- Но мы ведь опаздываем в отделение!
- Все равно, - возразил длинный. - Я его так не брошу, совесть не позволяет.
И, дважды шагнув, нагнал меня.
- Слушай, братишка, как тебя зовут? - Он произнес эти слова таким заботливым голосом, что я чуть не ответил: "Хашим". Но взял себя в руки - надо же играть свою роль!
- Зовут Наполеоном.
- Хорошо. А фамилия?
- Бонапарт.
- Хорошо, отлично! Вот и познакомились. А не скажете ли, ваше величество, куда так спешите?
- Завоевать Европу! А потом Индию…
- Ну, ну. Это дело.
Нет, не мог я продолжать в том же духе. Сколько ни трепался, этот мягкосердечный милиционер все больше жалел меня. Чувствую, не в силах дальше морочить голову хорошему человеку. Остановился, повернулся к милиционеру.
- Простите, товарищ сержант, я не сумасшедший.
- А кто вам говорит, гражданин, что вы сумасшедший?
- Если вы мне верите, у меня к вам просьба.
- Конечно, верю. Просите.
- Если вас не затруднит, отвезли бы меня в общежитие. Ведь неприлично в таком виде по городу шляться.
- Вы правы. Очень неприлично. Прошу в машину.
Длинный милиционер даже помог мне забраться в УАЗ. Потом они сели по бокам, сильно прижав меня.
- Трогай! - крикнул коротышка водителю.
- Куда ехать-то?
- В психиатрическую.
- В дом сумасшедших?! - попытался было я вскочить с места, но оба милиционера ловко перехватили меня, усадили обратно, точно приколотили гвоздями. Я не мог даже пошевельнуться.
- Не беспокойся, братишка, - сказал длинный сердечным, успокаивающим голосом. - Мы отвезем тебя домой. Только скажи, где живешь.
- Я живу в общежитии милиционеров.
- Опять началось… - с беспокойством произнес толстяк.
- Не верите? Могу сказать больше: я сам служу в милиции. Сержант Хашимджан Кузыев.
- А может быть, вы полковник? - пошутил коротышка.
Я решил тоже ответить шуткой:
- Пока нет, но буду и генералом.
Долго еще после этого старался я доказать свою нормальность. Назвал имена коллег, начальников, но никак не мог признаться, почему оказался ночью на улице чуть не в голом виде: боялся прослыть трусом.
- Сегодня убежали? - только и отреагировал на всe это длинный.
- Откуда?
- Ну из больницы этой.
- Я же говорю вам, что не болен. Только…
- Что - только?..
Я решился:
- Только сегодня вот на грабителей нарвался - хоть верьте, хоть нет - они раздели меня. Эта чистейшая правда.
- Не бойтесь, я все объясню вашему лечащему врачу, чтобы у вас не было неприятностей. В конце концов, вы ничего плохого не совершили: не дебоширили, не били стекол. Просто вышли прогуляться по городу, подышать свежим воздухом. Разве не так? - голос его звучал мягко, заботливо.
- В общем-то так: я вышел погулять.
- Вот это другое дело. Наконец-то признались…
- Но я не сумасшедший.
- А я разве утверждаю, что сумасшедший? Вы здоровы, вполне здоровы.
- Если здоров, то отпустите меня!
- Не кричи! - прикрикнул сердито коротышка, который задремал, прижавшись ко мне, а теперь очнулся.
Опять все полетело вверх тормашками. Сам накликал беду на свою голову. Уподобился тому лжецу, у которого сгорел дом. Не знаю, читали вы эту притчу или нет, но я прочитал ее еще в четвертом классе и помню до сих пор. Она вот о чем: жил-был человек и вот он однажды решил испытать, насколько может положиться на своих соседей. Начал кричать: "Пожар! Помогите!", хотя никакого пожара не было и в помине. Прибежали соседи, глядят - все тихо-спокойно! А лжец пояснил, что пошутил. Обиженные люди разошлись. Но на другой день дом того человека загорелся вправду. Забрался лжец на крышу, кричит, плачет, призывая на помощь, а никто не идет. Все думали, что он опять их разыгрывает. Так и сгорел дом того человека. И я похож сейчас на него. Что бы я ни говорил, все равно не поверят. Точка. Хашимджан Кузыев сумасшедший. И никуда теперь не денешься. А раз так, почему не повеселиться еще немного? Если усыпить бдительность провожатых, кто знает, возможно, удастся убежать у самых ворот больницы.
