Между тем Сарагур со всею своею чародейною помощью не мог ни склонить сердца Карсены, ни довести царя-брата согласиться на такой кровосмесительный брак, ибо некая покровительствующая ей волшебница, по имени Добрада, в том ему препятствовала. Однако ж он нашел время, в которое ему удалось отмстить своему брату за мнимое презрение. Он отравил его, постарался похитить престол и силой жениться на Карсене. Убийство его открылось, всеобщая ненависть народа к нему усугубилась, и он вынужден был оставить государство, поскольку опасался смерти. Поистине, есть часы, в которые и колдуны не бывают в безопасности. Карсена была возведена на престол, и я предстал перед ней, уже увенчанной царской диадемой. Только тот, кто страстно любил и был любим взаимно, может представить нашу радость. Я был объявлен женихом царицы узров, и уже был назначен день, в который следовало соединиться двум могучим державам, навеки прекратиться вражде их народов и мне предстояло стать счастливейшим из смертных. Я сидел у возлюбленной моей Карсены, разговоры наши исполнены были нежности, прекрасная рука её прилеплена была к устам моим; вдруг сильная буря вырвала оконные рамы в комнате, где мы сидели, густое черное облако влетело к нам, и из него выскочил Сарагур во всем своем страшном наряде. В руке держал он жезл, обвитый змеями, зодиак висел через плечо, и страшная пена била изо рта его. "Изменники, – вскричал он, – вы не долго будете ждать возмездия за оказанное мне поругание!" Затем он пробормотал некие непонятные слова, бросил письмо на колени моей возлюбленной, и в то же мгновение увидел я её обращенную в камень. "Не может быть иного состояния, более пристойного твоему нечувствительному ко мне сердцу", – издевательски сказал он мне. Вся кровь во мне закипела. Я хотел было обнажить меч мой и наказать мучителя, но руки мои мне не повиновались. Чародей наслаждался моим бессилием и продолжал: "Я презираю гнев твой, ничтожный князь! Ты никогда не будешь владеть своею Карсеной. Она же хоть и будет иметь прежние к тебе чувства в своем окаменении, но никогда уж тебя не увидит, равно как и ты ее".
С этими словами он подхватил меня за волосы и помчал по воздуху. Я увидел всех людей и тварей во всем государстве узров, превратившихся в камень. Наконец чародей провалился со мною под землю, где произвел всё, что вы видели: и то ужасное здание и чудовищ, крылатых змиев, и меня самого представил исполином, коего вы убили и тем разрушили наведённые им чары. Я должен был мучиться беспрестанным страхом от змиев, поминутно старающихся подхватить меня и повергнуть в горящую пропасть на раскаленное колесо. Я имел прежние чувства к моей несчастной царице и терзался отчаянием, что никогда её не увижу и что никогда не освобожусь от моих пыток, ибо чародей, предвидя по своей науке, что мне должно быть освобожденным богатырем, не рожденным от матери (как сам мне о том сказал он для усугубления моего отчаяния), учредил для устрашения его пугающие деревья с человеческими головами, войско полканов и приведенных витязей, которых я с крайним отвращением и муками совести, против воли моей истреблял. Сарагур полагал, что подобное зрелище способно устрашить любого смертного от покушения, и я не ожидал моего спасения, потому что не думал, что на свет когда-либо явится богатырь, не рожденный матерью. Но вы, храбрый избавитель, разрушили злые чары и возвратили бытие целому народу".
* * *
Князь Печенежский окончил свой рассказ, и мы увидели царицу узрскую, идущую к нам со всем двором своим. Я не стану описывать восторг влюбленной четы и силу благодарности, которой платили мне все узры за свое избавление. Карсена уведомила меня, что она имела все чувства во время своего окаменения, что трепетала обо мне, когда я сражался с чудовищем, что терпела несносные муки от огненных нетопырей, и что была избавлена от них представшей перед ней женщиной в белом одеянии, в которой я по описанию признал Добраду, и которая возвратила прежний вид всем её подданным и уведомила ее, что заклятие Сарагура уничтожено мною, и что жених её избавился от своего мучительного превращения и что счастью их отныне не будет более препятствий, поскольку Сарагур погиб от руки Болгарского государя. Сама же волшебница после того стала невидимой, добавив, что и об имени её мы в своё время узнаем от своего избавителя.
