– Великий маг и волшебник, представьте скорее, пожалуйста.
Утёнок встал на краю ящика. Он взмахнул крыльями, проговорил "фокус-покус-бумс", плюхнулся в ящик на спину и замер. И тихо лежал две секунды, ожидая аплодисментов. Но не услышав их даже после трёх секунд, высунул голову посмотреть, в чём дело. Простодурсен стоял на коленках перед печкой и дул, раздувая пламя.
– Бессовестный! – закричал Утёнок.
– Что такое? – удивился Простодурсен.
– Зачем ты не хлопаешь?
– Чем я не хлопаю?
– В ладоши не хлопаешь! Или ты не видел великого трюка с исчезанием меня?
– Чему же мне хлопать, если ты пропал? Мне тогда плакать надо.
– А ты не плакал. Ты возился с печкой.
– Я замёрз и хотел поскорее затопить.
– А вдруг бы я пропал насовсем? И не появился бы?
– Тогда бы я пошёл искать тебя в ящике комода.
– Какой ты противный! Вечно тебе надо всё испортить…
– Да что я испортил?!
– Всё! Я на ваш дурацкий праздник не пойду. Марципаны, очень интересно. Все будут развлекаться, показывать номера. А на меня всем наплевать, никто обо мне не думает.
– Все только о тебе и думают. Просто мне надо было сначала затопить печку.
– Даю тебе последний шанс, смотри хорошо. Сейчас я исчезну за стулом, это очень трудно.
– После завтрака можем сходить к Ковригсену, ты потренируешься вместе с его золотой рыбкой.
– Этой лупоглазой? Да что рыбы понимают в трюках!..
И пока они так проводили утро, Сдобсен месил снег своими мокрыми башмаками. День был погожий, с розовыми и фиолетовыми облаками и проблесками солнца. Идти к Пронырсену душа у него не лежала. Уж больно этот парень странный, думал Сдобсен. Честно говоря, даже противный. Поэтому Сдобсен тащился в горку так небыстро, что иди он ещё медленнее – просто примёрз бы к месту.
Хоть он и плёлся медленнее некуда, а всё-таки неуклонно приближался к норе Пронырсена. И вскоре уже стоял у него под дверью.
Массивная дверь была заперта. Надо бы постучать, но Сдобсен тянул время. Хотя… Раз Пронырсен согласился отдать свою нору для праздника, он наверняка ждёт, что придут помогать её украшать. Быть может, он печку затопил. И даже, как знать, повеселел и подобрел.
Сдобсен стоял в нескольких шагах от двери и думал. В доме кто-то был, это Сдобсен слышал. Вроде бы голос Пронырсена? И он, похоже, разговаривает с мелкой домашней зверушкой?.. Тогда это не так опасно. Главное – нахваливать хозяйские дрова.
Смелее, подбодрил себя Сдобсен, марципаны уже лепятся. Давай, крендель, твой выход.
Он сделал широкий шаг к двери.
Потом ещё один.
И тут же, проломив снег, ветки и мох, ухнул под землю. Так глубоко он ещё не падал.
Сдобсен очутился в мерзкой норе. Здесь было ещё более сыро и гадко, чем даже у него дома. Да что там говорить, по сравнению с этой грязной дырой его дом – прямо-таки торт с розочками.
Так вот чего он всех позвал, подумал Сдобсен. Гости придут на праздник, а угодят в западню. В холодную, мокрую яму.
Выход светлел далеко вверху. По краю из него торчали обломки веток и целились в Сдобсена. Не переставая падал снег.
Что теперь делать – позвать на помощь?
Разумно ли звать на помощь?
Услышать его может только Пронырсен. А он не сказать чтобы спешил прийти на выручку или поддержать попавшего в беду. Яму эту он копал явно с другими намерениями.
В дыре было темно, как ночью. Что-то тонкое и мягкое выпирало из стенок. Корни деревьев, наверное.
Больше всего Сдобсен боялся, что скоро поймёт, как ему страшно. Пока он только перепугался. Он был оглоушен падением. Было больно и холодно. Но страх едва дотягивался до него из-за спины, где угнездилось недоброе.