- Хотите спляшу вам? - предложил я.
- Ну-у, вы и плясать умеете?
- Неподражаемо. Все танцы. Но особенно "Андижанскую польку".
- Пока не надо. Мы обязательно приедем посмотреть, как вы пляшете. А вот и дом ваш. Приехали.
Машина остановилась у железных ворот. Над ними аршинными буквами написано "Городская психиатрическая лечебница". Надпись освещалась яркими лампочками.
Створки ворот бесшумно разъехались в стороны, машина въехала на территорию больницы. Тут же подошла женщина в белом халате.
- Выходи! - приказал толстяк.
Я шагнул к выходу и вдруг взвыл не своим голосом:
- Ой-ой, нога!
- В чем дело?
- На ногу наступили, я же в носках, а вы в сапогах.
Милиционер-коротышка сердобольно нагнулся, чтобы посмотреть, не повредил ли мне чего. А я перепрыгнул через толстяка и бросился в темноту…
Так мы целый час играли в прятки. На территории больницы сад - больше гектара, здорово мы там набегались. Трое-то не смогли бы меня поймать, но им подоспела подмога: два врача, два сторожа. И пять таких же, как я, сумасшедших. Особенно один из них - парнишка моих лет - здорово досаждал мне: бегал, точно гончая собака, издавая вопли, точно участник козлодрания. Он-то и доконал меня. Пришлось сдаваться. А еще свой!.. Меня тотчас окружили, ввели в приемную, уложили на жесткий деревянный диван, покрытый простыней. Четверо взялись за руки, ноги. Как я ни брыкался, кто-то спустил мне трусы и - какой стыд! Симпатичная девушка, примерно одного возраста с моей сестренкой Айшахон, с алым, как яблоко, лицом, вонзила что-то острое в мягкое место. Тут мне все стало безразлично, и я уснул крепким здоровым сном.
Крылатые люди
Не знаю, когда я проснулся: на другой день или через день, а может быть, и через неделю. Проснулся я, открыл глаза и не пойму, сколько времени, где нахожусь… В комнате горит ровный голубоватый свет, стоят четыре койки. В проходе, на самой середине комнаты, стоит человек. Он застыл, как статуя, уставившись в потолок. На стенах висят картины. На одной изображено море, голубые волны бьются о берег, на котором растут зеленые ели. В синем небе порхают птицы… На другой картине - долина между двух отрогов гор, вернее, не долина, а целое море тюльпанов. На них льются алые лучи солнца, поднимающегося из-за скал: вся долина пылает алым пламенем. Девочка лет десяти-двенадцати собирает цветы. Глядя на эту картину, я почему-то почувствовал себя легко-легко, и захотелось мне оказаться там, в этой долине, рядом с девочкой, бегать с ней вперегонки и собирать тюльпаны, громко смеяться и радостно кричать. "Неужели я в доме умалишенных? - подумалось. - А может, я попал на курорт?" Где-то неподалеку слышны крики…
Человек, застывший, как статуя, посреди комнаты, все еще продолжал стоять. Мне показалось, что он даже похрапывает потихоньку.
Шум снаружи, который, по-видимому, и разбудил меня, усилился. Завернувшись в простыню, я поспешил туда.
Под большой чинарой лежали человек шесть, на ветвях чинары тоже были люди. Только эти висели: кто зацепился за сук рубахой, кто - пижамными штанами. Висят себе, как переспелые груши, а врачи и сестры носятся вокруг, просят, увещевают. Кто тащит лестницу, кто бежит с одеялом.
- Ой, вы уже проснулись?
Обернулся, смотрю - та молоденькая девушка, которая сделала мне укол. Стоит, улыбается.
- Проснулся, - растянул я тоже рот в улыбке.
- Как себя чувствуете?
- Здоров, как бык. Долго я спал?
- Да не очень. Сутки всего.
