Хищник прыгает. Мелькают кровавый маникюр когтей и выцветшая шкура, изъеденная молью.
Выстрел! Промах.
Хищник обрушивается на Редькина, и они, рыча, начинают кататься по траве. Перед Колей страшная пасть, полная зубов мудрости и резцов, не знающих стоматолога. Редькин в самый последний момент успевает дотянуться до курка.
Бах! Шер-Хан дергается, всхлипывает и замирает...
Редькин устало поднялся с пола и, шатаясь, подошел к иллюминатору. Солнце освещало его мужественный профиль, распаханный железным плугом звериной лапы...
- Браво! - воскликнул Леро. - Не забудь снять шкуру. Ты бросишь ее к ногам родителей, когда вернемся домой.
Ирония попугая осталась незамеченной. Редькин был поглощен событиями, происходящими на земле.
Глава шестая,
в которой вес кабины увеличивается
на сто сорок килограммов
Внизу виднелся маленький одноэтажный городок, утомленный зноем и скукой. Над единственной дорогой, выбегающей из города, поднималось облако пыли. Неожиданно из облака вынырнул человек. Он мчался по дороге, смешно вскидывая ноги и поминутно оглядываясь. Затем показалась огромная толпа, размахивающая палками. Расстояние между беглецом и преследователями неуклонно сокращалось.
Коля, не раздумывая, повел шар к земле. Ему удалось повесить кабину прямо перед носом удирающего. Удирающий, пыхтя и чертыхаясь, протиснулся в люк, и шар тут же устремился в небо.
Разгневанная толпа разочарованно взревела, замахала руками, и по обшивке застучали камни.
Спасенный, еще не отдышавшись, высунул в люк кукиш и заорал:
- Жалкие провинциалы! На кого вы подняли руку? Искусство бессмертно! Музы плюют на вас с высоты птичьего полета! - Он плюнул и захохотал. - Расходитесь по домам, вынашивайте задние мысли, пейте пиво, читайте объявления и ждите конца света! Зрелище отменяется.
Редькин с удивлением смотрел на спасенного. Это был толстяк невероятных размеров. Толстые губы, толстые руки, огромный живот. Над курносым носом бегали маленькие глазки. Голова незнакомца была острижена наголо, и только впереди красовался аккуратный чубчик, как у пяти летнего ребенка.
Еще никогда Редькину не доводилось видеть людей с такой необычной внешностью.
Высказав жителям городка все, что он о них думает, толстяк успокоился и обратился к Редькину.
- Тысячу благодарностей, - сказал незнакомец, шаркнув короткой ножкой. - Разрешите представиться? Сид Джейрано! Вес - 140 килограммов. В артистических кругах известен как Сид Котлетоглотатель и Укротитель Вареников. Единственный в мире исполнитель смертельного номера - восемьсот пятьдесят сосисок за один присест.
Глазки его смотрели весело и хитро.
- Путешественник Николай Редькин. Вес - 38 килограммов. - Коля церемонно поклонился. - В артистических кругах неизвестен. За один присест съедаю не более двадцати сосисок.
- Не может быть! - закричал Сид, картинно выставив руки перед собой. - Вот это встреча, черт побери! Жаль, что я не успел захватить саквояж с едой - мы бы закатили сейчас роскошный обед в честь знакомства.
Он уселся на ящик, вынул громадный, как простыня, платок и промокнул шею.
- Эти гунны хотели моей крови. Какая безобразная сцена! Знайте, Коля, я чист перед законом. Вы мне верите? Не говорите да, я вижу - не верите. Тогда слушайте, рыжий мальчик с открытым славянским лицом, историю Сида Джейрано.
Я родился в Неаполе, - начал, жестикулируя, толстяк. - Неаполитанский залив, солнце, синее небо, санта лючия, бель канто и так далее. Девятый ребенок в семье бедного парикмахера Винченцо Джейрано детства не имел. Единственное воспоминание - птичьи лица братьев и сестер и их злые щипки. Они были тщедушными существами, а я с пеленок весил больше старшего брата. Моя прожорливость не знала границ, я ел больше, чем вся семья, и вел себя как кукушонок, подброшенный мамой в чужое гнездо. Отец целыми днями косил щетину на синих щеках клиентов, но накормить меня досыта не мог.