Я уведомил царицу узров, что она со всеми своими обязана не мне, но всегда покровительствовавшей их волшебнице Добраде, которой я был приведен в её государство и был ею укрепляем в моих подвигах. Но это не мешало изъявлять им свое ко мне признательность. Они убеждали меня остаться с собою и стать участником их счастья и напастей на всю оставшуюся жизнь, и даже князь Печенежский предлагал мне свое государство во владение, но я, будучи предопределен моей благодетельницей совсем к иному роду жизни, отверг это предложение и ненадолго остался при дворе узрском. Ровно настолько, чтобы увидеть совершившееся желание нежных возлюбленных и всеобщую радость соединенных узров и печенегов, составивших с того часа единый народ. Желание заполучить меч Сезостриса не давало мне покоя. Я простился с царственной четой к крайнему их сожалению, потер мой перстень, увидел моего коня, воссел на него и продолжал путь мой, позволив коню везти меня, куда он хочет.
Чрез несколько дней въехал я в пространную долину, которая вся была покрыта человеческими костями. Я сожалел о судьбе погибших и лишенных погребения и предался размышлениям о причинах, приводящих смертных в столь враждебные против себя поступки. Но задумчивость моя пресеклась тем, что конь мой вдруг остановился. Я понуждал его ступать вперед, но он ни на шаг не двигался. Я окинул взором окрестности и увидел пред собой лежащую богатырскую голову отменной величины. Жалко стало мне видеть эту часть тела, валяющуюся, быть может, между погаными костями. Я сошел с коня и вырыл яму, вознамерясь предать земле кость богатырскую. Окончив рытье, поднял я голову и увидел под ней огромный медный ключ. Окончив погребение и, по обычаю, воздвигнув над ним приметный камень, воткнул я мое копье над гробом, ибо не было никакого иного оружия, кое следовало повесить над могилою богатырскою, и в честь этого не пожалел я копья моего. Потом взял я ключ и прочел на нём следующую надпись на славянском языке: "Доброе дело не остается без награды. Возьми сей ключ и шествуй на восток. Ты найдешь медную дверь, и сей ключ учинит тебя владетелем великого сокровища…"
"Но на что оно странствующему богатырю!" – подумал я и хотел было продолжать путь мой, но конь мой не вез меня никуда, кроме как на восток. Я принужден был следовать его желанию, и он остановился перед утесом высочайшего хребта Рифейских (Уральских) гор. Я увидел медную дверь, заросшую мхом, полюбопытствовал узнать хранимое за нею сокровище, ибо не сомневался, чтоб не к этой двери был мой ключ. Я отпер двери. Пространная палата, вытесанная в горе, представилась глазам моим. Не нашел я там никаких сокровищ, но был довольнее, чем если бы овладел сокровищами всего света, увидев в одном углу множество доспехов богатырских, в другом углу – охапку копий булатных, в третьем – множество мечей. И я уже надеялся обрести между ними клинок Сезостриса. Но, перебирая их порознь, меч мой с меня не спадал, следовательно, и не находилось тут искомого, хотя все они были редкой работы. Во время этого упражнения громкий человеческий чих обратил взор мой в четвертый угол, в котором я увидел лежащего воина, только что пробудившегося от глубокого сна. Я подошел к нему и со всей вежливостью спросил, кто он и кому принадлежит эта палата, хранящая столь великие богатырские сокровища. Воин встал и с глубоким поклоном ответствовал мне: "Все это принадлежит вам, ибо вы имеете ключ от кладовой сильного, могучего богатыря Агрикана, а посему и я верный ваш слуга Тароп". Любопытно мне было узнать побольше как об Агрикане, так и о нём самом, почему и попросил я его объяснить мне о том поподробнее.
И Тароп мне поведал следующее:
Рассказ Таропа
"Откуда родом был славный и сильный богатырь Агрикан, почти никто не ведает, а известен он стал по великим своим делам. Не осталось ему соперника, ни поборника на белом свете во всю его жизнь. Я верно служил ему двенадцать лет за то, что отнял меня у Бабы Яги и воспоил, воскормил меня вместо отца-матери. Проехали мы с ним все море Хазарское (Каспийское), всю землю Заяицкую и всю землю Закамскую, побили войска сильные и покрутили могучих богатырей, доспехи и оружие которых вы здесь видите, но я так и не смог узнать, откуда Агрикан родом был и как величали его по отечеству. Наконец Агрикан преставился. Перед смертью он учинил завещание, чтобы я прокликал клич во всю землю и созвал бы сильных, могучих богатырей, чтоб они похоронили его близ устья Сакмары-реки, где оная впадает в Яик-реку, и, совершив по нему тризны, переведались между собою за его сокровища. Кто останется победителем, тому и палата сия, тому и я достанусь, верный Тароп-слуга. Я исполнил его повеление, отвез его тело на то место, где он велел себя похоронить, и скликал сильных, могучих богатырей. Они съехались, предали тело Агрикана земле со всякими почестями, насыпали над могилою высокий курган и справили тризны. Потом выбрали для побоища то место, где ты видел множество человеческих костей. На этом побоище было богатырей трижды тридевять человек. Они осмотрели сперва кладовую Агриканову и о его сокровищах возрадовались, ибо я пересказывал им, чьи были доспехи, какого богатыря меч-кладенец или копье булатное, и всякому хотелось заполучить во власть свою то, что Агрикан собирал всю жизнь свою и своею добыл рукой крепкою. Они бились дней трижды тридевять, не пиваючи, не едаючи, с добрых коней не слезаючи, и все погибли, кроме одного сильного, могучего богатыря Еруслана Лазаревича. Он остался победителем, ему я отдал медный ключ и самого себя в услуги верные. Мы приехали в сию палату. Но поскольку Еруслан напоследок бился с богатырем Косожским и ему силы почти равной, то и получил рану крепкую. Он заночевал со мною в этой кладовой своей, и рана его загорелась огнем смертным. Он призвал меня голосом болезненным и вещал ко мне: "Ты гой еси, верный Тароп-слуга! Вижу я кончину свою скорую, не жить уже мне на белом свете, не владеть сими сокровищами. Я видел ныне во сне сильного, могучего богатыря Агрикана. Он возвестил мне конец мой и велел тебя со всеми сокровищами запереть в сей палате, а мне, взяв ключ, идти на ратное поле и там посреди прочих богатырей окончить жизнь мою. Я оставляю тебя. Ты будешь спать сном богатырским ровно тридевять лет, а я столько же лет буду лежать без погребения, пока через все это время не выищется добродетельного богатыря, который бы, наехав, сжалился над моими костьми и предал бы их погребению. Однако не опасайся, ты не останешься навечно в своём заключении. Найдётся богатырь, от которого и твое имя учинится в вечной памяти и коему ты послужишь верой-правдою". Сказав это, простился Еруслан со мною, запер меня в этом месте, и я спал все эти годы, не просыпаючи. Теперь же вижу, что настает мне служба великая; для того не сомневаюсь, чтоб не вы были тот славный богатырь, который погреб кости Еруслановы и у которого определено мне в верных услугах прославиться".
