Джонни-бедняк и Арника очень торопились домой. И все при виде их счастливых, радостных лиц становились мягче и добрее, уж очень хороши и милы были эти молодые люди.
Один из вечеров они провели у двенадцати братьев Чересчур, другой - у ставшего весельчаком Дезё Медношахта, третий у знаменитого центрфорварда Ктоне Спрятался. Его команда именно в тот вечер в тяжелейшем матче выиграла Кубок Моря-Окияна. А еще через несколько дней Джонни и Арника увидели вдали тридцать шесть башен родного замка на берегу Круглого озера.
- А со Столикой Ведьмой что стало?
- А по-твоему, что с ней должно случиться?
- Не знаю. А на самом деле ведьмы есть?
- Нет, конечно.
- Но в этой сказке есть Ведьма.
- Ты же сама просила, чтобы она была в сказке.
- А теперь я не хочу, чтобы в сказке была Ведьма.
- Но ведь как раз сегодня, в двенадцать часов по сказочному времени, Столикая Ведьма потеряет свою колдовскую силу. Именно сегодня истекают семь лет ее колдовской силы, а в сети к ней так никто и не попался.
- Выходит, ей так никого и не удалось заманить к себе на службу?
- Не удалось.
- И что же она сейчас делает?
Столикая Ведьма в это время причитала и охала:
- Ох-ох, и часа не пройдет, как я потеряю свою бесовскую силу! О покровительница чертей и ведьм, помоги мне! Помоги еще раз! Пошли же сюда кого-нибудь!
Но тс-с! Что это? Шаги! Кто-то идет!
- О, покровительница чертей и ведьм, спасибо тебе, услышала ты мои молитвы! - возликовала Столикая Ведьма.
Но радовалась она преждевременно. Потому что к ее домику приближались Джонни-бедняк и Арника. А от них исходили волшебные чары добра, которыми одарила их Семиглавая Фея. Столикая тут же поняла: над этими людьми у нее нет и никогда не будет никакой власти.
- Ах, это ты, Джонни-бедняк, - зло выпалила она. - Ты погубил меня! Пропади пропадом вся твоя свобода! Провались она в тартарары! Ух! До чего ж я тебя ненавижу, самый свободный человек на свете!
- Что это вы, бабушка, так ненавистью исходите? - сказал Джонни-бедняк. - И не надоело вам все время стращать людей, строить козни да злиться! Не надоело вам свистеть, кричать, улюлюкать? Неужели никогда не хотелось вам полюбить кого-нибудь? Сделать доброе дело? Помочь кому-нибудь?
- Ах ты глупый добряк! Слюнтяй противный! Да что ты понимаешь?! Знаешь ли ты, как приятно заглядывать в расширившиеся от ужаса глаза людей?! Как здорово промчаться ветром над лесом, так и выкорчевывая деревья?! А как приятно выть по-волчьи! Что ты понимаешь?!
- Чепуха все это! - решительно отрезал Джонни. - А вы знаете, что такое любить кого-нибудь?
- Нет… - ответила Столикая.
- А вас кто-нибудь любил?
- Нет… - повторила Ведьма.
- Видите! Тогда вы даже представить себе не можете, насколько это приятнее, чем летать над лесом на помеле.
- Ты это серьезно?
- Еще как серьезно! И думаю, что сейчас вам представляется последняя возможность стать добрым существом. Ведь через пять минут у вас пропадет ваша злая колдовская сила! Верните же свободу людям, которых вы коварно заманили в ловушку и сделали своими рабами. Может, тогда из вас еще получится нормальный человек.
- Хорошо, хорошо, я готова попробовать, - испуганно проговорила Столикая Ведьма. - Кошачий хвост вам в глотку! Ладно! Возвращу им свободу!
Хлоп! Отворились дверцы темницы, и оттуда один за другим стали выходить пленники Ведьмы. Они жмурились на ярком, солнечном свете, с радостью подставляли бледные лица под лучи ласкового летнего солнышка.
- Спасибо тебе, Джонни-бедняк! - наперебой благодарили они своего освободителя. - А тебе мы сейчас покажем! - стали подступать бывшие пленники к Столикой.
- Джонни! - взмолилась та. - Не давай меня в обиду!
