– Милостивейший государь! Не подумайте, чтобы повиновение, коим я вам обязан, принуждало меня открыть таинство, скрываемое до сего часа не только от смертных, но и от духов. Необходимость предпринимаемого вами дела убеждает меня. Строжайшие казни не смогли б были исторгнуть это из уст моих; но я чувствую, что на это есть соизволение самого великого Вирстона, к удовлетворению вашего желания, поскольку от того зависит спасение Падманаба. Не вы первый покушались достать этот меч. Многие прежде вас окончили свои жизни, истощив все возможности проведать о месте, где он хранится. Да хотя бы и проведали, то дерзновение получить его для удовольствования своих страстей, было бы наказано их казнью. Да и я не имел бы о нем ни малейших сведений, если бы не был прежде хранителем острова, на котором покоится этот меч, но и мне под страхом превращения в лягушку, запрещено сообщать об этом, и велено навеки удалиться от этого острова, который потом покрыли воды океана. Можете сами судить, каковы препятствия положены простому смертному! Да и не только невозможность пройти туда водою, кладет пределы к достижению этого желания. Сам остров этот настолько удален отовсюду, что не прежде чем через 1200 лет можно достичь его обыкновенным мореходным плаванием. Вот как сокрыта драгоценная эта вещь, и каковая предосторожность, превосходящая понятие человеческое, положена препятствием к похищению. Так что я вам не могу подать ни помощи, ни совета, разве что сам отнесу вас в жилище Короля духов; где вы от него самого, может быть, получите наставление, как вам туда добраться. И как поступать при извлечении меча. Склонить же короля духов на свою сторону, вы не сможете ни чем иным, разве что излечением единородной его дочери, прижитой им с царевной китайской, которая ныне страдает, пребывая в ужасной болезни. Вы сможете исцелить ее, дав ей проглотить всего одну крупинку находящегося у вас праха земли Философского камня. Помощь эта теперь крайне нужна; ибо по тщетным опытам всех сверхъестественных лекарств, осталась она без всякой надежды.
При этих словах дух остановился, ожидая ответа Гассана, который поблагодарив его за уведомление, решил отправиться с ним к Королю духов. Он приказал Кангригану дожидаться своего возвращения в той комнате; ибо он спешил принести благодарность свою Мулом-бабе за данное ею наставление, и взять у неё дозволение к отправке в путь.
Не успел он войти к ней, как увидел её идущую к нему с видом почтения. Удовольствие отразилось на лице ее, когда она узрела Гассана способным к избавлению её брата.
– Любезный Гассан! – сказала она, – не удивляйтесь, что я обхожусь с вами гораздо ласковее прежнего. Теперь вы уже не тот Гассан, коему я возвратила человеческий образ; вы почти равны по силе брату моему. Но, позвольте открыться, вовсе не по должности к знатным людям, оказываю я вам почтение. Неизвестная мне власть; вливает особое к вам чувство, которое вкладывает в мысли мои надежду, что я благодаря вам наконец-то буду освобождена от всех угнетающих мое сердце печалей. Продолжайте же помогать Падманабу, и знайте, что не останется ничего, состоящего во власти моей, от чего бы я не отреклась, чтобы вознаградить вас по его избавлении. Я уверяю вас в том всем, что ни есть святого.
Слова эти придали смелости плененному красотою Гироулы Гассану, изъяснить перед её матерью на словах то, что чувствовал он в сердце; ибо любовная страсть нередко принуждает нас выступать из пределов благопристойности. Почему и отвечал он ей:
– Милости ваши ко мне, высокородная Мулом-баба, столь велики, сколько я недостоин, поскольку был некогда сообщником врагов брата вашего. И если я преуспею в усердном желании моем, способствовать во избавлении его: это не может мне быть засчитано в заслугу, а будет только знаком исправления в моем преступлении… Но если великодушие ваше простирается до такой степени, что можете вы без омерзения взирать на меня… Ах! Сударыня! Простите ли вы смелость? Если я дерзну изъяснить перед вами состояние сердца моего?.. Но язык мой немеет; я уже и так много наговорил, и дерзость моя достойна наказания.
– Продолжайте, – говорила Мулом-баба, понимающая его намерения, – слова ваши не несут мне огорчения, в чем бы они не состояли. Я клянусь в том благополучием моего брата.
Ободренный тем Гассан повергся на колени, и продолжал:
– Вы ведаете, до какой степени может простираться власть всесильной любви; итак представьте вину мою достойную прощения, если я откроюсь пред вами. Прелести беcпримерной Гироулы, вашей дочери, поразили сердце мое с первого взгляда, и овладев моими чувствами, вы сделали меня её вечным невольником. Теперь судьба моя в ваших руках. От соизволения вашего зависит жизнь или смерть моя; я всё сказал.
