- Так вот, - сказал Олег, - твои учителя сейчас стоят в тесном чуланчике друг против друга и не двигаются. Все трое. Как манекены.
- Отдыхают, - со смехом добавил Борька из-за стены.
- А… а что это с ними? - спросил я, запинаясь. Только сейчас мне стало по-настоящему жутко.
- Спокойно, Андрей, - сказал Олег. - Только без паники. Они подзаряжаются от сети. Впрочем, питание я пока отключил… поэтому мы так свободно и разговариваем. Но времени у нас в обрез, иначе они не успеют подзарядиться… Так что ты побыстрее бери себя в руки. Соображай.
А тут и соображать было нечего. Я вспомнил, как старательно "птичий базар" изображал оживленную человеческую беседу (все-таки мое первое впечатление оказалось точным), как испугалась Соня, промолвив "Еще бы!" в ответ на мое замечание, что учителя наши несколько вяловаты… Наверное, в день моего прибытия ночная беседа в третьей комнате несколько затянулась…
- Машины, - сказал я отчего-то шепотом. - Обучающие машины…
- И долго же ты, братец, думал, - снисходительно проговорил из своей комнаты Борис. - Уж подвели, уж ткнули носом…
- Ты позабыл, наверное, Боря, - сказала Соня, - как ты рыдал и кидался на стенку, когда мы тебя ткнули носом… Андрей ведет себя куда спокойнее.
- Вернется к себе - поплачет, - заметил Славка.
- И ничего удивительного, - миролюбиво сказал Борис. - Я, правда, не сразу поверил. Кнопку на стул Скворцову подкладывал…
- Ну, это была рискованная затея, - недовольно проговорил Олег. - Можно было испортить аппаратуру.
Все эти разговоры доносились до меня как-то издалека.
- Послушайте, - сказал я, - так, значит, они не люди…
Все засмеялись.
- Очень тонкое замечание, - сказала Соня.
- Товарищ еще не дозрел, - добавил Славка.
- Да я не о том! - сказал я сердито. - Не люди - те, кто их сделал. Вот в чем беда.
Ребята притихли. Соня и Олег смотрели на меня с уважением.
- Прекрасно держишь мысль, - серьезно сказал Олег. - Тут, правда, есть и другие мнения. Так что, будь добр, поясни.
- Все ясно даже ежу, - ответил я. - Машины - значит, кто-то их сделал. И на кого-то они работают. Допустим, на хозяев. И, если эти хозяева сами как люди, зачем им делать механических человеков? Значит, что-то с ними не так, какой-то непорядок. Не рискуют они показаться. Может, у них хоботы вместо носов. Либо ноги не тем концом воткнуты. Либо еще хуже. Не понимаю, какие тут могут быть мнения. И у кого.
- Борис, ты что-нибудь имеешь сказать? - спросил Олег.
Молчание.
- Да нет у него никаких мнений, - сказала Соня. - Он их меняет по три раза на дню. В глаза смотреть правде боится.
- Ладно, ладно… - пробурчал Борька. - Подумаешь, разошлась!
- Значит, нет возражений, - подытожил Олег. - Тут я на днях провел один эксперимент… Не посоветовавшись, извиняюсь. Сидели мы с Дроздовым-, беседовали о разном. Вдруг я говорю ему, так, шутя: "Вы здесь, Аркадий Сергеевич, прямо как удельный князек. Хотел бы я увидеть ваше начальство". Он и глазом не моргнул: "Увидите". Я спрашиваю: "А какое у вас начальство, страшное?" - "На чей взгляд", - отвечает. И все смеется. Жутковато смеются машины, вам не кажется?
- Ай, не отвлекайся ты! - с досадой сказала Соня. - Дальше-то что?
- Дальше я ему говорю: "А по телефону сними связаться нельзя? Или по радио?" Он - вопросом на вопрос: "А что, у тебя есть жалобы?" - "Есть, говорю, только не жалобы, а вопросы". - "Какие?" - "Вам сказать не могу". И тут, смотрю, Дроздов наш вырубился. Сидит и смотрит на меня пустыми глазами, как выключенный телевизор. Я испугался, туда-сюда, вижу - ожил. "Так о чем мы с тобой разговаривали?" Вот и все дела. Нельзя от машины требовать большего. На что ее настроили, то она и делает.
