-три! - взгромоздили ее на телегу.
Лошадь фыркнула, потянула ноздрями воздух и зашагала по зеленой-зеленой равнине.
БОСОНОГИЕ ВО СВЕТЕ
Часть I
Хижина в горах
Итиро проснулся от надоедливого птичьего гомона Уже совсем рассвело. Три голубых луча света пробились сквозь щель в углу хижины. Вспыхнув над головами братьев, они высветили ножи, висевшие на тростниковой стене хижины.
В центре на полу ярко горело полено. Дым окрашивал лучи света в сизый цвет, клубился, принимая причудливые формы, и растворялся в солнечном свете.
- Ого! Да уже день! - пробормотал себе под нос Итиро и оглянулся на младшего брата Нарао.
Тот сладко спал, приоткрыв рот. Щеки у него раскраснелись, как наливные яблочки. Из-под губы виднелись белые зубки, и Итиро, не удержавшись, щелкнул по ним ногтем.
Не открывая глаз, Нарао сморщился, вздохнул и снова заснул.
- Вставай, Нарао, уже утро. Просыпайся. - Итиро принялся тормошить брата.
Нарао опять недовольно поморщился, что-то пробормотал себе под нос, и, наконец, приоткрыл глаза. А потом удивленно пробормотал:
- Ой, да мы же в горах…
- Ночью… хотя нет, ближе к утру, очаг погас. Помнишь? - спросил Итиро.
- Не-а.
- Холодно стало - страсть! Отец проснулся и раздул огонь.
Нарао ничего не ответил, словно мысли его витали где-то далеко-далеко.
- Отец уже работать пошел. Ну-ка, вставай.
- Ладно.
Братья выбрались из-под крохотного одеяла, которым вместе укрывались ночью, а затем подсели к огню. От дыма глаза Нарао заслезились, он принялся их тереть, а Итиро, как завороженный, уставился на огонь.
За оконцем грохотал горный поток, птицы неугомонно щебетали.
Внезапно ослепительный золотистый солнечный свет хлынул прямо под ноги Итиро. Братья подняли головы. На пороге распахнувшейся двери стоял отец, его силуэт темнел на фоне белого, искрящегося холодным отблеском горного снега.
- Ну что, проснулись? Ночью не замерли?
- Нет.
- Огонь все время гас. Дважды пришлось вставать, чтобы раздуть. Прополощите рот. Завтрак готов. Нарао!
- Да!
- И где тебе больше нравится, в горах или дома?
- В горах. В школу не надо ходить.
Приподнимая крышку кастрюли, отец рассмеялся. Итиро встал и вышел из хижины. За ним последовал Нарао.
Какая же вокруг красота! Блестящее небо залито синим светом, и синева его словно плещется в глазах братьев… А если взглянуть прямо на солнце, то его свет рассыпается по всему огромному небу оранжевыми и зелеными блестками, похожими на драгоценные камни. А зажмуришься от слепящих лучей, так в сине-черной тьме все равно сияет отблеск прозрачно-голубой синевы. Вновь распахнешь глаза - и видишь, как в синем небе кружатся мириады солнечных точек, цвета золота и колокольчиков.
Итиро подставил руки под желоб с водой. От самого его края почти до земли свесилась огромная сосулька. Прозрачная вода искрилась на солнце, от нее поднимался пар, отчего она казалась теплой, хотя на самом деле была обжигающе-ледяной. Итиро быстро прополоскал рот и плеснул воды в лицо.
Руки у него совсем замерзли, и он протянул их к солнцу. Но пальцы прямо заледенели, и он прижал их к горлу.
Нарао последовал примеру старшего брата и принялся умываться, но тоже быстро закоченел. От холода руки Нарао покраснели и опухли. Итиро подскочил к нему, сжал в своих руках его мокрые красные пальчики, пытаясь отогреть их.
Затем мальчики вернулись в хижину.
Отец смотрел на огонь и о чем-то думал. Кастрюля на огне тихонько булькала.
Братья сели.
Солнце поднялось высоко, и три синих солнечных луча падали уже почти вертикально.
Снежная шапка на горе напротив словно парила в небе. Стоило посмотреть на нее - и мысли тоже уносились далеко-далеко.
Вдруг на самой ее макушке появилось какая-то смутная белесая тень - не то дым, не то туман. Потом послышался пронзительный, словно пение флейты, звук.
Вдруг Нарао, опустив уголки рта, скривил личико и разревелся. Итиро посмотрел на него с. каким-то странным выражением:
- Что случилось? Захотелось домой? - спросил отец, но Нарао, прижав ладошки к лицу, ничего не ответил и зарыдал еще горше.
- Да что с тобой, Нарао? Живот разболелся? - спросил Итиро, но Нарао молча плакал.
Отец встал, дотронулся рукой до лба Нарао, а затем прижал его голову к себе.
Постепенно рыдания затихли, мальчик только тихонько всхлипывал.
- Отчего ты плакал? Тебе захотелось домой? Скажи мне, - спросил отец.
Нет, - Нарао покачал головой, продолжая всхлипывать.
Что-то болит?
Нет.
- Ну, тогда что же ты плачешь? Мужчины не должны плакать.
- Мне страшно, - наконец ответил Нарао и снова расплакался.
- Отчего тебе страшно? И папа твой здесь, и братец, и день такой светлый… Чего ты боишься?
- Мне страшно…
- Чего?
- Ветра Матасабуро. Он со мной говорил…
- Что он тебе сказал? Матасабуро вовсе не страшный. Что такого он сказал?
- Папочка, он сказал, что меня оденут в новое кимоно, - Нарао вновь расплакался.
Итиро почему-то вздрогнул. Однако отец рассмеялся.
- Ха-ха-ха! Этот Матасабуро дельную вещь сказал. Наступит апрель, купим тебе новое кимоно. Разве стоит из-за этого плакать? Ну, успокойся, успокойся, - повторил Итиро, заглядывая ему в лицо.
- Он еще кое-что сказал, - добавил Нарао, потирая покрасневшие, опухшие от слез глазенки.
- Что?
- Что мама положит меня в воду и помоет.
- Ха-ха-ха! Вот это соврал так соврал! Нарао уже большой и моется сам! Этот ветер Матасабуро известный лгун. Не плачь, не плачь.
Отец побледнел, но притворился, что и ему смешно, а у Итиро сжалось сердце, и он не смог рассмеяться. Нарао продолжал плакать.
- Давай поедим, хватит плакать!
Но Нарао все тер глаза, которые покраснели и заплыли от слез.
- А еще он сказал, что все пойдут меня провожать, - добавил он.
- Пойдут провожать? Конечно, так и будет! Вот вырастешь большой и куда-нибудь поедешь, все непременно пойдут тебя провожать. Да твой Матасабуро наговорил тебе кучу приятных вещей! Только хорошее! Не плачь, ну, не плачь же. Настанет весна, поедем в Мориоку, на праздничное представление. Не плачь.
Итиро стал бледным как полотно, и, не отрываясь, смотрел на огонь, на который падали солнечные лучи, потом сказал.