Он пал к ногам ее, ожидая решения своего жребия. Но Мулом-баба, не допуская его к таковому унижению, говорила:
– Я была бы непризнательна за усердие ваше к нашему дому, являемое вами в столь опасном предприятии и к тому же весьма трудном для избавления моего брата: если бы захотела стать причиной ваших мучений. Склонность ваша к дочери моей составляет верх её благополучия, и я не буду препятствовать действию приятного вашего голоса, которым вы в бытность свою еще птицей, воспламенили её сердце. И в залог верности слов моих, я сейчас даю я вам её руку. – Она кликнула дочь свою, которая вошла к ним, закрытая покрывалом.
Неожиданное свершение желаний Гассана, привело его в такой восторг, что он, считая себя счастливейшим из смертных, не дал Мулом-бабе выговорить, и бросясь к ногам Гироулы, заговорил голосом, наполненным нежности:
– Божественная Гироула! Вы видите у ног своих человека, плененного вашей красотою с первого же брошенного на вас взора. Я изъясняю теперь то, чего вы не могли разуметь из движений и песен моих, когда я был еще птицею. Не ставьте же мне в вину того, что я осмелился просить руки вашей без вашего на то согласия. Почтение, которым я обязан вашему достоинству или, лучше сказать, любовь безнадежная мне в том препятствовала. Но когда счастье мое столь велико, что и родительница ваша на то согласна; то от вас одной зависит совершить мое благополучие или вечное несчастье. Поведайте же мою судьбу.
Гироула пришла в смятение, и стояла безмолвная. Но её мать пришла ей на помощь. Она потребовала от дочери доказательств повиновения, дав согласие на желание Гассана. Она подняла юношу, лежавшего у ног её дочери, и сняв с нее покрывало, обнажила столько прелестей, собранных в лице ее, сколько заключило бы сияние красоты в самой богине любви. Стыд, рассыпавший розы на щеках ее, умножил те прелести, которые проницают во внутренность души. Взор скромный, но решительный, явил Гассану его счастье, хотя был с препровождаем ловами, что благополучие её состоит только в том, что было бы угодно её матери. Все совершилось для счастливого Гассана. Он поцеловал прекрасную руку Гироулы, которую подала ему Мулом-баба.
Он бы еще долго пробыл во сладостном этом восторге, если бы благоразумие не напомнило ему того, что прежде следует оказать услугу Падманабу, и тем, загладив прежний свой проступок, стать более достойным внимания Гироулы и её матери. И так против воли вынужден он был оставить предмет своей нежности, и сказать, что настало время ему начать предприятие, и что не осталось уже ему желать иного, кроме благополучного ему окончания.
– Ступай же, сын мой, – говорила ему Мулонбаба; – я не буду называть тебя иначе с этого времени: иди совершить наше общее желание! От твоей неустрашимости и любви к Гироуле все зависит. Но для отвращения некоторых неудобств в пути твоем, возьми этот пузырек, – продолжала она, подавая ему склянку. – Одна капля состава, в нем содержащегося, имеет силу избавлять человека от голода и жажды. Прощай же и знай, что отсутствие твое будет нам чувствительно.
Гироула, хотя ничего не говорила; но взоры её яснее слов показывали, насколько тягостно ей его отбытие. Гассан поцеловав руки их, вышел, и поспешил к началу своего предприятия.
* * *
Дух Пиллардок дожидался его в комнате. Гассан принял несколько капель состава, данного ему Мулом-бабой; от чего почувствовал приумножение отваги и силы.
– Начинай свое дело, неси меня к Королю духов, – сказал он Пиллардоку.
Пиллардок с великим подобострастием посадил его к себе на руку, и выйдя вон, поднялся кверху, рассекая воздух с невообразимой скоростью. Величие земного шара тотчас скрылось из глаз Гассана. Он видел его малой точкой, блистающей в пространстве эфира. Менее двух часов спустя Пиллардок, достигнув столицы короля духов, начал опускаться книзу с быстротой пущенной из лука стрелы, и любой другой, кроме Гассана, задушен бы был воздухом в этом путешествии; но его охраняли капли Мулом-бабы. Вскоре узрел он хребты гор, которые, казалось, гордились своей вышиной достигнуть ночного светила. Чем ниже они спускались, тем слышнее становился Гассану шум ужасных бездн кипящей воды. Волны бросало выше гор, между которыми море это, или лучше сказать страшная пучина находилась. В это место, способное одним видом своим принести человеку смертельный страх, дух, опустившись, погрузился вместе с Гассаном. Как ни бесстрашен он был, но можно ли не трепетать сердцу, увидевшего очевидную погибель? Он содрогнулся, и мысленно уже укорял духа в измене, возлагая на него желание утопить его в водах это клокочущей пропасти, как почувствовал, что ему и в воде, столько же свободно было дышать, как на свежем воздухе, и что сама вода и к платью его не прикасалась.