В пятнадцать лет папа побрызгал мое темя одеколоном "Ромео" и повел к синьору Фрикаделли, хозяину кафе. Фрикаделли взял меня мойщиком посуды, а вместо платы разрешил есть столько, сколько в меня влезет. Влезало в меня много, и синьор быстро это понял. За неделю я уничтожил месячный запас сосисок, макарон и шоколадных конфет.
И Фрикаделли выгнал меня, дав на прощание открытку с видом Везувия. Растерянный папа привел меня к доктору и попросил вызвать у сына отвращение к пище. Доктор долго щупал мою голову, а потом сказал, что у меня очень развита шишка голода и что в смысле аппетита я гениален, как гениален в физике Эйнштейн, у которого была огромная научная шишка. И еще он сказал, что я - уникум и современная медицина не в состоянии вызвать у меня отвращение к пище.
Слух о моей гениальности разнесся по всему городу, и вскоре владелец цирка синьор Чавелло предложил мне работу.
"Толстый парень, - сказал Чавелло, поглаживая мой живот, - прямо слов не хватает. Ты должен выходить на арену и кушать продукты, которые принесут зрители".
За одно представление я съел на бис двести пончиков, сто пятьдесят три эскимо, семьдесят девять килограммов конфет и пряников. Чавелло был доволен, но платить и не думал. Через год я ушел от эксплуататора и начал выступать с собственным номером. И вот уже пятнадцать лет я гастролирую по планете, поражая мир своим аппетитом. Где я только не побывал! Чего только не ел! Скажите, Коля, вы пробовали гуляш из кобры? А кита, фаршированного яйцами, гречневой кашей и зеленым луком? Нет? Вот видите. А я ел! И как ел! В Испании за один присест я слопал жареного быка. В Бразилии мне пришлось выпить три ведра черного кофе, и после этого я целый месяц не мог заснуть. Слава обо мне гремела. Со мной здоровались президенты, мои фотографии украшали витрины. Я жил в номерах, где останавливался Наполеон, и имел личного повара.
Но успех не вечен. В моду вошли йоги - гибкие люди, питающиеся воздухом и спящие на гвоздях. Ко мне охладели...
Не дай вам бог, Коля, испытать творческий кризис. Пустой зал, пустой кошелек и сарказм газет: "Кого жует Джейрано?"
Другой бы на моем месте пал духом. К моей чести, я не согнулся.
После мучительных поисков родился новый номер. Он был прост, как все гениальное.
Сид достал из кармана измятую афишку, разгладил ее и прочел вслух:
ГАСТРОЛИ ЛЮДОЕДА
(только одно представление)
После десятилетнего голодания
и строжайшей диеты
ЙОРИК ДОКЕМБРИЙСКИЙ
(призер и дипломант).
Сеанс съедения человека
по правилам хорошего тона.
Слабонервным вход запрещен.
Билеты в кассе.
А дальше все было просто. Билеты раскупались мгновенно. Я появлялся на арене в луче прожектора, голый по пояс, с огромной костью в зубах. Рокотали барабаны, вскрикивали женщины, и кого-то несли в карету "скорой помощи". Ведущий просил желающих выйти на арену для съедения. Желающих, естественно, не находилось, представление на этом заканчивалось, и я с мешочком презренного металла перебирался в другой город. В индустриальные центры с поголовной грамотностью я, конечно, не совался. Я предпочитал радовать доверчивое захолустье. Все шло прекрасно, пока я не добрался до этого проклятого Корколана. Отсутствие очагов культуры, группы счастливых свиноматок, разгуливающие по центральной улице, - все сулило удачу. Но я недооценил доверчивость корколанцев. И это меня чуть не погубило.
Как обычно, стали вызывать кандидатов на съедение. И тут, Коля, произошло невероятное. Поднялся мэр города.
"Друзья! - сказал он. - Отправляться на съедение будем в порядке очереди. Право быть съеденным первым получает старейший житель Корколана, достопочтенный Авель Кюнст. Похлопаем ему!"
Все захлопали. Встал этот Кюнст, благообразный старик, поблагодарил присутствующих за оказанную честь и вылез на арену. И знаете, Коля, что спросил достопочтенный Авель? Он спросил, снимать одежду или не надо.
Его лицо выражало такую готовность, что, будь я даже настоящим людоедом, я не стал бы употреблять Авеля в пищу.
Кюнст переминался с ноги на ногу и ждал. Надо было что-то делать, Я приказал погасить свет и, когда зал погрузился во тьму, прокрался на улицу. Пока публика приходила в себя, я побежал. Остальное, Коля, вы видели...
