Что-то ему все-таки не нравилось в сегодняшней истории, не слыхал он никогда про спортивные таланты, возникшие вдруг, да еще из ничего. А Радуга был ничем, это Бим, Бэрис Иваныч Мухин, съевший в спорте даже не собаку, а целый собачий питомник, знал точно. Но факт налицо? Налицо. Считаться с ним надо? Надо, как ни крути.
- Если хочешь, придешь завтра в пять в спортзал, - сказал он. - Посмотрим, попрыгаем… - не удержался, добавил: - Самородок…
И Алик простил ему "самородка", и тон недоверчивый простил, потому что был упоен своей победой над физкультурником, да что там над физкультурником - над всем классом, над чемпионом Фокиным, над суперзвездами Гулевых и Торчинским, кто остальных в к '.'ассе и за людей-то не считал, над ехидным ангелом Дашкой, которая сегодня же сообщит своей маман о невероятных спортивных ус
пехах Алика, а та не преминет вспомнить, как вышеупомянутый лодырь и прогульщик тренировался в саду во время уроков.
- Приду, - согласно кивнул он Биму, а тот свистнул в свой свисточек, висевший на шнурке, махнул: конец урока.
И все потянулись в раздевалку, хлопали Алика по спине, отпускали веселые реплики - к случаю. А он шел гордый собой, счастливый: впервые в жизни его поздравляли не за стихи, написанные "к дате" или без оной, не за удачное выступление на школьном вечере отдыха, даже не за победу на районной олимпиаде по литературе. Нет - за спортивный успех, а он в юности ценится поболее успехов, так сказать, гуманитарных.
Сила есть, ума не надо - гласит поговорка. А тут и сила есть, и умом бог не обидел, не так ли? Алик твердо считал, что именно так оно и есть. Теперь - так.
Одно мешало триумфу: воспоминание о снах. Ведь были же сны - чересчур реальные, чересчур правдивые. Все сбылось, что обещано. Только, помнится, условие поставлено…
7
После уроков подошла Дарья свет Андреевна.
- Ты домой?
Ах, мирская слава, глория мунди, сколь легки твои сладкие победы!..
- Домой. А что?
- Нам по пути.
Странный человек Дашка… Будто Алик не знает, что им по пути, так как живут они в. одном подъезде: он - на шестом этаже, она - на четвертом. Но самая наибанальнейшая фраза в устах женщины звучит откровением. Кто сказал? Извольте: Александр Радуга сказал. Вынес из личного опыта.
- Пошли, если тебе так хочется.
Даша посмотрела на него с укоризной, похлопала крыльями-ресницами: груб, груб, неделикатен. Промолчала.
- Что ты будешь делать вечером?
Хотел было заявить: мол, намечается дружеская встреча в одном милом доме. Но вспомнил о "пограничных условиях" из сна, и что-то удержало, словно выключатель какой-то сработал: чирк и - рот на замке.
Сказал честно:
- Не знаю, Даш. Скорей всего, дома останусь.
- Дела?
- Сегодня отец из командировки прилетает.
- Ну и что?
Вот непонятливая! Человек отца две недели не видел, а она: ну и что?
- Ну и ничего.
- Алик, а почему ты мне все время грубишь?
- С чего ты взяла?
- Слышу. Ты меня стесняешься?
- С чего ты взяла?
- Ну, заладил… Надо чувствовать себя легко, раскрепощенно и, главное, уважать женщину.
