Проект АЦ [= Школа одаренных переростков] - Алексеев Валерий


Увидев на столбе объявление о наборе в школу для детей-переростков, Андрей решает позвонить по указанному телефону, тем более, что он как раз переросток, пропустивший в школе два года. Его приняли, и вскоре он уже оказался в необычной школе в Западной Сибири, где совсем немного учеников и совершенно нестандартная программа обучения.

Однако по прошествии времени он не мог не заметить некоторые странности, касающиеся и самой школы, и ее преподавателей, да и не он один…

Валерий Алексеев
ПРОЕКТ "АЦ"

1

Стоял хороший теплый сентябрь, деревья еще не успели пожелтеть, и все вокруг - и мостовая и дома - было сухое и прогретое. Мне до смерти хотелось уехать куда-нибудь подальше, но на дорогу нужны были деньги, а денег у нас с мамой не имелось. Лишних, по крайней мере: все было рассчитано до копеечки.

И тут мне на глаза попалось это объявление. Вид у него был несерьезный: висело оно, косо прилепленное к фонарному столбу, хотя и напечатано было в типографии, красными и синими буквами. Спешить мне было некуда, домой не хотелось, поэтому я читал все объявления и афиши, которые попадались мне по дороге.

"Объявляется прием учащихся шестых-восьмых классов в спецшколу-интернат для одаренных переростков. Живописные места, санаторный режим, бесплатное питание, общеобразовательная подготовка в рамках десятилетки, уклон по выбору учащихся, обучение ведется под наблюдением психологов. Обращаться по телефону…"

В другое время я бы и внимания не обратил на эту бумажку: мало ли куда приглашают - и на лесозаготовки, и даже на сбор лекарственных трав, - но сегодня я как раз обдумывал свой переход в другую школу, а кроме того, меня зацепили слова насчет "одаренных переростков". Переростком я как раз был самым настоящим, поскольку сидел в шестом классе два года, но до сих пор меня так никто не называл, разве что отец, когда он начинал ссориться с мамой. Между прочим, на него я даже не сердился: он сам измучился за эти годы, не знал, куда деваться, и слов особенно не выбирал.

Я потоптался возле столба, перечитал объявление раз, наверное, десять. "Уклон по выбору" - это мне было понятно, но фраза насчет наблюдения психологов не понравилась. Какие-то смутные мысли вызывали эти слова - насчет колонии для трудновоспитуемых детей или чего-нибудь в этом роде.

На всякий случай я решил отлепить объявление и захватить его домой, чтобы при случае посоветоваться с мамой. С тех пор как отец окончательно ушел, мы с мамой советовались каждый вечер: она мне рассказывала про свои бухгалтерские дела, жаловалась на грубияна Ивана Сергеевича, а я подсказывал ей, как следует с ним разговаривать.

К моему удивлению, листок с объявлением отлепился очень легко: как свежеприклеенная почтовая марка. Я сложил его пополам, сунул в учебник физики и тут заметил, что на той стороне переулка стоит и наблюдает за мной Чиполлино. Чиполлино был парень с нашего двора. Собственно, его звали Венька, но он учился в спецшколе с итальянским языком, при этом был кругленький, толстый и совершенно не обижался, когда его называли Чиполлино. По-итальянски он болтал довольно быстро, да это и не удивительно: его отец был журналист-международник и знал, наверно, тридцать языков, в том числе готтентотский. Чиполлино всех ребят со двора водил к себе послушать, как отец говорит по-готтентотски, и отец его никогда не отказывался: щелкал и свистел, у него это получалось очень лихо. - Что это ты делаешь? - крикнул мне Чиполлино. Он не хотел подходить ко мне ближе, потому что неделю назад зажулил у меня марку Бурунди и, видимо, боялся, что я начну выяснять отношения.

Настроение у меня как-то сразу поднялось, я перешел на другую сторону и протянул Чиполлино руку.

- Да вот, понимаешь ли, - сказал я как можно небрежнее, - перехожу в спецшколу.

- В языковую? - спросил Чиполлино, и по лицу его видно было, что он не очень-то мне поверил.