- А на что их настроили? - спросил я Олега. - Это хоть можно определить?
- Пока установлено только одно, - ответил Олег, - все трое запрограммированы на наши реакции. Вот если ты сядешь и замрешь… ну, наглухо отключишься… ну, как бы умрешь… они тоже отключаются и могут так сидеть хоть целый день. Как манекены. И из этого можно сделать очень грустный вывод…
- Какой? - спросил я. Сердце у меня замерло. Хотя что еще хуже можно услышать?
- А такой, что, как только мы расхотим учиться, вся эта система, - Олег сделал широкий жест рукой, - вся эта система перестанет работать.
- Ну и пускай перестает! - крикнул я. - И пускай убираются ко всем чертям. Мы же у себя дома, не пропадем!
- Нет, Андрей, - тихо сказал Олег, - в том-то и дело, что мы не у себя дома.
20
Кто-то громко, демонстративно зевнул.
- Ладно, я пошел, - сказал Борькин голос. - Считайте, что меня нету. Спокойной ночи, малыши.
- Вот он всегда так! - проговорила Соня. - Уползает, как улитка, в свою раковину.
- В чем-то Махоня прав, - заметил Славка. - Ввели новобранца в курс - и давайте на этом успокоимся. Время позднее, педагогов пора подключать, а то они выспаться не успеют. У Андрюшиного изголовья пускай Сонечка подежурит, сердечных капель ему поднесет…
Никогда не видел, чтобы люди так краснели: у Сони даже слезы брызнули из глаз. "Чего это она?" - подумал я с недоумением.
- Прекратить личные выпады! - строго сказал Олег.
- Ладно, отключаюсь, - весело ответил Славка. - Продолжайте ваши пустопорожние разговоры. Но имейте в виду: что бы вы там ни задумали предпринять, я заранее возражаю. Вот так.
Мы остались втроем. То есть внешне ничего не изменилось, но исчезли шумы и помехи, которых Борька и Славка напустили в нашу комнату. При работе Борькина голова жужжала, как испорченная лампа дневного света, а Дмитриенко, по-моему, где-то искрил. Надо будет посоветовать ему проверить контакты. Впрочем, неизвестно еще, какой треск сопровождал мои собственные мысли: в этом деле я был еще новичком.
Мы сидели на прежних местах, трое одиноких присмиревших переростков, и старались не смотреть друг на друга. Я буквально чувствовал толстую матово-белую полусферу, нависшую над крышей общежития, над темными пальмами, над моей головой. Мама, Москва, огни магазинных витрин, снежные кучи вдоль тротуаров, Октябрьские праздники - все это было где-то далеко… или нигде, как мираж.
- Телевизор работает? - спросил я.
Соня вздрогнула.
- Что? Телевизор? Нет, не знаю. Давно не включала.
Олег протянул руку, не глядя нашарил тумблер. Раздался громкий щелчок. Минуту мы смотрели на темный экран, потом он засветился голубым… Пусто.
- Ну, и где же мы находимся? - спросил я как можно более беспечно, но голос меня подвел: я охрип и закашлялся.
- Трудно сказать, - проговорил Олег и выключил телевизор. - Нет внешних ориентиров. Во всяком случае, далеко: видишь, антенны брать перестали.
- Далеко - это в каком смысле?
- В самом прямом, - ответил Олег и отвернулся к окну.
- Ну, а лес, озера?
- Это все, Андрюша, кино, - сказала Соня. - Видишь, даже самолет тебе показывают.
В самом деле, высоко по белому куполу плыли, мигая, красный и зеленый бортовые огни самолета.
- С правым-левым у них непорядок, - пояснил Олег. - Мы давно уже это заметили.
Олег был прав: судя по огням, самолету нужно было двигаться в противоположную сторону.
- Да ну вас к черту! - сказал я. - А письма как же?
- Письма приходят только с их марками, - устало ответил Олег. - Это проверено. В ящике сгорают твои письма. А мама твоя получает их копии. Видимо, то же самое происходит и на Земле.