Алик и сам не понимал, почему с Дашкой он не чувствует себя "легко, раскрепощенно". Он - говорун и остроумец, не теряющийся даже в сугубо "взрослой" компании, оставаясь один на один со Строгановой, начинает нести какую-то односложную чушь, бычится или молчит. Ведет себя как надувшийся индюк. Может, не "уважает женщину"? Нет, уважает, хотя "женщина" по всем данным - вздорна, любит дешевое поклонение, плюс ко всему ничего не понимает в поэзии. Однажды пробовал он ей читать Блока. Она послушала про то, как "над бездонным провалом в вечность, задыхаясь, летит рысак", спросила: "А как это - провал в вечность? Пропасть?" И Алик, вместо того чтобы немедленно уйти и никогда не возвращаться, терпеливо объяснял ей про образный строй, метафоричность, поэтическое видение мира. Она вежливенько слушала, явно скучала, а потом пришел дылда Гулевых и увел ее на хоккей: они, оказывается, еще накануне договорились, и Даша не могла подвести товарища. Товарищ! Гулевых, который в сочинении делает сто ошибок, но его правой ноге нет равных на территории от гостиницы "Украина" до панорамы "Бородинская битва"…
Видимо, Гулевых приелся. Нужна иная нога. Вот она: левая толчковая Алика Радуги. А то, что, кроме ноги, есть у него и голова с кое-каким содержанием, - это дело десятое. Не в голове счастье. Выходит, так?
- Я, Даш, уважаю прежде всего человека в человеке, а не мужчину или женщину. При чем здесь пол?
- При том. В женщине надо уважать красоту, женственность, грацию, умение восхищаться мужчиной.
С последним, надо признать, трудно не согласиться…
- А в мужчине?
- А в мужчине - силу, мужественность, строгий и логический ум…
Хорошо, хоть ум не забыла…
- Даш, а ты меня уважаешь? - спросил и сам застыдился: вопрос из серии "алкогольных". Но сказанного не воротишь.
- Уважаю, - она не обратила внимания на формулировку.
- А за что?
- Ну-у… За то, что ты человек с собственным мнением, за то, что следишь за своей внешностью. За сегодняшнее тебя тоже нельзя не уважать…
- Прыгнул высоко?
- Не так примитивно, пожалуйста… Нет, за то, конечно, что не смирился с поражением, потренировался - мне мама рассказывала, как ты в саду прыгал, - и доказал всем, что можешь.
Хорошая, между прочим, версия. Благодаря ей Алик будет выглядеть этаким волевым суперменом, который, стиснув зубы, преодолевает любые препятствия, твердо идет к намеченной цели. И ничто его не остановит: ни страх, ни слабость, ни равнодушие. Только она, эта версия, - чистая липа. Иными словами - вранье. А врать не велено. Баба-яга не велела. И джинн Ибрагим, ныне артист иллюзионного жанра. Как быть, граждане?
Один выход: говорить правду.
- Я не тренировался, Даш. Просто я вчера проснулся, уже умея прыгать в высоту.
- Скромность украшает мужчину.
Фу-ты, ну-ты, опять банальное откровение. Или откровенная банальность.
- Скромность тут ни при чем. Я во сне видел некоего джинна, бабу-ягу и профессора Брыкина. - Алик усмехнулся про себя: звучит все полнейшей бредятиной. А ведь чистая правда… - И за мелкие услуги они наградили меня этим спортивным даром. Поняла?
Даша сморщила носик, губы - розочкой, глаза сощурила.
- Неостроумно, Алик.
- Да не шучу я, Даш, честное слово!
- Я с тобой серьезно, а ты…
Быстро пошла вперед, помахивая портфелем, и, казалось, даже спина ее выражала возмущение легкомысленным поведением Алика.
- Даш, да погоди ты…
Никакой реакции: идет, не оборачивается. Ну и не надо. Дружи с Гулевых: он свой футбольный дар всерьез зарабатывал, без мистики. Сто потов спустил…
- Даш, а за что ты Гулевых уважаешь? Сила есть - ума не надо? - Эх, ну кто за язык тянул…
Она обернулась, уже стоя на ступеньках подъезда.
- Дурак ты! - вбежала в подъезд, дверь тяжко хлопнула за ней: любит домоуправ тугие пружины.
- А это уже совсем не женственно, - сказал Алик в пространство и подумал с горечью: и вправду дурак.