Через несколько минут находились они уже не в воде, но в красном тонком воздухе, который, казалось, был составлен на тысяч огней. Приблизившись, понял он причину вида этого воздуха. Горящее вещество предстало глазам его. Повреждения от него он не столько уже опасался, и в самом деле, огонь не вредил Гассану, как и кипящая бездна. Через минуту он увидел небо, подобное нашему. Свет исходил от нескольких солнц, не уступающих в ясности освещающему мир наш; к каковому блистанию едва мог он приучить глаза свои. Опускаясь на твердь, представился глазам его город, сияющий от золота и дорогих камней. Это и была столица Короля духов. Он ощутил землю под своими ногами близ самых ворот этого города. Вид стражей, охраняющих врата, поразил его; ибо хотя тот был весьма страшен, но не меньше, чем вид и прочих горожан.
Следуя за Пиллардоком, вошел он в город; причем стражи, так и все встречающиеся, не только не препятствовали, но выказывали ему великое почтение. По прибытии во дворец, он не имел нужды, чтобы кто о нем докладывал. Все придворные, хотя и были с рогами, но соблюдали политические обряды, и двое из них, с почтением подхватив Гассана под руки, повели к королю. Зала, в коей стоял трон, равно как весь дворец, блистала драгоценностями, и каждая вещь достойна была удивления. На троне сидел сам король духов, кстати совсем не похожий на своих подданных. Может быть, образ свой он принял для того, чтобы не казаться столь отвратительным прекрасной своей китайской царевне, которая сидела близ него на другом троне. Хотя она имела и более тридцати лет от роду; но прелести её от того не умалились, и можно сказать, что природа не пожалела истощить на нее все дары свои, чтобы составить предмет достойный удивления. Но на лицах их обоих отображалась внутренняя печаль.
Король духов, увидев вошедшего Гассана, встал с трона своего, и оказал ему благосклонный прием, обратившись к нему со словами:
– Я удивляюсь, почтенный Гассан! Что могло побудить тебя сойти в мое царство? Ни один смертный своей по воле не сходил сюда. Ужасные преграды к достижению моего престола доказывают, сколь велика твоя неустрашимость, без которой не смог бы ты избегнуть ста разных смертей, подстерегавших тебя в пути твоем. Скажи мне, что стало виной этого пренебрежения опасностями, и пришествия твоего?
– Великий Король, и самовластный повелитель духов! – говорил Гассан, – ни любопытство, ни корысть не стали виной появления моего пред очами Вашего Величества. Не менее ваша собственная польза, как и нужность осведомления о некотором деле из уст ваших, стали причиной, побудившей меня предпринять все эти труды, и призреть опасности. Не безызвестна мне и болезнь вашей дочери, и все тщетно приложенные к её излечению средства. Я, обладая силой Философского камня, в одно мгновение могу возвратить ей прежнее здоровье.
– Ах! Что ты говоришь! – вскричал в радостном восторге Король духов. – Может ли такое сбыться? О! если ты совершишь это, и снимешь отягчающую нас печаль: чем смогу я отплатить такую услугу твою! Знай что не останется от власти моей зависящего, от чего бы я не отрекся, желая вознаградить тебя.
– Ваше Величество! – сказал Гассан, – вознаграждение за это, мною требуемое, не столь для вас важно. Оно состоит только в том, чтобы сказать мне – где сохранен меч великого Вирстона, как мне дойти туда, и каким средством смогу я достать его? Только этого хочу я от щедрот ваших.
– Хотя это и не маловажно, – отвечал король духов; – но знай, что я не откажусь этим порадовать тебя. Иди, Гассан, удовлетвори мое нетерпение, и после этого жди моей благодарности. Я клянусь тебе в том моею властью.
Гассан поклонившись, просил, чтобы ему позволено было начать дело. Затем король и королева сами повели его в спальню своей дочери. Девушка эта имела от роду только 14 лет. Жестокость болезни её была так велика, что утомленная грудь её едва означала слабое дыхание. Гноеватые вонючие струпья покрывали все её тело.