- Да нет, в научно-перспективную, - ответил я, не моргнув и глазом, хотя в объявлении ничего об этом сказано не было.

- Ну что ж, дело хорошее, - солидно сказал Чиполлино. - Но там, наверно, конкурс большой.

- Посмотрим, - ответил я, и мы пошли вместе к дому.

О марке я ему не стал напоминать, потому что идея перебраться в спецшколу занимала меня все больше. Я был уверен, что мама обрадуется: во-первых, с деньгами станет полегче, а во-вторых, спецшкола - это уже почти профессия.

Но мама забеспокоилась.

- А далеко это? - спросила она тревожно.

В объявлении ничего об этом не было написано.

- Да где-нибудь под Москвой, - ответил я наугад.

- И что ж, ты все время там жить будешь? - допытывалась она. - А как же я тут одна?

- Ну мама, ну что ты, на самом - деле! Бесплатное питание, санаторный режим. Чего еще - надо?

- Не отпущу я тебя, - сказала она решительно. - Без зимнего пальто… старое-то ты уже совсем износил… Не отпущу!

Но я уже наверняка знал, что отпустит. Когда мама начинает говорить решительно, это значит, что она почти уже согласна.

- Зима еще не скоро, - ответил я. - А кроме того, попытка - не пытка. Надо еще поступить.

- Не примут тебя, - сказала мама со вздохом. - Ты же у меня отстающий.

- Чего там гадать? Сейчас пойду и позвоню. И все узнаю.

- Так вечер уже!

- Ничего, попробую.

Не слушая, что мама кричит мне вдогонку, я побежал на улицу. Позвонил из телефона-автомата - и сразу меня соединили.

- Прием заявлений кончается завтра, - ответил мне мужской голос. Приезжайте лучше сейчас. Документов никаких не надо. Приемных экзаменов у нас нет. Только собеседование. Деньги на проезд имеются?

- Нет, - ответил я растерянно.

- Хорошо. Подошлем машину. Назовите адрес.

Я назвал.

- Будем через пятнадцать минут.

И в трубке загудел сигнал отбоя.

- Чудеса! - сказала мама, когда я вернулся. - Так быстро все… А ты не фантазируешь, случайно?

Я настолько был сам удивлен, что не стал ничего ей доказывать.

И действительно, через пятнадцать минут во дворе коротко прогудела машина. Я выглянул в окно: у нашего подъезда стояла новая коричневая "Волна", шофер, опустив боковое стекло, разговаривал с ребятами.

- Ну, мама, я пошел.

Мама хотела заплакать, но сдержалась.

- Ступай, сынок. Ох, не примут тебя, не примут…

Ребята смотрели на меня во все глаза.

- Куда это тебя?

- В спецшколу, - ответил я, берясь за ручку дверцы.

- Ну дела! Что это за школа такая?

- Закрытая, особая.

Я сел на заднее сиденье. Шофер обернулся ко мне, посмотрел строго.

- Много разговариваете, молодой человек, - сказал он. - Сначала поступить надо. А то может быть, зря бензин жжем.

Я смутился и ничего не ответил.

2

Машина въехала во двор большого девятиэтажного дома и остановилась возле каменного крыльца: несколько ступенек и железные перила. Невзрачная дверь с белой табличкой "Прием". Прием чего? Стеклотары? Белья? Непонятно.

Я слегка оробел. Посмотрел на шофера, но он, не обращая на меня внимания, рылся у себя в карманах. Пробормотав: "Спасибо", - я вышел из машины и поднялся на крыльцо.

За дверью оказался небольшой тамбур, а за ним - комнатушка без окон. Под потолком на проводе горела голая электрическая лампочка, за столом сидел загорелый молодой парень в темно-синей спортивной куртке. У него было лицо честного футбольного тренера.

- Добрый вечер, - сказал я, подошел и сел на стул.

- Добрый вечер. - Парень улыбнулся, протянул мне через стол руку и назвался: - Дроздов.

- Очень приятно, - сказал я и вспотел от смущения.

- Фамилия, имя?

- Андрей Гольцов.