Сел на лавочку, поставил рядом портфель, вытянул ноги. Ноги как ноги, ничего не изменилось, никакой дополнительной силы в них Алик не чувствовал. Тощие, голенастые, длинные. Школьные брюки явно коротковаты, надо попросить маму, чтобы отпустила. Дашка сказала: "Следишь за своей внешностью". А брюки носков не прикрывают, позорище какое…
Итак, не в ногах дело. Как, впрочем, не в руках, не в бицепсах-трицепсах. Дело в бабе-яге. А что? Вещие сны наукой не доказаны, но и не отвергнуты. Помнится, сидел в гостях у родителей какой-то физик, заговорили о телепатии, так физик и скажи: "Я поверю в физический эффект лишь тогда, когда сумею его измерить". - "Чем?" - спросил Алик. - "Неважно чем. Линейкой, термометром, амперметром - любым прибором". - "Но ведь телепатия существует?" - настаивал Алик с молчаливой поддержки отца. - "Пока не измерена - не существует". - "А может существовать?" Тут физик пошел на уступку: "Существовать может все". - "На уровне гипотезы?" - "На уровне предположения".
И то хлеб. Предположим, что телепатия существует - когда-нибудь ее "измерят". Предположим, что вещие сны тоже существуют. Теперь доведем предположение до уровня гипотезы. Вещий сон есть не что иное, как форма деятельности головного мозга, при коей в работу включаются те клетки, которые до сих пор задействованы не были. Этот процесс приводит к перестройке всего организма по определенной схеме. Вчера ходил - сегодня прыгаешь.
Красиво? Красиво. Вполне в стиле Никодима Брыкина из последнего сна. Много слов, много тумана, ясности - никакой. А как, дорогой товарищ Радуга, вы объясните указание не лгать "ни намеренно, ни нечаянно, ни по злобе, ни по глупости"? Проще простого: пограничные условия,
Брыкин точно сформулировал. Когда врешь, включается еще одна группа клеток мозга, которые начисто парализуют работу той, новой группы - ведающей спортивными достижениями.
Во бред! Но и вправду красиво…
Можно, конечно, спросить у мамы, да только реакция на рассказ о снах будет примерно той же, что и у Дашки, не облеченной дипломом кандидата наук. Не в дипломе дело. В умении верить в Необычное, в Незнаемое, в Нетипичное. Давит, ох как давит нашего брата стереотип мышления. Любимая фраза: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Все, видите ли, измерить надо! Пощупать и понюхать. Пожевать и выплюнуть: не годится, не стоит внимания. А что стоит? Все, что внесено в квадратики определенной системы, вполне обеспечивающей душевное равновесие. Отец - уж на что передовой человек, а и то не поверит. Порадуется: мол, я говорил, есть в тебе огромные потенциальные возможности, да ленив ты, нелюбопытен… А в бабу-ягу не поверит. И в Ибрагима тоже. А мама приведет в дом настоящего Брыкина, и тот вместе с родителями посмеется над фантазиями Алика.
Но любая более или менее приемлемая версия будет лживой. Как тогда жить прикажете? Все-таки говорить правду. С милой улыбкой. Ах, Алик, он такой шутник, спасу нет, вечно разыгрывает, вечно балагурит… Как прыгать научился? Да, знаете ли, нырял в реку, нашел кувшин с джинном, а тот - в благодарность за освобождение - наградил талантишком… А если серьезно? А серьезно, знаете ли, такие вопросы не задают… И отойдет вопрошающий, смущенный справедливым упреком.
Но дар даром, а тренироваться не мешает. И еще: волей-неволей придется идти на мелкую ложь, но, помня о "пограничных условиях", стараться, чтобы она для тебя была правдой. Иначе всемогущее "так не бывает" вызовет кучу подозрений. Алик вспомнил настороженное молчание класса, когда он наперегонки с Фокиным брал высоту за высотой. "Так не бывает!" Вовремя остановился, не стал прыгать дальше. Соврал, что не сможет взять метр восемьдесят? Отчасти соврал. Но и правду сказал: не сможет, потому что это вызвало бы антагонизм одноклассников, обиду лучшего друга, подозрения Бима. По моральным причинам не сможет, а не по физическим.
Так держать, Алик!..
Вечером, когда отец, уже отмытый от командировочной
- Поверили?
- Как видишь.
- Вы, Ибрагим, настоящий талантливый джинн, - с волнением произносит Алик. - Все вам доступно. - Уж очень его потрясла история с телетранспортировкой прибора. Или - нуль-транспортировкой, как утверждают иные писатели-фантасты.