Э-эх, что ему стоило остаться дома! Он мог бы поднять упавший стакан и вазу. Протереть окно и любоваться красивым свежим видом. Радоваться скорому празднику. Наконец, почитать книгу о загранице. Как прекрасно он мог бы провести время, останься он дома! У него так пыльно и неприятно, что даже от небольшой уборки станет гораздо уютнее.
Вместо этого он лежит в земле. Внутри земли. Будем надеяться, что это не земляные внутренности и кишки выпирают из стенок? И не земляной живот урчит от голода?
Неожиданно он услышал, что наверху средь бела дня открылась дверь. Чего ему ждать? То ли Пронырсен даст ему по башке, то ли просто закроет дыру мхом и ветками?
Но зачем, вдруг подумал Сдобсен, для чего он сперва пришёл ко мне в гости и принёс кусочек сорочьего серебра, а потом заманил в яму? Вот ведь семь пятниц на неделе, сам не знает, чего хочет.
Наверху стояла тишина. Сдобсен осторожно повернулся лицом к свету. Вдруг сошла лавина снега, а вслед за тем в проломе показалось лицо Пронырсена.
– Меня вы врасплох не застанете, поняли? – строго спросил он. – Я наслышан о вас, как вы без спросу являетесь досаждать людям. Дудки! Не на такого напали!
– Но, дорогой Пронырсен, – робко промямлил Сдобсен, – я не собирался досаждать, наоборот…
– Что наоборот? – спросил Пронырсен. – Наоборот – ты кто?
– Сдобсен, – ответил Сдобсен. – Всего-навсего. Я просто хотел помочь…
– Фуф! – ещё больше завёлся Пронырсен. – Помочь? Ты валяешься там, как ведро в колодце, и заявляешь, что помогать надо мне? Фуф!
– Не-ет, – ответил Сдобсен, – я пришёл из-за праздника марципанов. Октава сказала, что тебе, наверно, надо помочь всё украсить. Ты ведь такой хороший. И никто у нас тут не живёт так роскошно, как ты. Потому что один ты на все руки мастер.
Пронырсен не отвечал. Он смотрел вниз на Сдобсена. Потом огляделся по сторонам и снова посмотрел вниз.
– Отличную яму ты себе выкопал, – подластился Сдобсен.
– Фуф!
– Никогда таких глубоких не видел. У тебя талант копать.
– Фуф! – повторил Пронырсен.
– Жалко, если я её замурзаю, – притворно вздохнул Сдобсен.
– Красивое солнце сегодня, – ответил Пронырсен.
– Да, только ноги у меня закоченели.
– Вот! Видишь? Помогать надо тебе, а не мне.
– Да, это ты прав.
– Ладно. Заходи ко мне, помёрзни.
– Я… я не зайду… мне отсюда не вылезти.
– Ну вот видишь. Тебе самому помогать и помогать. Пойду принесу лестницу.
Пронырсена не было недолго, потом он вернулся вместе с лестницей и опустил её в яму.
– Спасибо тебе, – сказал Сдобсен.
– Ты замурзал мою тётеловушку, – заявил Пронырсен.
– Разве? Да нет… Я не хотел.
– Тебе пора научиться смотреть под ноги, – сказал Пронырсен.
– Как ты её назвал? Тётеловушка?
– Да. Но тсс. Нос в чужие дела не суём.
– Ты прав. Спасибо тебе. Я пойду домой.
Сдобсен снова стоял в снегу. Он не помнил, когда ещё ему было так больно, грязно и холодно. Надо поскорее попасть в тепло. Вопрос только, успеет ли он дойти до дома раньше, чем превратится в ледышку.
– Так что, зайдёшь немного помёрзнуть? – спросил Пронырсен.
– Спасибо, я уже помёрз. Пожалуй, пойду домой и помёрзну там.
– Фуф! У меня похолоднее будет, чем у тебя. Шагай внутрь.
– Э… А… Хорошо. А у тебя гости? Я слышал, ты с кем-то весело болтал, как раз когда я… то есть прежде чем я…
– Гости? Я одинок, как за́мок. Дрова берегу. Летом дрова коплю, зимой берегу.
Сдобсен зашёл в нору. В лицо дохнуло холодом. С потолка свисали сосульки, под дырой в крыше намело сугроб. Чтобы сделать хоть шаг, надо было протиснуться между штабелями аккуратных поленниц из сухих отборных дров. Но тепло давала только хилая сальная свечка на полу. Она горела неровно – видно, дрожала от холода. Тепла от неё не хватало даже на то, чтобы с сосульки прямо над ней скатилась хоть капля.
– Праздник, марципаны… всё это сумасбродство, – буркнул Пронырсен. – У тебя ноги согрелись?
– Не-ет, – ответил Сдобсен, дрожа от холода.
– Встань поближе к свечке, – разрешил Пронырсен.
– Хор-р-рошо, – ответил Сдобсен, стуча зубами.
Ему хотелось домой. В свой неприбранный дом к своим беспросветным печальным мыслям. У него там тоже не жарко. Его мокрые дрова не горят, а чадят. Но тепла от них всё же хватает, чтобы ботинки были мягкие, а не стояли колом на ноге, как тут. Может, Октава пошутила, что праздник будет у Пронырсена?
– Что ты не протопишь чуточку?
– Фуф, – фыркнул Пронырсен. – Ты хочешь, чтобы я жёг свои дрова? Ещё чего! Пока холодно, мечтаешь о тепле. А если согреть нору, надо будет думать, о чём мечтать тогда.
– Ты мечтаешь о тепле? – спросил Сдобсен.
– Иногда бывает, – признался Пронырсен.
– Я тоже, – сказал Сдобсен.
– Понятно, – ответил Пронырсен. – Фуф.
– Нам было бы неплохо украсить тут всё, – сказал Сдобсен.
– Украсить? – возмутился Пронырсен. – Что за глупости! Если они хотят съесть свои марципаны у меня, пусть сидят на дровах.
– Но мы всегда к празднику всё украшаем. И топим, чтоб стало тепло. Потом Октава поёт красивую песню, и мы все едим восхитительные марципаны.
Пронырсен опёрся о ледяную печку. Бросил взгляд на лопату, прислонённую к стене. Взглянул сверху вниз на Сдобсена. Тот скрючился на полу рядом со свечкой и дрожал от холода. Пронырсен вообще-то решил сегодня затопить печь. Он думал сжечь два полешка, чтобы они с лопатой уютно посидели перед печкой, глядя в огонь. Но заявился этот Сдобсен и всё нарушил. Что за невезенье – стоило выбрать наконец день, чтобы погреться и отдохнуть, как тут же является незваный гость. Нет, надо отделаться от него побыстрее.
– Во сколько этот праздник? – спросил Пронырсен.
– Завтра в это же время, – ответил Сдобсен.
– Фуф! – только и сказал Пронырсен.
– Знаешь, видно, не будет в этом году праздника, – сказал Сдобсен. – Пойду скажу Октаве, что придётся нам обождать с марципанами до следующего года. Надо мне идти, пока я не примёрз к полу.
Сдобсен встал, хрустнула ледяная корочка вокруг него.
– Я… я сейчас истоплю пару полешек, – сказал Пронырсен.
– Нет, не надо, – возразил Сдобсен. – Тогда ты потеряешь свою мечту о тепле. Лучше я уйду.
– Но… я могу выйти, стоять за дверью и мечтать, как тебе тут тепло.
Теперь Сдобсен невольно поднял глаза на Пронырсена. Тот отвернулся. Взгляд, которым смотрел на него Сдобсен, напугал хозяина норы до смерти. Потому что он уразумел, что только что сказал. Он предложил Сдобсену растопить печь, вместо того чтобы гнать этого Сдобсена взашей. Что за сумасбродство? И почему он думает одно, а говорит и делает другое?
– Ну если ты так хочешь, – сказал Сдобсен.
– Фуф, – ответил Пронырсен. – Слову место.
Так оно и вышло, что из трубы Пронырсена впервые за всю зиму показался дымок. В печке легко и весело горел огонь, и скоро с сосулек и со Сдобсена стало капать. А в снегу снаружи стоял Пронырсен и мечтательно думал, как хорошо и тепло в доме. Он стоял и стоял. Замёрз и дрожал. Надо бы делом заняться, подумал он. Вот хоть тётеловушку починить.
Но у него щекотало в пузе от любопытства, как там греется Сдобсен и что творится в норе. В конце концов он открыл дверь и крикнул:
– Как дела?