- Хорошо, я помогу тебе, прячься за мою спину, - сказал Джонни-бедняк, а сам стал убеждать бывших пленников Столикой не трогать старуху. - Она теперь никому не причинит зла! Кончились ее колдовские чары!
И действительно, не успел он проговорить это, как Столикая Ведьма почувствовала: какой-то обруч, жестко стягивающий ее сердце, лопнул. И ей стало приятно и легко на душе. Она почувствовала нечто необыкновенное, нечто замечательное и, не в силах побороть себя, вдруг стала ласково поглаживать Джонни-бедняка по плечу. Злая колдовская сила ее пропала. Столикая превратилась в обыкновенную старушку с черным платком на голове.
- Уж не гоните меня, старую, - взмолилась она, - позвольте у вас остаться.
- Конечно, матушка! - сказала ей Арника. - Оставайтесь жить у нас.
- Скажи, если бы у Столикой Ведьмы не пропала колдовская сила, стала бы она тогда доброй старушкой?
- Каверзный вопрос. Может, да, а может, и нет.
- Значит, она просто вынуждена была стать доброй?
- Трудно сказать. Правда, однажды, когда она баюкала маленького Джонни…
- У Арники и Джонни-бедняка родился сын?
- Да. Так вот, однажды, баюкая маленького Джонни, она задумчиво проговорила: "Знаешь, маленький Джонни, здорово было носиться по воздуху на помеле или обернуться летучей мышью. Страшенным вихрем корчевать вековые деревья тоже неплохо. Но твою добрую и доверчивую улыбку я не променяю ни за что на свете!"
- Это она сказала от чистого сердца?
- Мне кажется, да.
- Значит, теперь сказке пришел конец?
- Конечно!
- И конец счастливый?
- Счастливый, а разве это плохо?
- Нет, это как раз хорошо… А в жизни ведь не всегда все хорошо кончается?
- В жизни? Нет, к сожалению.
- Значит, эта сказка - неправда?
- Нет, почему же. Просто это значит, что мы оба очень-очень хотим, чтобы и в жизни все кончалось благополучно.
- Я очень-очень этого хочу. Ты ведь сказал, что нужно очень-очень хотеть. Даже если неизвестно, получится у тебя или нет.
- Конечно!
Как конь Серафим одержал победу над самим собой
"Помолчали бы они хоть десять минут, как было бы хорошо", - подумал Микка-Мяу и закрыл глаза. Кот с удовольствием закрыл бы и уши, но, как известно, сами по себе уши ни у кого не закрываются, у Микки-Мяу тоже. Можно было, правда, закрыть их лапами, но только зачем? Густое облако гвалта и крика двигалось прямо на него. Кричали и галдели кошка Ватикоти, заяц Аромо и лев Зигфрид Брукнер. Уловить, что к чему, было совершенно невозможно. Ясно было одно: все чем-то страшно возмущены.
- Хвастун! - кричала Ватикоти.
- Воображала! - орал Аромо.
А Зигфрид Брукнер ревел:
- Болтун!
- Кто? - спросил кот Микка-Мяу.
- Конь Серафим! - рявкнули все хором.
- Не может быть, - сказал Микка-Мяу.
От изумления все трое разом стихли.
- То есть как это не может быть, - произнесла наконец укоризненно Ватикоти, - если мы втроем в один голос говорим, что…
- Во-первых, не говорите, а орете, кричите и ревете. А во-вторых, это не в его характере.
- Не в чьем характере?
- Серафима.
- Что не в его характере?
- Хвастаться.
- Ну так тогда сам пойди и посмотри! - закричал, багровея, Аромо.
Тут они схватили Микку-Мяу за лапы и повели его на другой конец лужайки. Пришли туда довольно быстро, тем более что Микка-Мяу, собственно говоря, и не сопротивлялся.
На лужайке стоял голубой чудо-жеребец Серафим и протирал свои очки замшевой тряпочкой. Вид у него был кроткий, как у ягненка, только что появившегося на свет. Кот Микка-Мяу, раздраженный тем, что его тянули сюда насильно, сурово спросил у коня Серафима:
- Я слышал, здесь кто-то хвастается?
- Где? - удивился конь Серафим и огляделся по сторонам. Потом, чтобы лучше видеть, даже надел очки.
- Нет, ты погляди, он еще и простачком прикидывается! - воскликнул заяц Аромо. - Это уж слишком. Не ты ли здесь только что хвастался?!