- Будто раньше не понял, - пыжится джинн. - Как прыгучесть? Не подводит?
- Исключительная вам благодарность, - витиевато закручивает Алик. - Вчера как раз чемпионом района стал с результатом один метр девяносто пять сантиметров.
Джинн кисточку со стола берет, в баночку с пудрой окунает, по усам ведет - приняли они благородный кошачий седоватый колер.
- Пустяшная высота, - говорит. - Ради нее и трудиться не стоило. Потренировался - сам бы осилил, без моей помощи. Ноги-то у тебя вона какие - чисто ходули…
- Что вы, Ибрагиша? - удивляется Алик. - Я до нашей встречи вообще прыгать не умел.
- Все мура, - заявляет джинн и примеривает к лысинке черный паричок с кудряшками. - Знаешь песни: "Тренируйся, бабка, тренируйся, Любка…", "Во всем нужна сноровка, закалка, тренировка…", "Чтобы тело и душа были молоды…" - И несколько невпопад: - "Не думай о секундах свысока".
Хотя, может, и не совсем невпопад: секунды все-таки, в спорте ими многое измеряется.
- По вашему, прыгнул бы? - настаивает Алик.
- По-моему, прыгнул бы, - упорствует джинн.
- Но не сразу?
- Ясно, не сразу.
- А мне надо было сразу.
- А если надо было, почему условие не соблюдаешь? - сварливо спрашивает джинн.
"Знает, - с ужасом думает Алик. - Кто донес?"
- Откуда узнали?
- От верблюда. Я бы - и вдруг не узнал! Шутишь, парень. Все мне про тебя доподлинно известно: как ешь, как спишь, как прыгаешь, как учишься, с кем дружишь, что врешь, о чем думаешь. Ты теперь под моим полным контролем. Зачем Дашке сочинил про море?
Алик ежится под его цепким взглядом.
- Для форсу.
- Кто говорит? Кувшин?
- Да нет, джинн.
- Так-так. А как его звали? Омар Юсуф ибн Хот- таб?
- Можешь себе представить - Ибрагим.
- Редкое имя для джиннов… А что-нибудь пооригинальнее ты не придумал?
- Можно и пооригинальнее. Во втором сне я в тру- бинском лесу на бабу-ягу напоролся. Отгадал три ее загадки - между прочим, плевые, - она мне и говорит…
- "Будешь прыгать в высоту "по мастерам"… Понял. Третьего сна не было?
- Был, - сказал Алик, наслаждаясь диалогом. - Будто я в воскресенье попал в мамин институт. А там Брыкин меня отловил, усадил в какое-то кресло, подвел датчики и перестроил мне это… как его… модуляционное биопси- поле в коммутационной фазе "Омега".
- И ты стал прыгать в высоту "по мастерам"?
- Ну, это уж - факт.
Отец упал в кресло и захохотал. Он всегда долго хохотал, если его что-то сильно смешило, всхлипывал, повизгивал, хлопал в ладоши, вытирал слезы. Мама сердито говорила, что смеется он крайне неинтеллигентно, но сама не выдерживала, начинала улыбаться: уж больно заразителен был "неинтеллигентный" смех отца.
Алик ждал, пока он отсмеется, сам похмыкивал. Наконец отец утомился, вытер слезы, спросил:
- А если серьезно? Тренировался?
Что ж, вчерашние прыжки в саду можно назвать тренировкой. Пойдем навстречу родителю-реалисту.
- Было дело.
- И прыгнул?
- И прыгнул.
- Я же говорил, что есть в тебе огромные потенциальные возможности, да только ленив ты до ужаса, ленив и нелюбопытен.
Алик отметил, что отец дословно повторил предполагаемую фразу. Отметил и похвалил себя за сообразительность и умение точно прогнозировать реакцию родителей. Это умение здорово помогает в жизни. Кто им не обладает, тот страдалец и мученик.
- Как видишь, я не только могу стихи писать…
Подставился по глупости, и отец тут же отреагировал:
- Стихи, положим, ты не можешь писать, а только пробуешь. А вот прыгать… Скажи, метр семьдесят пять - это очень много?