Закончив свою историю, Джейрано поклонился спасителю, насколько позволял ему живот, и попросил Колю ответить откровенностью на откровенность.
- Ну, что вам рассказать... - задумчиво начал Редькин. - Детство у меня тоже было несладкое. Отец - знаменитый автогонщик, мать - киноактриса. Они вечно были в разъездах, и я их почти не помню. В десять лет я бежал в Африку, был пойман на станции Клюквино путевым обходчиком и остался жить в его семье. В одиннадцать лет прошел по конкурсу в отряд космонавтов. Барокамера, вибростенд, тренажер - и так каждый день. Должен был лететь на Марс, но в последнюю минуту - приступ аппендицита, операция, все пошло кувырком. - Редькин врал вдохновенно, сам не зная, зачем он это делает. Скорей всего, он сочинял из принципиальных соображений, не желая уступать гостю. - С космосом пришлось расстаться. Поручили испытывать новый воздушный шар... Что же еще было? Ночной полет, неполадки в бортовом оборудовании, сильный боковой ветер, меня понесло. - Редькин вздохнул. - До сих пор несет...
- Подумать только, - пробормотал толстяк, - совсем еще ребенок - и столько пережил! - он тревожно спросил: - А как у вас с едой?
- С едой у нас туговато, - ответил Редькин.
- Что же вы, Коля, - обиженно произнес Сид, - такой героический молодой человек, а жрать нечего. Я все могу вытерпеть, кроме голода. Начинается головокружение, истощение, а потом... смерть, - он вздохнул, перевел глаза на попугая и оживился. - А может, нам ам-ам эту аляповатую птичку?
Леро, до этого момента не участвовавший в беседе, усмехнулся.
- А может, нам ам-ам румяного Йорика? - язвительно поинтересовался он.
- Какая грамотная птица! - восхитился толстяк. - Прошу прощения за мою бестактность.
- Ничего, - снисходительно произнес Леро. - И на старуху бывает проруха.
Коля положил на стол колбасу, остатки хлеба и банку икры.
Сид безмолвно рассматривал пищу, затем удивленно спросил:
- Что это?
- Еда! - ответил Редькин.
- Еда?! - опешил Котлетоглотатель.
- Это патефон! - взорвался Леро, не выдержав глупых вопросов.
Толстяк слабо хихикнул, затем хохотнул сильней, и вот уже кабина заходила ходуном от его хохота.
- Ой, не могу, - стонал Сид между рыданиями, - ой, это же цирк! 200 граммов колбасы! Ха-ха-ха! И банка икры! Держите меня! Ха-ха-ха!
Глядя на его огромный живот, который сотрясался и шевелился, точно палатка, в которую забрался медведь, Коля тоже начал смеяться. Лишь Леро сидел спокойно, позволяя себе иногда усмехаться.
Наконец толстяк затих.
- А есть все же надо, - он вздохнул, - может, удастся червячка заморить.
Сид стал делить на троих скромную трапезу.
- Нам не надо, - быстро сказал Коля. Он очень хотел есть, но ему было жаль толстяка. - Мы недавно ели. Не так ли, Леро?
- Разумеется, - подтвердил попугай. - Мы так насытились, что даже не хочется думать о еде.
- Как знаете. - Сид был доволен.
Он открыл рот и швырнул в него весь кусок колбасы. Так кидают уголь в печку или камень в море. Через секунду он вытряс в себя икру, забросил хлеб и, лязгнув челюстями, обиженно замер.
- Маловато, конечно, - задумчиво произнес Сид, - но лучше, чем ничего.
Коля вспомнил о вине. Он достал из ящика бутылку "Солнцедара" и протянул гостю. Джейрано мигом опустошил ее.
- Какое чудесное кьянти, - с уважением сказал он, разглядывая этикетку.
Настроение у него улучшилось. Он побродил по кабине, с видом знатока осмотрел приборы, постучал по стенкам, одобрительно покивал головой и сказал:
- Знаете, Коля, я из породы рожденных ползать. Но ваш аппарат будит во мне птицу!
Неожиданно Сид Джейрано запел высоким голосом: "О, мое солнце!.." Он пел старательно, с чувством, глядя прямо перед собой. Кончив петь, толстяк зевнул, улегся на пол и моментально захрапел.
- Можем считать, что экипаж укомплектован, - буркнул Леро, - осталось придумать название нашему кораблю.