- Ох-х, хорошо выспался. А что здесь происходит?
- И не спрашивайте. Настоящая трагедия разыгралась! - Лицо девушки сразу погрустнело, из глаз чуть не полились слезы. - Идемте в палату. Врачи заметят - обоим влетит.
- Нет, давайте узнаем сначала, что тут происходит.
- Нет, нет, пойдемте.
…Что случилось, я узнал наутро. В четырнадцатой палате (у меня десятая) обитали десять человек, которые страдают недугом уже года два-три. И вот, видно, им всем надоело находиться здесь и они решили бежать. Больной по имени Талиб тщательно разработал план побега. Он заявил, что они должны сначала смастерить себе крылья и вылететь отсюда курсом прямо на луну, там откроют кондитерский магазин, где будут продавать только бублики. Каждый больной соорудил себе из простыней легкие изящные крылья, а из одеял - хвосты. Перед сном Талиб проверил готовность своих товарищей к полету и предупредил, что вылет состоится сразу же, как только на небе появится самая яркая звезда. Она и будет служить ориентиром в полете.
Когда дежурный врач уснул, они бесшумно взобрались на чинару и стали дожидаться старта. Наконец на небе появилась самая яркая звезда.
- В полет! - скомандовал Талиб.
"Птицы" рванулись ввысь. Семеро тут же шлепнулись оземь, трое повисли на суках. К счастью, чинара находилась недалеко от водопроводного крана, который постоянно увлажнял землю под деревом - никто из упавших не пострадал серьезно…
Так о чем я рассказывал? Да, о том, что медсестра заставила меня вернуться в палату. Ну я и вернулся. Правда, с ней вместе. Там я указал на все еще стоящего человека.
- Чего это он?..
- Не удивляйтесь: он спит стоя.
- А почему?
- Боится. Говорит, если ляжет, во время сна ему в рот змея вползет… Вы, наверно, голодны?
- Еще как!
- У меня осталось немного патира, хотите?
- Ох, если бы к лепешечке и пиалку чая… - сказал я, слегка смущаясь.
- Одевайтесь и идемте за мной.
Вошли в дежурку. Девушка подала патир, оставшийся от ее ужина, чай в малюсеньком термосе, апельсин и кусочек шоколада. Видно, здорово я проголодался : в один миг все умял подчистую. Сестричка сидела в сторонке, наблюдала за мной. Поев, я поблагодарил и хотел немного поболтать с ней, но она приказала идти спать.
- Вы проснулись раньше, чем полагается.
Я пошел, лег на место. Тот человек все еще стоял. Интересно, не устал он? Трудно приходится бедному, ведь так он упасть может!
Вскоре я уснул. Вначале приснился мне Закир. Будто бы он верхом на воле пасет коров. Спина вола была до того широка, что на одном участке я собрался построить себе парикмахерскую. Потом видел Мирабиддинходжу. Почему-то он надел себе на голову огромный кувшин. Когда я спросил, зачем, он ответил: "Ребята житья не дают, все по голове щелкают. Если теперь будут бить, то по кувшину, а голова ничуть не пострадает".
Приснилась мне и мама. Я долго не навещал их, и вот она, оказывается, приехала, устроилась доктором в психбольницу, где я лежу, и ухаживает за мной.
- Мама, мамочка, дорогая! - закричала я и от собственного крика проснулся.
Нет, не во сне, наяву сидела у моей кровати… женщина, очень похожая на мою маму. На голове шапочка, похожая на пельмешку. В белом халате. От моего крика она вскочила на ноги, на всякий случай отбежала к двери. Я удивленно глянул на нее: чего пугается, я ведь не кусаюсь?
- Проснулись, уважаемый гость? - спросила она, на всякий случай держась за ручку двери. - Идите умойтесь, пора ужинать.