Вот тебе раз! Восхищался, восхищался, а чем - не понял.
- Достаточно много для первого раза.
- Будет второй?
- И второй, и десятый, и сотый. Я всерьез решил заняться легкой атлетикой. Завтра в пять - тренировка. Бим ждет.
Отец снова вскочил и запечатлел на лбу сына поцелуй - видимо, благословил на подвиги.
- Если не отступишь, буду тобой гордиться, - торжественно объявил он.
- Не отступлю, - пообещал Алик.
Да и куда отступать? Сказал "а" - перебирай весь алфавит. Кроме того, глупо обладать талантом - пусть с неба свалившимся - и не пользоваться им. Как там говорится: не зарывай талант в землю.
8
Когда Алик подошел к школе, электрические часы на ее фронтоне показывали шестнадцать пятьдесят. До начала тренировки оставалось десять минут. Чуток подумал: прийти раньше - посчитают, что рвался на тренировку, как восторженный пацаненок; опоздать минуты на две, на три - рано записывать себя в мэтры. Пока размышлял, большая стрелка прыгнула на цифру одиннадцать.
Пробежал по холлу, где висели коллективные фотографии выпусков всех лет, красовалась мраморная доска с именами отличников, спустился по лестнице в подвал и… оказалось, что Бим уже выстроил в зале спортсменов. Наскоро переоделся, встал в дверях.
- Извините за опоздание, Борис Иваныч.
Ребята бегали по залу, все время меняя ритм. Бим посмотрел на часы, крикнул:
- Резвее, резвее… - подошел к Алику. - Почему опоздал?
- Не понял: только прийти в пять или это - уже начало тренировки.
- Запомни на будущее: если я говорю - в пять, в три, в семь, значит, в это время - минута в минуту - ты должен стоять в строю. Идею уяснил?
- Уяснил.
- Все. Марш в строй!
Пробегавший мимо Фокин махнул рукой. Алик рванулся за ним, пристроился сзади. Думал: зачем ненужная и выматывающая беготня, если он пришел сюда прыгать в высоту? А Бим, словно нарочно, покрикивает:
- Темп, темп… Радуга, нажми, еле ноги переставляешь.
Ясное дело: еле переставляет. Хорошо, что двигаться способен, впору - язык на плечо, брякнуться на маты где-нибудь в темном уголке и подышать вволю.
Фокин обернулся:
- Крепись, старикашка. Ничто не вечно под луной…
Каков орелик! Побегаешь так - поверишь, что и ты не
вечен, несмотря на твои щенячьи пятнадцать лет.
А Бим знай шумит:
- А ну, еще кружочек… В максимальном темпе… Наддали, наддали… Радуга, не упади…
Смеются… Откуда у них силы смеяться? У Алика не было сил даже обидеться, свое уязвленное самолюбие потешить. Но именно оно не позволяло ему выйти из строя, плюнуть на все и умотать домой. Бежал, как и все. Помирал на ходу, но бежал. Сила воли плюс характер… Берите пример с Александра Радуги, не ошибетесь…
- А-атставить бег! - зычно командует Бим.
Наконец-то… Алик обессиленно плюхнулся на лавку:
передохнуть бы. Как же, ждите!
- Радуга, почему расселся? Быстро в строй!
Вскочил как ужаленный, зашагал вместе со всеми. Подлый Фокин смеется, подмигивает. Подножку Фокину… Так тебе и надо, не будешь злорадничать.
- Радуга, прекратить хулиганство. На подножки силы есть, а на тренировку - извини-подвинься?
- Я нечаянно, Борис Иваныч. С непривычки ноги заплетаются.
- А ты расплети, расплети. А я помогу.
Интересно - как поможет?
- Всем на корточки! Па-апрыгали!..
Ох, мука… А Бим-то, оказывается, садист, компрачикос, враг подрастающего поколения, достойной смены отцов. На что сгодится поколение, которое еще в отрочестве отдало все силы, прыгая на корточках? Черт, икры будто и не свои… А негодяй Фокин коленкой норовит в зад пихнуть.