- Я? - широко раскрыл глаза конь Серафим. - Простите, но я не понимаю, что вы имеете в виду.
- Ну так я тебе напомню! - закричал лев Зигфрид Брукнер. - Ты сказал, что ты бегаешь быстрее всех.
- Ну да, я так сказал, - кивнул конь Серафим.
Кот Микка-Мяу, изумленный, не верил своим ушам. Скромный, обходительный конь Серафим - и вдруг говорит такие вещи! Нет, раньше он никогда не хвастался. Микка-Мяу уже собрался высказать все это, но его перебила Ватикоти:
- И быстрей газели, да?
- Да, - кивнул конь Серафим и покраснел.
- И гепарда ты, конечно, тоже обгонишь, да? - съязвил лев Зигфрид Брукнер.
- И гепарда, - согласился конь Серафим и покраснел еще сильнее.
- А может быть, - спросил патетически неудержимо мыслящий Аромо, - может быть, и меня?
- Не обижайся, пожалуйста, Аромо, - смущенно ответил конь Серафим, - но и тебя тоже. - И покраснел до кончиков ушей - так ему было стыдно.
- Ложь, - произнес заяц.
- Нет, это не ложь, - покачал головой конь Серафим.
- А почему же ты тогда покраснел? У тебя вон даже уши стали красные, - сказал кот Микка-Мяу.
- И ты мне не веришь, - печально посмотрел на него конь Серафим. - Я покраснел потому, что терпеть не могу хвалиться.
- А что же ты тогда расхвастался? - развел лапами лев Зигфрид Брукнер.
- А я и не хвастаюсь, я говорю правду. А получается, будто хвастаюсь. - Конь Серафим умолк. - Нет, так мы не разберемся… Микка-Мяу…
- Понимаю, все понимаю, - кивнул кот. - Лучше всего вам побежать наперегонки. И сразу все станет ясно.
- Я с удовольствием, - обрадовался конь Серафим. - Давайте, хоть сейчас.
- Отлично, побежим наперегонки! - загорелся лев Зигфрид Брукнер. - Без лишних разговоров.
Друзья немедля отправились на Большой Луг. Этот Большой Луг был и в самом деле такой большой, что с одного его края едва виднелся другой край. Не говоря уже о другом крае, с которого едва было видно тот, первый, край. В общем, луг был просторный. Самое подходящее место для бега наперегонки.
- Как побежим, оттуда сюда или отсюда туда? - спросил лев Зигфрид Брукнер.
- Мне все равно, - сказал конь Серафим.
- Ага! Ему, значит, все равно! Ему, видите ли, совершенно все равно, отсюда туда или оттуда сюда! Хотя отсюда туда, - возмущался Зигфрид Брукнер, - это прямо противоположно тому, когда оттуда сюда. И именно поэтому…
Микка-Мяу перебил гулкоголосого льва:
- Так как, побежишь или нет?
И конечно, кот опять попал в самую точку. Зигфрид Брукнер вилял, вилял и в конце концов сказал:
- На первый раз хватит с Зигфрида соперника послабее. Скажем, Аромо или Ватикоти. Они вполне справятся с конем. Если Аромо или Ватикоти не сумеют его перегнать - а в это я ни за что не поверю, - тогда выступлю я.
Придумано было ловко. Кот Микка-Мяу хмыкнул в усы, а Ватикоти горячо поддержала Зигфрида Брукнера:
- Зигфрид прав! Победы Аромо будет вполне достаточно. Правда, Аромо?
- Мне это раз плюнуть! - произнес надменно неудержимо мыслящий заяц.
- Ну что ж, тогда можно начинать, - сказал Микка-Мяу. - Побежите до края леса и обратно. Согласны?
- Конечно, согласны!
- Хо-хо! - вмешался лев Зигфрид Брукнер. - А если они захотят схитрить?
- Схитрить? А зачем? - удивился кот Микка-Мяу.
- А чтобы победить, - сказал лев. - Кто-нибудь из них, скажем, повернет задолго до того, как добежит до края леса и - раз! - обратно. Как будто он там уже был. Что тогда?