Вот как - гость! Действительно, здесь прямо курорт и можно бы отдохнуть после всех треволнений…
Но я тут же отогнал эту предательскую мысль: во что бы то ни стало - скорее на волю, там ждет меня много дел…
Потом я узнал: это была мой лечащий врач Фатима Салахиддиновна. Меня пригласили в ее кабинет после ужина. Видно, не зря я принял ее за маму. Она была добра и заботлива, как любящая мать. Почти целый час беседовали мы с ней. Она не морочила мне голову разными пустыми вопросами и не писала всякие научные слова в больничную карту. Спросила только, откуда я родом, сколько детей у нас в семье, чем болели родители, чего больше всего боюсь и что очень люблю. Под конец взяла для анализа несколько капель крови, несколько капель слюны и сделала рентгеновский снимок мозга. Думаю, ей редко попадались такие замечательные снимки!
- Я вас очень прошу, тетушка, только побыстрее выписывайте меня, - попросил я уходя. - Вы же видите, здоров я.
- Я тоже так думаю. Почти уверена, что вы не больны, - успокоила меня Фатима Салахиддиновна. - Через день-два выпишем.
Когда вернулся в палату, моим глазам представилось удивительное зрелище: соседи мои по палате устроили настоящий концерт! Человек, спящий стоя, был, видимо, прирожденным дойристом: сейчас он с великим мастерством играл на своей тюбетейке мелодию "Вахай бала". Пожилой больной, который спит у двери, лихо плясал, щелкая пальцами и поминутно раскланиваясь перед несуществующими зрителями. Косоглазый парень стучал алюминиевой чашкой по спинке койки и во весь голос пел:
Завмагу дочь свою не отдавай, вахай бала!
Растратчик он и негодяй, вахай бала!
Признаться, неприятности последних дней заставили меня забыть, что есть на свете песни, смех, шутки. Долго не раздумывая, я раскинул руки и тоже пустился в пляс. Но мне помешал человек, спящий стоя.
- Беги, змея ползет! - крикнул он и в один прыжок выскочил в коридор. Пожилой больной, спящий у двери, юркнул на свою койку и с головой укрылся одеялом. Косоглазый парень застыл на месте, уставившись в одну точку. Так он сидел с полчаса, потом вдруг обернулся ко мне и спросил:
- Как тебя зовут?
- Хашимджан.
- Ты не похож на больного.
- Точно, я не больной.
- А чего тогда ты здесь?
- Привезли по ошибке.
- Хочешь яблоко?
- Давай.
Парень достал из тумбочки два яблока, кинул их на мою койку, потом наклонился к моему уху:
- Тебе можно верить?
- Конечно.
- Не продашь?
- Нет.
- Тогда слушай. - Парень воровато оглянулся по сторонам, потом горячо зашептал: - Здание этой больницы строил мой отец. На потолке одной из комнат, под фанерой, он спрятал мешочек золота. Умирая, отец открыл мне свою тайну. Для того я и в больнице, чтобы найти и унести это золото.
- Откуда вы знаете, что золото спрятано именно в этой комнате?
- Другие я уже проверил.
- Не оказалось?
- Нет.
- Значит, золото здесь?
- Да, в этой комнате.
- А что вы сделаете с золотом, если найдете его?
- Скажу, если не предашь.
- Говори же - не предам!
- Вдвоем мы с тобой убежим в Афганистан.
- А что мы там будем делать?
- Построим автомобильный завод. Станем миллионерами.
- Не хочу быть миллионером, не хочу бежать.
- Убежишь.
- Нет, не хочу.
- Ах вот как!!!
Парень вскочил, схватил меня за ворот и начал душить, так что я аж захрипел. Я собрал все силы и вырвался из рук душителя, оставив ему клочки моей рубахи. Но он опять пошел на меня, изготовившись к прыжку. Я разбежался и ударил его головой в грудь, он кувыркнулся и упал на свою койку. Полежал малость и вдруг давай хохотать!
- Дурак ты, я ведь пошутил!
- Сам ты дурак.
- Но, Хашим, ты меня не выдашь?
- Сказал же, не выдам.
- Поможешь разыскать золото?
- Нет!
- Ладно, мне больше останется. Хочешь яблоко?
- Ешь сам! - Я набросил халат на плечи и вышел в коридор. Очень нужно мне: даст пару яблок и тут же кинется душить! А золото свое пускай сам ищет.