Слово было сказано, и я замер с открытым ртом.
- Вот такие дела, Андрюша, - сказал Олег и посмотрел на меня в упор. Собственно, прямых доказательств у меня нет: не хватает приборов. Так… кое-какие наблюдения. Отклонения от ускорения свободно падающего тела… ну, и несложный расчет. Кстати, двигатели, если они здесь есть, были включены буквально в момент твоего прибытия.
Я это помнил. "Вот так мы и живем", - сказал тогда Дроздов.
Я обозлился:
- На что они рассчитывают, подонки? Ведь нас же хватятся!
- Навряд ли, - возразил Олег. - Они знали, кого выбирать. До тебя только Славка переписывался с двоюродным братом… Кстати, о письмах. Кому ты пишешь? Маме? Так вот, во-первых, побереги свою маму, она ничем нам не может помочь. А во-вторых, в нашем положении нельзя делать резкие движения. Последствия могут быть самые неожиданные.
- Например?
- Например, они прекратят эксперимент и отправятся набирать новую партию.
- А мы?
Олег пожал плечами.
- Они этого не допустят! - запальчиво сказал я.
- Ты же сам назвал их подонками, - напомнила Соня.
Я умолк.
- С нашей точки зрения они, безусловно, подонки, - сказал Олег. - Но они-то, возможно, уверены, что творят нам добро. Вся беда в том, что мы - как бактерии в запаянной колбе, и никакой аппаратуры связи здесь не предусмотрено. Что-то они недоучли, недооценили наши способности.
- Хоть бы знать, - проговорила Соня, - где они прячутся!
- Почему прячутся? - возразил я. - По куполу, наверное, ползают.
Соня передернула плечами:
- Ты скажешь!.. Ночь теперь не засну.
Мы снова замолчали.
- Господи, тихо-то как! - вздохнула Соня. - Слушайте, ребятки, в самом деле пора. Засиделись мы сегодня. Все равно ни до чего не договоримся.
- Мы еще не слышали предложений Андрея, - сказал Олег. - Собственно, для этого и собрались.
- Ну что тут можно сказать? - начал я, подумав. - Если все правда, что вы говорите… (Олег зашевелился.) Ладно, ладно, не дергайся. Это я так… Мне почему-то кажется, что нас благополучно отправят домой по первому нашему требованию. Не могу объяснить, почему: просто кажется, и всё. Другой вопрос захотим ли мы этого сами. В конце концов, такое случается не каждый день…
- Это уж точно! - Олег усмехнулся.
- В конце концов, ничего плохого нам пока не делают, - продолжал я, приободрившись. - Кормят, поят, одевают, учат… Лично я никогда себе не прощу, если вернусь домой просто так, с чистыми ушами. Мы должны добраться до НИХ и поговорить с ними начистоту. В конце концов, имеем же мы право знать, что они затеяли! Не за тех они нас принимают. Слушайте, а через вертолетную площадку вы не пробовали?
- Пробовали. Глухо, - ответил Олег. - Выхода наверх нет. У тебя все?
- Все, - ответил я и тут же уточнил: - Пока все.
- Ясно, - сказал Олег, вставая. - Главное - не падать духом. Интересно же, черт возьми! - Он хлопнул меня по плечу, улыбнулся. - Ведь интересно?
- То ли еще будет! - отозвалась Соня.
- Слушайте, - сказал я нерешительно, - давно хочу спросить: какая у вас специализация?
- В смысле - к чему они нас готовят? - уточнил Олег. - Это тебя интересует?
Я кивнул.
- Видишь ли, - Олег помедлил, - об этом у нас не принято рассказывать.
- Почему?
- Ну как тебе объяснить…
- А свою специализацию ты уже знаешь? - быстро спросила Соня.
- Знаю.
- Расскажи.
Я смутился: никакого секрета здесь не было, но рассказывать не хотелось, это было слишком… это было частью меня самого.
- Вот видишь, - удовлетворенно сказала Соня, - о таких вещах не говорят.
- Но в целом… - проговорил я с запинкой, - в целом это хорошее?
- В целом - да, - ответил Олег. - Верно, Софья?