- Поздновато явились. Гольцов. Ну, да ладно. В каком классе учитесь?.. Так, в восьмом. А два года сидели в котором? В шестом? Говорите яснее. В шестом. - Он сделал пометку на лежащем перед ним листе бумаги. Я готов был поклясться, что увидел на этом листе свою фамилию, напечатанную на машинке. По какой причине сидели?

Я замялся. Сказать "неспособный к учению" - сам себе навредишь. "Учителя заедались" - неправда. "Не хотел учиться" - хуже того. Я подумал и ляпнул:

- Болел.

Дроздов прищурился, посмотрел на меня с усмешкой:

- Вот как? Чем?

Разговор принимал неприятный оборот. В голове у меня замельтешило: "Энцефалитом? Эхинококком?"

- Гипертонией.

Лицо у Дроздова стало совсем хитренькое: знаем мы эту гипертонию.

- Ничего, - сказал он, - вылечим. - Посидел, помолчал. - Как вы полагаете. Гольцов, вы обыкновенный человек?

Такого вопроса я, естественно, не ожидал.

- Нормальный, - ответил я и пожал плечами.

- Нет, я не о том. Я имею в виду: вы как все или нет?

Я покачал головой:

- Нет.

Дроздов удовлетворенно откинулся к спинке стула.

- А почему нет?

Вот пристал, подумал я. А я-то боялся, что по алгебре будут спрашивать.

- Мне кажется, я способный, - промямлил я и покраснел.

- К чему? - вежливо поинтересовался Дроздов.

- Ну… учиться способный.

- Этого маловато, - огорчился Дроздов.

Я тоже расстроился. В самом деле, к чему я способный? Да ни к чему. Баклуши бить.

- У каждого человека должны быть особые, присущие только ему способности, - участливо глядя на меня, сказал Дроздов. - Постарайтесь припомнить.

Я молчал.

- Вы очень уверенно сказали, что вы не такой, как все. Это впечатляет. Но на чем вы основываетесь?

- В длину неплохо прыгаю, - брякнул я совершенно невпопад.

- Спорт нас не волнует, - нахмурившись, сказал Дроздов. - Слабосильных подтягиваем. У нас там спортивный комплекс по последнему слову техники. Для того мы и приглашаем в нашу школу, чтобы отставание по отдельным пунктам не мешало развиваться главному. Вопрос: что в вас главное?

Я совсем упал духом: не видать мне этой школы, как своих ушей.

- Ну неужели ничего главного? - настаивал Дроздов. - Не верю. По ночам хорошо спите?

- Когда как.

- А если не спите, что вам спать не дает?

- Маму жалко, - с запинкой сказал я.

Тут Дроздов не стал вдаваться в подробности.

- Понятно, - проговорил он. - Ну, а что бы вы для нее сделали, если бы могли?

- Чтобы она смеялась, радовалась, не плакала.

Я смутно начал понимать, чего он от меня добивается. Но выразить это словами не взялся бы даже для спасения жизни.

- А как это сделать? - не унимался Дроздов.

- Надо больше с ней разговаривать, доказывать, что все хорошо…

- Словами доказывать?..

- Нет, не словами. - А как?

Я молчал.

- Ну, добро, - Дроздов заметно повеселел. - И что же, получается?

- Не очень.

- А хотелось бы?

- Да.

- Больше всего на свете?

Я не ответил. Не люблю говорить такие слова. Но подумал: да, больше всего на свете.

- Ну что ж, - сказал Дроздов, - мы на верном пути, Андрей. Просто вы подавлены своими неуспехами и плохо прислушиваетесь к себе. Вы, несомненно, одаренный человек…

Меня бросило в жар.

- …но природы своей одаренности сами не сознаете. Мы вам в этом поможем. Пишите заявление. Да не волнуйтесь, вы приняты.

Должно быть, на моем лице было что-то вроде недоверия, потому что Дроздов засмеялся.

- Между прочим, я директор школы, и мое слово - это уже решение. Вот образец: "Прошу зачислить меня в состав учащихся Чулпанской спецшколы для одаренных переростков". Дата, подпись.