- Тогда он не победитель, а обманщик, - ответил Микка-Мяу. - Но раз уж ты так настаиваешь, будь по-твоему. Пусть каждый из соревнующихся принесет сюда по ветке с тисового дерева. Во-он оно, на краю леса. Тисовые ветки и будут служить доказательством того, что бегуны побывали на самом краю леса.
- Это другое дело, - согласился Зигфрид Брукнер. - Вот теперь бегите.
На счет "три!" был взят старт. Фьють, Аромо! Фьюить, конь Серафим! Вот они превратились в две маленькие точки вдали. Потом - в одну маленькую точку вдали, поскольку Аромо - не так ли? - намного меньше коня Серафима и скрылся из глаз быстрее его.
- Пока они бегают, мы вполне успеем поспать, - решил лев и стал было высматривать подходящее место, чтобы прилечь.
Вдруг Ватикоти воскликнула:
- Аромо уже бежит назад!
- Так быстро? Невероятно! - удивился Микка-Мяу, но и сам он уже видел приближающуюся точку. - Смотри-ка, - пробормотал кот, - а заяц и в самом деле быстроногий!
- Я же говорил, что он обгонит Серафима, как котенка, - радовался лев Зигфрид Брукнер.
- Но-но! - фыркнул Микка-Мяу.
Точка все увеличивалась.
- Этот Серафим только болтать горазд, - заметила Ватикоти. Однако к концу фразы голос кошки совсем стих.
- Но-но! - повторил Микка-Мяу.
А приближающаяся точка увеличилась уже до размеров кулака, потом до размеров арбуза, а потом уж стало совершенно ясно, что к ним мчится не Аромо, а конь Серафим.
Фьюить! И вот голубой чудо-жеребец примчался. Переведя дух, он отдал Микке-Мяу тисовую ветку.
- А Аромо? - спросил Зигфрид Брукнер.
- Я с ним повстречался, - скромно ответил конь Серафим, - он очень торопился.
Да, победа коня Серафима не вызывала сомнений. Заяц прибежал, высунув язык, только через полчаса. Уронив рядом с собой тисовую ветку, Аромо рухнул на землю.
- Ну ты, уф-ф… и бегаешь, уф-ф… - Он никак не мог отдышаться. - Как вихрь. Теперь я верю, что тебя никто не сможет обогнать.
Конь Серафим опустил голову, растроганный его словами. Но Зигфрида Брукнера растрогать было не так-то просто.
- Как это никто? - размахивал лев лапами. - Ха-ха! Ну, насмешил! И все из-за того, что Серафим обогнал какого-то зайчишку. Ничего, сейчас Ватикоти ему покажет!
- Я? - испугалась кошка. Бег отнюдь не был ее сильной стороной.
- Да, ты, - сказал Зигфрид Брукнер уверенно, подмигивая и делая знаки кошке.
- Но ты ведь сам видел, он как вихрь, - пыталась убедить его Ватикоти, но Зигфрид Брукнер, не дав ей договорить, стал что-то шептать кошке на ухо. А Ватикоти шепнула что-то льву в ответ.
Так лев с кошкой перешептывались некоторое время. Потом Ватикоти засмеялась: "Хи-ха", и Зигфрид Брукнер ей в ответ: "Хе-хе. Хи-хи-хе-хе!"
- Сейчас я тебе покажу, - сказала Ватикоти коню Серафиму; кончик ее носа лоснился.
- Да что ты покажешь?! - возмутился неудержимо мыслящий Аромо. - Ты и без соревнований не одолеешь весь луг с начала до конца…
- А проигравшему лучше помолчать! - оборвал его лев Зигфрид Брукнер.
Он и Ватикоти заговорщически усмехнулись друг другу.
Между тем от Микки-Мяу не скрылось то, что было причиной веселья льва и кошки. Но он промолчал.
Оба соперника взяли старт. Ватикоти побежала не спеша, трусцой, а конь Серафим - как стрела. Через некоторое время оба они скрылись из глаз. Стало тихо, лишь Зигфрид Брукнер посмеивался.
- Быстрее всех, ха-ха! Ничего, сейчас он увидит.
И тут, о чудо, на горизонте появилась, размахивая тисовой веткой, Ватикоти. Кошка бежала изо всех сил. Серафима же нигде не было видно.
- Ну, что я говорил, видите?! - сказал Зигфрид Брукнер. - Смотрите, смотрите! Вот она, победительница!