- Да, - сказала она.
- Это у вас, - не унимался я. - А как у Борьки, у Славки?
- У них тоже, - уверенно ответил Олег. - Ты не думай, они неплохие ребята. Притворяются больше.
- Здорово притворяются, - сказал я.
Мы попрощались и разошлись "по домам". Точнее, Соня осталась у себя, я пошел в свою комнату, а Олег отправился на улицу подключать учительский домик. Я хотел было прогуляться с ним, но он предпочел идти один, "на всякий случай". Стоя в вестибюле, я долго смотрел Олегу вслед: он шагал неторопливо, вразвалочку, по-хозяйски. Ни дать ни взять монтер или сантехник, совершающий обход ЖЭКа. От него одного теперь зависело, поднимется ли завтра "птичий базар", будет ли подан горячий обед в столовую, зашумят ли кондиционеры, имитирующие утренний ветерок…
21
Придя к себе, я не стал укладываться спать: не хотелось. Я сел на подоконник, взглянул на белое "небо" - и чуть не взвыл от тоски. Нет, мне не казалось, что я задыхаюсь, мне не мерещилось, что по куполу бегают мохнатые пауки. Умом я понимал, что мы все находимся внутри наполненного теплым воздухом баллона, который, вращаясь, мчится в темноте и пустоте… а может быть, стоит на месте, а вокруг вращаются звезды. Как раз это меня не пугало. И не только меня. Если б мы боялись этого, то сидели бы сейчас в одной комнате, тесно прижавшись друг к другу, как маленькие заброшенные дети. И проблема возвращения домой тоже меня не волновала. Как легко я попал в эту "школу", думалось мне, так легко и вернусь обратно. В парусиновой куртке, доставшейся мне от отца, в вельветовых брюках и уютно стоптанных кедах я появлюсь на пороге нашей комнаты и скажу: "Здравствуй, мама. Вот, я вернулся". Нет, все это было не страшно. Страшно было оттого, что в какой-нибудь сотне метров отсюда, в слепом голубом домике, стоят, пусто глядя друг на друга, неподвижные Воробьев, Скворцов и Дроздов. Мне казалось теперь, что у всех троих мертвые глаза, механический смех, мелкие зубы из серой пластмассы… Как я завтра посмотрю им в лицо, как заставлю себя учиться?
ЭТИ? ЭТИ меня не пугали. Я думал о них скорее с досадой. Черт их побери, как они не понимают, что нельзя оставлять семерых ребят наедине с тремя мертвыми машинами! Неужели им в голову не приходит, что мы давным-давно все поняли? (Я-то понял только сегодня, но мне казалось, что это произошло давным-давно.) Или мы должны подать им знак? Но каким образом? Объявить голодовку? Собраться в столовой и застучать стаканами по столу? "Мы хотим знать все! Мы хотим знать все!" Глупости, разумеется. Им и в голову не придет, что мы подаем им сигнал. Так же как и нам совершенно неясно, что им от нас надо.
- Компрачикосы проклятые! - прошипел я сквозь зубы.
- Андрюша, тебе нехорошо? - спросила сквозь стенку Соня. - Хочешь, я буду с тобой разговаривать?
- Да нет, ну что ты! - поспешно ответил я. - Спокойной ночи.
- А что ты делаешь? - не отставала Соня.
- Письмо пишу, - машинально ответил я.
И тут мне в голову пришла изумительная мысль. Я кинулся к столу, схватил ручку и на листе бумаги написал:
"Уважаемые товарищи!
До каких пор вы собираетесь держать нас в неизвестности о цели вашего эксперимента?
Мы не подопытные… (хотел написать "кролики", но вовремя передумал: чего доброго, не поймут) микроорганизмы.
Мы требуем личной встречи.
Если это никому не во вред, согласны учиться у вас и дальше.
Но если это не так, вы обязаны вернуть нас домой в целости и сохранности".
Подумал и приписал:
"Иначе вам самим будет стыдно".
Дрожа от нетерпения, я положил листок в фирменный конверт, заклеил - и снова задумался: какой же написать адрес? Братьям по разуму? Стыдно. Скажут: тоже нам братец нашелся, родственник-переросток. Да и они с нами поступили тоже далеко не по-братски.