– Превосходно! Тепло получилось крепкое, вкусное, оно уютно ползёт по комнате. Чудесный запах. Прямо как за границей.
– Как я и мечтал, – сказал Пронырсен.
– Ещё немного, и я смогу идти без хруста и скрипа! – прокричал Сдобсен.
– Ты хочешь уйти? – прокричал Пронырсен.
– Да! Раз ты не любишь марципаны и праздники, незачем тебя и мучить. Поищем себе другое пристанище.
Пронырсен решительно шагнул в дверь.
Он не подумал, понравится это ему или гостю, просто взял и сделал.
– Мне надо взять лопату, – объяснил он.
– Какие у тебя отличные сухие дрова, – сказал Сдобсен.
– Да ладно, – смущённо отмахнулся Пронырсен, – дрова как дрова. Пойду снег почищу.
И он снова вышел за дверь. Он не хотел уходить, но ушёл. И вовремя, потому что в голове уже завозились нехорошие мысли. Они говорили: не уходи, посиди тут с гостем. И до того это были неправильные мысли, что Пронырсену только и оставалось нажаловаться на них лопате.
– Фуф, – сказал он лопате. – В моём доме сидит этот Сдобсен и нежится в моём тепле. Ничего себе! Явился ко мне и как нечего делать говорит: у нас тут праздник будет! Ага. Вот такие у них тут нравы. Лишь бы бить баклуши, ничего не делать и валять дурака. Сумасброды! Сейчас пойду его шугану, а мы с тобой сами посидим уютно у огонька.
Лопата промолчала.
– Вот именно, – сказал Пронырсен. – Они хотят нас надуть. Обдурить. Не на таких напали. Если он сейчас же сам не уберётся, я его в речку кину.
Безутешный кондитер вопит и стенает: завтра праздник, сыщика впрямь не хватает…
Утёнок и Простодурсен позавтракали малюсенькой порцией пудинга, и Утёнок тут же убежал работать над своим трюком с исчезновением. На поверку это оказался не такой простой фокус, как он думал поначалу. Куда бы он ни исчез, Простодурсен всякий раз находил его. Другой бы уже плюнул и выучил для праздника песенку, например, но Утёнок упрямо продолжал тренироваться.
– Главное – не сдаваться, – сказал он.
– Да, – поддержал Простодурсен.
– В конце концов я раз – и пропаду, – обнадёжил Утёнок.
– Ой, – напугался Простодурсен.
– А когда вы в прошлый раз праздновали марципаны, меня ведь ещё не было, да? – сказал Утёнок.
– Не было.
– Вот я думаю: а где я тогда был?
– Ты правда об этом думаешь?
– Да. Пока я ещё не завёлся в яйце и не вышел из него, ты уже по мне тосковал?
– Нет.
– Ни капельки?
– Да я же о тебе не подозревал даже.
– И ты обо мне нисколько не думал?
– Как же я мог думать? Я же не знал.
– Простодурыч, ты ранил моё сердце. Значит, когда в прошлом году ты веселился на празднике марципанов, ты ни минутки не помечтал об утёнке?
– Нет. Но я часто думал, что в моей жизни чего-то не хватает. Что дни моей приречной жизни не полны… – ответил Простодурсен.
– И тут появился я, да? Нашёлся и заполнил собой твою пустоту, да? И сказал тебе "кря-кря".
– Сначала ты только пищал "кля-кля".
– Да, потому что я не простая птица. Я незаурядная. Хочешь жить с великим мастером бульканья камней господином Простодурсеном – изволь выделяться из толпы.
– Оказалось, что мне не хватало именно тебя, Утёнка. Тогда я об этом не подозревал. А теперь знаю точно.
– Вот сейчас ты очень хорошо сказал, Простодурсен. Иногда ты чеканишь фразы прямо как мастер слова.
– Не сходить ли нам нагулять аппетит? Праздник уже завтра. Ты же помнишь?
– Да, давай погуляем для оголодания. А я дорогой потренируюсь исчезать.
Одеваясь, они утеплились, как могли. Утёнок завернулся в тёплый платок и надел свою красивую шапочку. А Простодурсен надел своё большое, длинное и широкое пальто, варежки и яркую шапку и уже взялся за ручку двери. И тут они услышали вопль.