- А где это - Чулпан? - спросил я, взявшись за ручку и начиная уже приходить в себя.

- В Западной Сибири. Еще вопросы есть?

Я осмелел:

- Есть. Почему вы так назвали - "школа одаренных переростков"?

Дроздов оживился:

- А что? Задевает, беспокоит?

- Да неприятно, - признался я.

- А правде в глаза смотреть всегда неприятно. Ведь вы же переросток? Несомненно. В ваши годы надо учиться в десятом классе, на худой конец в девятом. Уж раз вы нам позвонили, вы понимаете это и не считаете тяжким оскорблением. Не так ли?

Я должен был признать, что это так.

- Вот то-то и оно. Вы удивитесь, узнав, как мало у нас учеников. Никто не хочет признавать себя переростком. Сидит за партой этакий дылда и не страдает от этого, скорее склонен всех остальных считать недоростками. Столько в нем чванства, наглости, самоуверенности… да просто хамства. Значит, не умен. Нам такие не нужны, и не идут к нам такие. Понятно?

3

Я влетел в комнату совершенно полоумный от радости. Перепрыгнув через стул, кувыркнулся. Плюхнулся на пол.

- Приняли, мама! Приняли! - завопил я что было мочи.

- Тихо ты, сумасшедший! - замахала на меня руками мама. - Соседей перепугаешь.

- Мама, меня приняли в спецшколу! - повторил я шепотом. - Приняли безо всякого.

Мама села на стул, сложила руки на коленях.

- Ну что ж, сыночек, это хорошо, - сказала она и заморгала глазами. - Я всегда знала, что ты у меня умница.

- Только уговор: не плакать сегодня, - сказал я строго, все еще сидя на полу. - Завтра будешь плакать… немножко. Завтра я улетаю.

Мама растерялась:

- Улетаешь? Значит, так далеко?

- В Западной Сибири, мама! Город Чулпан. Живописные места, отличная рыбалка. Грибы, ягоды, лодочные походы по озерам!

Ни о чем об этом у нас с Дроздовым не было разговора. Я выдумывал на ходу.

- Вещи собирать надо, - сказала мама и все-таки не выдержала, заплакала. Одна я останусь…

- Никаких вещей, мама! Все там будет. Униформа, спецодежда, - все бесплатное. Меня предупредили, чтобы не было большого багажа. Только самое любимое. Вот - вельветовые брюки надену, куртку парусиновую возьму, блесны для спиннинга. Пару книг, зубную щетку, мыло, полотенце. Кеды. И все!

- А теплое? - ужаснулась мама. - Ведь Сибирь же! А зимнее?

- Ну мама, ну как ты не понимаешь? Самолетом лечу, потом вертолетом… Это была правда. - Только самое необходимое. Там же целый научный городок, свое телевидение, своя станция "Орбита".

- Сыночек, миленький, не пущу! - в голос заплакала мама.

Я вскочил, обнял ее за плечи, начал утешать:

- Ну, ну, мама… Ну, ну… Все хорошо… Все очень хорошо. Нам с тобой повезло. Мне сказали, что я у тебя очень одаренный. Мне совершенно необходимо учиться в этой школе. Я буду писать тебе письма раз в неделю… нет, два раза в неделю, а хочешь - каждый день. Хочешь, каждый день?

- Сфотографируйся там… в спецодежде, - сквозь слезы сказала мама. - Я отцу покажу…

Всю ночь мы не спали: укладывали вещи в чемодан, вынимали, спорили. Мама все хотела уложить свои серые валенки, я отбивался как мог, но наконец сдался - чтобы её успокоить.

Под утро, часов около пяти, мы присели "на дорожку".

- Это ж надо, - сказала мама совершенно спокойно (навязав мне валенки, она очень повеселела). - Еще вчера мы ничего с тобой такого и не думали… А если бы ты не прочитал это объявление?

- Я не мог его не прочитать, - сказал я уверенно.

Мы поднялись.

- Билет! - вскрикнула мама. - Билет не забыл?

Новенький красивый авиационный билет лежал у Меня в кармане.