И я написал на конверте так:
"Руководителям эксперимента".
Вот теперь все было ясно.
И, прижимая к груди конверт, я побежал на улицу.
Еще ни разу я не гулял под куполом ночью, и меня поразили пустота и тишина. У бассейна и над дорожками горели бледно-желтые фонари, листья пальм фанерно бренчали.
С колотящимся сердцем я добежал до центральной колонны, нажал кнопку лифта. Дверцы с тихим шорохом расползлись, почтовый ящик был на месте. Я опустил в щель письмо. Бедный Олег! Он искал связь, а связь была под рукой. Просто Олег никому не писал писем. Я заглянул сверху в щель - письмо еще смутно белело. Тут дверцы лифта задвинулись за моей спиной, и в наступившей темноте я увидел, как по конверту пробежал синий огонек. Почта принята!
Я потоптался немного в кабинете… Не знаю, чего я ждал: уж не ответа ли немедленно, сию же минуту? Потом нашарил кнопку на стене, двери открылись.
У кабины стоял Дроздов.
Я обомлел. Первой моей мыслью было немедленно подняться наверх… А что дальше? Колба запаяна… Тем более что Дроздов держал руку на кнопке вызова и лифт не мог закрыться.
- Добрый вечер, Аркадий Сергеевич, - промямлил я.
Дроздов ничего не ответил. Я сразу заметил, что он еле стоит на ногах. Если бы не рука, упиравшаяся в стенку, он бы, наверно, упал. Лицо его было землисто-серым, под глазами мешки.
- Что с вами? - спросил я, выходя из кабины.
- По ночам… гуляешь… - глухим голосом проговорил Дроздов. - А спать когда?..
- Съездить наверх захотелось, - соврал я. - Подышать свежим воздухом.
Блокировка в моей голове сработала автоматически.
- Погулять… - повторил Дроздов, упираясь рукой в стену.
- А что, разве нельзя?
- Отчего же… можно…
Дроздов нелепо повернулся и прислонился спиной к колонне. Случись это днем раньше, я бы решил, что директор выпил лишнего.
- Аркадий Сергеевич, вам помочь? - спросил я.
Дроздов не отвечал. Глаза его были открыты, но дыхания не было слышно.
Я беспомощно оглянулся. Вокруг было пусто и темно. Что же делать?
- Сейчас, сейчас, - пробормотал я, схватившись за его повисшую руку.
Дроздов всей тяжестью навалился на меня. Теперь-то я точно знал, что это не живой человек: мне приходилось тащить до постели отца, Дроздов был тяжелее в два раза.
Я положил его руку себе на плечи, напрягся. Ноги Дроздова сдвинулись с места и поволочились по земле.
Так, шаг за шагом, поминутно останавливаясь, я дотащил его до голубого домика, благо было не так уж и далеко.
Но тут - новая незадача: серая пластиковая дверь была наглухо закрыта, без малейшего признака замка либо дверной ручки. Я прислонил Дроздова к стене и стал искать на земле какой-нибудь инструмент, чтобы отодвинуть дверь или, если это невозможно, взломать.
Тут за спиной у меня послышался голос:
- Ты что здесь делаешь?
Я обернулся - рядом стоял Олег. Я так обрадовался, увидев его!
- Да вот, понимаешь, - заговорил я, - разбрелись по всей территории.
- Все трое? - деловито спросил Олег.
- Нет, только один. Посмотри вокруг, может, еще другие валяются.
Олег посветил фонариком (он оказался предусмотрительнее, чем я).
- Да вроде никого.
- Слушай, - сказал я, - не можем же мы тут его бросить.
- Не можем, - согласился Олег. - Ему нужно срочное питание.
Он подошел к двери, потом поднял вялую руку Дроздова, провел его ладонью по пластику - дверь отползла.
- Ты гений, - сказал я ему.
И в это время в темном дверном проеме показалась плотная фигура Воробьева.
Воробьев молча взглянул на нас и, схватив директора за плечо, с необыкновенной быстротой втащил его внутрь домика. Дверь закрылась.