* * *
"Я обрадовался, что достал себе такового слугу доброго, подарил ему с правой руки золотой перстень, данный мне между прочими дарами от царя узрского. Тароп обрадовался моей награде и на вопрос мой: "Что нам пользы в сей сбруе ратной, когда мы уже имеем на себе все доспехи богатырские?" – ответствовал:
– Должно сказать вам правду, что все это собрание означает только тщеславие Агрикана. Он хотел перевести всех славных богатырей своего времени только для того, чтоб после показывать потом снятые с них, низложенных им, доспехи. Но какая польза из всей человеческой суетности! Никто не видал плодов его побед. Он умер; чувствует ли он то удивление, кое только одно осталось в свете в его памяти? Однако ж, как не было ни одного храброго человека, который бы не оставил из подвигов своих плода, полезного потомству, то и Агрикан положил основание к славе вашей, которую вам необходимо приобрести, владея копьем Нимрода, хранящимся между этим оружием. Сила его неизреченна. Никакое оружие, даже заколдованное, не в силах выдержать его ударов; напротив, само оно ни от чего не сокрушится. Я расскажу вам его происхождение, каким образом его заполучил Агрикан, как слушал я это от исполина Аримаспа, хранившего это копьё и рассказавшего это мне после низложения своего на поединке с Агриканом. Нимрод – был царь Вавилонский, который был исполином из числа воевавших против Перуна, и притом великий чародей. Когда они громоздили гору на горы, желая взойти на небо и овладеть жилищем богов, то при низложении всех их громовым Перуновым ударом остался жив только один Нимрод, ибо ему отшибло только ногу. Он успел схватить обломок громовой стрелы и скрыться с ним в земном ущелье. Из этого обломка с помощью своего магического искусства сковал он копье себе, но гнев богов постиг его за такое святотатство. Он соорудил оружие на собственную погибель, для того что никакой металл не мог ему навредить, а этим же самым копьем, похитив его у сонного Нимрода, убил его агарянский витязь Дербал. По смерти Дербала, это копье получил по завещанию царь Навухудоносор и, наконец, Кир, царь Персидский, по завоевании Вавилона нашел его в царской сокровищнице. Когда Кир погиб от руки царицы саков, копье это было похищено волхвом Зороастром, или Цердучем. Он же из зависти, что Нимрод смог достать часть божественного Перуна и сделать таковое непобедимое оружие, пожелал его уничтожить, но, не сумев его разрушить, решил скрыть его всего света. Для этого он волшебством своим разорвал величайший утес Рифейских гор, положил в расселину копье и велел горам сойтись по-прежнему. Но и этим он не удовольствовался, но воздвиг своими чарами железного исполина, препоручив ему убивать всех мимо проходящих, дабы в том числе не избег смерти и тот, кто, по какому-нибудь случаю проведав о копье этом, вознамерится его достать из горных недр. Этого-то волшебного исполина и раздробил своей дубиною одноглазый великан Аримасп. Проведав от славного волхва Хорузана о месте, где копье хранится, достал он его и так возгордился своей добычей, что, воткнув копье на том же самом месте, где его обрёл, стал скликать к себе всех богатырей для сражения за это копье. Множество славных воинов покушались овладеть столь редким сокровищем и заплатили за это своею жизнью. Аримасп побил всех их своей палицей. Наконец слух дошел и до нас. Агрикан в ту же минуту поскакал искать Аримаспа и сразился с ним. Я не могу вам подробно описать их ужасную битву, всю силу великана и неслыханную крепость Агрикана. Великан имел железную палицу величиной с самое великое дерево. Ею сражаясь, ударил он Агрикана в самую голову столь жестоко, что палица разлетелась в мельчайшие кусочки, но Агрикан только пошатнулся. В том-то и состояло несчастье великана, что он не имел при себе никакого иного оружия и, лишившись своей палицы, вынужден был драться одними кулаками. Но что уже могли они, когда бессильна была и палица? Он лишь сбил себе все руки в кровь, и Агрикан только смеялся его слабости, не причиняя никакого вреда своим оружием. Наскучив продолжать шутку, дал он ему такой толчок в брюхо, что Аримасп отлетел саженей на триста и растянулся, как гора, без памяти. Агрикан не хотел лишить его жизни и имел благодаря тому даже больше славы, поскольку исполин, отдохнув, стал пред ним на колени, признал себя побежденным и вручил копье Нимрода, просил себе пощады, и рассказал всю поведанную вам повесть. Агрикан, приняв копье, даровал ему жизнь с условием во весь век его, чтобы не нападал он ни на одного славянина (это всё от того что Агрикан сам был из этого народа). Исполин клятвенно ему это обещал и пошел за море Хазарское. Мы три дня ехали, а Аримасп всё это время шёл от нас прочь, но едва ли на четвертый день скрылся он из виду. Так велик был рост его".