- Назовем его "Искатель"! - тут же предложил Коля. - Корабль, который ищет приключений.
- Только бы он не нашел их слишком много. - Леро угрюмо взглянул на спящего Сида. - Впрочем, не возражаю. Пусть будет "Искатель". А что мы будем делать с этим бутузом?
- Завтра станет ясно.
Коля собрал со стола крошки хлеба и разделил их между собой и Леро. Слизнув с ладони свою порцию, он задумался. Кто такой Джейрано? Простой обжора? Авантюрист? Или что-нибудь похуже...
Толстяк храпел, и звезды, подхваченные его дыханием, бились, как насекомые, о стекло иллюминатора.
...Для злодея он слишком толст. Скорей всего, веселый неудачник, мелкий мошенник...
На всякий случай Редькин привязал к ноге Сида две алюминиевые кастрюльки, спрятал под свою подушку столовый нож и только тогда запрыгнул в гамак.
- Береженого бог бережет, - одобрительно заметил Леро, наблюдавший за Колиными действиями.
- Если друг окажется вдруг... - многозначительно отозвался Редькин, устраиваясь поудобней.
Они понимающе переглянулись, и через несколько минут весь экипаж "Искателя" погрузился в сон.
На рассвете воздухоплаватели были разбужены страшным грохотом и воплями Сида. Котлетоглотателю приснилось, что за ним гонятся обманутые и разъяренные корколанцы, он подскочил, загремели кастрюли, и объятый ужасом толстяк заметался по кабине. Попытки Редькина и Леро остановить обезумевшего Сида успеха не имели.
- Беднягу придется пристрелить, - печально сказал Леро, - а жаль. Он мог бы жить.
Джейрано остановился, обмяк, сел на пол и заплакал. Сгорая от стыда, Коля подошел к нему, отвязал кастрюли и погладил Сида по голове, стараясь не задевать шишку голода.
- Извините, Сид, - сказал Коля, - это я привязал железки. Не обижайтесь. Обычная предосторожность... Мы вам верим.
- Не верите вы мне, - раскачиваясь, как плакальщица, причитал Котлетоглотатель, - не верите... Я безобидный, бесхребетный, разве можно меня опасаться... Откройте дверь, я покину вас. Я задыхаюсь в атмосфере подозрительности. Откройте! Слышите? Я должен покинуть корабль. Не держите меня!
- И пожалуйста! - Редькин презрительно хмыкнул. - Никто вас не держит! Ищите себе другую атмосферу.
Коля открыл люк, и в кабину со свистом ворвался холодный воздух. Перед Сидом зияла бездна.
- Благодарю, - прошептал Джейрано. - Какой свежий воздух... Мне уже лучше. Закройте, пожалуйста, отверстие...
Редькин задраил люк, и Сид успокоился. Через несколько минут он уже забыл о нервном потрясении и улыбался как ни в чем не бывало.
- Знаете, Коля, тут недалеко, в Тихом океане, лежит Мармеладовый архипелаг. Краткая справка: главный город - Лимонадвиль, среднегодовая температура +22°С, невежественное население, полчища курортников, обилие эстрадных площадок - словом, все условия для человека с моей специальностью. Вы, Коля, слышали про этот райский уголок?
Редькин про архипелаг не слышал, но по старой школьной привычке организовал на лбу три мудрых морщины, затем подбросил в глаза порцию озарения, и уверенно спросил:
- Это тот, где залежи мармелада?
- Совершенно верно, - кивнул Сид, - но сейчас мармелада почти не осталось. Зато в Лимонадвиле до сих пор бьют из-под земли фонтаны лимонада. Это самый лучший лимонад в мире, и танкеры развозят его в разные страны. Что я хотел сказать? Ах, да! Так вот, в Лимонадвиле живет мой друг Алехандро Барчикрак. Он - артист, а в свободное время сдает жилплощадь курортникам. Прекрасной души человек! Если вы, Коля, поможете мне встретиться с Алехандро, я буду счастлив.
Редькин был готов протянуть Сиду руку помощи, но еще ныло самолюбие после недавних упреков толстяка, и согласиться так быстро он не желал.
- Что вы, Сид! - Редькин покачал головой. - Архипелаг ваш вон где, а наш дом вон где...
- Эх, Коля, все мы живем в одном доме под названием Земля. Твои радости - мои радости. Мои горести - твои горести.
- И атмосфера наша вам не подходит...