– Вот Гассан! – сказал Король духов, – имею ли я причины собирать соболезнования? Одна дочь, единственная надежда моя, находится у дверей смерти. Вся власть моя, всё моё знание, тщетны оказать ей помощь.
– Скорбь ваша пройдет в одну минуту, – заверил его Гассан. – Оставьте меня одного и вверьте мне ваше сокровище.
Король и Королева повиновались ему, и оставили его производить свой опыт. Но не нужно было Гассану щупать пульс у королевны, он не был врачом; ибо имел в руках надежный способ. Произошедшее показало справедливость слов Пиллардока. Одна лишь крупинка земли Философского камня, вложенная в уста больной, согнала все следы болезни с её тела, и возвратила ей прежнее здоровье; капля же состава Мулом-бабы придала ей новую силу и живость. Гассан нашел в этой королевне столько прелестей, что ему не возможно было бы укрыться от сердечных ран, если бы сердце его не было занято несравненной Гироулой; однако в тот час ему следовало наполнить свое воображение красотами возлюбленной, чтобы забыть, что он всё же азиат.
Ни с чем не возможно сравнять радость, с какою узнал король духов о благополучном излечении своей дочери. Он забыл всё свое величие, и поспешил с распростертыми руками обнять Гассана. Смешанныя слова его, которые он адресовал ему, не возможно отобразить. Они были наполнены радостью и благодарностью.
– Пойдем Гассан, – продолжал король духов, – насладимся торжествами, знаменующими мое благополучие, и обязанность мою к тебе.
Но Гассан желая поскорее оказать помощь Падманабу, отвечал ему:
– Милость вашего величества будет мне гораздо чувствительнее, когда вы, дав мне свои наставления, позволите проследовать к мечу Вирстона. Вам известна причина, побуждающая меня к этому. Падманаб, человек, достойный всех на свете благополучий, страдает в варварских руках недостойного Рукмана. Суровость этого чародея делает каждую минуту его жизни несносной. Надеюсь, вам известны и причины, вынуждающие меня стараться о его избавлении.
– Всё так, – отвечал ему Король, – я обо всём этом ведаю. Благодарное сердце твоё достойно похвалы. Я постараюсь доказать тебе своей помощью, скольким я тебе обязан. – Он отвел Гассана в свой кабинет, и наедине сказал следующее:
– Без помощи моей ты никак не достиг бы места, сохраняющего этот меч. Я надеюсь, ты не ведаешь, что остров, его сберегающий, лежит на дне Океана, и в столь отдаленном отсюда расстоянии, что тысяча с лишком лет обыкновенного мореплавания потребна, чтоб достичь его. Сверх того, вокруг него под водою обведено три стены, первая стальная, вторая – серебряная, а третья – золотая. Стены эти ворот не имеют, и вход в них не может быть открыт иначе, как тремя выстрелами стрел Вирстона из лука. Лук этот и стрелы тебе придётся унести из кладовой палаты кривого духа Тригладита. Но это тебе причинит не столько труда, как путешествие в такую даль через пространство Океана. До жилища Тригладита донесет тебя Пиллардок. Впрочем я не смогу дать тебе лучшей помощи, как подарив вот эту вещицу, (при этих словах он подал Гассану маленькую серебряную коробочку, осыпанную дорогими камнями). От неё будет зависеть всё твое благополучие. Дальнейших наставлений от меня не требуй, доходи сам до испытания, и больше всего опасайся осторожности Тригладита. Малейшая оплошность будет тебе стоить великих бед. Большего я сказать не могу, ибо и я подвержен законам. Желаю тебе счастья, и сожалею что долее удерживать тебя не могу. Прощай!
Гассан принес благодарность Королю духов и вышел, исполненный сомнения. Неизвестность, в которой находился он в рассуждении достижения того отдаленного острова мучила его. "Что мне делать с этой коробочкой? – думал он. – Как смогу я достать лук и стрелы Вирстона, когда при этом предприятии грозит мне столько бед от осторожности Тригладита. Сильнейший из подвластных мне духов Пиллардок, не может мне больше помочь ничем, кроме как донести к жилищу кривого духа. Тригладит в своих познаниях меня сильнее… О! Король духов! Что заграждало уста твои, дать мне более ясное наставление?… Дело это заключает в себе тайну превосходящую, мое понятие! Ничто не предвещает мне доброго; конечно, предприятие это будет стоить мне жизни!.. Но пусть я умру, если так положила судьба моя!.. Однако небеса справедливы, и не допустят меня погибнуть на пути спасения добродетельного Падманаба…