Но поклонник "желтого дьявола" не осуществил своего намерения. Вечером в палате появились два элегантных лейтенанта из угрозыска, велели ему переодеться в свою одежду и увели. Минут через десять пожилой больной, койка которого стояла у двери, попрощался со мной за руку и тоже ушел. Я всю ночь не сомкнул глаз: все думал, желая разгадать, за что же забрали косоглазого, почему так поспешно выписался пожилой человек. Я чувствовал, что между этими двумя событиями есть какая-то связь, но не мог точно сказать, какая. Все стало ясно на другой день. Фарида, так звали медсестру, похожую на мою Айшахон, утром вдруг появилась в моей палате с кастрюлькой, завернутой в полотенце, и смущенно сказала:
- Это вам. Пельмени принесла.
- Да вы что? - вскинулся я.
Она даже отшатнулась.
- Я так… просто… - залепетала девушка, потупясь и медленно краснея.
- Но откуда вы узнали, что я люблю пельмени?
- Ой, это правда?! - обрадовалась Фарида.
- Ничего я не люблю так, как пельмени. Когда мама собиралась вечером приготовить пельмени, то я начинал с утра петь.
- А у меня папа любит пельмени.
- Значит, мы с тестем похожи друг на друга!
Довольный своей шуткой, я загоготал на всю палату.
Фарида осталась серьезной, словно и не слышала моих слов.
- Откуда вы родом, Хашимджан?
- Из Ферганской долины.
- Вы здесь учитесь?
- Нет. Работаю в милиции.
- Я вижу, ваша палата стала чисто милицейской.
- Это почему же?! - опять вскинулся я.
- Ариф-ака, который лежал тут у дверей, тоже, оказывается, из милиции.
И Фарида открыла мне тайну, над которой я ломал голову всю ночь.
Косоглазого парня звали Алимом. Это, оказывается, известный рецидивист, отъявленный мошенник. Он трижды сидел в тюрьме, а по освобождении справлял себе новую трудовую книжку и "чистеньким" начинал работу. В последний раз ему удалось устроиться завскладом на крупный винзавод, где тотчас сколотил шайку и начал сбывать на стороне вино, водку и спирт. Он умел влазить людям в душу, поэтому разыскал мягкосердечного врача, которому внушил, что является душевнобольным. Тот вписал ему в больничную карту, что он страдает вот уже более пяти лет. Когда украденная сумма достигла солидной цифры, Алим с помощью того же грача лег в психбольницу. Но милиция следила за его фокусами давно. Поэтому управление милиции "вселило" в одну палату вместе с косоглазым своего сотрудника Арифа Асамова. Тому предстояло выяснить, вправду ли косоглазый Алим подвержен душевному заболеванию, с кем он общается, каковы его намерения. Ариф-ака Асамов сам почти полгода притворялся сумасшедшим, чтобы досконально изучить преступника и его связи. Бред коеоглазого про золото был всего лишь навсего ловко придуманной ширмой.
- Откуда вы все это узнали? - удивился я.
- Фатима Салахиддиновна рассказала, - пояснила она, осторожно оглянувшись вокруг. - Она думает, что вы тоже здесь с каким-нибудь таким заданием.
- Ну-у… - протянул я неопределенно и пожал плечами.
- Понимаю, понимаю - это тайна! Я просто диву даюсь, какие это волевые люди - милиционеры! - воскликнула Фарида. - Ариф-ака, например, чтобы никто не заподозрил, что он здоровый и нормальный человек, полгода твердил, что он лошадь, да не какая-нибудь, а чистокровный карабаир. Полгода бегал по палатам и коридору на четвереньках, ржал, лягался… Мне кажется, вы тоже сильный, волевой человек.
- Да, нелегко каждый день уплетать целую кастрюлю пельменей! - решил я все обратить в шутку. Но ответа услышать мне не удалось. В палату вошла с узелком в руке Фатима Салахиддиновна.
- Товарищ Кузыев, вам надлежит одеться и пойти в кабинет главврача. - Она подала мне узелок и вышла.
Я развернул шуршащую бумагу - о, чудо! - новый костюм, новая модная рубашка, новые туфли, новая тюбетейка, новая майка, новенькие носки, - все, все новое!
- В чем дело, Хашим-ака? - испуганно спросила Фарида.