- Даже проезд оплатили, - тихо сказала мама. - Добрые люди. А школьные бумаги я тебе вышлю, ты не бойся.

Я и не боялся. Глаза б мои их не видели, этих школьных бумаг!

4

Первый раз в жизни я летел на самолете. То ли из-за бессонной ночи, то ли просто от волнения, но у меня все плыло перед глазами, мерцало и зыбилось. Как в стереокино, когда вертишься на стуле и не можешь найти свою точку. Помню только, что за Уралом внизу, под крылом самолета, потянулись грязновато-рыжие, замусоренные красным хворостом снега. Я успел сообразить, что это не хворост, а лес, зевнул, подумал лениво: "А прохладно будет… в парусиновой куртке", и как провалился сквозь тонкий лед, в темноту. Не помню, как объявили посадку, как приземлились… не помню даже, сколько пассажиров было в самолете и были ли они вообще.

Совершенно неожиданно оказался на борту вертолета. Я сидел один за спиной у пилота, без сопровождающих, без попутчиков и, привалившись к окну, смотрел вниз, на тайгу и озера. Снега здесь не было, лес стоял ярко-желтый, озера (их было множество) синели неправдоподобно и радостно. Пилот в шлемофоне и кожаной куртке похож был на большую заводную игрушку. Он механически работал руками, лица его мне не было видно, ни разу он не обернулся в мою сторону. Душа моя пела: целый вертолет вез меня одного! Наверно, я и действительно сверходаренный. Супервундеркинд! Сомнения грызли, конечно: какой я вундеркинд, если не помню даже признаков делимости на девять, а в шахматы играю хуже всех в классе?.. Но вертолет - вот он, тут, настоящий, металлический, грохочущий, холодный, весь для меня одного!

Неожиданно пилот зашевелился и, не оглядываясь, показал мне рукой на окно. Я прислонился к толстому стеклу. Внизу были всё те же желтые лиственницы, рассыпанные по болотам и похожие на облезлых лисиц. Среди них голубели озера. Одно из них было необычно круглое. Ну озеро, и что?

И тут сквозь голубую воду я увидел прямоугольные светло-серые корпуса. Теннисный корт, бассейн, пальмы. Да, у бассейна, склонившись одна к другой, росло несколько пальм, я не мог ошибиться. Тут вертолет, резко накренившись так, что я стукнулся лбом о стекло, - пошел на снижение, и поверхность озера стала выпуклой. Это был совершенно прозрачный купол! Я где-то читал, что города под куполом строить нельзя: парниковый эффект, температура наверху будет около ста градусов. Но вот - построили же! Видела бы мама! Она все повторяла в аэропорту, что я замерзну, непременно замерзну в палатках. Какие палатки? Какие валенки? Тут пальмы растут у бассейна!

На самом верху купола темнел серый бетонный круг. Вертолет завис над кругом, моторы взревели на прощанье. Мягкий толчок снизу. Сели. Я начал было суетиться, но пилот молча показал рукой наверх: нельзя, пока винт не остановится. И в самом деле, меня бы сдуло с купола, как пушинку. Наконец тишина. Пилот повернулся ко мне (он чем-то был похож на Дроздова), протянул руку. Дверь кабины открылась, ворвался острый холодный ветер со льдинками. Я спустился вниз и нетвердо встал на бетонный круг. Растерянно посмотрел на вертолет. Пилот медлил. Я оглянулся и в двух шагах увидел широкую каменную лестницу с алюминиевыми перилами (как уличный подземный переход), ведущую вниз. Я помахал пилоту рукой и начал спускаться. Внизу была круглая лифтовая площадка со стенами из голубого пластика. Горели лампы дневного света. Здесь было немного теплее, чем наверху. Что-то гудело: наверное, кондиционер. Я нажал кнопку и, уже входя в лифт, услышал, как над куполом взревели моторы вертолета. Все, приехали.

Внизу у лифта меня ждал Дроздов. Как он здесь оказался раньше меня, было уму непостижимо. Но я очень обрадовался, когда его увидел.

- Ну, здравствуй, Андрей! - сказал Дроздов. - Поздравляю с прибытием.

Дальше