Однако в это мгновение вдали появилась крошечная точка. Кошке Ватикоти оставалось до финиша всего сто метров. Точка увеличилась до размеров арбуза - Ватикоти оставалось всего пятьдесят метров. Всего двадцать метров! А конь Серафим все ближе! Ватикоти оставалось всего десять метров, и тут - фьюить! Конь Серафим с тисовой веткой в зубах опередил кошку.
- Ха-ха-ха, - рассмеялся кот Микка-Мяу. - Первым пришел конь Серафим, второй - Ватикоти!
На этот раз конь Серафим не мог отдышаться довольно долго.
- А я и не знал, что ты так быстро бегаешь, - пропыхтел он, уважительно глядя на Ватикоти.
Кошка от досады прикусила язык.
- Каких-то нескольких шагов не хватило, - бормотала она.
А Микка-Мяу все смеялся и смеялся.
- Ах, вот в чем дело, - хлопнул себя по лбу Аромо. - А я-то чуть было не поверил, что Ватикоти бегает быстрее меня.
- Разве это не так? Ты пришел к финишу, считай, через неделю после Серафима, а Ватикоти он едва-едва перегнал! - закричал Зигфрид Брукнер.
- А ветки?! - возмутился неудержимо мыслящий Аромо.
Зигфрид Брукнер икнул:
- Какие ветки?
Ватикоти тоже икнула.
- Ты видел, Микка-Мяу? - кричал Аромо. - Видел?
- Видел, - смеялся кот. - Но смешнее всего, что даже так у них ничего не получилось.
Конь Серафим ничего не мог понять.
- Что такое? Что случилось? - спросил он.
Аромо подскочил к нему:
- А ты посчитай ветки! Сколько здесь тисовых веток?
- Раз, два, три, - сосчитал конь Серафим. - А где четвертая?
- Вот! То-то и оно! - кричал заяц Аромо. - Где четвертая?
Микка-Мяу лишь улыбался.
Наконец взгляд коня Серафима просветлел.
- А, я все понял, - сказал он.
А Зигфрид Брукнер и Ватикоти смотрели на них исподлобья.
Обман был раскрыт.
Кот Микка-Мяу, кстати, заподозрил все еще тогда, когда Ватикоти спрятала на груди тисовую ветку, которую принес Аромо. Он прекрасно видел, как кошка после старта, отбежав немного, вдруг легла в траву, выждала чуть-чуть и, достав тисовую ветку, побежала обратно. Ватикоти надеялась, что хитростью ей удастся победить коня Серафима. Она забыла, что конь Серафим - чудо-конь. Вернее, конь Серафим - чудо. Ну, то есть… А, ладно!
- Вам не остается ничего иного, - сказал тут кот Микка-Мяу, - как признать, что конь Серафим вовсе и не хвастался, а говорил чистую правду! Или…
- Или что? - спросил лев Зигфрид Брукнер.
- Или же ты должен будешь бежать с ним наперегонки и победить его.
- Я?! Наперегонки с каким-то голубым чудо-конем? К тому же еще и очкариком? То есть с инвалидом? Ну уж нет, до этого я не унижусь.
- В таком случае, конь Серафим прав, - попытался закончить спор Микка-Мяу.
- А вот и нет, - топнул ногой Зигфрид Брукнер.
- Тогда беги с ним наперегонки! - закричал неудержимо мыслящий Аромо.
- В самом деле, - сказала Ватикоти, - покажи ему, Зигфрид! Беги!
Зигфрид Брукнер схватился за лапу.
- Ой-ой, - сказал лев, - наперегонки - и как раз когда у меня ревматизмом схватило подагру! То есть я хотел сказать наоборот - подагрой схватило ревматизм. Ой-ой! - Он прошелся прихрамывая. - Ну ничего, вот стану я лет на десять помоложе, тогда ты у меня узнаешь, конь-огонь!
- Ну, мы подождем, - засмеялся кот Микка-Мяу, и все пошли обратно на свою лужайку.
Приятели прошли уже полпути, когда Зигфрид Брукнер вдруг остановился. Глаза у льва загорелись, он и думать забыл о своей ревматизмо-подагре.
- Да, конечно! - вскричал он. - Конь Серафим должен побежать наперегонки не с каким-то там зайцем или кошкой. И не со старым львом.
Все обступили его: